Немного об Анне

      Из балетного зала Анна выходит, преисполненная гордости, нежности и материнского тепла. Они с Бьянкой проболтали добрых полчаса, пока недовольный и требовательный Тео, источая запах крепких сигарет, не вернулся и напомнил, что перерыв окончился и всем, «не участвующим в балетной постановке, нужно на выход». Анна и хотела бы ему раскрасить костистую физиономию в пурпурный цвет, однако одного касания Бьянки хватило, чтобы усмирить негодование.       По большей части Анна осталась довольна: она узнала много интересного и важного из жизни дочери, сделала мысленные заметки, чтобы после трепетно и участливо относиться к каким-то вещам: например, при всей любви отца к мясу, Бьянка восемь лет как уже является вегетарианкой, и на этой почве иногда у них возникают споры; или же что она имеет разряд по боксу, а временами может устроить «загул» в три дня (дольше трудоголизм не позволяет) и смотреть запоем сериалы.       Однако самым главным и наиболее шокирующим фактом оказалось то, что Бьянка… была помолвлена. И не с кем-то, а с сыном Тао Рена, которого здесь Анна в принципе не ожидала увидеть!       На полный ступор и шок матери Бьянка небрежно пожимает плечами:       — Мы встречались четыре года — и, наверное, все еще любим друг друга, — но допустили серьезную ошибку: он — когда перенял бизнес отца, а я — когда вышла на мировую сцену. Времени совсем не осталось, мы виделись лишь на фотографиях в социальных сетях и СМИ, а когда я спустя неделю вспомнила о нашей годовщине, решение о расторжении помолвки пришло само собой, — не без явного сожаления, Бьянка видит под опущенными веками дорогой ресторан — «ведь Тао в другие девушек не водят», — толпу людей, не существующих для них в данный момент, и его — застывшего с телефоном в руках с каким-то «важным сообщением» после ее озвученного решения. — Мен все понял и сказал, что готов ждать, но я не думаю, что мы когда-нибудь снова сойдемся. По крайней мере, пока один из нас или сразу оба не откажемся от идеи покорить мир в своей сфере.       Она отпивает воды из бутылки, тогда как Анна понимает: ради достижения цели стать звездой мирового масштаба, профессионалом в балетном искусстве, Бьянка готова пожертвовать многим — даже любимым человеком и отношениями длиной не в первый год.       В коридоре она встречает Короля, к которому были и есть множество вопросов. Он отталкивается от стены, убирая телефон в карман, и подходит к Анне.       — Ну, как поговорили?       — Она потрясающая, — вырывается из нее быстрее, чем мозг успевает сформулировать ответ получше. Сложная, эмоциональная, внешне грубая, но в глубине души ранимая и, кажется, даже одинокая. — Но кое-что меня все же беспокоит.       — М? — они выдвигаются прогулочным шагом, не имея пункта назначения. — Что такое?       Анна раскрывает рот, но объяснить емко не выходит.       — Бьянка… тебе не кажется, что с ее отношением к тебе что-то не так?       — Думаешь? — незаинтересованно спрашивает Король, и она в удивлении замирает. Думает ли она? Он оглох?       — Йо! — Король тоже останавливается. На краткий миг, кажущийся очень долгим, коридор пустеет, ни одна душа не решается нарушить их покой и уединенность. Для Анны это важно, как и донести свою мысль через тон. — Она тебя ни во что не ставит, обсуждает, будто ты — самое постыдное создание в ее жизни, и всячески принижает. Дух ты мой, да она мимоходом упомянула, что сделала ДНК-тест, так как «не верила, что ты — ее отец»!       — Разные характеры и видение мира… к сожалению, результат положительный.       Король хмуро сводит брови на переносице — и это единственная реакция на оскорбление, возмущение Анны, и в то же время намек.       — Если ей так комфортнее, то пусть. Не вижу здесь проблемы, — в ту секунду, когда она уже хочет схватить его за шкирку, потащить к Бьянке и вывести их обоих на честный разговор, как-то примирить, Король вдруг пожимает плечами и смотрит на нее как на самого что ни на есть наивного ребенка. Уголки рта подтягиваются вверх, и намек становится понятен.       — Тебе есть что мне рассказать, — даже не вопрос.       — Есть. Присядем? — он кивает в сторону небольшой ниши со стоящей в ней напольной вазе и силой мысли, энергией Короля Духов, отодвигает тяжелый фарфор, создавая на его месте аккуратную, белоснежную (у них явно какой-то фетиш на белый цвет, считает Анна) скамью «под мрамор». Сидеть на ней удивительно тепло и мягко — не так, как на обычных, дубовых и холодных.       — Итак, я слушаю тебя, — говорит Анна, скрестив лодыжки. В голосе сквозит нетерпение.       Король набирает в рот воздуха, надувая щеки, и выпускает со специфичным звуком.       — На деле объяснить сложно, все корни уходят в детство, и я даже не скажу, можно ли было избежать этого ажиотажа и почти помешательства всех вокруг, а в частности — совета, ведь «Это чудо, впервые в мировой и шаманской истории у Короля Шаманов родится ребенок — дочь, и она перенимет часть его сил, станет самым могущественным созданием на планете!», — Король кривится в горькой усмешке, на лицо падает тень, сотканная из брезгливости и стыда. Он должен был это пресечь, помешать, но не смог. — Они возвели Бьянку в культ, назначили ее мессией, спасительницей, взгромоздили небывалую ответственность и надежду, хотя ей не было и полугода отроду. Мы с Королевой напрасно пытались ее оградить ото всех помешанных, настаивали, что шаманские силы проявляются после семи лет, как и у любого другого ребенка, даже угрожали…       — Если хотя бы раз вы подойдете и заговорите с ней на тему ее сил, клянусь, я сделаю так, что Ад покажется вам раем, и вы будете молить о пощаде, пока день за днем ваше тело будет сгорать в адском пламени и возрождаться заново, а душу будут выедать чудовищные твари, хохоча вам в уши и смеясь, напоминая каждый раз, за что вы там оказались и какой жизни лишились, имея столько наглости и своеволия, — хладнокровно, но почти расставшись с самоконтролем, Королева цедит сквозь зубы всем и каждому, пристально глядя в глаза, когда в очередной раз совет поднял надоевшую тему. Речь возымела успех — многие поежились, в ком-то зародились сомнения, лишь единицы остались спокойны — они же стали впоследствии проблемой.       — …но в итоге только отсрочили неизбежное. Совет умолк, Бьянка росла, однако я видел, как они на нее смотрят — благоговение, от которого кровь стынет в жилах и появляется желание на уровне инстинктов спрятать ребенка куда подальше, пока она не научится давать отпор.       — Некоторые люди не понимают слова «нет» и думают, что если они будут стоять до победного, то рано или поздно добьются своего, — презрительно выплевывает Анна, тогда как Король, по прошествии времени остыв, коротко кивает.       — Понимая, что дальше они все больше будут интересоваться ею, я решил, что Бьянке лучше какое-то время проводить вне Королевства. Не постоянно — хотя бы несколько часов в день, чтобы «дяди в белых халатах на нее так стремно не смотрели», — Король вспоминает, как холодок пробежал между лопаток, когда очаровательное создание, его дочь, в которой он души не чаял, рассказала ему, как некто взрослый и любопытный наблюдал за ней, пока она на прогулке с Милли играла с остальными детьми.       Тем же вечером он обнаружил фанатика и изгнал его, но понимал: есть и другие.       — Я спросил у нее, хочет ли она пойти на какие-нибудь дополнительные занятия, завести хобби. Клянусь, я был готов создать единорога и удивить его наличием мир, лишь бы увести ее как можно дальше, — Анна сочувственно улыбается: обеспокоенный и нежный, Йо хотел и пытался быть лучшим отцом. — К счастью, мир остался при своем рассудке, а Бьянка выбрала куда более приземленные…       — Танцы, — заканчивает за него Анна. Она тоже была на месте Бьянки; избрав их как способ улизнуть от тренировок Эны, она влюбилась в их жизнь и скорость, тратя каждую свободную минуту на бурный ритм.       — Да, на первый взгляд не особо сложные, они отбирали у нее достаточно сил и времени, при этом оставляя капельку для того, чтобы по возвращении с упоением рассказывать, каким движениям ее обучили сегодня, — горящие глаза и неугомонные руки, пестрящие в попытках описать и подкрепить бурные эмоции. Наблюдая за восторгом дочери, Король все больше убеждался: он сделал правильный выбор. — Ее учитель — Оксфорд, — Анна старается не дрогнуть на знакомом имени, тем более из уст Короля, — после одного из экзаменов отвел меня в сторону и сказал, что у Бьянки и еще нескольких девочек есть склонность к определенным видам танцев и, если они хотят в них развиться, то лучше начинать с малого возраста.       — Я хочу провести небольшой тест, и если он пройдет успешно, то можно будет смело говорить о профессиональной карьере, — высокий и располагающий к себе парень оглядывает своих учеников на равных, не выделяя никого ни по материальному состоянию, ни по шаманскому.       — Он повел их на выступление и, как ты наверняка догадываешься, это был балет.       — Бьянка рассказывала. Любовь с первого взгляда, да?       — Не просто любовь — обожание, рвение. Балет был повсюду: утром, днем, вечером, в перерывах между тренировками. Бьянка отказалась от мяса, так как это, по словам учителя, способствует легкости и высоте прыжка, — Король хватается за виски, как если бы его голова шла кругом. — Она тренировалась постоянно, и всякий раз, когда я советовал ей передохнуть или предлагал позаниматься чем-нибудь другим, ведь иначе она перегорит, Бьянка вскидывала носик — вот так, — он пародирует восьмилетнюю дочь едва ли не в точности, заставляя Анну улыбнуться, строит глазки, — и говорила: «Папа, у тебя был Турнир, а у меня — балет, ты получил свою корону и теперь будь умницей — не мешай мне добиваться славы, ну, и, может быть, еще чуть-чуть мирового господства».       На этом моменте Анна не выдерживает и в голос смеется, тогда как у Йо грудь становится тесной от переполненного нежностью сердца, в животе крутится и теплится шар — из смеха и очарования, он уже ее бесконечно любит. Несмотря на экспрессивные заскоки, ничто не сравнится с пусть редким, но все же откровенным «Папа» во множестве немного надменного «Отец».       — Насколько мне известно, и вряд ли в этой вселенной что-то изменилось, ты не особо рвался на спортивную площадку, — замечает Анна, закинув ногу на ногу и наградив Короля насмешливым взглядом. Уж кому-кому как не ей знать, какие отмазки придумывал Йо, чтобы избежать дополнительных километров и упражнений.       — Но в итоге же я победил? — отбивает Король, не вдаваясь в подробности, что ожидания оказались куда красочней реальности. Он откидывается лопатками на каменную стену и продолжает смотреть на молодую жену с благоговением и нежностью. — Вот и Бьянка хотела получить свое. Ее успехи поражали — не только меня, сверстников и учителей, труды окупились с лихвой настолько, что в тринадцать она стала солисткой в одной из постановок. На балерину учиться восемь лет и даже пройденное обучение не дает гарантий получить подобную роль сразу, поэтому выступление Бьянки, неожиданная болезнь другой примы, сделавшая ее звездой и подарившая впоследствии интерес публики, многим не понравилось.       Король поджимает губы, становясь мрачнее.       — Начались сплетни? — Анна не понаслышке знает, каково попасть в среду более опытных и завистливых — в «Ревиле» любили за спиной пообсуждать их отношения с Мэй и то, как Анна вообще попала в боевое подразделение.       — Хуже. Ты когда-нибудь видела балетные битвы? Это когда две или более балерины, пытаясь доказать свое превосходство, танцуют в экстремальных условиях по типу деревянного бруска два на два сантиметра, выполняя фуэте, и при этом ни один преподаватель их не останавливает, а, наоборот — поощряет, вне зависимости от того, какие оскорбления, грязь и психологическое давление оказываются с той и иной стороны.       Быть может, насытившись чужой злостью, впитав всю ненависть к самой себе и взорвавшись изнутри, Бьянка отталкивает от себя отца, смотрит рьяно, распаленно. Она проиграла. И это обжигающее чувство, впервые застигшее врасплох, давит и стыдит; ей невыносимо внимание окружающих — тем более, отца, — и она клянется отомстить.       Как лучшая балерина — в честном и наисложнейшем танце, который никто не сможет повторить.       — Я получил чего хотел: из-за битв и натиска, недоверия окружающих к ее способностям, Бьянка научилась стоять за себя, огрызаться и злиться, двигаться напролом к мечте. Но я забыл, что она не всегда была такой, и когда-то она была нежной и ранимой, папиной принцессой, нуждающейся в моем внимании и участии как никто другой.       — Заткни свой поганый рот! — выкрик, слышный из соседней комнаты.       — Поэтому когда она вспылила на члена шаманского совета, а я, не разобравшись, пристыдил ее и заставил извиниться, она посчитала это за предательство. «Ты за них, не за меня» читалось в ее глазах и вполне оправданно, ведь советник заслуживал порицания, а не защиты.       — Что он сказал?       — Что ни один из Королей не доживал до сорока лет, а значит, ей придется жить в постоянном страхе однажды меня больше не увидеть и лишиться шаманских сил, — холодно и отчужденно, Король смотрит перед собой, помня свой ступор и растерянность, когда узнал об этом намного позже — когда отношения с дочерью разлетелись к чертям, и он собирал их обратно по кусочкам.       — Урод, — только и выдает Анна, сжимая кулаки и тут же расслабляя: злиться сейчас бессмысленно, уже давно все в прошлом. — Но и ты не лучше — мог бы сперва разобраться, а не рубить с плеча.       — Бьянка посчитала так же, из-за чего запретила мне приходить на премьеру постановки, где она исполняла главную роль. И я не появился, — Анна в шоке таращит глаза. Как это? Пошел на поводу у гормонального подростка, нуждающегося во внимании, сразу после ссоры и ярко выраженной вины?! — Физически. Не смог вырваться из-за совещания по серьезному вопросу и нет, я не считаю его важнее дочери, кто бы так ни думал, и да, мне не нужно физически находиться в театре, чтобы увидеть постановку. Сила Короля Духов позволяет наблюдать за миром живых издалека, плюс Милли, способная управлять временем, могла бы отмотать его назад и показать заново.       Говорит быстро, едва не в спешке, отчего создается впечатление оправдания, и, судя по всему, в свое время так оно и было — перед Бьянкой, расстроенной и разозленной, опустошенной и униженной: отец не пришел на ее дебют. Для отца есть что-то важнее.       — Она тебе не поверила? — предрекает Анна.       — Нет, — и оказывается права. Король качает головой, опуская подбородок. — И дальше — больше: чем чаще я прибегал к просмотру «издалека», тем сильнее она убеждалась в своей ненужности и необходимости нашего общения. Она перестала приносить билеты в первый ряд, попросила охранников и контролеров не пускать меня, показала фотографию, пусть это не сработало из-за защиты Короля Духов, а после, я видел, порвала ее и швырнула в урну.       Бьянка сдувает со лба волосок, выбившийся из высокой прически, и, не обращая внимания на покосившихся окружающих, гордо возвращается в гримерную. Спектакль начнется через час, ей нужно быть во всеоружии.       — Отношения дали трещину, но она продолжала делать вид, будто ничего не изменилось: проходила мимо в коридоре, ужинала вместе со всеми, отвечала на вопросы старейшин так, словно у нее нет отца в принципе, хотя все — абсолютно все и вся, — напоминало ей о нашей связи.       — Каждый божий день, каждый час и каждую минуту, — сидя в танцевальном зале на полу в кромешной темноте, Бьянка поджимает губы, сдерживая слезы. Пальцы теребят в неврозе тренировочную пачку, ногтями поддевая и сдирая к черту блестящие пайетки — некогда прекрасная юбка после разговора окажется абсолютно разоренной. — «Ты должна тренироваться, чтобы стать такой же сильной, как Король, ты должна овладеть такой же техникой, как и Король, ты должна быть такой же доброй и милой с людьми, как Король». Должна, должна, должна! Почему Хана хочет быть похожим на тебя, а я — должна?! Чем я провинилась?! Из-за сил? Лучше бы у меня их никогда не было!       Кулачок ударяет по деревянному полу, и в этом ударе заключается вся горечь и боль, вся обида и злость. Бьянка не виновата, что родилась такой, и Король это прекрасно понимает.       — А тем временем ее карьера росла: спектакль за спектаклем, роль за ролью, восторги и букеты, обожание и аплодисменты. Бьянка балансировала между славой и завистью, стойко принимала удары от врагов, побеждала в танцевальных битвах, доказывая раз за разом не только им, но и самой себе, что достойна славы, что она прекрасная балерина и достигла неимоверных высот своими силами, без чьей-либо поддержки и связей, тем более — отца.       — Она вычеркнула тебя из своей жизни? — спрашивает Анна и Король снова кивает.       — Она думала, что избавилась от меня, вышла из моей тени и подвигов, и балет — единственная сфера, обычный живой мир, где никто не в курсе, кто я и как мы связаны. А значит, она тоже может быть живой и свободной, раскрыть потенциал и достичь чего захочет, невзирая ни на что, ни на чьи-либо желания и мечты, — он смотрит на свои запястья, свешенные меж расставленных бедер, крутит по привычке обручальное кольцо и прокручивает в памяти разбившуюся радость, внутреннюю смерть, настигшую дочь. — И когда их труппу решили отправить за границу, а Бьянку — утвердить на роль главной солистки, фактически прима-балерины, она была на седьмом небе — мировое турне, она достигла первой мечты.       Это было потрясающе. Настолько профессионально, красиво и живо, что захватывает дух, а под конец представления лишние мысли исчезают, оставляя одну — поаплодировать стоя. И именно это и делают зрители, пораженные и очарованные, вдохновленные и благоговейные, поднимаясь со своих мест, они оглушают рукоплесканиями, требуют на бис танцоров, вызывая взрыв восторга и грациозный поклон. Бьянка, как прима-балерина, превзошла саму себя, прыгнула выше головы и приземлилась на носки. И если в прошлую ночь она не могла уснуть от волнения, то в эту — от переизбытка чувств, аромата подаренных цветов и неугомонного трепета под кончиками пальцев. Она гордилась собой и предвкушала, как проснется на следующее утро знаменитой, и так оно и случилось.       Вот только тон статьи ей не понравился.       — Сначала они ее возвысили до уровня богини, а потом — и это видно по времени публикаций, — в СМИ просочилась информация, что ее назначение примой было получено обманом, и девочка, которая с самого начала должна была солировать, не заболела за день до премьеры — ей угрожали, дали денег за молчание и чтобы «не сунулась куда не следует, ведь отец Бьянки Киоямы, как оказалось, довольно влиятельный в обществе человек, имеющий связи и власть», — слова типичной желтой газетенки, но, ахнув, Анна представляет, какую реакцию они произвели на ранимую и поврежденную душу Бьянки. Всеми силами пыталась убежать от отца, нашла сферу, в которой он никак не смог бы засветиться, и пожалуйста. — Она взбесилась, влетела к нам в спальню, начала кричать…       — Ты, — нечеловеческим, практически рыком, она выплевывает слово, наступая, словно хищник. Разъяренный, мощный и способный на многое и кровожадное; Бьянка растопыривает скрюченные пальцы, хочет ощутить под ними его шею, расцарапать ногтями горло и смотреть, смотреть и наслаждаться, как кровь хлещет, отнимая жизнь. Так же, как и он — забрал ее. — Не смог смириться, что в мире есть хоть один человек, не нуждающийся в твоей помощи, гордость не позволила оставить меня в покое?!       Дзынь! Ваза разбивается о пол.       Бьянка сносит ее одним движением и, не боясь последствий и крови, проходит твердо по осколкам.       — Йо! — окликают его с двух сторон — из прошлого и настоящего, — и если в прошлом Королева замолкает, то в настоящем Анна продолжает. — Почему Королева не вмешалась?       — Потому что я запретил. Если бы она за меня заступилась, то поругалась бы с Бьянкой точно так же. Слово за слово, и она была бы потеряна для нас обоих, тогда как сохранив нейтралитет и не вмешавшись, Королеве удалось сохранить и отношения, позднее улучшив. Это была наша война, Анна, — добавляет он твердо, замечая зреющее возражение. — Вернее, даже не война, а претензия и обида Бьянки по отношении ко мне — другие люди были излишни.       Поджав в недовольстве губы, Анна вынуждена согласиться (только на этот раз!) и ждать развязки       — Так вот знай, — после потока оскорблений и морального уничтожения, тяжело дыша, Бьянка подходит к отцу вплотную, унизительно тыча пальцем в грудь, и не моргая, полубезумно смотрит прямиком в глаза. — Ни вчера, ни сегодня, ни когда бы то ни было еще мне ни ты, ни твоя помощь не понадобятся. Я добьюсь всего самостоятельно, нравится это тебе или нет, думаешь ты что-либо об этом или нет, плевать! Больше нет твоей любимой дочери, нет принцессы или как ты там меня называл, у тебя есть только сын. Ты меня понял? Понял?!       Переходит на фальцет, доходя до грани. Бьянка не ждет, что он ответит, она выражает абсолютное безразличие и неуважение к нему как к отцу и как к собеседнику, разворачиваясь на пятках и спешно покидая спальню родителей. Вернее — теперь уже одного родителя и совершенно незнакомого, ненужного ей человека.       — Отвратительно, как слова какой-то газетенки могут испортить отношения двух людей.       — И они продолжали дальше, — с горечью подтверждает Король, выдыхая и проводя языком по губам. В горле чувствуется сухость, а на плечи снова давит груз трехгодичной давности. — Бьянка стала звездой: ее приглашали на ток-шоу в Америке, потому что Япония куда консервативнее в плане сплетен, обсуждали в интернете и социальных сетях, хотели увидеть и сфотографироваться, при этом им было глубоко плевать на ее талант и выступления…       — Мисс Киояма? Мисс Киояма! — окруженная толпой журналистов, Бьянка делает им одолжение (или просто не имеет сил растолкать их собственноручно — личный охранник приступит к работе завтра) и останавливается, не снимая темных очков. Журналист воспринимает это как сигнал продолжать и возможность быть услышанным. — Мисс Киояма, скажите, это правда, что говорят о вас в интернете? Вы действительно спали с худруком, чтобы попасть в основной состав?       От этого ее передергивает сильнее, чем от слухов об отце. Бьянка стискивает челюсть.       — А вы вообще смотрели постановку, знаете меня, как балерину? — держится на грани, старается не нахамить и нагрубить, ведь камеры, репортажи и просто комментарии распространяются быстрее мысли. Вопрос ставит репортера в тупик, и это видно по не особо умному лицу; парень глуповато моргает.       — Нет, — и тут же гениально, как он считает, находится. — А зачем тратить время на бездарность?       Взрыв. С оглушающим криком Бьянка бросается на него с кулаками, валит на пол, разбивая грешный круг из алчных и жадных до горячих сплетен, лживых людей, и садится верхом, не позволяя отбиться или заблокировать удар. Она бьет наотмашь, сильно, истерично — под щелчки затворов и зубодробительные комментарии, под восторженные охи и жалобные всхлипы, бьет, бьет, бьет, пока на кулаках не появляются следы крови (ее или его — неважно) разрушает прическу и полностью уничтожает репутацию, убивает на корню.       Королю хочется вмешаться. Наблюдая за прямым эфиром и тем, как Бьянку втроем не могут оторвать от зарвавшегося журналиста, как она орет и психует, что ее никто не хочет слышать — крик о помощи и необходимой поддержке, — он подрывается с кресла, но тут же замирает. Ладонь Королевы, властно и все же нежно опустившись на его плечо, вынуждает вернуться на место. Ее холодный и темный взгляд говорит сам за себя.       — Ты знаешь, что ничем хорошим это не кончится, — и оказывается права. Ему не стоит. Очень хочется — Йо готов взорваться! — но не стоит.       Король устало выдыхает — как и тогда, — цепляется взором за сияющее на безымянном пальце кольцо. Продолжать рассказ все труднее.       — Казалось, весь мир помешался на Бьянке, однако не так, как ей хотелось. Люди мечтали и отчаянно пытались разгадать загадку: кто же этот человек, выведший ее в свет, и как с ним познакомиться? В то время она задавалась другой: кто из друзей и возможных знакомых ее предал?       «Это была я», — отголосок чужой фразы и последующий за ней взрыв. Ментальная связь между ним и Бьянкой, порожденная с детства, подбрасывает Короля на месте и заставляет нарушить свои же запреты — Бьянке нужна помощь, это оказалось сильнее нее.       Интуиция не подвела — он нашел ее без сознания. Театральная студия, в которой они занимались, была раскурочена, стекла выбиты — осколки, словно шрапнель, разлетелись в стороны, поранив несколько человек и одного убив, — а на их месте создан барьер, не позволяющий выбраться уцелевшим и не пропускающий сигнал связи для вызова помощи, делая их заложниками, какой являлась сама Бьянка в глубине души. Король с омерзением думает: увидь ее совет сейчас, эту мощь и злобу, адреналин, Бьянку бы наверняка похвалили и уже начали размышлять над тем, как это заклинание, удар или чем там оно являлось, можно использовать на благо Королевства, «во славу Короля».       — Художественный руководитель отказался с ней работать, на ее место взяли другую.       — Он сказал, что с моим именем смешалось слишком много грязи, — и вновь Бьянка, в темноте бального зала, пользуясь этой самой темнотой, утирает с щек слезы и сбивается на гласных; голос — до этого крепкий и сильный, наглый — сейчас дрожит, ломается. — Что балерины так себя не ведут, они не бросаются на людей, не используют семейные дрязги как способ подняться или опуститься в чужих глазах — «Балерины выше всего мирского!»       Пародирует с театральной надменностью, тратя последние силы на то, чтобы поднять нос, как это делал надутый пижон и выскочка, руководящий их группой. А после замолкает, вспоминая еще, и опускает подбородок, отчего отцу, наблюдающему за страданиями дочери, становится невыносимо.       — Он сказал, что я недостойна зваться балериной, и своим грубым, хамским поведением очерню не только их, но и вообще любой театр, который решится со мной работать.       — Так и сказал? — возмущается Анна. Обида за дочь побеждает: то, что она наблюдала ранее, не похоже на обычный танец, это — уровень профессионала, если не выше — прирожденной балерины. И если кто-то или вся планета, уверовав в слухи, думает обратное, то проблема в них и их способности критически мыслить.       Теплая ладонь Короля поверх ее стиснутого кулака немного сбавляет градус злости. А стоит пересечься с ним взглядом, как и остальная температура падает, плечи расслабляются, вдох дается тише и ровнее. Это все еще в прошлом.       Королю приходится обратиться к Королеве, нескольким медикам и паре людей, способным запечатать в чужом сознании воспоминания о произошедшем — стертые могли быстро восстановиться в знакомых стенах, их необходимо некоторое время контролировать, слишком много подводных камней; сам же реанимирует здание и разрушает барьер, созданный Бьянкой, берет со всех участников обещание ни при каких обстоятельствах, ни мыслью, ни чем либо-еще не выдать тайну, и поднимает бессознательную дочь на руки.       Даже спустя годы она так и не узнала, что натворила тогда.       — И все равно это было не самое страшное, — он качает головой, а у Анны заведомо сжимается сердце. Ей не нравится, как Король произносит фразу, прикрывает веки. Не зря.       — Мировой позор, лишение роли, оскорбление от преподавателей, которые должны защищать и поддерживать, и окружающих, разбитые вдребезги отношения с тобой — что может быть хуже? — Король поворачивается к ней, смотря серьезно, не мигая, и почему-то Анне теперь не хочется знать ответ.       Возвращая Бьянку в Королевство и оставаясь в ее комнате до тех пор, пока она не придет в себя, Король наивно надеялся, что из их диалога выйдет нечто путное — как минимум, Бьянка поделится хотя бы частью своих переживаний, Король поможет их решить. Однако когда она просыпается, то кроме возмущения, «Зачем ты притащил меня сюда?!», еще горящей обиды и внутреннего слома, ничего не наблюдает.       — Ну? — нетерпеливо ждет она, когда он соизволит ей ответить. Король по-прежнему стоит возле постели, скрестив руки под грудью.       — Ты упала в обморок в мире живых и ни одна душа не соизволила помочь, — сплошь вранье и никаких фактов, Король хмурит брови. — По-твоему, я должен был просто сидеть и ничего не делать?       — Раньше тебе это не мешало, — Бьянка фыркает, тут же делая вид, что никакой обиды и претензии не высказала, а Король не успевает зацепиться. — Подумаешь, обморок. Не поела с утра, вот и свалилась. Знаешь, сколько калорий в день балерины тратят на тренировках?       Меняет тему, добавляя едких ноток, но даже так по ней видно: ни разу в жизни, хоть целый день сидя на чае, Бьянка не теряла сознание, и тот факт, что она не помнит последних десяти минут с разговора с одной из балерин — о чем они вообще говорили? — не добавляет уверенности. Король видит: она напугана.       — Бьянка… — откинутое резко одеяло — низкий старт для того, чтобы сбежать.       — Неважно, выйду как-нибудь сама, — фыркает в последний раз и…       — Она не смогла встать.       