Немного об Анне

      Тот самый, где они появились. Такой же белый и великолепный, но в этот раз — не пустой. Неизвестный человек, подогнув колени от испуга и выставив руки вперед, осторожно пытается добраться до надрывающегося ребенка. Слезы, плач, малышу не больше года, и сердце сжимается от того, как он вздрагивает и трясется, незнакомец хочет его утешить, сказать, что нечего бояться, вот только…       Огромный пес, заходящийся громким, агрессивным лаем, вряд ли ему позволит это сделать — ему и любому другому, кто осмелился войти без разрешения владельца.       — Полтора метра от ребенка! — командует Король, и Бай мгновенно успокаивается при его появлении. Впрочем, как и незнакомец, наконец сумевший распрямиться.       — Ваше Величество! Я… — Король уже не вздрагивает, когда к нему обращаются официально, слишком много времени прошло, и пытается угадать в лице, чужих чертах, нечто знакомое. Но все, что он видит, это стресс, поглядывания на ребенка, и возможный безмолвный вопрос о том, кто так халатно следить за маленьким ребенком; его нижняя губа дрожит, Бай позади опасно замолкает, переходя на рык.       — Бай, место, — тише произносит Король, и пес на радость незнакомца с проявившейся боязнью собак затихает, приближается к малышу — плач и слезы режут слух, прорываются сквозь, — лизнув шершавым языком мокрую щеку, и, зацепив зубами за шиворот, будто он ничего не весит, подбегает к Анне, в которой незнакомец смутно узнает властную и жестокую Королеву. Бай бережно передает из лап в руки ребенка и встает перед ними, выступая в качестве последнего препятствия. Король обращается к незнакомцу снисходительнее. — Как вы здесь оказались? Это закрытое крыло.       — Я… — но тревога и дрожь, ломающая мышцы, еще сильна. Мужчина облизывает пересохшие губы, смачивает горло с тихим кашлем и вытирает влажные ладони о светлое распахнутое пальто. — Изначально я искал госпожу Асакуру — она заказала образцы ткани скатертей для предстоящего торжества, — в доказательство он поправляет на плече пояс сумки и достает из ее недр толстую папку с переливающимися оттенками; Король щурится — недоверчиво и при этом не отрицая такой вероятности.       Из всех находящийся в Королевстве сейчас людей и духов Милли была максимально незащищенной: в окружении детей, будучи беременной — нравится ей или нет, но он вновь поднимет вопрос о дополнительном присмотре.       — А потом я увидел ребенка верхом на собаке, — продолжает незнакомец, побоявшись махнуть рукой в сторону Бая и вызвать тем самым новую вспышку агрессии. — И решил…       — Что он причинит ему вред? — вскидывает брови Король и тяжело вздыхает. Напряженность и ожидание худшего, когда он впервые за долгое время расслабился, уходят, он устало потирает шею, разминает затекшие мышцы. — Нет, Бай никогда не причинит вреда детям. А вот вы, еще чуть-чуть, и могли бы пострадать — он не любит посторонних.       — Д-да, конечно, — вновь кивает активно мужчина и заметно тускнеет. Он прижимает сумку к груди и теперь выглядит больше виноватым, нежели испуганным или подозрительным. — Прошу прощения.       И окончательно развеивает сомнения Короля. Ребенок стихает в объятиях Анны, продолжая тянуться к «большой и пушистой лошадке» в лице боевого пса в овечьей шкуре и подтверждая слова Короля. Незнакомец успокаивается, сумка опускается вдоль тела, а взгляд приковывается к мерцающей фигуре, появляющейся из ниоткуда и отовсюду одновременно.       — Вы не там свернули, — исходя из количества коридоров, Король даже не уточняет, где именно, чтобы не запутать еще больше. — Олуэ проведет вас.       Йо безотчетно вздрагивает. Олуэ? Тот самый, который раскрыл план Бьянки с Ханой и ничего не рассказал? Любопытство подталкивает рассмотреть его внимательнее.       Молодой человек без определенного возраста и национальности. Его существо всецело пропитано шаманской энергией — это чувствуется за версту и сквозь толщу временных параллелей; он не дышит — по крайней мере Йо не заметил, чтобы грудная клетка под аккуратным и идеально отутюженным белым (разумеется, какого еще цвета он мог быть?) костюмом — хотя бы раз приподнялась. Абсолютно белые волосы, доходящие до линии челюсти, сочетаются с такими же белой, бескровной, кожей и глазами — радужка от белка разделяется пурпурной дымкой, однако не делает вид менее пугающим; аккуратные черты, острый кончик носа и точеный подбородок с ямочкой, не делающей лицо девчачьим или милым — все идеально, гладко. Веки прикрыты, взгляд тяжелый, внимательный, при этом вряд ли Олуэ специально всматривается или изучает того, кто стоит перед ним, — он на секунду меняется, когда в поле зрения попадает Король. Команда получена, и ее нужно немедленно исполнить.       «Пройдемте» — говорит его раскрытая ладонь, сам же он не роняет ни слова, ожидая, когда незнакомец стушуется и запоздало отдерет пятки от пола.       — Д-да, конечно. Спасибо, Ваше Величество! — выпаливает он звонко, отлетая эхом от пустынных стен. Бросает напоследок беглый взгляд на Анну — несмотря на очевидную схожесть, слишком неуверенная, едва ли не кроткая, он не видит в ней Королеву, пусть не может объяснить причину подобной мысли.       Он уходит, за ним следует и Олуэ — не быстрый, но и не медленный, с равными промежутками времени между шагами, без живого размахивания руками. Он не реагирует ни на Бая, ни на ребенка в руках Анны — лишь на Королеву, которую, и только, видит в лице удивленной Анны. Поклон — отточенный, выдрессированный, способный решить задачку по геометрии и выиграть в конкурсе; Анна раскрывает рот, инстинктивно сделав шаг назад, смотрит ему вслед и ровно в секунду, когда дверь закрывается, не задумавшись, что у Олуэ может быть острый слух, спрашивает:       — Он машина, да? — искренне и честно, именно то, что интересует всех, кто сталкивается с Олуэ в первый раз. Король беззлобно хмыкает.       — Не совсем. Олуэ создан из энергии Короля Духов, что-то наподобие королевского охранника, и как бы я ни пытался привить ему человеческие качества и подобие реакций, он продолжает пугать детей и неподготовленных людей, — он вызывает в ней понимающую улыбку и протягивает ладони в немой просьбе отдать ребенка.       Анна зависает. Вид Йо Асакуры — повзрослевшего Короля Шаманов, отца ее детей и по совместительству мужа, — берущего на руки годовалого ребенка, при этом без какой-либо заминки, нервозности, в точности как описывают дамские журналы и медицинские рекомендации, это не то, к чему ее психика и воображение были готовы. Вернее сказать: они не были готовы вообще.       Поэтому она тормозит, запоздало спохватывается открыть перед ним дверь и отвести глаза подальше. Анна делает вид, что все в порядке, тогда как мысли то и дело возвращаются к Королю и тому факту, что у них двое детей, и, со стопроцентной вероятностью, он держал их так же трепетно и твердо, как и сейчас.       — Так значит, Милли тут — что-то типа воспитателя, содержит детский сад? — спрашивает она непринужденно. Мелькающий пушистый хвост-рогалик Бая перед ней забавно подпрыгивает и вполне сходит за отвлечение, поэтому она сосредотачивается на нем, как если бы повернуть голову вправо каралось смертью.       Сначала Король хочет возразить, ведь это не совсем детский сад, и Милли скорее присматривает за детьми в свободное время, но, прикинув в голове количество времени, которое она им уделяет, чем они занимаются и как сама по себе Милли счастлива, сюсюкаясь с «карапузами и их маленькими сладкими ножками», соглашается.       — Большинство наших друзей и знакомых сейчас заняты в мире людей, путешествуют по странам, выполняя задачи… ну, знаешь…       — О которых ты не можешь мне рассказать. «Великие королевские дела», — она кивает с легкой улыбкой.       — Парочку из них ты также координируешь, — заманчиво произносит Король, — но да, это довольно сложные поездки, в которых с детьми особо не повозишься. Поэтому когда на одном из совещаний на меня вылилось куча… всякого недовольства, Милли предложила побыть нянькой, не-скажу-кого это устроило, ребенок был в восторге, потом захотел другой не-скажу-кто, еще один, и так потихоньку она собирала детей, чтобы однажды оп, и предложить открыть детский сад имени себя.       Анна прыскает в тихом смехе, прикрывает кулаком улыбку, не замечая ласкового взгляда с обеих сторон, и растворяется в нежном трепете тепла.       Милли — воспитательница, Милли — мама.       Даже не верится — ведь еще совсем недавно она была самой младшей в их семье, требовала внимания, словно капризный ребенок, которым по факту являлась, не умела приготовить себе еды на ужин, не спалив при этом половину кухни, нуждалась в поддержке и абсолютно точно не поддавалась самоконтролю, дисциплине и организованности. А теперь «оп», как сказал Йо, и уже достаточно зрелая, ответственная и умная женщина, способная позаботиться не только о себе, но еще и о кучке — даже не об одном! — детей, при этом руководя организацией какого-то банкета — опять же, не одного, если верить словам Милли.       Как быстро летит время. И неважно, что сейчас Анна преодолела двадцать лет одним прыжком, она уверена: с этим Турниром, постоянными приключениями и бедами за их спинами, в их вселенной, время пролетит так же быстро. И не успеет она моргнуть, как Йо станет ее мужем, она родит ему детей и… скулы немного краснеют. В общем, будет интересно.       — Впрочем, даже если я скажу тебе, чей это ребенок, имя вряд ли будет знакомо, — он причмокивает беззвучно губами, подмигивая малышу, и в ответ получает крошечный смех. Маленькие ручки теребят повязки на толстовке. — Вы с ним еще не встречались.       «С ним»? — Йо повторяет за Королем, после чего переключается на ребенка: светло-зеленые волосы, мягкие и абсолютно пушистые на вид и ощупь, проскальзывают меж пальцев Короля, когда он находит забавным пощекотать малыша и выбить из него еще немного ласкового смеха. Близко посаженные глазенки сначала жмурятся, ребенок утыкается в Короля, пытаясь избежать нечестной игры, при этом не выпуская завязочки, за которые так удобно держаться, а в следующую секунду распахивает светлые ресницы — нежно-голубая радужка, впитавшая в себя не одно озеро с их бесконечной глубиной, — и обрушивается на Йо ответом.       Зеленые волосы знакомого оттенка, глаза, вероятно доставшиеся от доброй и великодушной матери, «вы с ним еще не встречались» — Йо буквально осеняет, челюсть опускается сама собой.       Это что… сын Лайсерга?!       Милли морщит нос, пытаясь вспомнить, где она могла слышать это имя и как примерно выглядит упомянутый Лайсерг, но память подводит. На второй попытке она сдается со вздохом.       — Подожди здесь, пока я сделаю вид, что ничего не произошло, — Король приоткрывает дверь зала, в котором снуют туда-сюда официанты, врывается громкий голос Милли, раздающей команды и одновременно с этим консультирующейся с тем самым незнакомцем по поводу тканей для скатертей на фуршетные столы, отчетливо споря с ним, что «не все оттенки белого в мире» они уже использовали, и нужно попробовать что-нибудь еще…       Тут даже Король притормаживает, опустив ребенка в детский манеж — к малышке с темными кудряшками и оливковым цветом кожи; она имела привычку играть наедине, поэтому внезапное исчезновение собрата не особо расстроило, впрочем, как и саму Милли, но об этом они поговорят отдельно и позже. А пока…       — Ты решила не использовать белый на приеме? — кажется, в его голосе звучит слишком много надежды. Настолько, что виноватое выражение лица Милли, как она прикусывает нижнюю губу и изгибает брови домиком, бьет по больному и ударяет с размаху в грязь.       — Я хотела. Но Анна сказала, что оно не должно быть где-то между кремовым и цветом слоновой кости, поэтому, — она показывает ему палитру практически идентичных кусочков тканей, вызывая какое-то парадоксально тянущее, грустное чувство, и спешно извиняется. — Ты же знаешь: если бы я могла…       Король ее мягко прерывает.       — Мы бы все сделали иначе, — понимает он с горькой усмешкой. Равно как и то, что за двадцать лет правления, будучи самым «светлым и невинным, недосягаемым для черноты» героем-королем, ему до чертиков надоел белый цвет и все, его включающее: вплоть до еды и одежды, которую он носит.       Но как бы Король ни думал о том, чтобы выкрикнуть что-то нецензурное и сбросить собственноручно все запреты, окунуться в бассейн с черной или любой другой, пестрой краской, у него вряд ли получится — это нечто, именуемое традициями и устоями, волей «всевышнего» бога, Короля Духов, стоит выше его желаний, и с этим остается лишь смириться.       — Кстати, ты что-то хотел? — наконец спохватывается Милли. Хмурая складка пролегает меж бровей. — Обычно ты не посещаешь меня так часто.       Она заглядывает ему за спину, не наблюдая Анны, но Король опережает вопрос и достает из заднего кармана мобильный телефон.       — Мне звонил Лайсерг, — говорит ровно, подтверждая догадку Йо, — он хотел узнать, как тут Дитрих. Вот я и пришел проверить.       Под расслабляющимся взором он наклоняется к хихикающему малышку, легонько щелкая его по носу, и прячет ладони в карманах.       — Выполняешь роль засланного шпиона, да? — хмыкает в улыбке Милли и переключает внимание на детей. Красочный манеж с кучей разбросанных игрушек кажется невероятно пустым для двоих — когда-то их было намного больше, но время летит, дети быстро вырастают. — Передай Лайсу, что у нас все как обычно, и если он захочет поговорить с сыном, то пусть позвонит мне.       — Хорошо, — фух, пронесло. И ведь действительно, «как обычно», если за «обычно» брать похищение Баем детей из манежа, пока Милли занята другими вещами.       Выходит, он даже не соврал? Частично.       В коридоре Анна чешет Бая за ухом.       — Кто тут хороший мальчик? Кто защитил маленького ребенка от большого взрослого дяди? — Королева почти не уделяет ему внимание, определив Бая собакой Йо, одаривая лаской редко и когда никто не видит, а уж тем более не сюсюкает. Поэтому когда Анна проводит несколько раз сначала между ушей, а затем и за ними, то снижая, то усиливая давление ногтей, нашептывает ласковые слова, которые им распознаются быстро, Бай не находит ничего — и Король не может его винить, — кроме как отдаться мгновению.       Пес довольно виляет хвостом, вскинув макушку в немом приглашении почесать и тут. И, о собачьи боги, она повинуется.       — К счастью, проверить на практике удается не часто, но да, в этом плане Бай хорошо натренирован, — упершись плечом в стену, Король не без довольства наблюдает за Анной. Она оглядывается на него мельком, вызывая в груди тепло.       «А вот вы, еще чуть-чуть, и могли бы пострадать», — всплывает в голове, и Король решает пояснить: не одному же Баю купаться в похвалах?       — Признаться честно, сначала он не очень хотел обучаться и был довольно проказливым ребенком: не слушался команд без собачьих лакомств, а порой и вовсе отказывался что-либо делать.       — Надо же, кого-то он мне напоминает, — хмыкает Анна, Король же осекается. Бай облизывает ее ладонь в требовании не останавливаться, и Король капитулирует: у них действительно есть много общего.       — Зато после пары месяцев упорной работы, моего терпения и его проснувшегося желания, — продолжает он с большим воодушевлением, да, определенно ситуации схожи, как и с тренировками Анны, Турниром, — Бай вполне мог дать по морде всем, кто ему не нравится или вызывает подозрение.       — Ты мог? — она обращается к Баю, тянется к черному шершавому носу, чуть вытягивая губы трубочкой, и вновь скатывается в умильное улюлюканье. — Конечно, ты мог. Ты же умный, сильный и храбрый пес, ты определенно лучше всех, — беглый взгляд на Короля, Анна наклоняет голову в бок. — Как и хозяин, да? Отдашь лавры хозяину, Бай?       Пес облизывает нос, что Анна расценивает за «да», Король мягко хмыкает, убирая руки в карманы. В каком-то роде являясь зависимым от редкой похвалы Королевы, ему хочется получить как можно больше от более сговорчивой и открытой ее версии, убедить: «Да, все именно так!». Поэтому не удивительно, что Король едва не горделиво вскидывает подбородок.       — Еще бы не отдал! Не даром же говорят: каков хозяин, таково и его животное!       И ровно в эту секунду, не успевает фраза остыть в воздухе, Бай падает на пол, перекатываясь на спину, и подставляет живот. Анна замирает, округляя рот, тогда как внутри у Короля что-то екает и отваливается. Мда, в чем-то они схожи, даже чересчур.       И это улавливает Анна. Определяет четко, уверенно, убеждаясь.       Она поворачивается с двусмысленной ухмылкой, которая могла бы уничтожить и собрать заново обоих Асакур, заливающихся краской (что она и делает), и обнажает зубы в подобии оскала.       — О, ты тоже хочешь, чтобы я почесала тебе животик? — Король раскрывает рот, абсолютно ошеломленный. Его щеки пылают, румянец постепенно переходит на кончики ушей, виднеющиеся из-за хвоста, он избегает ее взгляда, но Анне мало. Садистическая ее черта, в меру жестокая и абсолютно беспощадная, пробуждается и требует крови. Много крови, чужой, неважно каким способом и насколько грязной будет ее игра.       Анна проводит по белой шерстке ладонью дважды. Методично, перебирая пальцами мягкие волоски, не отрываясь от смущенного Короля и не зная, что в метре от нее, стоит еще один такой же, Асакура Йо, дышащий через приоткрытые губы, стиснув пылающее лицо в ладонях, и отсчитывая время.       «Каков хозяин, таково и его животное! О, ты тоже хочешь, чтобы я почесала тебе животик?», — это повторяется в его сознании безобразно долго, меняет форму, заползает под корку мозга и отпечатывается красочной картинкой за зажмуренными веками. Его шея горит, раскаляется, пульс сбивается, и ему абсолютно точно не хочется смотреть ни на усмехающуюся — боги, лучше бы она крикнула на него, обозвала извращенцем! — Анну, ни на затихшую Милли. Ему не надо спрашивать, о чем она задумалась, он сам думает о том же.       И тем не менее Анна встает. Всецело удовлетворенная проделанной работой, красноречивой реакцией и алым оттенком под линией челюсти Короля, она делает контрольный в голову, ехидно прищурившись, и наконец повторяет его позу: убирает ладони в задние карманы джинсов.       Невидимый рефери подводит итоги: Король — ноль, Анна — два. И даже нет особого желания сровнять с ней счет.       — Ну, куда дальше? — как ни в чем не бывало, непринужденно, спрашивает она. Королю требуется секунда.       — Ваше Величество! — прежде, чем дальше по коридору его окликают, и вид стражника — полный извинений и какой-то неуловимой скорби, сожаления, — абсолютно не нравится ни Королю, ни Йо. Анна, пусть в меньшей степени, но также настораживается. — Прошу прощения за беспокойство, но необходимо ваше присутствие. Первый советник сказал, дело не требует отлагательств.       И Йо оказывается прав. На миг зрачки Короля сужаются, недавняя краска сходит, уступая место бледности, смешивается во взрывоопасный коктейль, чтобы после обратиться непроницаемой маской — амплуа добродушного, ничем не обремененного и беззаботного Короля.       — Анна, я… — она останавливает его жестом, мягко касается предплечья.       — «Королевские дела особой важности», я понимаю, — иногда ему становится стыдно оттого, насколько снисходительной к нему и его секретам она может быть, и сейчас — один из таких моментов. Король кладет свою ладонь поверх ее, сжимает легонько пальцы.       — Обещаю, это в последний раз, — что-то в том, как она улыбается, говорит ему: не лги, не обещай ни себе, ни мне, ведь ты его не сдержишь.       — Просто задай им жару. А мы с Баем пока посетим детский сад имени Милли.       Ему хочется ее поцеловать. Чмокнуть в знак благодарности и благоговейного «спасибо», но Королева не любит проявление чувств на публике, да и Анна, какой бы похожей и одновременно отличающейся ни была, вряд ли сочтет этот порыв правильным. Король кивает, разрывая контакт, и спешно идет за стражником.       Стоит повернуться к Анне спиной, маска беспечности разбивается о пол, и миру является жесткая, озабоченная и обеспокоенная версия Короля. Тайны, досаждающие ему по сей день, тайны, которые он ни под каким предлогом не расскажет не знающей Анне из другой вселенной и вряд ли поделится хотя бы каплей с родной женой, тяжесть и ответственность за судьбы людей и всего Королевства, гнетущие с самой коронации вот уже двадцать лет, — все это отражается болезненным водоворотом и заставляет Йо с Милли заранее готовиться к худшему.       Король уходит, Анна открывает дверь в нужный зал и замирает. Небольшой огонек, сотканный из света, по другую сторону коридора, куда ушел Король, повисает в воздухе. А когда ловит к себе интерес, делает круг, словно призывая, подсказывая: «Да, обрати на меня внимание!» — и исчезает за углом.       Анна пропускает Бая в зал, тогда как сама уже вряд ли туда пойдет.       — Я присоединюсь к тебе чуть позже, малыш, — тихо произносит она на вопросительно поднятое ухо и закрывает за ним дверь.       Милли останавливает время — они встали на развилке. Смотрит в одну сторону, в другую, не готовая разорвать ткань времени, чтобы следить за ними обоими, и поворачивается к Йо.       — Куда сперва?       Он не думает долго:       — Сначала за мной, — интуиция в груди рвет и мечет, кричит: что-то происходит — очевидно отвратное, жестокое и определенно неприятное.       — Что у вас? — и, судя по тону Короля, когда время возобновляет ход, когда он в будущем едва не переходит на бег, чтобы успеть туда, где нужны его помощь, внимание и вся концентрация, оказывается прав.       — Мы нашли еще двоих в лесу, — отчитывается стражник. Король стискивает зубы. Дьявол. — Хотите собрать Совет?       — Нет. Сначала мы это обсудим. Никому ни слова, к залу никого не приставлять — нам не нужно лишнее внимание, в особенности — Королевы.       — Есть!       Они сворачивают за угол, следом еще и еще, проходят мимо всех любопытных, пока не достигают полупустого павильона с единственной дверью высотой под потолок. Позолоченные витки в виде соцветий, соединенных лианами из листьев и шипов, разбросаны по всему полотну в красочной картине, огромные ручки, за которые необходимо ухватиться двумя руками, чтобы открыть. По бокам от произведения искусства стоит охрана — двое мужчин крепкого телосложения, и если бы не небольшая разница в росте и цвете кожи, то их вполне можно было бы принять за клонов, созданных из единственного прототипа. Их лица скрыты стрельчатыми шлемами, виднеются лишь плотно сомкнутые рты; облачены в легкие доспехи: серебристая кольчуга, как дань уважения белому цвету и свету, которому они служат, золотой наплечник с одной стороны с креплением для белоснежного плаща — множество магических рун, выписанных замысловатым орнаментом, в бою позволяют легкой ткани облачиться толстым щитом; на их руках такие же золотые перчатки, а ладони крепко сжимают глефы — мощное, изогнутое, красивое и опасное лезвие сверху, и меньшее, обманчиво сглаженное снизу, — если первого удара будет недостаточно, противник падет, имея силы подняться, именно нижнее лезвие может пришпорить его к земле и тем самым ознаменовать победу стражей Короля.       — Вы свободны, — холодно чеканит Король и смотрит на стражника, пришедшего вместе с ним. Тот вытягивается по струнке, помня недавний разговор и следуя ему.       — Приказ Короля, разойтись! — не сговариваясь, охрана переглядывается — очевидно, немногим ранее первый советник отдал им другую команду. Однако слово Короля весомее, и они коротко кивают, закрывая за Его Величеством тяжелые двери, после чего расходятся.       Никто никогда не узнает, что они видели — их память стирается тут же, стоит Королю оказаться по ту сторону двери и пожелать, чтобы лишь двоим во всем Королевстве было известно, с чем они столкнулись вновь.       Зал, в который вошел Король, огромен и больше похож на конференц: высоченные потолки, до которых не допрыгнуть даже на батуте, со свисающими хрустальными люстрами; стекло переливается тысячами огней, заставляя завороженно охнуть, одна из стен отведена под панораму небольшого города — маленькие белоснежные домики, залитые волшебным светом, призраки витают над ними и переливающимся куполом, и лишь при ближайшем рассмотрении можно заметить — это иллюзия. Город, его ракурс, приближенность при должном отдалении не соответствуют действительности, и созданы лишь для видимости, показателя и примера, служит мотивацией — ради чего они работают, становятся лучшей версией себя и рискуют жизнью. Возле одного из таких окон, которое может и не являться им вовсе — Йо вообще не уверен, находятся они над землей или уже под ней, — стоит небольшой столик с незавершенной шахматной партией, два стула отставлены — будто кто-то прервался на половине игры и спешно побежал туда, где требуется помощь; Йо задумывается, была ли это партия Короля с кем-то, но вряд ли — уж слишком равнодушно тот смотрит на нее. Вполне возможно, играл кто-то из приближенных к нему людей.       В центре комнаты важно растянулся длинный стол для совещаний — стулья задвинуты, бутылочки с водой и стаканы, если кому-то понадобится смочить горло после долгой речи или жаркого спора, нетронуты, — а в его начале перпендикулярно воткнут стол поменьше: выполненный на удивление из темного дерева, сплошь заставленный мониторами от тонкого, современного по их меркам и абсолютно невероятного для Йо из прошлого, компьютера. На заблокированном экране — фотография двух маленьких детей: темноволосой девочки и светловолосого мальчика, в которых Йо узнает Бьянку и Хану, а следом определяет и владельца компьютера: компьютер, как и весь зал в целом, является его рабочим местом, офисом и кабинетом.       На столе в допустимом беспорядке сложены бумаги, несколько печатей, не имеющих силы без живой подписи, телефон с мигающим огоньком пропущенных звонков и сообщений на автоответчике, а также фотография в рамке — на этот раз Йо видит себя и светловолосую диву — Королеву в роскошном платье. Очевидно, фото со свадьбы.       За столом и кожаным креслом — стена, сплошь усеянная графиками, картами и перечеркнутыми дважды путями атак и отступлений. Почерки принадлежат разным людям, кое-где наспех написаны иероглифы, где-то подведены вопросы, а где-то — восклицательные знаки с целью обратить внимание и разузнать больше.       Изучая такие слова как «Серая земля», «2010 год», «Тао», «Королевская семья — месть?», Йо не находит для себя подсказок и лишь сильнее запутывается: упоминание фамилии Рена и его собственной семьи в качестве повестки дня и возможной проблемы приводит к беспокойству, а предположение, что им собирались или собираются впредь мстить, — сильнее сжать кулаки.       От доски веет бессонницей, огромным количеством невысказанного страха, переговорами, идеями, вопросами без ответов и попытками их решить — Йо даже не может определить, примерно прикинуть, сколько времени на это ушло, ведь коробки с бумагами, исписанными с двух сторон мелким почерком, в котором он узнает свой, спешный, — как когда до звонка осталось пять минут, а он только начал списывать у Манты, — появились не из воздуха, на них нужно были силы и нервы, множество часов, если не дней. Лет.       «Короля предали», — вспоминает он слова Ханы, рассказ о войне и тысячах погибших, которых так и не смогли воскресить. Человек, который стоит за этим, втерся и воспользовался его доверием, и, судя по всему, так и не был найден, однако каждый день, месяц, год Король и приближенные к нему люди, советники и духи, борются с этой загадкой, чтобы в конце концов одержать верх и восстановить торжествующую справедливость.       Справа от исписанных графиков и карт находится закрытая дверь, практически сливающаяся со стеной орнаментом — вполне возможно, уборная или более укромное место для переговоров, — Король не обращает на нее ровным счетом никакого внимания, останавливаясь посреди кабинета и сворачивая влево, отчего Йо парализует. В ужасе и испуге, в предположении, которое, он надеется, не сбудется.       Под присмотром уже других стражников на волшебных постаментах лежат девушки — очевидно, те самые «еще двое», которых нашли в лесу. Молодые и бездыханные. Йо, как и Король, не находит следов борьбы, потому настроение последнего портится сильнее, это невозможно не заметить, Король сжимает кулаки — он знает умерших и просит стражу уйти.       — Вам что, нужно повторить? — громогласно и зло разносится возле дверей. Йо вздрагивает, но на этот раз в удивлении и облегчении — какое только можно испытать, увидев старого друга, он отрывается от созерцания мертвой девушки перед собой с очевидной мутацией там, где должны быть человеческие уши, и поворачивается на звук.       Рен Тао собственной персоной стоит у входа, сверкнув кошачьим взором. Как и на Милли с Королем, прошедшие двадцать лет не сильно отразились на его внешности, благодаря магии Королевства, стирающей временную грань: вырос на пару сантиметров и окреп в плечах, отчего черный костюм, застегнутый на все пуговицы, с галстуком и пурпурной рубашкой сидят идеальнее, чем на моделях и манекенах в магазинах, волосы стали длиннее и жестче на вид, ниспадают свободным каскадом до пояса, уложенные на макушке парой прядей — дань уважения их с Джун традициям. Единственной неизменной чертой остается надменность, некоторая пренебрежительность к людям, не входящих в круг доверия, и лишь усиливается, прослеживается в хмурой складке меж бровей, когда стражники повинуются, проходят мимо, чтобы взорваться им в спины.       — А давайте я лучше поставлю на то, сколько зубов у вас останется после моего кулака? — агрессивно, раздражительно. Он заставляет их дрогнуть, обернувшись, поклониться, и в презрении цыкает. — Еще раз услышу, что вы делаете ставки на жизни людей, сами окажетесь по ту сторону. Понятно?       — Да, сэр, — хором, вряд ли от чистого сердца, скорее — из страха за свою жизнь. За Тао никогда не заржавеет — сколько бы с мягкосердечным и добродушным Королем он ни общался.       — А теперь проваливайте, — выплевывает он и, не дожидаясь, пока двери плотно закроются, отрезав их от остального мира, достает из кармана телефон. Быстрый набор. — Мне нужна вся подноготная на двух охранников, которых я только что отпустил. Времени тебе на все про все — полчаса. С кретинами работать — давать преимущество врагу.       Выдыхает последнее, немного успокоившись, нажав «отбой» и убрав мобильный обратно. Рен проходится глазами по лежащим девушкам, о которых ему уже успели сообщить, и останавливается на застывшем Короле, кого ситуация со ставками на жизнь и смерть, по идее, должна была хоть как-то тронуть, но в итоге пролетела мимо. Остекленелые глаза, прострация — Йо нужно было вырвать из этого состояния, пока не поздно.       Рен прочищает горло и сверяется с информацией на планшете с прикрепленными к нему бумагами:       — Судя по отчету, они охраняли границу с девяти утра и должны были выйти на связь в три, но никто не отвечал, поэтому командир решил отправить отряд из пяти человек на проверку. Они же их и нашли неподалеку от точки надзора, «еще теплыми», если брать из описания. Следов борьбы ни на телах, ни на месте преступления не обнаружено, единственная зацепка — царапина на шее: довольно мелкая, трудно отличить от случайной, полученной на тренировке или во время чесания… у этих кошкодевочек действительно такие острые когти, что они не замечают, когда царапают себя? — задумчиво произносит Рен, не обращаясь ни к кому конкретно.       — Они оборотни, Рен, — однако это имеет эффект — Король вырывается из оцепенения.       Старая тема для обсуждений и споров: снисходительное отношение Тао к расе магических существ, отдаленно напоминающих помесь кошки с человеком, умеющих трансформироваться и в милого пушистика не выше колена, и в кровожадную машину для убийств, способную отделить чужую голову от тела в один укус. Король видел их сначала на Турнире — мало чем отличаются от людей внешне, если не брать во внимание огромные кошачьи уши на месте обычных, человеческих, и пружинистый хвост, помогающий балансировать на большой высоте и при резких движениях в бою; активные, подвижные хищники, выразившие благодарность и готовность убивать во благо короны за несколько разрешенных междоусобных дел. На протяжении долгого времени они служили ему верой и правдой, и вот два их представителя, которых он знал не понаслышке и с которыми общался, лежат перед ним бездыханные, возможно бездушные, тогда как парочка идиотов-стражников спорит, кто из них проснется, а кто нет.       Если бы только Король сам знал наверняка.       — Я так и сказал — кошкодевочки, — невозмутимо продолжает Рен — Король закатывает глаза, — и подходит к одной девушке, поворачивает аккуратно голову, стряхивает коротко стриженные волосы, обнажая причину смерти, и сверяется с отчетом. Выводы ему не нравятся. — Царапина не больше сантиметра, волосы у них не собраны, а значит можно исключить брошенный нож или любое другое холодное оружие, к ним подошли на близкое расстояние, ударили со спины.       Подло, очень подло и трусливо. Нападавший думал, что не справится с обеими разом?       — У кошек отличный слух, обоняние может вычислить постороннего на расстоянии от двух до пяти метров, а с учетом отсутствия следов борьбы, нападавший либо был бесшумным невидимкой без какого-либо запаха… либо знакомым, — последнее не бьет под дых — оно годами висит над ними дамокловым мечом, и только Король пытается отрицать реальность и постоянно твердит, что они не знают точно, необходимо кучу раз перепроверить, ведь не может быть, чтобы вновь… до повторного предательства осталось совсем немного, и если они ничего не предпримут в ближайшее время, то ничем хорошим это и не кончится, Рен гарантирует. — Йо?       Король находит себя, вцепившимся в один из магических постаментов. Обычно живое, эмоциональное лицо с проступающим в улыбке клыком, сейчас лежит перед ним, абсолютно невозмутимое, сухое, бескровное.       — Да, Рен? — обманчиво просто, легко произносит Король, Рен даже не пытается заглянуть ему в лицо — и без того знает, что в нем увидит: отчаяние, горечь, надменный, злорадный над самим собой смех. — Ты хочешь мне что-то сказать?       На что-то намекнуть? К чему-то вернуться?       Рен ступает на тонкий лед — неверный шаг, и психика лучшего друга, переживающего худшие времена, треснет, а он провалится, захлебнется и утонет. На секунду Рен задумывается: когда Йо стал таким? Когда его настолько сильно успели покалечить, практически сломать?       Но понимает — сейчас нужно думать не об этом. И если когда-то давно из пучины Ада, из кошмара его собственной семьи, Асакура вытащил его, перепрыгнув континент и не побоявшись рискнуть, то спустя двадцать лет дружбы, соревнований бок о бок, сменившихся взглядов на мир, настал черед Рена подставлять плечо и делиться ментальной стабильностью, уверенностью в том, что они справятся. Со всем.       — На самом деле, я хотел тебе предложить их воскресить и узнать наверняка, — говорит ровно, замечая, как в абсолютном мраке мелькает капля света, здравый смысл, за который потянуть еще немного… — Потому что спорить и предполагать можно долго, вероятность угадать — пятьдесят на пятьдесят, и обычно мы с тобой выбираем неверный вариант. Так что… — он пожимает плечами, а Король их распрямляет, встает, отрываясь от постамента. Да, адекватность и осознанность — Йо вернулся. — Вполне возможно, что неизвестный без цвета и запаха действительно был, и наша задача будет зависеть напрямую от того, что они скажут.       Он указывает планшетом на обеих девушек, хоть и знает практически наверняка, без пятьдесят на пятьдесят, что никогда, на протяжении уже более восьми лет, не просыпаются двое или трое, в зависимости от пострадавшего отряда. Всегда — либо один, чтобы напомнить о себе, о холодной войне, тяжелом состоянии, в котором они оказались, передать какие-то слова или насмешки, либо же вообще никто, и Рен даже не знает, какая из ситуаций хуже, что сказывается на них сильнее и от чего кулаки чешутся больше, а желание рвать и метать швыряет прямиком на амбразуру.       Как Король Шаманов и его первый советник, как лица, посвященные во все тайны Королевства и скрывающие большую их часть от остальных, они должны быть сильнее, не колебаться, подстраиваться под врага и ни в коем случае не давать слабину или выпускать панику дальше дверей этого кабинета. Стирание памяти, угрозы, шантаж, выворачивание чужого подсознания наизнанку, однажды Рен даже перешел к пытке, лишь бы получить крупицы ценной информации, и нельзя сказать, что она была бесполезной или маловажной: они предупредили один мятеж, вызволили своих стражников из плена и, казалось, далеко продвинулись — однако с тех пор подвижек не было, а тела все находили: в обычном мире или же здесь, в Королевстве, выстраивая огромную цепочку смертей и позволяя увидеть им (понадеяться, что они увидят) зацепки, чужие слабости, еще немного данных.       Каждый день это лотерея — сообщат ли им о найденных погибших, которые в свою очередь так же являются лотереей, — оживет он или нет, а если да — расскажет ли что-нибудь полезное, и так из раза в раз. Рену безумно оно осточертело и он не представляет, каково Йо, более мягкому и все еще верящему в светлое завтра, видеть это все. И тем не менее, когда день уже омрачился печальным фактом, грубая и циничная часть Рена перестают видеть личность, умершего человека, не задумывается о родственниках и том, чем они смогут им помочь пережить горе, нет, теперь — и даже сейчас, когда Йо вроде бы их знает, — Рен видит лишь очередную лотерею, повезет с зацепкой или нет.       Наверное, отчасти хорошо, что Йо отказался от потрясающего и ужасного подарка Короля Духов — умения читать мысли. Иначе бы причин для ругани нашлось намного больше.       — Да, ты прав, — Король поводит плечами, сбрасывая оцепенение и жуткое, склизкое ощущение собственной беспомощности, закатывает рукава толстовки, чтобы окончательно разбить их, и протягивает ладони к кошкам.       Воздух вокруг электризуется, смешиваются напряжение с невысказанными чувствами, Йо завороженно наблюдает, как под потолком скапливается энергия, и десятки, сотни и тысячи душ, фуреку которых рождается вместе с шаманом, отделяется от Короля Духов, чтобы со смертью вернуться обратно к нему, циркулирует и концентрируется у них над головами, проносится мощным потоком. Оно гремит, переливается раскатом грома, то и дело подсвечивая небесно-голубым на фоне всегда ослепительно-белого возможной, но не подходящей души; происходит подбор и поиск, чтобы вернуть погибших в родные тела.       И вот, из потока наконец отделяется шарик — сродни тому, в какой формируется Амидамару при единении, — и Йо бы задержался на этой мысли, если бы не горький факт: даже спустя время шарик остается один. Рен тихо цыкает — и в этот раз не повезло, в лотерее победило другое число, — а Король, не отвлекаясь, сосредотачивает силы на девушке, лежащей справа: проверяет на наличие внутренних и незримых повреждений и кровотечения, сканирует мышцы, не задет ли мозг и геном мутации, делавшей ее зверо-человеком, оборотнем, — и, во всем удостоверившись, плавно опускает переливающийся шарик ей на грудь.       Никакого взрыва, всплеска. Поток из мертвых душ, жаждущих и ждущих перерождения или уничтожения, рассеивается, а Король выдыхает, потирая запястья: в венах продолжает вибрировать и биться усиленными толчками кровь. Он всматривается в девушку с кошачьими ушами — обманчиво милую, но по факту способную убить одним движением когтя, — и действительно: бледная кожа приобретает здоровый цвет, краски жизни возвращаются на островатое лицо, кошачьи уши вздрагивают вместе с темными ресницами, но девушка не спешит — или не может? — открыть глаза. Кончик носа пару раз морщится, она по привычке вынюхивает, пытается определить обстановку, в которой просыпается, вспомнить, какие запахи были в месте, где она уснула, и, когда Король с его энергией и аурой, которые ни с кем не перепутаешь, подходит ближе, девушка резко распахивает глаза.       — Спокойно! — призывает Король, перехватывает руки, чем мешает девушке сесть. Она ошалело оглядывает потолок над собой, хмурится — его не было, когда она засыпала… засыпала ли? Что вообще происходит? Как она здесь оказалась? — Ты в безопасности!       «В безопасности»? Точно, тень осознания проскальзывает в ней, но не полноценная — кошка вспоминает последний патруль: как собиралась туда, преисполненная гордости и довольства, она была рада служить Королевству и всецело доверяла Королю, перед которым…       — Ваше Величество! — она пользуется моментом замешательства, когда Король отступает назад, и соскальзывает с постамента, окончательно не придя в себя. Кошка буквально падает на одно колено в благоговении и выражении преданности, касается заходящегося сердца, и не может (проигрывает подсознательную битву) понять, что происходит.       Две руки крепко, не переходя уровень грубости, хватают ее за плечи, с силой отрывая от земли. Король поднимает ее подбородок, чтобы заглянуть в разноцветные глаза с острыми зрачками — кошка на целую голову выше него, и тем не менее она не рискует этим пользоваться, всем своим видом показывая: разница в росте — единственное, в чем она выигрывает здесь.       — Отставить формальности, — Короля вообще бесит, когда в ситуации, не требующей пафоса и чрезмерного уважения, люди продолжают перед ним ходить на цыпочках. Это накладывает на него ответственность, с которой он не может справиться, грозясь сломаться, а ему и без того достаточно, в чем себя обвинить: как пример — вторая девушка, что не шелохнулась.       Бездушная. Одна выжившая из двух жертв — как привычно, как обычно, чтоб его побрало.       — Как тебя зовут? — Король ошарашенно озирается.       — Рен!       — Что? — но тот невозмутим, кажется, дарит кошке время окончательно прийти в себя, поводит плечом. — То, что я командую армией, не означает, что я знаю каждого поименно.       Кошка моргает, смотрит под ноги, скованные жесткими военными ботинками.       — Рицка, — и произносит тихо. Рен Тао, или же первый советник и адмирал королевской армии, как она узнала его, хмурится, из чего Рицка делает вывод: необходимо повторить, перестать мямлить, сказать громче. — Рицка Наомори, господин первый советник! Офицер двадцать восьмого отряда, сэр!       Даже если это выбьет из нее остатки сил и воздух из легких. Рицка отдает честь, вытягиваясь по струнке насколько позволяет состояние, и добивается сухого «Вольно».       После чего наконец замечает…       — Ева! — она бросается вперед, запинается о свою же ногу и падает на колени возле постамента. В этот раз Король не спешит ее поднять, а вид мертвой, бездыханной девушки с короткой стрижкой — настолько объемной, что за ней почти не видно идентичных кошачьих ушей, — лежащей и не отзывающейся ни на собственное имя, ни на ласковые прикосновения к холодным щекам пробуждают память Рицки, сносят ее волной.       Они были на патруле, счастливые, что наконец смогли попасть в одну смену, ведь из-за служения Королевству они совсем перестали видеться, но Рицка, по обыкновению более рациональная и серьезная в вопросах чести мягко пожурила Еву за беспечность и напомнила ей, с чего вообще началась их служба и что они обе должны быть благодарны за освобождение их народа и уничтоженные мифы. Ева поняла — Ева всегда ее понимала, такая добрая и потрясающая, — она нарушила протокол, легко поцеловав ее в край рта, и вырвалась вперед, призывая пробежаться наперегонки до точки патруля, Рицка не могла ей уступить и приняла вызов, а затем… затем…       — Офицер! — Рицка вздрагивает. За годы службы и командования людьми и духами, Рен научился одним рыком пресекать любое отвлечение; его голос жесткий и громкий, приводящий в чувства и сбивающий оцепенение, поднимающий с колен, в каком бы состоянии ни находился подчиненный.       Вот и Рицка против воли и эмоций вскакивает на ноги, вновь распрямляясь и касаясь виска. Ее грудь сдавливает от рыданий, дыхание поверхностно, а глаза полнятся слезами. Рицка жмурится, запрокидывает голову как можно выше, часто моргает — не позориться, не выставлять чувства напоказ перед старшими (тем более, перед Королем и первым советником), а в голове так и носится одно-единственное имя.       Ева.       Ее дорогая и любимая Ева. Теперь мертва.       — Я требую отчет о произошедшем, — жесткость и серьезность имеют ощутимый эффект, поэтому Король не просит быть мягче, проникнуться ситуацией и дать Рицке больше времени. Рен же подходит ближе, складывая руки за спиной, как делал обычно, оказавшись в казарме, полной неугомонных идиотов, и ждал объяснений их неугомонности и идиотизма. Он фактически заслоняет собой Короля, заставляя, требуя сосредоточиться на нем, не искать поддержку извне, и это именно то, что нужно Рицке. То, что нужно им всем.       — Я… — Рицка облизывает губы, ее рассудок все еще мечется, прыгает с мысли на мысль, с воспоминания о последнем патруле на воспоминание о последнем вечере, проведенном с Евой, однако кошачье упрямство и гордость, желание быть полезной отрезают все лишнее, создавая фильтр и путь-связь до необходимых событий и фактов. — Мы вышли на патрулирование в девять утра — квадрат «26-б», — согласно графику. На десять тридцать был запланирован обход, и мы с Евой… офицером Роуз разошлись, поддерживая связь, однако не обнаружили ничего подозрительного. В десять сорок пять мы вернулись на исходную позицию и до двенадцати часов все было спокойно.       — А потом? — Рен не отвлекается, когда Король забирает у него планшет, записывает поверх напечатанного отчета слова Рицки: квадрат «26-б», десять тридцать — позднее им обоим и Рену, в частности, это потребуется, чтобы воссоздать полноценную картину произошедшего и решить, каким будет патрулирование — по сколько человек, какие магические силы необходимы будут в команде и принцип действия в экстренной ситуации — впоследствии.       Рицка поджимает губы, горечь обжигает горло, тошнота давит на корень языка. Она не смотрит — не должна, перестань! — на Еву, смотрит исключительно на Рена… нет, на первого советника и адмирала, невзирая на отбой для формальностей, на главнокомандующего и ее начальника, на Короля.       — Во втором часу со стороны Серой земли к барьеру приблизилась фигура. Из-за широкого плаща мы не смогли определить пол, рост — примерно метр семьдесят, — ладонью в воздухе она обозначает соотношение высокой себя и незнакомца, Король делает скидку на вытянутость кошки и расширяет диапазон — от метра шестидесяти до восьмидесяти. — Это могла быть ловушка, я знаю, но также я помню и ваш приказ: не нападать безрассудно.       Она смотрит на Короля уже спокойнее, разговор о службе приводит в чувства.       Впервые попав в Королевство — этот оплот духовной энергии, где духи ведут себя намного свободнее, нежели в мире живых (настолько, что случаи нападения были частым явлением, по словам запертых здесь), — Король с Реном решили создать между ними непроницаемый купол: так они обезопасили людей, а духам дали своего рода обещание, что им ничего не угрожает, нападать не имеет смысла, и могут плыть по небу свободно.       Однако меньше чем через неделю в купол забилась девочка лет шести. Она умоляла впустить ее, говорила, что это вопрос жизни и смерти. Стража, очевидно не готовая к такому повороту, наслушавшись историй и не рискнув нарушить приказ Короля, отказала, и когда до Короля дошла информация, все, что он увидел, подбегая к куполу, и снимая его точным заклинанием, — это слабая улыбка сквозь тихие слезы. Девочка плакала, а ее тело распадалось на части, обращаясь в энергию.       Подняв древние манускрипты, совет сообщил, что изначально не существовало никакого Королевства: прошлая победительница Турнира Шаманов — королева Эллейн — нашла это место, именуемое Ничто и нигде, в ходе одной из тренировок, находясь между жизнью и смертью. Приближенность к Миру Духов создавала невероятный прилив энергии и открывала максимальные возможности к обучению, а недоступность для обычных людей делала место безопасным, необходимо было лишь поддерживать баланс, равноправие между живыми и мертвыми и, конечно же, соблюдать ряд правил, чтобы первые не стали вторыми.       Как понял Король исходя из кучи неразборчивых иероглифов, спешных заметок и, признаться, просто невнятного потока сознания, Ничто и нигде это, по факту, часть Мира Духов — самая безопасная ее часть, куда духи обычно не суются, боясь, что медиумы среднего уровня или любые другие, случайные странники причинят им боль.       На самой его окраине Эллейн и воздвигла Королевство — иррациональная мечта, причины которой до сих пор не ясны, — оградила цепочкой домов и строго-настрого запретила шаманам продвигаться по Ничто и нигде дальше. Ведь в отрыве от королевской защиты, эфемерного соглашения, которое духи хранили из чистого уважения и страха быть уничтоженными добродушной Королевой, опасность возрастала в разы, и не только физическая — Ничто и нигде поглощало духовно. Голодное и жадное до живой плоти, пресытившись нематериальной энергией, оно охотилось и выжидало, утягивало в путы, приравнивая одних к другим и тем самым поглощая все больше и больше людей. И все же находились глупцы, устраивающие соревнования «Кто дольше продержится?» или «Кто ближе подойдет к концу — началу Мира Духов?»; впоследствии их не находили.       На деле никто не мог сказать точно, где заканчивалось одно и начиналось другое — сколько бы Король ни общался с духами, случайно или специально перешедшими черту и потеряв телесную оболочку, все они называли разные данные, время пребывания и их эмоциональное и физическое состояние, из чего он сделал вывод, что чем сильнее ты морально, выносливее и опытнее как шаман, тем сложнее Ничему тебя поглотить, а следовательно — стать одним из нескончаемых призраков. Король надеялся, но и во время его правления находились смельчаки с непомерными амбициями, и как бы он ни запрещал глупое хвастовство, они не слушались и впоследствии становились не только наглядным примером и предупреждением для остальных, когда лишались абсолютно всего и с их возвращением к прежней форме возникали проблемы, но и кладезем информации о происходящих в Ничто метаморфозах, а также ответом на животрепещущий вопрос: откуда взялась та маленькая девочка, смерть которой повлекла за собой цепочку остальных?       Были и другие. Люди, чье существование здесь тянется с самого заселения пятьсот лет назад, но кто избрал вместо существования в страхе перед всевластием духов противостоять им, быть с ними на равных и периодически побеждать, подчиняя. На бескрайних просторах Ничего и нигде, не имея четкого местоположения, «слоняясь от точки к точке», исходя из слов живых и подтверждения мертвых, жили люди — шаманы, жрецы и колдуны, обладающие невероятными магическими способностями. Они звали себя «кочевниками» — именно от них Король и позаимствовал название «Серая земля», поняв, что «Ничто и нигде» чересчур путает и не особо подходит: ведь «где-то» они все-таки находились, да и для «ничего» земли полнились всем — от мертвых до живых, от бесполезного хлама и обрывков чужих воспоминаний до бесконечных манускриптов, фактов информации, данных, о происхождении шаманов, их единения с природой и буквальным сосредоточением между миром живых и мертвых.       Выйдя к нему единожды, старейшина не побоялся скептически и надменно посмотреть на молодого Короля. Вполне возможно, умей Йо читать мысли, то услышал бы о себе много нового: трусливый, боязливый, чересчур осторожный, но он не мог, и это было к лучшему. Седовласый старик в возрасте, перевалившем за третью сотню лет, сразу обозначил, что присутствие это разовое и, разумеется, они поздравляют его с получением короны и звания, но ни вместе с ним, ни против него кочевники не собираются — они сохраняют нейтралитет, что бы ни происходило в мире. В тот момент Король не понял, к чему оно было сказано, однако спустя пару месяцев до него дошло: старик предсказал его судьбу, как и начало полномасштабной войны.       Однако, как и обещал, остался в стороне; техники, увиденные Королем и поразившие его воображение, которым можно научиться лишь у сосредоточенных в беззвестии Серой земли, так и не использовались ни одной из сторон. За свой нейтралитет и участие в обучении Короля — «одной десятой из того, чему они обучились за пятьсот лет», — старейшина попросил мелочь, но мелочь, стоившую некогда одной из дочерей кочевника жизни, — передышку.       Как бы ни приспособились кочевники к опасностям Серой земли, как бы ни сдружились с духами и окружением, Серая земля не признавала любимцев — она поглощала всех, и выход из ее оков, даже непродолжительный и редкий, мог восполнить силы организма и резистентности энергии фуреку для борьбы, тем самым продлевая им жизнь. Погибшая девочка умолчала о первых симптомах, не желая никого обременять, а когда тело постепенно начало слабеть и исчезать, подпитка стала необходимой, было слишком поздно — по словам старейшины, они вряд ли бы ее спасли: после какого-то периода процесс становится необратимым, а поэтому им оставалось только смириться. Смириться и, в случае с Королем, поклясться, никогда не возводить между миром живых, ярчайшим Королевством, и Миром Духов, на первый взгляд безжизненной Серой землей, барьер, а впоследствии отдал приказ — следить за каждым, кто выходит на свет, обеспечивать необходимым, что бы ни попросили — он дает на все добро.       Однако, к сожалению, именно этим враги и пользуются, как в случае с Евой и Рицкой.       — Мы просили показать метку кочевника, — отчаянная просьба Короля в попытке отделить их от самозванцев, — но он не подчинился. Все произошло слишком быстро.       С трудом произносит Рицка, а перед глазами воскресает картина: тощая и на вид безобидная фигура вдруг откидывает плащ в сторону, отвлекает, и при этом остается как бы в волшебной тени, скрывающей лицо. Секунда — именно столько ему или ей нужно, чтобы оказаться позади Рицки, стиснуть ее шею в захвате локтем, не взирая на разницу в росте, выстрелить темным взглядом в ошарашенную Еву, увидеть в ней страх и тем самым воспользоваться, надавить и продавить.       — Он… — в горле пересыхает, Рицка отводит глаза, словно пытаясь проглотить рыбью кость, — затребовал часы нашего патруля. Когда мы пришли, когда придут другие — точные цифры.       Рен с Королем переглядываются: не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, для чего нужно расписание врагу, однако, в сравнении с предыдущими выходками, «подарками», от которых кровь стынет в жилах (чего только стоит голова командира отряда на один из дней рождения Йо) кажется мелочью, что впору глупо рассчитывать лишь на нее. Расписание они поменяют, это очевидно, при учете, что Рицка осталась в живых не просто так, вторую девушку, Еву, они не воскресят, но это… по-циничному мало.       — Что-нибудь еще? — осторожно интересуется Рен. Он не решил, хочет ли знать ответ.       Рицка поднимает на него свои цветные глаза, меняясь в лице: о да. Что-то в ней меняется настолько сильно, настолько резко, что заставляет Рена — холодного и самоуверенного, держащего все эмоции под контролем и ситуацией, — напрячься, кинуть беглый взгляд на замершего Короля: успеет ли он его прикрыть? Что спрятано под этой ухмылкой, становящейся озлобленной и жестокой, в этих глазах-щелочках? Что он задумал?       Рицка моргает. Смаргивает и наваждение, она качает головой — резкая боль стреляет в висок, и уже через секунду она видит напряженного первого советника, возвышающегося над собой, и Короля, недоверчиво выглядывающего из-за его плеча. Энергия Короля Духов, с помощью которой он воскрешал ранее ее товарищей и наверняка воскресил ее саму, застыла в воздухе, наэлектризованная.       — Он… — она не уверена, но кажется, ей снова воспользовались. Рицка находит себя, стоящей на одном колене в преклонении, ладонь покоится на груди. Она явно сделала это не сама, Но что же тогда? — Он передавал привет.       Нет, с ней точно не все в порядке. Рицка вскакивает на ноги, Рен едва не вскидывает меч грома.       — Ваше Величество! — Рицка знает — ее не подпустят к нему ближе, и она даже не пытается подойти. — Я знаю, вы так просто это не оставите, и он… он наверняка не остановится. Жертвы продолжат сыпаться одна за другой, люди будут гибнут — виновные и невинные, в рядах ходят слухи, что несколько раз нашли тех, кто просто попался врагу под руку!       Король стискивает челюсть до проступивших желваков, и тем не менее молчит. Он знает, что каждый до этого и каждый убитый после на его совести, пока они не найдут Его и не остановят. Вот только если бы это было легко — найти; с остальным они уж как-нибудь справятся.       — И что ты предлагаешь? — вместо него вмешивается Рен, видя состояние друга. Если сейчас Йо раскроет рот, случится взрыв, Рицка и без того сболтнула лишнего; необходимо выяснить, кто распространяет слухи, усугубляя их положение и расшатывая уверенность армии. Кто бы это ни был, Рен вычислит его или ее и отрежет язык.       Рицка не колеблется, не съеживается под требовательным взором:       — Собрать отряд, вторгнуться в Серые земли. Найти и отомстить.       — Нет, — отрезает Король и выступает вперед, словно дает ей пощечину. Как?!       Кошачий хвост напрягается пружиной.       — Но Ваше Величество!..       — Мы не будем мстить, — тверже говорит он, и в этот раз не вмешивается Рен. Уверенность Рицки меркнет, держится на силе воле и упертости. — И тем более не будем входить на Серую землю — это опасное и безрассудное мероприятие, которого от нас и ждут: чтобы мы впали в отчаяние и злость, наделали ошибок и потерпели крах!       — Но Ева…       — Нет! — категорично и жестко, отрывисто и звонко.       