Валится с кровати, увлекая одеяло за собой и подрывая к себе отца. Бьянка отталкивает Короля, кричит нечто нецензурное и пытается подняться, согнуть колено, сделать хоть что-то… но ничего.       — Отказали ноги, — заканчивает Король, давая время переварить услышанное. Анна бессильно хлопает ресницами, смотрит перед собой и ощущает вакуум в груди, желудке и рассудке: как это, отказали?.. — Врач и я неоднократно проверяли ее — с физической точки зрения Бьянка была здорова, однако с психологической… все эти давление, отрицание и злость, удар за ударом сковали ее настолько, что мозг, не найдя другого выхода, перерубил провода. «Если танцы приносят лишь боль и разочарование, не лучше ли не танцевать тогда вообще?».       — Боюсь, пока она не решит внутренний конфликт, улучшений ждать не стоит, — отведя его в сторону, Фауст говорит как можно тише. Король силится не взглянуть на Бьянку — под мощными транквилизаторами после истерики, любое движение способно вызвать новый всплеск: «Они говорят обо мне, они не говорят об этом мне…»       — А если нет? Это тянется уже не первый год, и так просто вряд ли исчезнет — что будет, если Бьянка не справится или оставит как есть?       Фауст распрямляет плечи, возвышаясь над ним, и все же глупый, по его мнению, вопрос не вызывает раздражения, нежели чем с другими пациентами, — скорее, сочувствие.       — Тогда она останется в инвалидной коляске навсегда.       — Вот это было действительно страшно — видеть молодую балерину, мечтающую стать звездой, свою дочь, которую ты любишь и которой всего шестнадцать лет, сидящей в кресле и не имеющей возможности встать.       Она умирала. Сидя на тяжелых таблетках, чтобы не спровоцировать взрыв и чьи-то травмы, не пойти крушить и ломать все, что попадется под руку, Бьянка не выходила из своей комнаты и отказывалась от еды, надеясь где-то в глубине души, как казалось Королю, вновь упасть в голодный обморок и встать. Она грешила на падение, будто на кару свыше.       — Для нее это был конец. И если премьеры с другой балериной в главной роли ее не сильно ранили — «мало ли, кому какие нравятся, у нее впереди еще куча премьер», — то вот запоздалое осознание, что больше не будет никаких выступлений… — Король шумно выпускает из легких воздух, шея разминается усталым движением. — Попробуй объяснить гормональному подростку-максималисту, почему, когда у него все плохо и он отрывается от мира, этот самый мир продолжает жить и вращаться без него, не особо заметив утраты, — у тебя вряд ли получится. А когда этот подросток еще не хочет слушать и слышать, задача становится попросту невозможной.       — Бьянка оставила мысли о балете? — спрашивает Анна, косясь на тяжелые двери и слыша приглушенный вальс. Ну вот же, вот, потрясающая и гибкая, ловкая и артистичная — она продолжает танцевать, как ни в чем не бывало! Когда в ней все переменилось?       — Сперва казалось, что да, но, как оказалось, не совсем.       Он не должен идти в это крыло. Проснувшись ночью для очередного «королевского» захода, он должен был выскользнуть из-под одеяла, не разбудив Королеву, одеться и выйти в коридор, оттуда — до кабинета и, если никто не нагрянет с глупой и самонадеянной просьбой, на улицу, вершить дела. Однако, когда Король оказывается посреди безлюдного холла — развилки, ведущей в разные концы дворца, — интуиция и шестое чувство настойчиво зовут не к выходу, а вглубь здания. Минуя коридоры-змеи и нескольких слуг, достопочтенно склонивших перед ним голову, Король доходит до определенной точки, а оттуда — понимает: интуиция не подвела.       Дверь в танцевальный зал Бьянки открыта.       А сама она, как аккуратно заглядывает Король, не выдавая себя ни шумом, ни вздохом, сидит в полутьме — поток энергии фуреку не позволяет опуститься темноте на святое Королевство, чем изрядно портит сон, — на полу перед коляской, на которую вряд ли потом сможет забраться сама. Под приглушенные звуки музыки, доносящиеся из телефона, она вертит пуанты в руках. Потрепанные, но не изношенные, созданные специально под нее, прошедшие вместе с ней огонь и воду, — теперь ненужные, бесполезные…       — Я знаю, что ты тут, хватит шкериться, как трус, — сжав пуанты, она цыкает сквозь стиснутые зубы и вскидывает гневный взгляд. Смотрит прямиком на дверь, ничего не поделаешь, Король выходит из укрытия.       — Ты знаешь, который сейчас час? — он видит влагу в уголках ее глаз и упирает кулак в бок, чтобы не стереть слезинку, иначе дочь откусит руку по локоть и не подавится; по крайней мере — сейчас. Бьянка мельком смотрит на мобильный.       — Что толку, если утром некуда спешить? — она прижимает пуанты к себе, Король же делает вид, будто ничего не заметил.       — Сон все еще важен. Помочь тебе сесть на коляску? — он подходит ближе, но в ответ она зло шикает. Бьянка отклоняется насколько позволяет поза, чтобы не упасть, смотрит колко, жестко, а губы, искривленные в омерзении и желчи, размыкаются, выбивая из груди проклятья.       — Я справлюсь сама! Уйди, пока не вызвала охрану, — Король вскидывает брови, а Бьянка понимает: фразы, которыми она пугала остальных, вряд ли подействуют с тем же эффектом на отца и Короля Шаманов — во власти среди подчиненных у него веса поболее. И все же, не растерявшись, не позволив ему хоть как-то приблизиться к ней и помочь (без чего она обходилась раньше и обойдется сейчас), Бьянка указывает на дверь. — Когда-то я сказала, что в этом зале у тебя нет власти, и ты согласился. Поэтому давай не будем устраивать истерик и нарушать контракты — выйди вон, пока я не подняла крик.       Оторопело на нее уставившись, Король не находит что сказать. Протянутые к ней ладони опускаются вдоль тела, и любое поползновение, даже несуществующий намек, расценивается ею как посягательство и тут же озвучивается резко, тихо, цепко.       — Вон, — Бьянка по-прежнему считает его чужим, и пока оно так в ее голове, ему следует повиноваться.       — И ты ушел? — Анна ставит локоток на колено и подпирает щеку. Улыбка Короля заманчиво просит улыбнуться тоже.       — Чтобы вернуться следующей ночью, а за ней еще и еще. Я приходил в неизменное время и садился в рядом, пока однажды ей не надоело, и она решила спросить…       — Ну и какого черта тебе вообще тут нужно? — грубо и без приступа стыда. Бьянка дует губы и всячески делает вид, что присутствие отца раздражает, однако разница между его первым появлением здесь и сегодняшним, пятым, очевидна: чуть-чуть, но ей все же приятно его внимание. — Разве у тебя нет кучи дел, требующих твоего непосредственного участия? Не пойти бы тебе на них?       «Или куда подальше», — обидное. Проверка.       Король непринужденно дергает плечами, она крепче прижимает пуанты к себе.       — И оставить тебя одну в пустом зале, на холодном полу без капли света или горячего какао с маленькими зефирками? — и пока она не успевает возразить, из ниоткуда, при помощи магии, появляются две фарфоровые чашки, наполненные до краев, и такие же фарфоровые блюдца, чтобы от неловкого движения, пол вдруг не стал коричнево-грязным. Бьянка смотрит скептически, и Королю не стоит труда узнать без телепатии и света ее мысли и претензии. — Молоко соевое, как ты любишь, а зефирок ровно тринадцать, чтобы «не было слишком густо и…»       — Сладко, — заканчивает Бьянка и недоверчиво щурится. — Решил подлизаться с помощью дешевых трюков?       — Ну, дорогие не сработали, поэтому приходится проявлять фантазию, — хмыкает беззлобно он и, отпивая какао, наблюдает с тихой радостью, как ее лицо меняется.       От хмурости в расчете, размышлениях, когда он успел применить «дорогие» трюки и не проглядела ли она их, до злости на саму себя, что не может вспомнить, и небольшого возмущения, выливающегося в недовольный фырк, потому что никогда не было и нет никаких трюков, и достигает последней точки — тихого ворчания под нос. С заминкой Бьянка берет свою чашку.       — Я могла бы и сама себе создать.       — Могла, — Король кивает. — Но в компании же веселее?       Пусть у нее иное мнение на этот счет, но отчего именно в эту секунду, сейчас — в полутьме, сидя возле инвалидной коляски и отца в разрушенных отношениях, — что-то маленькое и теплое в груди не позволяет выплеснуть яд и следом — какао.       Стук чашки о чашку, Бьянка делает глоток.       — Пожалуй.       — Я слышу подвижки в ваших отношениях? — не без удовольствия замечает Анна, немного кокетливо вильнув ступней в воздухе. Король простодушно усмехается.       — Да уж, кажется, доля у меня такая — сначала рушить, а потом собирать, — тихо произносит он, словно сам себе и констатируя факт, однако когда Анна хочет зацепиться и попросить пояснить, вновь надевает беззаботную улыбку. Маску. — Но постепенно — да, она стала относиться легче к моему присутствию, позволяла себе шутки — не едкие подколки, а именно смешные, что уже большое достижение. Однако полноценного доверия не случилось, пока в одну из ночей…       Мобильный Бьянки звенит, второй раз, третий, приглушается, когда она берет его в руки — лицо меняется, — и…       — Имбецилы! — с грохотом летит на пол. Из положения сидя Бьянка умудряется сделать из телефона камень-поплавок и швырнуть его как можно дальше и болезненнее, защитное стекло разбивается вдребезги, тут же восстанавливаясь, — так или иначе Бьянка знает цену дорогим вещам.       Однако это не мешает ей, тяжело дыша и сцепив гневно зубы, по-животному рыкнув и проклянув все на свете, еще раз долбануть по нему невидимой силой — кулаком, кувалдой, размолоть в кашу, красочно представив, как внутренние органы определенных и умственно отсталых вываливаются и распадаются на части.       Король молча дожидается, пока округлые плечи не вздрогнут, ладони не стиснутся до кровавых полумесяцев, а телефон, жалобно звякнув, вновь не восстановится — до следующего раза.       — Она получила роль незаслуженно! Они не имеют права ее награждать! — злобно рыкает Бьянка, а стоит Королю открыть рот, подняв указательный палец, тут же ощетинивается, жестом приказывает заткнуться. — Нет! Не вздумай! Оставь свою безудержную Йо-терапию для кого-нибудь другого!       — «Йо-терапию»? — переспрашивает Анна.       — Да, она сказала, что я «часто мою людям мозги мотивационными речами, а потом они светятся как лампочки и идут сворачивать горы», но это не так! — выпаливает напоследок, забавно надув щеки. Анне с трудом удается не засмеяться. — Я всего лишь слушаю…       — И периодически находишь нужные слова, — добавляет она, не уточняя, что и с ней эта «Йо-терапия» сработала не однажды, а дважды, и в обоих случаях иначе — без откровенных разговоров, уютной атмосферы и душевной легкости, — она бы не справилась. — Прости, но тут я с ней согласна: Йо-терапия работает, и многие могут это подтвердить — например, тот же Рю.       Не найдя аргументов «против», Король по-детски пыжится, буркает тихое: «Ну и ладно. Все равно это не промывка мозгов» — и продолжает рассказ.       — Вообще-то я хотел предложить тебе вернуться в балет и добиться того, чего ты заслуживаешь, — однако честный ответ поражает куда сильнее, Бьянка шокировано на него таращится.       — Ты ослеп? — указывает себе за спину большим пальцем. — Коляска стоит здесь не для драмы, я уже как две недели не могу ходить! — и будто дав себе словами под дых, Бьянка опускает взгляд на свои ноги: длинные, стройные, они ощущают боль, но не слушаются ни приказов мозга, ни сердца. Произнесенный вслух факт (впервые за это время) жгуче бьет по гордости, трудолюбию и самодостаточности. Она переход на шепот. — Фауст сказал, что пока я не решу проблемы с головой, исцеления ждать не стоит. Иронично, да? В гребанном мире, полной гребанной магии, врач, лечащий с помощью магии, говорит, что «чуда» ждать не стоит!       Псих, и вновь по телефону с ненавистью ударяет невидимый кулак. С хрустом, смаком, повредив пол и тут же восстановив его обратно; Бьянка сдувает с повлажневшего лба пряди и поднимает в темный потолок глаза. Быстро-быстро моргает — она не позволит себе разрыдаться при отце.       Король не издает ни звука.       — Ну? Чего молчишь? — и в тишине ее голос отбивается от стенок эхом. — Я же знаю, что у тебя есть мнение на этот счет.       Равно как и то, что он напрямую связан и с вопросом, и его решением.       — А ты готова слушать? — но его интересует другое, не менее важное и острое. Бьянка хмыкает.       — У меня нет выбора, — Король расценивает это как согласие.       — Ну, мое мнение таково, что причиной твоего состояния стали не столько отношения со мной или театром, сколько танцевальные битвы и вечные гонки «Кто лучше?», — Бьянку удивляет то, что он признал наличие проблемы в виде разрушенных отношений, которые, если честно, за последние две недели ночных посиделок в полумраке и взаимной тишине, стали немного лучше. — Все было в порядке, когда ты танцевала для себя.       А вот это доводит до ядовитой насмешки. Ничегошеньки он не понимает!       — Танцевать в известных постановках, профессионально, ориентируясь лишь на свои ощущения и идеалы — глупо. Так ты никогда не разовьешься, — надменно чеканит она, поведя плечом.       — А танцевать, постоянно пытаясь кому-то что-то доказать, разве умнее? — но он твердо отбивает, в отличие от нее. — Я не говорю тебе отказаться от развития, преодоления собственных пределов и возможностей, но своими баталиями и распрями вы превратили высокое искусство, которое ты полюбила за то, что это красивое и возвышенное именно искусство, в кровавый спорт, единственной задачей которого является стать лучшей в глазах других, а не своих собственных. Именно это в тебе изменилось: несколько лет назад ты стремилась оказаться на месте прекрасной балерины, стать такой же, как она, — тебя не волновали ни ее слава, ни что о ней думают окружающие, лишь ее движения и грация. Сейчас же ты развиваешься с оглядкой на других, что немного хорошо, ибо у тебя есть ориентир, но безгранично плохо, ведь вслед за ориентиром ты создаешь себе жесткие рамки, безоговорочное следование которым перекрывает кислород и обрубает тебе крылья.       Он кивает на ее ноги, проводя аналогию, Бьянка же поджимает губы: нет смысла отпираться и стоять на своем, ведь отец как никогда прав.       — Перед одной из премьер ваш худрук сказал, что не получится станцевать акт идеально, если ты к нему не испытываешь чувств: восторга, нежности, любви, — она крупно вздрагивает, слыша дословную цитату идиота, решившего отдать роль другой, и удивленно смотрит на отца.       — Откуда ты…       — Я уже говорил, что смотрю все твои выступления. И даже происходящий за кулисами балаган, ругательства и нелепые моменты в виде перепутанного грима веселого клоуна и серьезного попа — не исключения, — внутри нее что-то переворачивается, тогда как Король бесшумно опускается перед ней на корточки, не прикасаясь и даже не пытаясь — спугнет молодую лань, — заглядывает в растерянное лицо. — Куда более важный и насущный вопрос: как давно ты танцевала не потому что надо, а потому что любишь танцевать?       У Бьянки нет ответа. Она прокручивает в памяти прошедшие годы: общение, тренировки, ссоры и сплетни, постоянные битвы и выглядывания из-за кулис, она ловила пышущее чувство зависти спиной, а лицом с прикрытыми ресницами встречала чувство восхищения, питаясь диаметрально противоположными эмоциями, забывая о своих собственных.       Губы тянутся в усмешке: отчего-то вспоминаются ее прятки от шаманского совета, чтобы не делать то, чего хотели они, и сосредоточиться на себе — как бы она ни старалась, все равно оказалась в том же месте, только нежелание и упертость заменили ненормальное рвение и надменность.       — Все-таки не удержался, применил Йо-терапию, — хмыкает, но уже без тени злобы. Кусочек мотивации в ней загорается. — Может, у тебя и план есть, раз думал об этом не первый день?       Она не удивляет его беспардонным чтением мыслей.       — Четкого плана нет, так — пара пунктов: воскресить в тебе любовь к балету, поставить на ноги и вернуть на большую сцену, — он произносит это так легко и просто, словно добиться каждого из них — раз плюнуть.       — Ты ведь в курсе, что люди годами восстанавливаются после травм? — Бьянка красноречиво приподнимает бровь.       — А тебя когда-то пугали трудности? — задает он встречный вопрос, заранее зная ответ. — Значит, будем сидеть до посинения.       — Ты подписываешь себе приговор, — цокает языком Бьянка, однако Король не страшится и не убегает — лишь протягивает кулак, как когда-то давно они делали с Ханой, удачно разыграв шалость.       — Я знаю.       — Идет.       И стукаются кулаками.       — И вы действительно начали тренироваться? — по смятенному лицу Анны понятно: она не особо понимает, как Король мог помочь там, где не справились врачи, и как вообще проходили их последующие встречи. Он чешет затылок.       — Не то чтобы полностью — все-таки я не физиотерапевт, и оставил вопросы тела людям знающим, — но эмоционально — да. Моей целью было наполнить Бьянку тем самым чувством, которое подтолкнуло заняться балетом профессионально, поэтому я притащил ее детские видео…       — О духи, убери этот позор! — ее визг, схожий с поросячьим, слышно на другом конце планеты.       — … развесил на одной стене покрывало на манер старого кинотеатра с диафильмами и пустил по кругу запись, попутно отбиваясь от шаровых молний, которые она то мысленно, то реально в меня швыряла, — Король слышит смешок Анны и поддерживает его. Да, это было забавно… если не брать в расчет, почему они до этого дошли. — Таскал ей журналы с балетными разборами, выслушивал кучу всякой терминологии и ругательств, что в прессе разучились писать нормальные статьи, умудрился с помощью Милли и ее контроля времени заснять на камеру то самое выступление, на которое их водил Оксфорд. Представляешь? Три часа, стараясь стоять ровно и не дышать — к концу спектакля я на полном серьезе думал, что у меня что-нибудь отвалится: не рука, так голова, если Бьянке что-то не понравится, — он совершает неопределенный жест запястьем в воздухе, описывая не то лезвие гильотины, не то укус хищника в лице дочери, шире растягивает умильную улыбку Анны, после чего ненадолго замолкает, откидываясь памятью в прошлое. — Но зря, ведь ей не только понравилось, но и вдохновило сделать, по ее мнению, «самое тупое и клишированное упражнение, какое могло прийти в голову» — представить себя на месте балерины.       Лежа на полу с закрытыми глазами, прокручивая в памяти программу, заученную наизусть до малых нот, как если бы исполняла ее сама, Бьянка задерживает дыхание на «прыжке» и резко выдыхает, «приземляясь» в голове на несуществующий пол. Ее грудь вздымается рвано, пульс учащается, пальцы то и дело хватаются за тренировочную юбку, которую отец еле уговорил надеть, грозятся подкинуть ее вверх, ощутив взмах крыльев и невидимого шелка; фантазия разыгрывается настолько, что в секунду, краткий миг, впервые за недели ожидания и бесчисленных упреков Бьянка вздрагивает, дергает оцепеневшими пальцами ног.       — Твою мать! — выкрикивает она, не имея возможности резко подняться. Бьянка одурело таращится то на отца, то на собственные ноги, а на лбу так и скандируется шокированное: я сделала, получилось, я почувствовала, богибогибоги! — Прямо как в «Убить Билла»!       — Надеюсь, мы не дойдем до разговоров со ступнями? — поддерживает Король, — Но да, прогресс есть. Продолжим?       Вопрос кажется ей оскорбительным и лишним, однако, воодушевившись первой победой, глотнув надежды вернуть себе былое счастье и координацию, «место» той самой балерины и даже выше, Бьянка меняет свой тон на волнительный, взбудораженный и готовый пойти на все.       — Спрашиваешь! — и снова опускается лопатками на пол.       — И, пожалуй, здесь и начались проблемы, — неоднозначно произносит Король. — Ты знаешь, сколько в среднем занимаются балерины? От десяти до двенадцати часов ежедневно, и это — я наверное сейчас очень сильно себя подставлю, — даже хуже и тяжелее, чем твои тренировки, а ты, признаться честно, знала толк в извращениях…       Анна в шоке округляет глаза, тогда как Йо нервно икает: он сказал это! Сказал то, о чем думали он, Манта, Рю и все прочие, которые хотя бы раз видели или, упаси великий дух, успели поучаствовать в убийственной программе тренировок! У него спирает дыхание, а взгляд то и дело мечется от Короля до Анны — она раскрывает рот, молча закрывает обратно, не ожидав подобной откровенности, — самоубийца, считает Йо очень громко, практически кричит!       И внезапно замирает.       А Король вообще выжил после этого признания?       Анна касается кончиком языка верхней губы, выдыхает в усмешке.       — Это… довольно неожиданно, — убирает прядь волос за ухо, все еще смотрит куда-то в сторону, подбирая слова, и, к великому сожалению Йо, по многим причинам не может пересечься с ним взглядом. Она его убьет? Прямо сейчас задушит? — Но, хочу напомнить, что именно благодаря этим самым «извращенным» тренировкам ты много добился.       В ее голосе звучит обида, Анна защищается.       — И я никоим образом не хотел тебя задеть, — спокойно продолжает Король: — Наоборот, я считаю их сбалансированными: группы мышц не все в куче, а по отдельности, чтобы у меня была возможность нормально восстановиться, перерывы на отдых между ними, а порой и целые дни ничегонеделания, — Анна недоверчиво щурится: вопрос о его притворстве и оправдании, нежелании окончательно потопить себя из другой вселенной повисает над темной макушкой мечом. — Я до сих пор тренируюсь, если тебе интересно. Не так интенсивно, как раньше, конечно, но все же…       Она не находит ни капли неуверенности или фальши, маломальской причины лгать, и в итоге приподнимает брови.       — Зачем? В смысле, не то чтобы я против, это здорово, но ты ведь стонал от них больше всех, хотел простой жизни. Мне казалось, что первым делом, заполучив корону, ты вскинешь гордо нос и скажешь: «Теперь мне не нужно наматывать круги и делать жим!», — восклицает она, а на Короля опускается налет меланхолии. Да, двадцать лет назад он тоже так считал, и думал, вот она — свобода. Но у Судьбы другие планы.       — Не мне тебе рассказывать, что для хорошей связи с духом-хранителем необходима подготовка как моральная, так и физическая. Мы с Амидамару сильно развились во время твоей программы тренировок, а после коронации его заменил Король Духов, контроль над которым требует усилий куда серьезнее, — он задумывается ненадолго, по-видимому, разбередив старую рану, появившуюся от расставания с первым и самым лучшим самураем в его жизни, после чего с серьезным видом поворачивается к Анне. — Без них я бы не справился.       Ей требуется время, чтобы сбить с себя наваждение — когда разговор о дочери в шутливой форме превратился в серьезное признание ее способностей в качестве тренера и влияния на его жизнь? — и указать большим пальцем себе за спину.       — А теперь иди и скажи это себе из нашей вселенной. Быть может, хотя бы так он научится терпению.       — Он поймет сам. Со временем и не без ошибок, но поймет, — Король добродушно пожимает плечами, снова откидываясь на каменную стену, и Йо не может с ним не согласиться: он действительно понял — намного, намного позже.       — Так, что там с Бьянкой? — Анна возвращает диалог в прежнее русло. — Не зря же ты заговорил о балетных тренировках. У нее… начались проблемы?       Король кивает.       — Скорее, у меня — из-за графика. Бьянка не хотела огласки, поэтому все происходило ночью. После первой подвижки она загорелась, и первоначальные час-два негромких разговоров постепенно увеличивались до трех-четырех, а то и шести часов упорных тренировок, попыток в тренировки, после которых она спокойно уходила к себе отсыпаться, а я, имея обязательства и планы той же Королевы, выходил в мир, не отдохнувшим.       — Поверить не могу, что ты уснул во время заседания совета! — не боясь быть услышанной, Королева искренне негодует — толстая стена из хладнокровности и вечного спокойствия треснула и разбилась о вопрос премьер-министра Дании, встреченного легким посапыванием Короля. От воспоминания недоуменного лица мужчины средних лет, высокомерно отзывающегося еще полчаса назад о ее затее, Королева морщит лоб и губы и под конец выдает нечто откровенное и ругательное, на иностранном языке — как плюнула, растоптала. — Если из-за этого они откажут нам в…       Король ловит ее руки, утешительно шепчет.       — Прости. Я… накануне не удалось нормально выспаться, — оглаживает тыльную сторону ладоней, Королева опасно щурится.       — Твое «накануне» происходит все чаще и это начинает раздражать.       — Анна…       Она останавливает его жестом.       — Не знаю, чем ты занимаешься сутки напролет, Асакура, но, клянусь Великим Духом, если это повторится — лежать ты будешь долго. С перебитыми ногами и звездами в глазах — приятного мало, — обещает она, завидев мечтательную улыбку на словах «лежать долго».       Королева вырывается из мягкого капкана — не так резко и зло, как могла бы минуту назад, — и скрещивает руки под грудью, Король становится серьезнее — планы жены для него всегда были важны и первостепенны.       — Я поговорю с ним. Поговорю и извинюсь, пущу в ход обаяние и все такое, — мельком касается термина «Йо-терапии», услышанного от Бьянки, и убеждает Королеву.       — Уж постарайся, — и тем не менее образ снежной королевы не позволяет ей поблагодарить его прямо. Цокая каблуками по белому кафелю, под шелест тяжелого платья в пол она уходит, уводя велением мысли за собой и цепочку летающих документов — проекта, целиком и полностью зависящего от одобрения премьер-министра Дании — хамоватого мужика, чье снисхождение она должна получить.       Король устало потирает лицо.       — Бьянка? — и с удивлением обнаруживает дочь на коляске перед собой. Оглядывается вокруг и, улавливая настрой, виновато предполагает. — Ты слышала?       В последнюю очередь ему хочется, чтобы она винила себя, ведь именно из-за нее и тренировок по ночам он не высыпается, бодрствует практически двадцать четыре на семь, при этом стараясь выглядеть как можно более непринужденно, будто ему в удовольствие, и никакого дискомфорта отсутствие сна не приносит.       — Ваши крики были слышны в мире живых и того дальше, — однако, даже если их разговор ее и задел, Бьянка не подает вида. Надменно поведя плечами в черной водолазке, она вскидывает на него взгляд, говорящий о многом: злости, холодности, недоверии — и Король не может уловить, к нему конкретно или ко всем в принципе. — Но я пришла не за этим.       — Что-то случилось? — нотки в ее голосе не дают ему спокойно отреагировать. Король разминает шею, готовый ворваться в любое предприятие — пусть только скажет — куда.       — Пожалуй… я не хочу, чтобы ты сегодня приходил, — и если первое она произносит тянуще, словно раздумывая, то последующее — жестко, обрубает. Король явно не ожидал, а она повторять не собирается. — Или ты думал, что я каждый божий день готова тебя видеть? Нет уж, — фыркает, по-прежнему придерживаясь отстраненного и высокомерного презрения, — быть может, это у тебя нет никаких дел, а я вполне себе занятой человек.       И пока он собирается с ответом, Бьянка чересчур резво и шокирующе мощно разворачивает инвалидную коляску и пропадает из поля зрения, оставляя отца в недоумении.       — Она сделала вид, что для нее не важно твое состояние? — интересуется Анна, улавливая в поведении дочери некую связь. В Королевстве все еще ошивался предатель, поэтому Бьянка не могла открыто заявить о чем-то подобном вслух. Да и куда деть гордость, своенравность и деланную самодостаточность, если уже несколько лет она только и делает, что выставляет их напоказ?       Наверное, Анна на ее месте поступила бы так же.       Хотя кого она обманывает? Она уже поступала так же — с одним парнем из школы танцев.       — Даже больше — в ту ночь она действительно не пришла на тренировку.       — Что, так и не явилась? — спрашивает Королева, когда он, раздосадованный, возвращается ночью в постель. Потушенный свет и грациозная фигурка, накрытая одеялом наполовину. — Может, хотя бы сегодня тебе удастся нормально поспать.       Король недоуменно смотрит на мобильник: Бьянка скинула фотографию своей комнаты — светящиеся электронные часы на фоне с текущим временем, — и подпись, «С ума сошел? Нормальные люди вообще-то спят!», — но после, переварив слова жены, уставляется и на нее.       — Откуда ты?..       — У меня есть глаза, Асакура, и способность логически мыслить, — ей даже не требуется повернуться, чтобы выразить в голосе весь сарказм и снисходительность насчет его наивности. — Или ты думал, что никто не замечает, как вы украдкой друг на друга смотрите, а следом по ночам играет музыка?       По спине пробегает холодок. Кто еще знает? Если вдруг это просочится в прессу…       — Бьянка хотела оставить все в секрете, — только и выдает он, неожиданно обнаружив себя съежившимся от холода, сидящим на постели. Под лопатки будто вонзили иголки, Королева не шевелится.       — Так оно и останется. А несогласных ждут вечные мучения под моим надзором в глубине Мира Духов, наравне с маньяками и насильниками, родственникам же грозит жизнь чуть слаще, но все еще полная горечи и боли, — ровно, без запинки и какой-либо дрожи. Король вскидывает брови, смотря на Королеву и ощущая под тонким покрывалом, в плавных изгибах прилив чего-то искристого и дерзкого, что появлялось нечасто.       — Ты им пригрозила?       — И даже получила удовольствие, — насмешка. Хищная улыбка, не размыкая губ, за которой следует чье-нибудь отчаяние и обязательный крах. Шелест легкой ткани, Королева замирает в пол-оборота, и Король находит ее чертовски привлекательной. — Никто не проболтается, можешь выдохнуть.       И он выдыхает. Протянув руку к мягкости чужой кожи, Король выдыхает — вместе с Королевой и после, ощутив вспышку оргазма и прилив новых сил.       Следующим утром Бьянка возмутится: «Сколько вообще тебе нужно времени, чтобы отоспаться?» — и он не скажет ей правду.       Впрочем, как и Анне, сидящей перед ним, он не рассказывает половины чувственных подробностей. Вместо этого Король касается верхней губой кончика носа в странноватой рожице и перебирает события, отбрасывая незамысловатые и обращаясь к более важным.       Например, когда Бьянка в приступе дикого хохота над ним и его опрометчивой ошибкой дернула коленкой. Впервые за два месяца, ощутив легкость ткани длинного платья — Бьянка, как и Королева, отдавала им свое предпочтение, отличаясь разве что цветом, — и напряжение мышц. Она сидела на инвалидном кресле и едва с него не упала — настолько были сильны ее удивление, моральный подъем и громкий крик: «Ты это видел?! Видел!».       А после — спад. Пропасть и бесчувственные ноги, «конечности — что есть, что нет», Король не успел отреагировать должным образом, как ее грудь опустилась во всхлипе, подбородок упал, позволив челке завесить глаза и не увидеть никому, насколько сильно она вцепилась зубами в и без того искусанные губы. Мимолетная вспышка, возможная секунда — и снова тишина, сколько еще так будет продолжаться?       Мир продолжает жить и развиваться, тогда как она заперта здесь, в Королевстве, полном жалости и лести, без возможности подняться и надавать всем по физиономии. «Хватит меня жалеть!» — хочется крикнуть ей, выплюнуть в чужое лицо, и даже наклоняется, как если бы действительно порывалась встать, вот только… она не может. До сих пор, да и вряд ли когда-нибудь вообще… что уж говорить про танцевать?       Духи, как же Бьянка хочет танцевать!       — Так давай станцуем? — вырывает из размышлений голос Короля. Под шокированным и скептичным взглядом он пожимает в небрежности плечами. Нет, все-таки, считает Бьянка, ему стоит обратиться к окулисту, отец определенно не видит множества вещей. — Разумеется, это вряд ли будет похоже на обычные танцы и, тем более, балет, к которому ты привыкла, но если тебе хочется станцевать, то я не вижу причин откладывать или не делать вовсе.       — О, да? А как насчет того, что я, черт возьми, не могу даже встать с гребаной коляски, не говоря уже про исходную позицию с партнером, которого я как бы тоже здесь не наблюдаю? Это для тебя веская причина? — в голове фраза не звучала настолько требовательно и раздраженно. И тем не менее, когда Бьянка касается острой темы, ее лоб непроизвольно морщится, гримаса становится такой высокомерной и брезгливой, что самой тошно.       Однако Король не обижается. Напротив — подходит ближе, практически вплотную, и подает ладонь.       — Нет, — и пока она не успевает вывалить на него еще кучу оскорблений, перейти на крик, он мягко обволакивает ее ноги светящейся энергией, позволяя встать.       Оторопев, Бьянка замолкает. Магические ленты от вершины бедер доходят до ступней, не позволяя упасть, и при этом в полной мере дают ощутить босыми ногами пол. Полтора месяца назад потеряв способность двигаться и перемещаться, сейчас она не без помощи отца делает к нему шаг.       — Думаешь, я не пыталась хитрить? — но и это не производит на нее должного эффекта. Бьянка морщит в отвращении нос: она пыталась, билась, искала пути и обходы, раз за разом приходя к одному. — Использование сил Короля Духов это, конечно, круто и могло бы стать выходом, если бы контроль не забирал все внимание и силы. Ты собьешься раньше, чем мы завершим хотя бы один танец.       — А вдруг нет? — с улыбкой спрашивает Король, своим оптимизмом (явно граничащим со слабоумием) сбивая с толку. — Да и куда нам торопиться, чтобы не попробовать?       Бьянка задумывается: а, может, он прав? Стоит попытаться, ведь в случае провала она получит дополнительную возможность посмеяться над ним, а если выйдет… если все-таки выйдет… Бьянка обрывает мысль.       Король плавно прокручивает их вокруг оси.       — Прости, я не силен в махании ногами, поэтому сегодня обойдемся без них, — Бьянка хмыкает.       — Без этих, как ты говоришь, «маханий ногами» балет становится обычным танцем.       — Да? А как же тот, в котором ты участвовала два года назад? Вроде бы парни на заднем плане вообще не отрывали ноги от пола, — он хмурится в попытке вспомнить, и Бьянка едва не выдергивает свои руки из его. Нет, только не это, только не этот стыд!       — Да это вообще не было балетом! Дурацкая придумка бывшего учителя, косо поставленная постановка, в которой мы участвовали ради зачета, и я…       — Назвала «эксцентричной духотой, но, признаться честно, в ней есть и хорошие моменты», — повторяет слово в слово, склонив голову на бок, как это сделала она сама, когда учитель, весь из себя сияющий и довольный проделанной работой, спросил у каждого танцора мнение о постановке.       Бьянка раскрывает рот, на кончике ее языка уже копится слюна из яда — ух, как ей пришлось тогда наврать, чтобы не вылететь с треском из школы! — и готова разразиться тирадой с перечислением теперь-уже-правдивых фактов и мнений, как внезапно осекается.       Он повторил. Точь-в-точь, передав интонацию и даже зная, о чем она на самом деле думала. Король помнил, что было два года назад, и не только о происходившем на сцене, но и вне нее, после постановки и, наверняка, даже до.       — Ты… — у нее пропадает дар речи. Король продолжает вести, беззаботно и в то же время чрезвычайно нежно закладывая выбившуюся прядь волос дочери за ухо.       — Я уже говорил, но не перестану повторять, пока ты наконец мне не поверишь: я смотрел каждое твое выступление. Пусть не минута в минуту, и порой начинал когда оно уже закончилось, но всегда досматривал до конца. Поэтому мне больно наблюдать, как из-за мыслей о других людях и том, что ты хотя бы на минуту перестала мне быть дорога, ты оказалась здесь, пока все остальные где-то там. Ты ведь так старалась, это было твоей мечтой. Я не уберег тебя, — немного погодя добавляет он, и ей впервые хочется его разубедить.       Бьянка продолжает медленно вальсировать. Энергия Короля Духов, струящаяся по телу и внутри него, все так же опоясывает ее ноги, позволяет наступать шаг за шагом — вперед и два назад, — тогда как в вибрирующей клетке ребер многое меняется.       Бьянка сдержанно облизывает губы.       — Снова ударился в Йо-терапию? — ей хочется вырваться из сентиментальности, но отец держит крепко. — Я большая девочка, могу за себя постоять и выбраться из дерьма. Пусть и беспросветного, как это.       Красноречиво оглядывает затененный потолок, сейчас кажущийся ироничной декорацией, подныривает под рукой отца и с удивлением останавливается: танец окончен, контроль над телом Бьянки, ее путами — кандалами и одновременно крыльями — не сбился. Она по-прежнему смотрит на отца на равных, не из инвалидного кресла.       — Так, значит, коляска — не причина? — он не предлагает ей сесть, Бьянка мельком смотрит на свои ноги: ощущается еще не так, как два месяца назад, когда она была полностью здорова, но уже и не как вчера. Она перекатывается с пятки на носок с магическими лентами на лодыжках: с этим вполне можно работать.       — Ничто не причина, — пространно говорит она, чувствуя, как в груди разгорается пламя.       Бьянка не знает, как и откуда взять столько терпения и воли, ведь дело не только в физике или игре ее разума, давшего сбой, здесь еще множество факторов, людей, куча внимания, обращенного на нее, злословия; по правде говоря, она не уверена, вывезет ли в этот раз такое количество «дерьма».       — Ну, так каков итог? — однако Король спрашивает вслух, хрустнув костяшками, и непроизвольно дергает в ней стоп-кран. Бьянка думает недолго.       — Повторим. А затем еще и еще, пока их ухмылочки не сотрутся с глупых физиономий, — Король хмыкает. Другого он не ожидал.       — Тогда зажжем.       — Знаешь, — начинает Король. Перед глазами стоит Бьянка, грациозность линий, плавность танца. Она откидывается на его предплечье, почти ничего не веся, запрокидывает голову, прогибаясь в спине дугой, и резко выпрямляется. Отводит ногу назад… на ней больше нет магической поддержки. — Я так и не увидел первых шагов Бьянки, когда она была маленькой…       Поворачивается к нему спиной, вставая на носочки, совершает малюсенький прыжок, затем еще один и еще — он так и не выучил название, — пока не разворачивается вновь, касаясь носком колена, руки вскидывает вверх.       — …королевские дела, заботы. Она выросла так быстро.       Ее лицо сосредоточено и немного жестко, темнота заостряет милые черты. Бьянка делает вдох и срывается с места прямиком на отца.       — Но той ночью, когда она прыгнула передо мной, — два шага, словно в замедленной съемке, она взмывает над полом, поворачивая корпус, вскидывая носки как можно выше, дальше, на недостижимую для обычного человека высоту, и приземляется ровно перед ним, грациозно распрямляясь. — Я почувствовал не меньшую радость и восторг, ведь это то, чего хотели мы оба.       Бьянка победоносно вскидывает носик, губы расплываются в самодовольной улыбке, а тоненькие пальцы хватаются за его — шершавые и грубые. Король стоит перед ней на коленях, пораженный, в то время как она, замирая в финальном арабеске, буквально светится изнутри. У нее получилось, она смогла, добилась.       — Чтобы она вновь танцевала сама.       Король захватывает все внимание Анны, улыбается ей мягко.       — Это было одно из лучших событий в моей жизни. Разумеется, после их с Ханой рождения, — добавляет он, перебрав места на пьедестале. — И, наверное с моей стороны будет немного эгоистично, ведь это всецело ее успех и труд, но тогда я за долгое время с ней почувствовал себя хорошим отцом.       — Не говори так. Ты хороший отец, — перебивает она, на секунду останавливаясь на мысли сжать его ладонь в своей, ободряюще похлопать по плечу или придвинуться ближе.       Король смотрит ей в глаза, щурится чуть хитро — так тепло и узнаваемо, несмотря на другую вселенную и десятки лет разницы в возрасте, — отчего Анна прочищает горло, откинув идею, и скрещивает руки под грудью. Вдоль линии роста волос и за ушами проносится смущенное тепло.       Не вздумай, Киояма, не вздумай краснеть!       — А потом? Не поверю, что она так просто оставила тему с предательством — Киоямы не прощают подобного в свой адрес.       Король хмыкает, ожидаемо качает головой.       — О нет, даже не близко.       — Мне нужно, чтобы ты стер мои данные из всех баз данных, — после тренировки, не дав ему уйти, Бьянка сразу переходит к сути. Довольно напрягающей и располагающей подумать сути.       — Только не говори, что хочешь кого-то убить, а так полиции будет сложнее тебя найти? — недоверчиво спрашивает он, вызывая оскорбленный фырк.       — Вот еще, пачкать руки кровью об нее! — честное и звонкое, Бьянке становится на секунду обидно, что отец о ней такого мнения. Однако в следующую задумывается: фонтан крови из распоротой шеи предательницы наверняка получился бы фееричный. — Есть много других способов сделать больно, не прибегая к физической расправе.       — Мне кажется, вам с Ханой пора объяснить, что месть — не есть хорошо, — начинает Король, вспоминая историю с Лилиан и опасной авантюрой сына, которая при плохом исходе могла стоить ему пары лет жизни за решеткой. Бьянка отмахивается.       — Иногда лишь получив по голове лопатой, некоторые люди понимают: не сделаешь зло ты — тебе не ответят тем же. Я хочу отомстить той, кто этого заслуживает, за то, как она поступила со мной, ни больше ни меньше, и если тебя это не устраивает, я вполне могу справиться одна: ни тебе морализаторства, ни приседаний на уши с терпеливой ерундой. Так, ты со мной или нет? — под конец с раздражением спрашивает она.       Король задумывается ненадолго.       — Каков план? — и выдает ровно то, что ей нужно.       — Ее обвиняли в тесной связи с худруком из театра, — линия челюсти ярко выделяется, когда Король произносит «тесная связь»; слышать нечто подобное в адрес дочери унизительно и тошно даже сейчас. — Однако, на ее счастье и его горе…       — Я действительно знаю, с кем он спит, и это определенно не жена, — беззастенчиво и злобно.       — …не постеснялась пустить знание в ход. Бьянка, как она сказала, «попросила его очень вежливо и аккуратно», — Король и сам не верит в то, что говорит, а Анна так вообще уверена: «вежливо и аккуратно» явно началось с оклика «Эй ты!», — отвлечь Роми — девушку, занявшую ее место, на шоу в прямом эфире. Там должны были объявить звезду новой постановки их труппы, провести масштабное интервью и осыпать софитами и славой, и, как ты понимаешь, абсолютно никто не ожидал увидеть, что вместо Роми на сцену выйдет…       — Бьянка! В смысле, мисс Киояма, в смысле… — телеведущая, привстав с огромного кресла, явно теряется. Ее накрашенные ресницы то и дело хлопают, рот закрывается-открывается, беспомощный взгляд направлен в камеру: она не знает, что делать, но быстро просекает — после громкого скандала и ее внезапного исчезновения, Бьянка Киояма никому не давала интервью, и ее появление здесь в момент представления совершенно другой «сценарной дивы» вполне может повлечь за собой свежий материал и высокие рейтинги. Белоснежная улыбка больше походит на акулью. — Какими судьбами?       Бьянка плюхается в кресло напротив, закидывает ноги на подлокотник и улыбается ей в ответ — наживка проглочена, вопросов о Роми никто не задает.       — Да вот, решила заглянуть к вам на интервью. Вы же не против? — спрашивает как бы невзначай. Телеведущая с задержкой садится обратно, находит удачный ракурс.       — Нет-нет, что вы, всегда рады. Мы как раз собирались обсудить с… а впрочем, неважно, кто станет звездой следующей постановки, — резко переобувается, чем всецело удовлетворяет Бьянку. Дар читать мысли позволяет услышать чужой гнев и раздражение, спешные шаги, до которых осталось три, два…       — Так она перед вами.       — Черта с два! — один. Роми вылетает на площадку, превращая банальное интервью с не особо умной ведущей в типично-сплетническое ток-шоу. Запыхавшаяся и красная, она не удосужилась поправить белоснежную рубашку, а на шее даже с расстояния виднеется укус, поставленный худруком. Бьянка морщит нос в омерзении: проиграть такой? Ни за что и никогда. — Солистка уже назначена, и это явно не ты.       