Разноцветные глаза Рицки расширяются — она впервые за долгие годы службы видит Короля таким и теперь понимает шепотки-сравнения с его братом, Асакурой Хао. Возможно, где-то в глубине души она соглашается со слухами, что кровь едина, горячность и импульсивность, сокрытые добротой в обычные дни, обнажаются в периоды острого стресса и нестабильности, — и замирает, обращается статуей, завороженная и окаменелая этим тяжелым, помрачневшим взглядом, тем, как заостряются черты его мягкого, привычно улыбчивого лица, а энергия, до этого искрившаяся в воздухе, внезапно бьет ее по шерстке и загривку, дергает за хвост.       Выражение лица Рицки становится бесстрастным. Тонкие губы смыкаются в полоску, а клычки, забавно выглядывающие в периоды улыбки или легкой насмешки, больше не выступают вперед, забивая очарование под замок.       — Это приказ? — интересуется холодно. Она знает: такое состояние у нее не будет долгим, стоит ей закрыть за собой дверь, оказаться наедине, и волна из горя, отчаяния и разбившихся совместных с Евой надежд и мечтаний, снесет ее, словно цунами, завертит в урагане беснующихся чувств. Она будет кричать, рвать и метать, пока не выдохнется, пока голос не сядет, а тело не вымотается настолько, что она просто упадет на пол не в силах подняться. Но это случится позже — пока же Рицка стоит, продолжает стоять с удивительной твердостью, распрямив плечи и вновь став выше Короля физически, но не морально — не по статусу, который позволяет ему многое — даже забить гордость, мстительность и ярость кошек, их расы, как можно глубже.       — Да, — коротко отвечает Король, и ее губ касается усмешка — горькая, болезненная, от нее сводит с ума и сжимается сердце. Но Рицка не плачет, нет, не сейчас — она поворачивается к Еве, ее милой, некогда живой, касается магического постамента, на котором лежала она сама и, по стечению обстоятельств и неудачной удачи с которого смогла встать, вернувшись к жизни.       — Разрешите ее хотя бы похоронить? — казалось, жалость, смирение в безапелляционности приказа способны растопить самое жестокое сердце, ударить гулко по ребрам и дать под дых, но Король не показывает истинных чувств. Что ему жаль, он винит в случившемся себя, что ему хочется все исправить, но он не знает как, как помочь Рицке, помочь всем, кто потерял в прошлом любимых и родных, а также тем, кому не повезет завтра, послезавтра или когда взбредет убийцам и маньякам отобрать чужие жизни.       Тяжесть наваливается на его плечи, стальным обручем хватает виски и Король удерживается от вздоха, схватиться за переносицу и растереть уставший лоб.       По мановению желания, из ниоткуда появляется знакомая фигура в белом — безмолвная, как всегда спокойная и абсолютно безразличная к страданиям и чужим потерям.       Олуэ не удосуживает Рицку поклоном, равно как и не получает кивка от Рена Тао.       — Конечно, Олуэ поможет со всем необходимым, — Король не спрашивает и не уточняет, что к нему так же можно обратиться: все прошлые разы это не вызывало в людях ничего, кроме пренебрежения и язвительности.       Олуэ, указав безмолвно на дверь, подталкивает постамент на выход, сродни каталке, украденной из морга, Рицка следует за ним, не проронив ни слова, а после жизнь Королевства, какие-то необъяснимые звуки, постоянно жужжащие в этих стенах, оплоте «безопасности», сначала врываются в кабинет и тут же отрезаются.       Король с Реном остаются одни. Рен достает из кармана телефон.       — Пусть за ней проследят, — пальцы стучат по экрану, отдавая команды. Удивительно, что двадцать лет спустя будет без надобности личное присутствие и даже «висеть» на телефоне, пытаясь вдолбить людям в голову, что они идиоты, — достаточно иметь в контактах номера всех военачальников и пусть по коротким фразам и точкам в конце последних предложений сами определяют интонацию и его гнев. — Не вызывая подозрений, если она выйдет за пределы Королевства или отправится в мир живых — тут же сообщить мне лично и продолжить наблюдение. Наблюдать до похорон и, в особенности тщательно, первые три дня после. Потом она станет стабильнее и не выкинуть ничего из ряда вон.       Рен хмыкает:       — Надо же, сколько заботы. Как бы до Королевы не дошло, — но Король не оценивает шутку.       — Не думаю, что здесь имеет смысл ревновать, — произносит скупо, отчего Рен отрывается от телефона.       — Заметил знакомый огонь во взгляде? — Король кивает, на что Рен тихо цыкает. — Вот черт.       И не только черт, дьявол или любое другое проклятье, вплоть до матерного. Тао знает этот огонь, Йо научился его определять с противоположного конца комнаты — медленное, синее пламя, которое все сильнее разгорается, болезненно терзая, терроризируя кошмарами, бессонницей и апатией, абсолютным нежеланием жить. Он не горит — он тлеет, высасывая жизненные силы, забирая душу, когда тело продолжает функционировать, пока не дойдет до критического пика, чтобы в момент особо острой нужды и отчаяния разгореться пожаром — кратким, резвым, пока никто не успел сообразить, — и обратиться пеплом.       А близким останется лишь труп.       И да, пожалуй, какой бы ревнивой (пусть и скрывающей это) ни была Королева, в здравом уме она никогда не поставит на одну линию несуществующую симпатию и банальную заботу о том, кто в двух шагах от сведения счетов с жизнью. Рен отправляет сообщения, несколько раз проматывая диалог вверх, пока две галочки — «доставлено» — не появятся в углу, и убирает мобильный в карман.       — Что-нибудь еще? — не то чтобы он заделался у Асакуры секретарем или ждет приказаний — для этого полно других людей, однако он хочет удостовериться, что ничего не отвлечет их, когда он коснется этой темы.       Король еще недолго смотрит на место, где недавно лежала бездушная Ева, и с задержкой качает головой.       — Нет, это все.       И было бы очевидным услышать какой-то комментарий, играющий роль прощания или «До скорого», которым ограничивается Рен — ведь всегда есть шанс, что что-то случится и они еще столкнутся, — поспешные шаги и шелест ткани дорогого костюма, но этого не происходит. Тишина опускается между ними, заполняя комнату и становясь ощутимой, даже невыносимой, отчего Король поводит плечами, но сбросить с себя цепкий взгляд Рена так просто не удастся — он хочет о чем-то поговорить.       И, судя по тому, как Король вспоминает про планшет с заметками Рицки, отдает его, и тот тут же отлетает куда-то в сторону конференц-стола, это не коснется его забывчивости или беспечности.       — О чем ты думаешь? — Рен уверен: Йо уже знает ответ.       — О том, что в ее словах есть смысл, — и не видит причины оттягивать дальше.       — Рен…       — Нет, послушай меня, — перебивает терпеливо. Разумеется, Рен не станет, подобно остальным, прогибаться под неожиданно властным голосом лучшего друга, лебезить или жалобно пищать «Ваше Величество!», пытаясь оправдать собственные мысли, его не страшит нарушение субординации, потому что в их дружбе никогда не было такого понятия — ни до, ни после получения Йо короны. — Это дерьмо уже давно висит над нами, и мы не можем его игнорировать. Йо, мы обыскали все! Буквально всю планету, каждый ее дюйм, не оставили ни один камень не перевернутым, даже заглянули в Ад, пытаясь найти, где бы мог спрятаться… — треск, и белый шум, когда из Рена выбивается имя, — угробили на это бессчетное количество времени и сил, и ни на йоту не приблизились к цели. Серая земля — единственное место, куда мы не заглядывали, и, вполне возможно, исходя из того, что это четвертый случай нападения за десять чертовых дней, именно его и нужно было исследовать с самого начала! Безграничная энергия фуреку, шаманские метаморфозы, связь с кочевниками — плевать, чего… — снова треск, Йо удивленно моргает, тогда как для Короля и Рена, кажется, все остается в порядке вещей, — добивается, Серая земля вполне себе может ему это дать!       — А? — он оборачивается на Милли, не слыша аргумента Короля, и находит в ней то же непонимание. — Ты не могла бы…       Нет нужды заканчивать фразу. Милли отматывает время назад на доли секунды, Рен возвращается в агрессивно-защитную позу, резко взмахивает кулаком:       — …заглянули в Ад, пытаясь найти, где бы мог спрятаться… — треск повторяется. Йо видит, как губы Рена проговаривают имя, вроде бы оно содержит букву О, но разобрать не получается. Шум затмевает абсолютно все, словно специально не давая услышать имя виновника.       Догадку высказывает Милли.       — Впервые с таким сталкиваюсь, — не то чтобы она всерьез и плотно занималась путешествием во времени, тем более — в параллельную вселенную с отрывом в двадцать лет, однако кое-какие знания у нее все же имеются, и среди них — никаких заметок о подобных искажениях. — Может, это побочное действие нашего прыжка? Мы ведь вообще не должны были попасть сюда.       — На одном имени? — недоверчиво спрашивает он, и догадка разбивается тут же. Милли пожимает плечами, Йо же оставляет вопрос на потом: в конце концов, если не прямо из чьих-то уст, не в порыве ссоры, то как-нибудь иначе они сумеют все разузнать.       — Он пользуется тем, что мы туда не суемся, преспокойно выжидает, сея хаос здесь и убивая наших людей — людей, чьи жизни ты берешь на себя! — тычет пальцем, не чураясь выражений, Рен ударяет по больному, не реагируя на бледность Короля, и давит, давит, давит. — И ты идешь у него на поводу, боясь рискнуть из-за одного неудавшегося опыта!       — О, и что же ты предлагаешь? — он округляет рот, безумно посмотрев вверх, под потолок, и вновь на друга. Кинуть между ними спичку — полыхнет.       Королю хочется расхохотаться: уж простите, что он такой предупредительный, простите, что не хочет новых жертв и смертей, которые «возьмет на себя», пытается их обезопасить. За все его простите, и, конечно же, наплюйте, послушайте бесстрашного и уверенного Тао! Пусть все рискнут, сделают что считают нужным! Ведь до этого и так остается совсем чуть-чуть, еще парочка-другая трупов — только и всего!       Король не высказывает ничего вслух — ему и не нужно, — Рен прекрасно улавливает эту насмешку, горькую, уничижительную, и понимает: огонь, замеченный в разноцветных глазах Рицки, Йо продолжает видеть до сих пор — в себе и каждом зеркале, висящем на стене.       — Собрать отряд и отправиться исследовать Серую землю, — так ровно и холодно, что аж злость берет. Король поднимает в притворном удивлении брови, касается виска, словно пытаясь припомнить.       — Кажется, я уже слышал сегодня такое предложение? — Рену становится не по себе от этой улыбочки, этого отчаянного, безмолвного вопля сквозь белоснежную улыбку, несуществующие слезы. — И кажется, уже даже ответил на него — я сказал «Нет». Нет, Рен, никто не отправится на исследования и поиски… — снова треск, то имя, — ни Рицка, ни ты, ни кто-либо другой.       — Да почему нет?!       — Потому что я устал терять людей! — выпаливает он, и оба замирают. В понимании, проблеск вины мелькает в Рене, он замолкает, а Йо ерошит волосы, с нажимом проводя по коже головы ногтями, как бы сбивая болью физической боль моральную. Уж лучше его тело кровоточит, нежели душа.       Тяжелое дыхание на минуту становится единственным источником звука, никто не рискнет помешать им и постучаться в запертую дверь.       — Йо… — он не хочет его слушать. Он хочет, чтобы Рен услышал его.       — Двадцать лет я только и делаю, что смотрю, как люди идут вместо меня на поле битвы, прикрывают, якобы не хотят подвергать опасности, Королевство, сражаются во имя Короля и в итоге погибают! В то время как я сижу и просиживаю задницу, раскидывая карты — пятьдесят на пятьдесят — сумею я их воскресить, как они надеялись, беря в руки оружие, или же нет, и я обреку еще одну семью на траур и агонию, на боль и отчаяние, тем самым пополнив счетчик отнятых жизней!       «Скажу больше: смерть Короля и Королевы Шаманов отличается от смерти обычного шамана — у них есть два пути: в первом Король Духов полностью лишает избранника шаманской силы — контроль над духом, ощущение чужой ауры, просто способность видеть призраков или любую другую паранормальную активность, — все это исчезает вместе с гибелью, взамен он возвращается на Землю живым и невредимым, обычным человеком», — слова Хао, рассказанные вчера ночью Анне, всплывают в голове Йо молниеносно. Если бы с Королем что-то случилось, и они не смогли бы его вовремя исцелить, то вся эта битва, весь Турнир Шаманов были бы зря — люди, надежда в них, лишились бы Короля, силы, которую он несет, и ничто в этом мире бы не изменилось. Кто бы ни был врагом Королевства, он бы автоматически победил.       Не удивительно, что Короля всеми силами пытались удержать подальше от поля битвы, а порой и вовсе оставляли просто наблюдать, но черт, — Йо стискивает зубы, — разве ради этого он стремился и побеждал? Чтобы возвыситься и попасть в касту неприкасаемых, отделиться от друзей и товарищей, посылать их на опасные дела, а самому…       Проклятье! Как же он понимает Короля!       — Серая земля это другое, она изменчива и непредсказуема. Прошлый опыт воскрешения людей, даже банальное излечение ран при помощи Короля Духов, не был идеальным, имел огрехи; вероятность удачно воскресить человека снижалась до пятнадцати процентов! Пятнадцати, Рен! Это без учета возможных осложнений, мутаций энергии фуреку и неконтролируемого исхода, который может всплыть спустя десятилетия по словам кочевников, а они, уж поверь, знают побольше нашего! — он рассекает ладонью воздух резко, когда Рен собирается возразить, вставить пустой, ничего не весящий довод. — Да, ты можешь сказать: «Мы воспользуемся их знаниями, ведь они сохраняют нейтралитет. Мы будем осторожны, и отступим как почувствуем опасность!» — вот только черта с два я в это поверю, потому что никогда это так не работало! Всегда… — треск, проклятое имя, — был на два шага впереди нас, использовал наши слабости против нас самих, обманывал и не чурался никаких грязных способов, он убивал людей, выбивая почву у нас из-под ног, провоцируя на драку, и не постесняется воспользоваться этим вновь, Рен, он выведет тебя из себя как только вы его найдете, он этого добьется, ты не сможешь так просто это оставить, ты нападешь и тем самым дашь ему преимущество, ведь он знает твою слабость, он знает, что уже причинил тебе боль. И именно поэтому я не хочу посылать тебя, а меня ты одного ни за что не отправишь, хоть я отреагирую на него иначе, ведь моя жена воскресла…       Холодность, отразившаяся в желтых глазах, оцепеняет. Зрачки сужаются до тонких полос, заставляя осечься. Король опускает взгляд, поняв, что ступил на опасную территорию, тогда как Рен, отчего-то не взрываясь, облизывает губы.       — Ну что же ты, Йо? Почему не продолжаешь? — обманчивая беспечность, жалящее спокойствие, сочащееся из стального голоса. В приступе гнева Рен может броситься с кулаками, начать швырять вещи, ругаться матом и кричать — Король с этим мог справиться, он знал, как вывести друга из слепой ярости и не боялся синяков. Куда сложнее иметь дело с Реном, покрывшегося льдом, отчужденным и ощетинившемся, словно ему снова четырнадцать, он снова под властью родителей, забитый щенок, у которого в голове и на закрытом сердце одна-единственная цель — уничтожь или будешь уничтожен.       — Рен, я… извини… — Король отшатывается назад чисто инстинктивно. Сердце Йо ударяется о ребра… неужели у него?..       — Закончи. Чертово. Предложение, Асакура, — требует Рен повелительным тоном, Король не смеет ему перечить. Никто не смеет — больше нет. Была одна. — «Твоя жена воскресла» — дальше?       Король тянет воздух через ноздри — он сам это начал, придется действительно закончить. Король надеется, что Рен поймет, поэтому спокойно и без страха смотрит прямиком ему в глаза.       — Моя жена воскресла, а твоя — нет, — удар. Рен хмыкает в усмешке, Милли зажимает себе рот. Йо удрученно опускает подбородок — он догадывался, нет, определенно знал наверняка. — Он устроил западню, наняв головорезов, не дал ей ни единого шанса.       На самом деле, вопрос причастности конкретного Его до сих пор не решен, даже спустя годы: случай с женой Рена парадоксален, ведь она единственная, чью душу уничтожили не с помощью магического оружия, а пулей в лоб. Король не знает, была ли она создана из того же материала, что и различные клинки и мечи, — пуля исчезла вместе со стрелком, — однако факт разрушения души был налицо, и он не может до сих пор вспомнить без дрожи состояние Рена и леса, который он уничтожил в аффекте.       Честно говоря, Король не представляет, что бы сделал сам, не воскресни Анна, не рискни Хана и Бьянка повернуть время вспять. Скорее всего, фанатики бы оказались внезапно правы, и конец света вправду рано или поздно наступил.       — Спасибо, что напомнил, а то я малость подзабыл, — иронизирует Рен. Его злость, горе и желание отомстить направлены не конкретно на Короля или поднятую тему. Тем не менее от того, как лучший друг улыбается, у Короля кровь стынет в жилах и холод пробегает меж лопаток. — Ведь это, по сути, такая мелочь. Подумаешь, потерял жену, подумаешь, Мэн потерял любящую мать — переживем, найдем другую. Восемь лет я гоняюсь за этим ублюдком, представляя, как насажу его на вертел и живьем поджарю, и за эти восемь лет не приблизился к нему ни на йоту. Я перевернул мир, ежесекундно слежу за подозрительными типами и получаю информацию со всех уголков планеты, но никто не может сказать мне точно, где его видели в последний раз, откуда он отдает свои приказы. Серая земля — мой единственный шанс его найти, Йо.       — Именно поэтому тебе и нельзя туда идти, — о, он снова усмехается, прикрывает глаза, теряя связь с Королем, он вцепляется в плечи Рена. — Как ты этого не поймешь, Рен? Это разве что не горящая мишень, табличка «Загляни сюда» — чтобы заманить тебя в ловушку, вывести из себя и с пущей легкостью убить!       — Ты ошибаешься, если думаешь, что я так просто ему дамся! Я не дам себя убить, Асакура!       — Другие думали так же! — выкрикивает он, и из него сочится боль. Король жадно хватает ртом воздух, задыхается от переизбытка чувств, желания топнуть ногой и заорать: почему, почему Рен его не понимает? Он хочет его защитить! — Другие… мне даже не стоит говорить, сколько их было, ты прекрасно знаешь число, — те, кто нарушают мои приказы, идут мстить в одиночку, думают, что справятся, смерть их не коснется и удача обязательно к ним будет благосклонна, они думают, что им удастся победить, но в итоге проигрывают! Те, кто сам себе роет могилу и тех, кого в могилу тащу своими приказами я в надежде, что удача так же будет на их стороне, и раз за разом ошибаюсь — обычные задания превращаются в ад, души невинных и случайных прохожих растворяются, оставляя детей без отцов и матерей, без братьев и сестер, когда этого можно было избежать, предупреди я заранее, подготовь их лучше!..       — Ты не можешь знать всего, Йо! — настает черед Рена вырвать друга из круговорота уничтожающих мыслей. Он говорит твердо, оставаясь злым и раздраженным, но тем не менее умеющим сочувствовать — качество, доступное в его отношении единицам. В том числе и Йо, разваливающемуся перед ним на части уже не первый год.       — Способности Милли говорят мне об обратном.       — Способности Милли и других прорицателей времени не распространяются на Серую землю, и это еще одна причина, по которой ей нужно заняться тщательнее. Обучиться, проникнуть в тонкости, наконец выиграть хоть какое-то преимущество у сукиного сына и нет, не смотри на меня так, ни одно другое определение ему не подходит, — указывает грозно пальцем, пресекая возражение, и откидывает челку со лба.       Самобичевания Йо, его уверенность в том, что он — причина всех бед, когда есть реальная угроза обществу и миру, их нервным клеткам, делу не помогут; все остальные пути и способы, попытки вырваться вперед в незримой гонке, были испробованы и провалились с треском, и если они не придумают ничего нового, продолжат топтаться на месте, он… сукин сын будет бежать все дальше и дальше, пока в какой-то момент не станет недосягаемым, всесильным.       Рен шумно выдыхает через нос. Кажется, пришло время начать сначала.       — Ты же понимаешь, что нельзя всю жизнь прятать голову в песок? — электричество и напряжение, взвинченное вокруг них, все еще витает в воздухе, однако в голосе Рена больше нет стали и ожесточенности. Скорее — понимание и некоторого рода смирение. Он действительно знает, сколько мертвых душ взял на свою совесть Йо, и ему больно от этой цифры в пять знаков. — Пока мы здесь бегаем по кругу, боимся новых нападений и трясемся над людьми, которые сами создают панику нелепыми слухами, он преспокойно сидит где-то там, очевидно периодически возвращаясь в мир живых или же расхаживая по Королевству — иначе бы его гнилая душонка уже распалась бы, — собирает данные и организовывает все новые и новые набеги, тем самым вгоняя нас в большее уныние.       Король поджимает губы, молчит и все еще слушает — хороший знак.       Треск, вновь упоминание имени.       — …пользуется преимуществом на полную катушку, обучается. Да, кочевники могут долго и упорно заливать нам в уши, что они не вмешиваются в людские распри, но, я более чем уверен, что им также не выгоден разрушенный мир и Серая земля, как и нам. А при учете того, что… — треск, — собирается подчинить себе всех и не оставит камня на камне ради этого, им придется пойти на уступки. Они могут научить тебя определять границы Мира Духов: когда ситуация для шаманов станет опасной и необходимо сделать перерыв — недаром же они четко по графику возвращаются в Королевство и восполняют силы, они ощущают это и могут — если нет, то заставим, — обучить тебя. И тогда ты не только увеличишь шансы на успешность миссии, но и будешь в центре событий, как давно хотел.       Рен касается плеча Йо, вызывая в нем слабый кивок. «Как давно хотел» — перестать быть наблюдателем, взять ситуацию под контроль, не просто смотреть, а начать действовать. Слишком заманчиво, если бы не было так опасно. Если бы речь не шла о Серой земле.       — Я больше не хочу никого терять, Рен, — он не заверяет, не обещает, потому что заведомо солжет. На самом деле, никто из них не уверен, от чего жертв будет больше — от их бездействий или поспешной деятельности, поэтому Тао молчит. Король поднимает на него остывший, потеплевший взгляд, без острой боли, и продолжает тише. — И, тем более, не хочу потерять тебя.       Рен запоздало моргает. Думает секунду, две.       — Ты же в курсе, что до сих пор женат?       — Рен! — однако Король не выкупает шутки, осоловело уставившись и даже не покраснев. Рен смиренно вскидывает руки.       — Ладно, ладно, попытка разрядить обстановку провалилась. Но согласись, последние пару минут мы будто в какой-то мелодраме, — он пальцев обводит пространство вокруг, обозначая ссору, ругань и чистосердечное признание в конце.       