Бьянка поднимается с кресла, чувствует, как на них наводятся камеры, и подходит вплотную к Роми, смотрит свысока при полном отсутствии разницы в росте.       — Именно поэтому я и пришла — узнать, достойна ли ты солировать, — тихо, скрывая злость и обиду, хороня все веселые воспоминания и годы, проведенные бок о бок как подруги и товарищи, ставившие дружбу выше любимых танцев. Бьянка поворачивается к камерам, пристальный свет ослепляет ее, напоминает о сцене театра во время премьеры. — Как вы знаете, в балетном мире имеют место быть битвы — соревнования между двумя и более танцорами, победить в которых позволяет разве что умение и усердный труд. Зачастую они проводятся за закрытыми дверьми, однако сейчас, в прямом эфире, я предложу вам увидеть внутреннюю кухню. Я вызываю Роми на бой!       Враз переключает внимание с себя на шокированную девушку и слышит стрекот мыслей под черепной коробкой, ощущает, будто свою, как липкой и холодной становится спина Роми. Бьянка усмехается.       — Танцевальный состав утвержден, ты ничего не изменишь, — Роми быстро-быстро моргает, постепенно обретая твердость духа и надменность тона, после чего расплывается в отзеркаленной ухмылке. Не было никакой дружбы, сплошь вранье — это Бьянка понимает сразу. — И вообще, кто пустил сюда конфликтную истеричку? Видно же, что она просто завидует чужому успеху и хочет занять какими-то дурацкими конкурсами мое место! — и добавляет презреннее:, — Или думаешь, что и здесь папочка купит тебе мнение судей?       Удар. По больному. Бьянка с трудом сдерживается, чтобы не наброситься на нее прямо сейчас, и при попытке Роми снова что-то вякнуть, делает шаг вперед. Но останавливается: невидимой вуалью спину окутывают трепетность и вера — энергетика отца. Добрая, нежная и поддерживающая во всем и всегда, чего бы она ни захотела. Сделав мысленный вдох, Бьянка расслабляется.       — О, поверь, твое место мне ни к чему, — и вкладывает в обычные для других слова намного больше: предательство Роми, обман, интриги, секс с худруком, чтобы получить второе место, ведь до первого ей никогда не дотянуться — да, Бьянка хотела от жизни многого, но вот «быть на месте Роми», «быть Роми» явно отсутствует в списке желаний. — А что касается моего отца… — она поворачивается к зрителям и камерам, одаривает самой очаровательной и едкой улыбкой, на которую способна, — если вы сможете найти этого гада, передайте, что он задолжал моей маме алименты. Лет так за семнадцать.       Смешок, пронесшийся по залу, отбивает рикошетом и ударяет в Роми. Хрупкая уверенность в собственной правоте и действиях разбивается, выводя панику и страх на передний план. Бьянку одобряют, не освистывают и не просят пройти на выход, ей интересуются — главная звезда, не дававшая никаких комментариев, впервые сияет на публике, и ни следа от слез, истерик, сожалений о потерянных месяцах, ролях, черт возьми, да Роми в последний раз видела ее в инвалидном кресле! А тут… Бьянка не могла поправиться так быстро — болела ли она вообще? было ли это для выбивания жалости? — ее отец наверняка с ней что-то сделал, подобрал самое дорогое лечение, использовал магию или типа того, наложил заклятье! Точно, Роми наверняка попала под внушение, это все — кошмарный сон, она всего лишь спит…       Щипок.       — Ай! — Роми пискает, не просыпаясь. Холодный пот пробивается сквозь кожу.       Бьянка сверкает хищным взглядом, оказываясь предельно близко, и не исчезает, не собирается уходить, обращаясь и обращая следом окружающих и жизнь Роми в бесконечный Ад.       — Я лишь хочу показать всем, чего ты стоишь, — шепчет на ухо, не попадая на записывающую пленку. — Ведь сама я в этом давненько убедилась.       И срывает чужой крик.       Король потирает запястье, проводит пальцем по выступающей костяшке, улавливает трещинку на коже и тут же исцеляет.       — Она выиграла в той битве. Конечно, как и сказала Роми, это ничего не изменило — актерский состав не поменялся, — однако Бьянка добилась своей цели: она напомнила о себе, о том, что может танцевать и не боится трудностей. Прямой эфир без возможности редактирования видео показал это наглядно, и уже через пару дней ей предложили место в театре, несмотря на «славу», трудный характер и неутихающие споры о роли отца во всей этой передряге, — он поддевает плечом, как бы обозначая свое отношение, и тут же приподнимает край рта.       Веселенькие дни — полные звонков, недоумения, парочка ведущих новостей умудрились обсудить Бьянку в час пик (еще и в нейтрально-положительном свете), а потом им прилетело, газеты не унимались со статьями-вопросами, предлагали «заманчивое предложение» за любую информацию, и над всем этим хаосом и жаждой выиграть несуществующий приз в разгадке тайны хохотала сама Бьянка.       — Я удалил записи о родителях в ее свидетельстве о рождении. Ну, после того, как я случайно удалил само свидетельство, и нам пришлось его судорожно восстанавливать…       Он хихикает, вспоминая свой и ее ужас и панику, этот крик шепотом «Назад! Давай назад!», как если бы их могла услышать Королева (в принципе, могла) и отчитать.       — Это было необходимо, чтобы журналисты с их связями не смогли, ну, ты знаешь… — он крутит кистью.       — Найти тебя? — заканчивает Анна.       — Королеву, — но он поправляет, удивляя. — Меня бы вряд ли смогли, а даже если бы и нашли, то не узнали.       — Но ведь Роми откуда-то взяла, что ты — важная шишка? Она знала, что ты — Король?       Он отрицательно качает головой.       — Нет. Вернее — да, как шаманка, пару раз бывавшая на тренировке с Бьянкой, она понимала на подсознательном уровне, что да, именно я — Король Шаманов, со мной нужно почтительно обращаться и прочее бла-бла, — фыркает, закатив глаза, — Однако когда она покидала стены Королевства, то забывала имя, внешность, ее воспоминания размывались, и даже если бы ей кто-то показал фотографию и сказал: «Вот он» — она бы усомнилась. И будет сомневаться до тех пор, пока я ей не откроюсь, позволив увидеть мое лицо. Своеобразная защита Короля Духов, чтобы на меня не начали охоту.       Фраза насквозь пропитана горечью, отчего в Анне не остается сомнений: кто-то уже пытался и, возможно, преуспел.       — Выходит, все эти слуги в коридорах даже не особо понимают, кому на самом деле кланяются? У них есть лишь смутное чувство? — задумчиво интересуется Анна, копируя позу Короля.       Каково же тогда устанавливать связи, знакомиться с людьми? Не очень-то приятно начинать дружбу с постоянного выбора: открыться сейчас, боясь, что этим могут воспользоваться и убить, или уповать на размытый образ? С другой стороны, мало ли в мире людей, жаждущих бросить вызов судьбе, прыгнуть выше головы и показать всем, что Король выиграл Турнир ошибочно, и они подходят на его место лучше?       Недаром ведь, как рассказывал Хана, уже произошла одна война.       — Да. Защита распространяется, пока я окончательно не ставлю точку в вопросе доверия, и не затрагивает тех, кто знал меня до получения Короны. Роми не входит ни в одну из этих категорий, поэтому, выйдя из Королевства, она пустила глупый слух, не имея ни доказательств, ни точного портрета — я очень удивился, как люди ей поверили, ведь буквально пары вопросов о прошлом Бьянки, ее тренировках и успешных выступлениях хватило бы для опровержения. Но ты, наверное, знаешь: они такие… любят сплетни, жаркие споры и дебаты.       Да уж, Анна знает не понаслышке — чего стоили обсуждения их отношений с Мэй, когда она только пришла в «Ревил».       — Бьянка остановилась на демонстративном выступлении? — спрашивает Анна, переключаясь с мрачных мыслей и темы, сомневаясь в подобном исходе. Если она правильно поняла Бьянку, ее характер и рвение, то она, как и любая другая Киояма, будет давить противника или врага, пока не расплющит.       — Нет конечно, — и Король подтверждает, будто само собой разумеющееся. — Знаешь, что такое психологическое насилие? Вот Бьянка в нем мастер.       — Йо!       — Но ведь правда! — восклицает Король, а она задумывается, неприятный холодок пробегает по загривку.       — Она что-то сделала с Роми? — уже осторожнее, настороженно; словно хищник, Анна готова к прыжку, защищая дитя до победного. Бьянка ведь однажды уже напала на журналиста, что мешало повторить с виновницей ее бед? — Навредила?       — Хуже — начала преследовать. Ходила на ее выступления, наблюдала со стороны, — от этого спокойного, немигающего взгляда напрямую или через бинокль в зависимости от дальности места в партере, едва уловимой насмешливой улыбки у Короля появлялись мурашки. Что уж говорить о виновной Роми, которая почти физически ощущала его на себе три акта подряд без остановки.       Бьянка приходила на каждую постановку, выбирала места в первых рядах, если билеты не были разобраны, несмотря на затекающую шею, пристально наблюдала за движениями. Казалось, она хотела заучить все роли, познакомиться с актерским составом, проникнув за кулисы во время репетиций, просочиться в разум каждого, стереть воспоминания о главной звезде, со статусом которой не смогла смириться.       И ей это удалось — Роми видела со сцены: несколько девочек и парней из запасного состава по окончании выступления подбегали к ней. Бьянка смеялась, приятно с ними общалась, а после, неизменно, ее взгляд, полный холодного восторга и пылающей мести, направлялся к ней.       Это был план. План как сместить ее, заменить ее, и Роми не могла с ним смириться.       — Она ходила за ней, пыталась поговорить? — напрягается Анна. Насколько ей известно, даже за наблюдения с полутора метров из-за угла можно нарваться на неприятности и получить через суд запрет на приближение. Хотя зачем это Бьянке? Чего она добивалась? Опуститься до уровня Роми? Ей стоило быть выше этого.       — Нет, — но ответ Короля заводит в тупик. Анне не удается сложить картинку воедино. — Хотя у нее была такая возможность. И не раз.       — Так… значит, она просто ходила на постановки? Покупала билеты, сидела в отдалении и не предпринимала попыток к взаимодействию? — уточняет она, а после кивка Короля, добавляет. — Мне кажется, ты не особо понимаешь смысл слова «преследование».       — Именно поэтому я использовал термин «психологическое насилие».       — Который мне все еще не нравится.       — И тем не менее его нельзя исключать. Бьянка умеет читать чужие мысли и вкладывать свои в умы других — процесс абсолютно незримый, — поэтому нельзя сказать, общалась она с Роми или нет, и для чего вообще все это было, — он вскидывает в эмоциональном жесте запястьем, неоднократно ломая голову и так и не разгадав загадку. Тогда как Анне кажется, что еще чуть-чуть и она поймет. Необходимо лишь дослушать, узнать итог и размотать клубок с конца. — А однажды принесла цветы.       Очаровательный букет желтых хризантем в гофрированной обертке — символ прощания и нового начала; он лежит на коленях у Бьянки, специально закинувшей ногу на ногу для лучшего обзора (чтобы Роми обязательно заметила), и не меняет положения три чертовых акта. Она не встает даже когда объявляют перерыв — сидит, словно тело не затекает, не требует разминки, похода в туалет или смочить горло чем-нибудь покрепче, желательно — уксусом или бензином, думает Роми, и не может выкинуть из головы.       Несколько недель продолжается этот цирк, несколько недель Бьянка ходит сюда, как на работу, которая из них двоих есть только у Роми (ведь Бьянку никуда не зовут, да и вряд ли позовут с таким отношением к театру и поражениям), и до сих пор не было ни одного букетика или подарка, проявления внимания. Значит ли это, что сегодня что-то изменится? Предназначен ли букет для нее, отравлен ли он? Стоит ли Роми бояться? Может, Бьянка сошла с ума и своими походами хочет утащить в дурдом и ее?       Бьянка встает с кресла последней. Когда в зале никого не остается, а Роми выходит из-за кулис, букет оседает в длинных руках, обхватывается не менее длинными — когтистыми, как кажется Роми, — пальцах, ногти готовы впиться в прекрасные цветы, разорвать, порвать к чертям — как и глотку Роми. Бьянка приближается — медленно, подобно хищнику, — на лице по-прежнему играет улыбка, приподнятые уголки губ в мягком освещении концертного зала кажутся зловещим оскалом, злым предзнаменованием, концом всего и началом обратного отсчета.       У Роми стынут жилы. Она тормозит, встает как вкопанная и не может пошевелиться — наблюдая; ее горло перехватывает вздох, постепенно мутируя в немой крик, не способный вырваться наружу, зрачки сужаются, а в темной радужке отпечатывается, зеркалится тонкая фигура — некогда лучшая подруга, которую она предала из любви к театру и славе и которая имеет влиятельного отца (его все еще не могут найти). Расстояние меж ними сокращается. До столкновения три… один.       Бьянка проходит мимо. У Роми пролетает жизнь перед глазами.       — Бьянка, дорогая! — и тут же она вздрагивает, резко оборачиваясь. Заместитель худрука — низкая женщина средних лет в толстых очках, чей голос имеет такой же вес в назначении состава, как и самого худрука, — выходит Бьянке навстречу. Та протягивает ей букет.       Желтые хризантемы — символ прощания, — всего лишь уловка.       — О, право слово, не стоило!       — Это меньшее, что я могу сделать, мадам Паре. Слышала, постановка претерпела значительные изменения исключительно благодаря вам, — произносит Бьянка, доводя спокойным голосом Роми до дрожи.       Постановка, заместитель худрука, цветы — выглядит, как взятка.       — Тебя никто и не просит ничего делать. Какого черта ты вообще здесь забыла?! — срывается Роми сразу на крик.       Мадам Паре оторопело на нее уставляется:       — Роми! — ее грузная грудь ухает вниз в театральном вздохе, а маленькие глазки обращаются к Бьянке — не задеты ли ее чувства? — Что на тебя нашло? Бьянка — наш гость, мой гость, я специально пригласила ее сегодня!       Что?.. Мадам Паре, заместитель художественного руководителя, влияющая на результат постановки и актерский состав, любимицей которой всегда была Бьянка, а не она, пригласила ее сегодня, получив букет, чтобы обсудить… о нет, нет-нет-нет!       — В прошлом у вас были некоторые разногласия, признаю, — как можно мягче для Бьянки по словам и как можно жестче для Роми при помощи тона, мадам Паре стыдит одну и окружает заботой другую. — Но это не повод жить с ними вечно. Прошлое осталось в прошлом, и Бьянка, вернувшись сюда — в театр, который по-прежнему считает ее своей дочерью, лишь доказывает это. Так что и тебе необходимо отпустить, обида и злость мешают балеринам, отнимают их успех.       «В прошлом», значит?..       — Кого ты пытаешься одурачить? — окрысившись, Роми щурится, Бьянка отводит глаза.       Перед этим посмотрев с нескрываемым «Судишь по себе, да?» и удовлетворившись, как меняет выражение лица Роми немой вопрос. Бьянку мягко уводят, а Роми остается стоять.       На следующей премьере она договаривается с охраной: ни под каким предлогом не пускать Бьянку Киояму в зал.       Но где она, а где — мадам Паре? Мадам Паре проводит Бьянку через черный вход — никогда за долгие три месяца Бьянка не оказывалась так близко к гримерке главной звезды, — попутно цыкнув в сторону Роми что-то про детские игры, и план проваливается, не успев начаться: Бьянка на прежнем месте, по-прежнему закинув ногу на ногу и приготовив бинокль, устраивается удобнее, сияет животной улыбкой, а длинные ногти, запрещенные балеринам, оцарапывают обивку подлокотника. Роми становится дурно.       Мир расплывается вокруг, ресницы дрожат. Она цепляется за портьеру, колени не держат, и ей приходится нашарить позади себя нечто хоть каплю устойчивое, чтобы не свалится в ужасе и панике, ведь она… Роми — звезда… она тренировалась и побеждала себя, побеждала других — чтобы оказаться здесь, ее любят, ее гримерка забита подарками и цветами от поклонников и фанатов, она выбрасывает визитки не читая, купается в их обожании, свете софитов и немеет от количества интервью и того, сколько на них нужно разговаривать. Она добилась всего сама, она заслужила!       Заслужила ли?..       — Роми? Роми, ты в порядке? — мадам Паре, предательница, которая предпочла ей любимицу, с тревогой подлетает к ней. Ощупывает Роми, хочет померить температуру, кажется, Роми что-то бормочет о Бьянке, что ей нужно убраться отсюда как можно скорее. — Пожалуй, сегодня тебе лучше не выступать. Я позову дублершу.       Бьянку.       — Нет! — она хватает жестко, не рассчитывает силы. Выдыхает рвано, разгибаясь, на лбу блестит пленка пота, Роми не вытирает — еще грим испортит, и твердо заверяет. — Никаких дублерш, я справлюсь.       — Но Роми…       — Я сказала «нет»! Я не для того трудилась и убивалась, не для того тренировалась и пыталась выделиться, чтобы какая-то дрянь с богатым папашей пришла и за пару дней мне все испортила! Плевать, о чем вы говорили, какими методами она пыталась вас подкупить, я ни за что в жизни не отдам эту роль — ни ей, ни кому-либо еще. Она — моя!       — Поэтому ты распространила глупый слух? — внезапно, сбивает с толку. Мадам Паре не злится, нет, она смотрит куда хуже — с жалостью и снисхождением. У Роми не хватает слов.       — Это она вам сказала такую глупость? — раздражение забирается под кожу, впивается в мышцы и суставы холодными иголками. Мадам Паре с легкостью бывшей балерины откидывает назад светлую челку.       — О, дорогая, догадаться было нетрудно. Твое назначение на роль ведущей артистки было поспешным, но именно оно и показало, что к чему. Весь театр знает и… понимает, — произносит чуть погодя, окончательно выбивая почву из-под ног. Мадам Паре стирает чужие слезы, но Роми резко одергивает ее руку, стискивает так сильно, насколько позволяет задрожавшая вдруг хватка и злость.       — Ни черта вы не понимаете, ничего не знаете! Ни вы, ни весь остальной театр, я добилась всего сама! — и плевать, слышат ли ее зрители в зале, обращает ли кто-нибудь из персонала внимание. Роми дрожит от злобы, отчаяние вырывается из горла с рыком.       — Тогда ты бы не пыталась убедить в этом саму себя. Если весь мир ошибается, и ты знаешь это, нет смысла доказывать ему обратное — достаточно твоего знания.       — Нет, пока все вокруг не перестанут нести чепуху. Этого никогда не будет достаточно, — Роми разворачивается к гримерке — необходимо поправить грим и юбка немного помялась, — а внутри бешено колотится сердце и тлеет уверенность: мир неправ, и она докажет ему, что он глубоко заблуждается. В ней, в Бьянке и том, кто действительно достоин играть на сцене главную роль.       Мадам Паре тяжело вздыхает, Бьянка возникает рядом практически бесшумно. На ее лице нет улыбки, да и взгляд не плещется довольством и свершившейся местью, она крепко сжимает руки под грудью и смотрит в сторону ушедшей Роми.       — Я пыталась, милая, — оправдывается мадам Паре, но Бьянка ее не слушает. Отодвигает портьеру и безмолвно исчезает в театральном зале.       — Роми упала. Во время какого-то простого движения не рассчитала силы и все, — подытоживает Король, где-то глубоко внутри думающий и боявшийся, что Бьянка могла приложить к этому руку. По крайней мере тот факт и те эмоции, которые он испытал, когда во время всеобщего шока и волнения, Бьянка спокойно встала и направилась на выход, не удосужившись поинтересоваться состоянием бывшей подруги, а после — влетела с очаровательной и злорадной ухмылкой прямо в его кабинет — буквально кричали ему о ее причастности.       — И все-таки порой Судьба бывает просто первостатейной стервой! — облегченно, на выдохе с улыбкой. Бьянка плюет на хмурость отца и напряженное молчание. — Роми упала во время антраша и сломала ногу. Врачи сказали — заживать будет долго. Даже забавно, как события могут повторяться с разными людьми.       Все еще остается без ответа, Бьянка смотрит перед собой, добавляя как бы невзначай.       — Мне предложили ее роль. Сразу же. Роми не успели донести до скорой, а худрук появился из ниоткуда с наглой физиономией и, — она неопределенно крутит кистью, выражая незаметно для Короля, как в ту секунду ей хотелось двинуть ему по челюсти. — Я отказалась. Получить место Роми? Вот уж спасибо.       — Так, хватит, — но вместо того, чтобы банально дослушать и понять, Король вспыхивает, вскакивая с кресла. Он хмуро смотрит на нее, проходя мимо длинного стола для совещаний, и останавливается рядом. — Тебе не кажется, что ты перегнула палку? — она вскидывает удивленно брови, а он, избегая грядущего скандала, когда у них только-только начало налаживаться общение и восстанавливаться внутренняя связь, спешно добавляет: — Знаю, я обещал во всем тебя поддерживать, и я рад, что ты смогла заявить о себе, вернуться в строй, но… какими методами? Насилием?!       — Я ее не трогала, так что не-а, ты не сможешь в этом меня обвинить! — раздраженно, повысив тон, Бьянка на удивление остается на месте, не подпрыгивает ближе, обдавая обжигающе-колючей аурой чистой и безудержной злости.       — Физически, а мысленно? Ты буквально глаз с нее не спускала неделями — никто бы не выдержал подобного натиска. Удивительно, что она не упала раньше, — честное и выводящее из себя.       Бьянка скалит зубы. Удар по больному.       — Ты что, защищаешь ее?! — нет. Нет, нет, только не опять, не снова! — После всего, что она сделала со мной?!       — После всего, чего ты добилась, я не хочу, чтобы ты марала руки местью! — выпаливает он, и Бьянка закрывает рот, так и не ответив. Король набирает побольше воздуха в легкие и выпускает их с шумом, единым выдохом, потирает устало шею. — Это отвратительное и темное чувство, которое берет верх над людьми, их идеями, будущим и мечтами, и редко человек может вырваться и отказаться от нее, наплевав на последствия. Что ты, что Хана — вы хотели пожертвовать многим, Хана мог оказаться за решеткой, если бы с деканом все не прошло гладко, мадам Паре могла прислушаться к Роми, и тогда все ваши усилия были бы напрасны, месть бы загубила вас и ваше будущее. Я хотел бы, чтобы вы — ты, Бьянка, — были выше этого, и не потому, что ваша обида и злость не важны, а потому что это не принесет облегчения, как вам кажется, а лишь боль и разочарование, в лучшем случае — пустоту.       Он чувствует: гнев из Бьянки выходит, оставляя после себя неравнодушное спокойствие. Она смотрит на него, вглядывается такими же карими глазами, в глубине души и втайне ото всех наблюдающих надеясь передать отцу, о чем она думала и грезила, в чем на самом деле состоял ее план, но в итоге…       — Жаль, что тебе так показалось, — не дает ничего, вводя в замешательство и ступор. Загадку, не разгаданную до сих пор.       Анна качает головой.       — Это была не месть, — и так уверенно, отчего Король округляет рот. — Ты действительно не понял?       — Буду благодарен, если пояснишь, — произносит он, а она понимает, что это несколько сложнее, чем есть у нее в голове.       Анна разрывает зрительный контакт, упирается локтями в колени и потирает в напряжении ладони, Король не торопит. Из-за стены доносятся приглушенные звуки повторяющейся мелодии — Бьянка до сих пор репетирует прыжок с разворотом, — и иногда прерываются взаимным с Тео криком.       Анна набирает в легкие воздух. В конце концов, что она теряет? Это поможет отцу (Йо Асакура — отец ее детей, пожалуй, данный факт еще коротит ей мозг) понять дочь и исключит одну из причин для возможной ругани.       — Не знаю, в курсе ты или нет, но Киоямы — это сгусток всего отрицательного в мире. Ты можешь мне хоть сто аргументов привести в пользу нас с Милли, — Анна повышает голос, видя, как Король встрепенулся, уже готовый, — но, в свою очередь, я приведу тебе тысячу, когда и в ней, и во мне, и во множестве других Киоям превалировал негатив. Мы злые — это факт. Злые, злопамятные и порой грубые, вспыльчивые, травмированные… — уголок ее рта подпрыгивает иронично вверх на последнем слове. Надо же, она по пальцам может пересчитать знакомых Киоям (и то навряд ли, что не ошибется) без детских или взрослых, мутировавших, проблем.       Порой складывается ощущение, что как только ты рождаешься Киоямой, то получаешь психологическую травму в подарок. Анна, Милли, Линдси, Мэй… все они тащат это на себе и в себе, не делясь ни с кем.       — Но лучше всего у нас получается мстить. Мстить отчаянно и сладко, изощренно и идя ва-банк, это пряное и разрушительное чувство, от которого кровь кипит в жилах, и ты не можешь успокоиться, пока тот, кому ты хочешь отомстить, не будет молить в слезах и соплях о пощаде, страдая, а его близкие и любимые лежат у твоих ног, поверженные и разбитые в качестве примера и предупреждения, — она смотрит на свои ладони, карту полос, и видит эфемерную кровь таких же эфемерных врагов.       Вполне возможно, Анна пожалеет о рассказанном, но Королю необходимо знать и быть готовым, ведь если кто-то когда-нибудь осмелится навредить близким людям, то Королева (как и она сама впрочем) со стопроцентной вероятностью слетит с катушек. Это будет мощно, жестоко и жестко, она не будет сдерживаться и контролировать себя — просто уничтожит и переступит оставшееся мокрое пятно.       — У нас есть несколько правил, касающихся мести. Одно из них вовсе снимает с Киоям обвинения и подозрения в рамках семьи, если насилие или даже убийство было совершено из мести.       И полностью ограничивает тебя, если спор или обмен завершены, а месть не удалась — горький опыт самой Анны, старт всего происходящего. Король, как и Йо в отдалении, незаметно сглатывает ком, вставший поперек горла. Вязкое, неприятное чувство, от которого хочется избавиться, и ни за что, ни при каких обстоятельствах не доводить и не позволять Анне, Милли, Бьянке ослепнуть в аффекте и мстительной эйфории.       — Ты читал наш Кодекс? — отрезвляющий, отвлекающий вопрос. Король невесело усмехается.       — И чуть не поседел от его содержимого. Киоямы — очень… своеобразная семья.       — Гадюшник, будем откровенны, — улыбается Анна и Король отрицает. Раз, два, на третий вскидывает руки.       — Я не хочу называть так твою семью.       — Тогда назову я, а ты просто согласишься, — чересчур легко, ничуть не оскорбившись, Анна находит выход.       — Ну Анна… — она приподнимает в немом вопросе брови и ему приходится сдаться. — Ладно, признаюсь, от некоторых… представительниц вашей семьи у меня до сих пор кошмары.       — Дай угадаю: на одной из них ты женат? — Анна хитро щурится в ожидании ответа, и, признаться честно, теряет запал от его улыбки.       — Нет, — на этот раз он не купится; вопрос, задержка в котором означает верную смерть. Анна пытается его ущипнуть, чтобы вывести из равновесия, интересуется с недвусмысленным «Да? А так?», пока он не перехватывает ее за запястья и не произносит чуть тверже, но с прежней мягкостью и благоговением. — Ни Милли, ни Королева, ни, тем более, ты не входите в это число.       От которого перехватывает дух. Анна заминается в очередной подколке, вырываясь из нежного капкана, и бурчит нечто невнятное, в чем при должном желании и повторе времени угадывается: «Так уж и быть, отмазался».       Йо, наблюдая за ней, улыбается: определенно, уже давно Анна не вызывает в нем те дрожь и страх, какие были изначально. А сейчас, когда он постепенно раскрывает ее, ее характер (и то, что страх, по сути, в нем шел от Нины, использующей образ Анны, а не от нее самой), и подавно не вызовет. Нет — он задумывается, но отбрасывает мысль как смущающую и лишнюю конкретно сейчас, — Анна вызывает в нем немного другие эмоции и чувства.       — В общем, как эксперт по мести в особо извращенных форматах и масштабах, могу смело заявить: она не входила в план Бьянки. Скорее — наоборот, — возвращается к прежней теме и интересу Короля. — Сам подумай: у Бьянки были все возможности навредить Роми, вернуть себе роль силой, ведь она имела давление — и, наверняка, не безосновательное — на худрука, она хорошо общалась с мадам Паре и вполне могла спровоцировать толпу в прямом эфире, чтобы Роми за ее поражение в битве загнобили, потребовали отказаться от выступления, но она этого не сделала. Да, ее слова о мести и том, что она «размажет Роми по стенке» были громкими и, вполне возможно, изначально Бьянка так и планировала с ней поступить, но главное слово здесь «изначально». К концу истории ее отношение и цель изменились.       — И какой же она стала? — Королю вправду интересно. Из-за страха, что Бьянка может быть катализатором чужих бед, он и не задумывался о том, какие действительно беды может наслать Бьянка, если пожелает.       — Помириться.       — Что? Поэтому она следила за ней, проходу не давала?! — Король изумляется, тогда как Анна остается невозмутимой.       — Она приходила исключительно на постановки, нигде за стенами театра они не пересекались. Тем более, ты сам говорил, что Роми попадала в Королевство только благодаря Бьянке, а при учете, что в мире людей она появлялась не так часто, то, каждый раз возвращаясь, она давала Роми снова и снова шанс извиниться. Ненавязчивый, непрямой, она давила разве что взглядом, да и то, мне кажется, Бьянка больше пыталась выявить в ней сожаление, ведь они находились в театре, на премьерах, при полном зале людей — в атмосфере того, что Роми отняла у нее, чем похвасталась, хлопнув дверью и оставив Бьянку сидеть в инвалидном кресле. Пожалуй, — добавляет Анна, чуть подумав и нахмурив брови, — «помириться» — слишком громкое слово. Так или иначе общение бы не стало прежним, если бы вообще имело место быть, но услышать от Роми извинения — ведь Бьянка поднялась и вновь заявила о себе, несмотря на ее злорадство и алчность, жадность до сценарной власти, — да. На это я готова поставить.       — Получается, Бьянка таким образом давила на ее совесть? — резюмируя все сказанное, Король с удивлением отмечает, как складно и логично оно звучит. Анна кивает. — Но почему тогда она не сказала мне? Я думал, что она все еще грезит идеей мести! Я… обвинил ее в этом!       — А почему она отталкивала тебя особенно сильно, когда ты был ей нужен? — встречный вопрос, заставивший его осечься. Анна не хочет задеть или обвинить, но Король так или иначе видит укор в ее словах. — Ее предали, и она не хотела показаться слабой, надеясь на улучшение порушенных отношений.       Король замолкает: быть может, поэтому Бьянка не восприняла его обвинение о мстительности в штыки?       — Хотя, с другой стороны, это всецело твоя вина, — а перевернула резко стрелки, выбив из колеи. В деланной задумчивости Бьянка стучит пальчиком по подбородку. — Двое из двух детей вспыльчивы, мстительны, летят на поводу у обостренного чувства своеобразной справедливости. Мама не была замечена за чем-то подобным, да и вообще ее довольно трудно пробить на эмоции, из чего следует вывод, что эти черты мы с Ханой унаследовали от тебя.       Пожалуй, даже если бы Королева прямо перед дочерью вытащила список тех, кому она за двадцать лет правления отомстила и хотела отомстить в полной мере и на полном серьезе, Бьянка бы пропустила это мимо ушей и сделала вид, что она ослепла. Гораздо важнее и нужнее обвинить отца, ведь, как Король понял, пересказывая события Анне: нуждаясь в защите, Бьянка не находит иного выхода, кроме как напасть.       Она подходит к нему дикой кошкой, упивается реакцией — эдаким ступором, фильтрацией мыслей и последующим формулированием ответа, пока не достигает острой хваткой его плеча. Движение лживо-мягкое, опасное.       — К черту все истории про добрых и злых близнецов, ты далек от белого и пушистого создания, и я, — она мягко указывает на грудь в районе сердца, улыбается широко-широко, с тем самым холодным восторгом, наблюдающим за Роми на сцене, пока ее месть вершится. Восторгом, за которым кроется предвкушение «я сейчас сдеру с тебя кожу живьем» и радость «надо же, ты все еще жив? Посмотрим, на сколько тебя хватит», от которого внутри у Короля тяжелеют внутренности.       Наверное, это ненормально, когда от разговора с собственной дочерью хочется убежать под ледяной душ?       Тем не менее, он выстаивает.       — Я — средоточие всего темного и тайного, что в тебе есть. Живи с этим, — самодовольство так и сочится из нее — Бьянка упирает кулаки в бока, — и оно же, выведенное в абсолютно обескураживающую и обворожительно-острую улыбку, приводит Короля в чувства. Он поднимает бровь.       — Да? А мне казалось, ты не хочешь иметь со мной ничего общего? — бум, идеально. Бьянка моргает, не ожидав контратаки, на секунду уголки рта падают, и Королю кажется, что он перегнул, возможно, ему не стоило так просто и несерьезно это озвучивать, но она тут же дергает плечами.       — Так уж вышло, что я не могу от этого избавиться. Как и ты, раз это передается по наследству; надеюсь, «наивность» и «сострадание» не взорвутся во мне однажды не вовремя.       — Это будет ужасно, — притворно он качает головой, встречая довольное одобрение.       — Это разрушит мой жестокий образ, — подтверждает Бьянка и хитро прищуривается. Нечто мелькает меж тяжелых ресниц, у самого зрачка, окрашивая радужку в светло-карий, но лишь на мгновение, после чего ее глаза и, кажется, ее всю вновь охватывает тьма. Тьма, в которой, как он знал и убеждается каждый раз заново, есть светлое и много.       — Мы не можем этого допус… ох, — объятия. Кратковременные и немного несдержанные, Бьянка сжимает его так резко и быстро, что он не успевает отреагировать, и отходит назад. На ее скулах румянец — алая роза на поле выпавшего снега. — Бьянка?       — Слушай, я не сильна в этих милостях, которыми ты одариваешь всех и каждого после того, как они признают поражение в Йо-терапии, и уж тем более не стану извиняться за свои слова — я никогда не извиняюсь за то, что сделала, — но я… — она замолкает, закусив болезненно щеку. Король знает, что она хочет сказать, и то, как тяжело ей согласиться с попаданием в ту же ситуацию, что и «проигравшие», принять и признаться в поражении.       Он касается ее щеки, мягко просит посмотреть на нее — без слов, одним движением большого пальца на подбородке.       — Спасибо, — отрывисто. Неловко и… немного неуклюже?       Бьянка поджимает губы, заливаясь такой постыдной и отвратительной краской — определенно, если кто-нибудь сейчас зайдет, она соврет что угодно, хоть про домогательства, лишь бы не выдать истинной причины, томящейся и бурлящей в ее груди. Отводит глаза, ищет подсказки где-то перед собой, но они сами находят ее.       — За то, что был рядом, и… типа, терпел всякое… иногда я веду себя действительно ужасно. Не то чтобы мне это приносило дискомфорт или я хотела от этого избавиться, просто… ох.       Повторяет, когда отец сокращает расстояние и затягивает ее в куда более теплые и крепкие, мягкие и долгие объятия. Король ласково проводит ладонью по ее спине, одинаковый рост позволяет Бьянке поставить подбородок на плечо отцу и прикрыть глаза. Пользуясь случаем, тем, что ее никто не увидит, Король не сможет заметить и использовать это (а если и да, то она точно его засудит), она обнимает его в ответ и прижимается на долю секунды.       — Тебе не нужно ничего говорить, я понимаю. И хочу извиниться за то, что не поддержал тебя тогда, с тем судьей. Если бы я сперва разобрался… — он чувствует, как ее ногти становятся внезапно острыми и грозятся проткнуть его толстовку насквозь. — Ладно-ладно, опустим это. Я просто хочу, чтобы ты знала: что бы ни случилось, я рядом. И я всегда буду на твоей стороне.       — До первого кретина, решившего, что он умнее нас, — хмыкает Бьянка, отстраняясь и распрямляя плечи. Румянец полностью спал, и она чувствует себя комфортнее.       — Так что, мне ждать, когда ты сменишь фамилию обратно? «Асакура Бьянка» звучит так же хорошо, как и «Киояма», — пусть это не было заметно, но его сильно задело, когда четырнадцатилетняя Бьянка потребовала от него подписать документ. Отказаться от имени и рода из-за глупых слухов было выше его понимания, однако любви к ней в Короле больше. Бьянка морщит нос.       — Вряд ли. Сценарное имя — оно уже на слуху и все такое, да и, давай будем честны, какая из меня Асакура? Ты, Хана — да, но я… — она пожимает пренебрежительно плечами, специально не упоминая Хао и те глупые слухи о том, что схожесть характера, внешность и некоторые взгляды на мир сделали бы его куда более подходящим на роль ее отца, нежели Йо.       — О, да, я понял, — однако чересчур активной и при этом отстраненной реакции, ненормальной для его искренней открытости и радости, Бьянка понимает: его задело, и продолжает задевать. Она вновь касается подбородка, вкладывает как можно больше пренебрежения в тон.       — Но мы могли бы вернуть твое имя в мое свидетельство о рождении, — он резко вскидывает подбородок. «Серьезно? Ты хочешь?» читает она, и труднее дается держаться в безразличии. — Ну, знаешь, когда шумиха спадет, и каждый первый репортер перестанет дергать меня на тему отцов и детей…       Она закатывает глаза. Каким бы ни было крутым и эпичным ее возвращение и вторжение на чужое интервью, подогретый к себе интерес, СМИ продолжают копаться в ее нижнем белье (угх, кто вообще придумал это выражение?), тыкать вопросами, а заставить их заткнуться с помощью магии или словца понеприличнее, как делала пару месяцев назад, не представляется возможным. Появление «новой» информации спровоцирует очередную волну, и если о себе Бьянка может позаботится — о, она всегда могла, — то вот касательно него…       — Так, что думаешь? — теперь в вопросе нет прежней уверенности. Бьянка ловит себя на задержанном дыхании, пальцы торопливо барабанят по бедру. — Согласен подождать немного? Или, в случае со мной, определенно-много?       Они вновь сталкиваются взглядами, и, хвала богам, в этот раз Королю не нужно долго думать над ответом.       — Конечно.       Он рад, что счастливая Бьянка вернулась в его жизнь.       И не успевает Король подвести итог, тяжелая дверь танцевального зала открывается, а из-за нее выглядывает Бьянка. Как давно музыка стихла? Медленно переключается с затихшей Анну на Короля.       — Гадости про меня рассказываешь, да? — внезапно и очень уверенно. Анна подается вперед.       — Что? Нет, Бьянка, он… — но прерывается легким касанием до напрягшейся коленки.       — Рассказываю, каким замечательным ребенком ты была, — произносит Король, и есть некая корреляция между его нарастающей улыбкой и ее закатывающимися глазами.       — Одна хрень — гадость, — выплевывает, словно постыднее в жизни вещи не делала. — Не верь ему! — выпаливает Анне и вновь обращается к Королю. — А ты… я слежу за тобой!       Но его не пронимают угрозы.       — А-а-а, — разделяет по слогам и указывает вниз — Бьянка переступила порог. — Кажется, ты говорила, что моя власть не распространяется лишь на твой тренировочный зал?       Она раскрывает рот, а Король, скопировав ее раннее ехидство, шевелит пальцами в знак нетактичного прощания.       — Занимайся, дорогая.       Бьянка моргает раз, два — на третий кажется, что из этого ничего хорошего не выйдет, и она накинется на него не хуже, чем по красочным рассказам…       — Пф! — но она неожиданно фыркает. На краткий миг, на пару с раздражением можно заметить уважение, когда она смотрит на отца. — Кто-нибудь дайте ему премию «Отец года», он заслужил!       Вырывается чистосердечно и отрезается хлопком двери. Анна продолжает сидеть в шокированном молчании, тогда как Король, беззлобно хмыкнув, наслаждается моментом. Музыка воспроизводится вновь, из-за нее доносится приглушенный крик Бьянки.       — Не знаю, как тебе, а мне кажется, что у нас с ней очень даже неплохие отношения, — подытоживает он, с легкой веселостью смотря на Анну.       — Да уж, — только и хватает ее, Анна хмыкает. Действительно, неплохие. Очень странные, сперва взрывающие мозг, но полные теплоты и взаимного беззлобного сарказма, уважения и, кажется, абсолютного доверия — по крайней мере, со стороны Бьянки. — Но если вам обоим комфортно и с этим нет никаких проблем, то хорошо.       — Вот, о чем я тебе и говорил! — соглашается Король, поднимаясь со скамейки. Спина порядком затекла, да и холодный мрамор еще чуть-чуть и точно врезался бы в таз.       Король потягивается, хрустнув позвонками, а когда Анна оказывается на ногах, скамейка испаряется — не каждому дозволено и безопасно слоняться в крыле Бьянки, прямо напротив ее тренировочного зала. Оставлять здесь место для перерыва — лишний раз испытать чью-нибудь удачу, которая, как и всегда, будет на стороне мстительности Бьянки.       — Пожалуй, единственное, чего я не могу понять, — спустя недолгое молчание возобновляет Анна, — Почему проблемы со всем этим сравнением и гонка за силой «ребенка Короля шаманов» коснулись лишь Бьянки? Не пойми превратно, это все еще ужасно, и я готова каждого отдать под трибунал, но ведь Хана — тоже наш… — она надеется, что не покраснела на слове «наш», — ребенок. Почему он не получил силу Короля Духов?       Король раскрывает рот, но тут же его закрывает. Черт.       «Она не знает», — проносится страхом по лбу, и в то же время Йо воспроизводит ответ Ханы.       «Я внебрачный», — за которым сразу следует уйма всего. Он прикладывает ладони ко рту, казалось бы, только сейчас осознавая всю тяжесть и ответственность собственной глупости и недальновидности. Хана должен был родиться — когда? В марте–апреле? А сейчас у них что? Июнь, и что-то ему подсказывает неоднозначно так, толсто, — отсутствие каких-либо подвижек в их отношениях с Анной на протяжении Турнира Шаманов и месяцами позже, не могло не сказаться на вселенной в целом и будущем их сына в частности.       — Как ты себе это представляешь? Во время Турнира? — и вопрос Милли, пытающейся его поддержать, приходится так некстати, активирует вместо речи и аналитического центра в мозге воображение.       Йо бросает беглый взгляд на Анну — их разницу в росте, ее цветущую красоту и миниатюрность, изгиб и плавность форм, увиденных им во множестве платьев и штанов, — и теплота обжигает щеки, забегает на края ушей и основание шеи под кромкой волос.       «Как» он очень даже может себе представить: спасибо, Хоро-Хоро и порой не сдержанному Рю в рассказах о своих любовных похождениях в амплуа главы «Загнанных в угол». Йо имеет в потаенных уголках сознания несколько сценариев о том, как… ну… все происходит.       И, видимо, второй смысл вопроса доходит до Милли: с задержкой, неловко, иначе бы она сделала на нем бесстыжий акцент, как ранее — с таким озорным огоньком в глазах, но нет. Сейчас она смущенно жмурится, ее лицо розовеет, отчего нетрудно догадаться: она тоже знает, «как» и «зачем» — другой вопрос, был ли такой опыт у них с Хао…       От размышления Йо, подготовки ответа Короля и любопытства Анны отвлекает внезапный лай. Собачий, долгий, отдаленный.       Король хмурится, прислушиваясь с Анной.       — Это что, Бай?       — Других собак не держим, — смутно, напряженно. Тошнота распирает желудок, поднимаясь вверх. — Он должен был сидеть вместе с Милли и… — внезапно зрачки сужаются, — детьми.       «Черт», — читает она в его ужасе и срывается с места за ним.       Бегом, рывком, на полной скорости сквозь коридоры и толпы возникающих людей, перелетает и перепрыгивает препятствия, следует не отступая, тогда как сердце начинает заходиться — не столько от неожиданной пробежки, сколько от возможной паники и мысли: Короля уже предавали, Королеву уже убили — кто бы ни был на другой стороне поля, они решили напасть сейчас? Плевать, есть ли у нее в этой вселенной магия, Анна будет драться кулаками, до последней капли крови — за своих детей, за чужих, за Короля и Королеву, за саму себя… образ беременной Милли, нежно держащейся за округлый живот, заставляет выжать максимум из ног.       Анна не допустит. Она не позволит навредить дорогим ей людям — никогда и ни за что.       Лай Бая усиливается, переходит в вой и становится громче — они приближаются, Анна отбрасывает всяческие сомнения и страхи, — к нему примешивается детский плач — о черт, — Король распахивает двери, будто они ничего не весят, и…       Совместно с Анной врывается в зал.