Рен от него отходит, а Король впервые за долгое время искренне смеется. Тихо, с нарастающей радостью от облегчения, прорезывающимися меж них нотками смирения и воем отчаяния, но честно, откровенно. Наверное, кто-то другой подумал бы: Король сошел с ума — только что они горячо обсуждали гибель людей, самокопание Короля и попытки спрятаться в прежних, изученных условиях, взбесили Рена напоминанием о его мертвой жене, затронули тему мести, и вот, внезапно, посреди взрывного столкновения характеров, Рен тактично так интересуется, не сменил ли он от горя и четырехмесячного отсутствия Королевы ориентацию! Это было бы дико смешно, если бы не было горько.       Король утирает невидимую слезу, смотрит на Рена — тот тихо улыбается, наверняка подумав о том же; на шее перестал биться пульс, плечи распрямились, расслабившись под пиджаком, — и качает головой.       — Я просто устал от этого дерьма, — тут настает черед Рена удивляться.       — О, Йо Асакура ругается? Видать, дело и вправду плохо, — замечает язвительно, мысленно радуясь, что друг не возвращается к прежнему диалогу. Где-то внутри теплится желание показать другу язык и, наверное, не пригрози ему Рен однажды его отрезать, Король бы показал.       — Дурной пример заразителен, — однако вместо этого решает поддержать легкую игру. — Тебе все равно никто не поверит.       Рен надменно фыркает:       — Да и черт с ними. Я заставил душку-паиньку за двадцать лет выучить слово «дерьмо». Интересно, что с тобой случится еще через четыреста восемьдесят? — он барабанит пальцем по подбородку, размышляя. Король в веселье пожимает плечами.       — Наверное, я действительно стану героем мелодрамы, — и двигает бровями, как бы намекая…       Рен пихает его в плечо, закатывая глаза, как обычно бывало с Хоро-Хоро — не совсем раздраженно, но уже на грани терпения, словно говоря «еще немного, и этот придурок полетит в окно».       — Прибереги гейские штучки для Хоро-Хоро, — и вот, он действительно произносит его имя.       Невзирая на деланную обиду Короля и ответную колкость, Йо рад, что хотя бы часть их команды с Турнира Шаманов до сих пор вместе, когда один из них — пусть он, жаждущий исполнения мечтаний других, — стал Королем. Давным-давно Анна сказала ему, что завести друзей и сохранить с ними связь на протяжении Турнира будет нелегко: выбывшие потеряют часть тем для обсуждения, им станет стыдно, невыносимо из-за проигрыша говорить о продолжающихся боях, а через какое-то время и вовсе поставят другие цели, разбредутся кто куда. Однако здесь он наблюдает, что пусть в разных «социальных статусах» для подчиненных и шаманов всего мира, они остаются с Реном едины в своей цели — которая сменилась с течением времени и устраивает их обоих. Они хотят ее достичь.       Именно поэтому Рен, отсмеявшись в немного скупой манере, серьезно, но уже менее настойчиво возвращается к прошлой теме:       — Так или иначе, этот слон будет стоять в комнате, пока не выбьет окна, — произносит он, убирая руки в карманы. Острая жажда закурить пронзает грудь, ему необходимо выйти на воздух. Улыбка Короля пропадает, словно стерли широким мазком. — Йо, я знаю, что тебе тяжело и не хочу давить, но исследование Серой земли и вправду может быть нашим единственным шансом. Просто подумай об этом, хорошо?       Сначала Король хочет взъерепениться, сказать «Нет», чтобы вся ругань пошла по кругу, однако вспоминает, что отличие Рена ото всех остальных заключается не только нежелании бегать перед ним на цыпочках, лебезить в елейном «Ваше Величество» и менять мнение, подстраивая ответ под Короля, а в том, что он — чертов бронебойный танк, стоящий на своем, и его не сдвинуть, — ни магией, ни бараньим рогом, танк, который действительно может наплевать на приказы и просьбы друга, — он добьется желаемого, отправится в одиночку, и тогда вина на Короле будет сильнее. Однако если он согласится, и кочевники обучат какому-нибудь заковыристому заклинанию, он сможет контролировать Рена на отдалении и остановить в случае непредвиденного, а если понадобится — вывести силком. Ни одна месть не стоит самопожертвования, это решающий фактор в выводе Короля.       — Не обещаю положительный ответ. Но хорошо, я подумаю, — сдается он, кивая, и оборачивается на дверь. Наверняка Анна уже заждалась; все-таки плохой из него получился гид по будущему. — А пока мне нужно отлучиться.       — Увидеться с женой? — предполагает Рен, и Король удивляется его тону. Ироничный, с подоплекой. В фальшивой задумчивости Рен касается подбородка. — Кстати о ней. До меня тут долетел слушок: оказывается, пара слуг столкнулись с удивительным парадоксом — якобы сначала они видели нашу Королеву в одном месте, а потом, спустя пару минут, в совершенно другом и одетую «не как обычно», — рассуждает спокойно, немного витиевато, однако Король уже понимает, к чему тот клонит. — Судя по размерам дворца она не могла так быстро попасть из одной точки в другую, разве что галопом, чего она, как мы знаем, никогда не сделает. А раз не сделает, то возникает логичный вопрос: в Королевстве приступ массовой галлюцинации или Анны — прости, Великий Дух, — и впрямь теперь две? Какого хрена, Йо?       Чуть подумав, добавляет последнее, но не требовательно, зло или в попытке пристыдить. Рену вправду интересно, как долго друг хотел от него это скрывать, и чем оно им грозит в перспективе. Вообще, знает ли Королева? А Милли, заведующая у них проблемами со временем и лучше в них ориентирующаяся?       — Ух ты, слухи действительно распространяются быстро, — искренне удивляется Король.       — У стен есть уши, — замечает Рен и мысленно прикидывает: сколько потребуется времени, чтобы прохожие и местные болтуны разнесли по Королевству, как Олуэ выкатил из королевского кабинета очередное тело. — Ну так?       Король набирает в легкие побольше воздуха, раскрывает рот в белозубой улыбке:       — Я обязательно расскажу тебе обо всем позже, — и ожидаемо не делится сейчас. Рен закатывает глаза в небрежности, подначивая ускорить темп речи. — Да, она из другой вселенной и да, Милли в курсе, но Королева еще нет и я хотел бы их познакомить. Я обещал Анне провести экскурсию и вроде как проболтался о парочке вещей, которые она наверняка захочет предотвратить, но вместо этого целый день только и делаю, что бегаю туда-сюда по королевским делам.       — Ты — Король, Йо, — напоминает ему Рен, незаметно оскорбившись. Это что, получается, его присутствие на утреннем собрании было не обязанностью, а снисходительностью? Какого черта? — И очевидно, что сейчас и последующие четыре сотни лет у тебя будут дела, по которым надо «бегать туда-сюда». Мы все бегаем.       В последнем прорезается обида, Король понимает, что ошибся с формулировкой.       — Рен… — но тот небрежно отмахивается.       — Проваливай, Асакура. Я сказал иди, пока снова не нашел тебе работу! — делает голос театрально-грозным, а Король, осознав ответ целиком и полностью, озаряется детским восторгом.       — Спасибо, Рен! — едва ли не прыгнув тому на шею, Тао вовремя выставляет руку вперед, скривив брезгливую физиономию.       — Будешь должен, — и кричит уже в спину. А после, когда тяжелая дверь хлопает за Королем и он остается один, Рен устало проводит ладонью по лбу, сжимая переносицу, и тихо-тихо, практически под нос бурчит: — Только проблем с параллельными вселенными нам не хватало.       И вновь берется за телефон.       Милли смотрит на Йо:       — Думаю, здесь мы закончили? — диалог Короля и Рена прервался, больше они навряд ли узнают, а значит, можно вернуться и проследовать за Анной и странным огоньком, позвавшим ее в неизвестность.       Йо сосредоточенно молчит: тот факт, что они с Реном остались друзьями, и у них есть силы на шутки в тяжелой ситуации, несомненно радует, однако то, что Рен потерял жену, и он не смог ее воскресить… сколько еще на планете таких людей? Которые верят и ждут, что все закончится хорошо, уповают на всесильность Короля Шаманов — как и он когда-то, — а в итоге?..       — Йо? — Милли дотрагивается до плеча.       — Да, — он кивает, не вздрогнув. Поворачивается с улыбкой, таящей много невысказанного: клубок, бурлящий поток, в центре которого кружится-вертится одна-единственная, самая главная мысль: ему необходимо выяснить имя виновного. И дать бой уже в их мире, чего бы это ему ни стоило. — Идем.       И взмахом тонких кистей Милли возвращает их на развилку.       — Анна… — шепотом на ухо. Некто звал ее, и она не может его проигнорировать.       Оглянувшись на коридор позади, куда отправился Король со стражником, задумавшись на секунду о том, найдет ли он ее и не потеряется ли она в этих хитросплетениях помещений и людей, Анна ныряет прямиком в тайну и ускоряет шаг. Она успеет вернуться раньше, чем Йо освободится, этой мыслью она утешает себя.       — Анна… — спешит за голосом, поворачивает за угол, другой, улавливает приглушенную мелодию из-за приоткрытой двери — вальс, медленный и нежный, — и думает, что каким-то чудом вновь наткнулась на тренировочный зал Бьянки.       Но стоит ей заглянуть внутрь, не услышать знакомых препирательств с Тео, как Анна понимает: нет, танцует определенно не Бьянка.       Неизвестная девушка, облаченная в белое платье смешанного стиля, кружится вокруг своей оси совершенно одна. Она вскидывает руки, удерживая на весу, как если бы и впрямь могла их положить кому-то на плечи, улыбается искренне и печально, смеется и откидывает голову назад, отчего перья, вплетенные в высокую прическу, подпрыгивают вверх. Светло-рыжие волосы выбиваются то тут, то там, складываясь в очаровательный беспорядок, а под определенным углом, стоит ей опустить подбородок, можно увидеть небольшую тиару из переплетенных винных листьев и лозы из белого золота, после чего та пропадает. На девушке полно самых разных украшений: от мелких до массивных браслетов на плечах, запястьях и предплечьях, пояс в виде тоненькой цепочки позвякивает при каждом повороте, на левом ухе красуется сережка с настоящим пером, а карабины на широких, высоких сапогах с тупыми носами создают причудливую какофонию звуков; они не перегружают образ, скорее дополняют простое белое платье на широкой лямке и прямой юбкой чуть ниже колена, создают идеальный баланс с бахромой и этническими узорами и символами, значения которых Анна не знает и не пытается предугадать.       Единственное, что ее отвлекает — это тени, разливающиеся по полу бесконечным потоком, разнообразие фигур в бальных платьях времен, простирающихся от викторианских с их юбками-куполами на припудренных дамах и старомодными костюмами на щеголеватых мужчинах до более современных вариаций, со скромным пошивом и меньшим количеством драгоценностей, но по цвету ярких и кричащих. Под не угасающую музыку по ту и эту стороны мира они кружатся в вальсе, то отстраняясь от партнеров, то вновь соединяясь в единое и страстное, изобилующее недомолвками, интригами и, разумеется, бурлящими чувствами.       Анна их не ощущает — никакой ауры или энергии фуреку, — однако и призраками назвать не может: они все обращаются — с милейшими улыбками, что-то проговаривают, чем-то делятся с незнакомкой, их губы шевелятся, когда они приближаются к ней достаточно близко для комментария, но недостаточно для того, чтобы быть услышанными любопытными. Дамы прикрываются веерами, стараясь скрыть предмет разговора, и только сейчас Анна замечает: незнакомка улыбается им в мире реальном, что-то мурлычет, бормочет себе под нос, понимающе кивая, тогда как в мире зеркальном… ее нет. Пустое место.       Внезапно незнакомка оборачивается.       — Анна! — и представление пропадает, дергают переключатель. — Наконец-то ты пришла!       Незнакомка обворожительно улыбается, отчего висок Анны простреливает боль — смутные образы из воспоминаний Хао и ее собственных, смешанных в неугасающий клубок с торчащими нитками, не приносит ни облегчения, ни озарения, — и стихает, когда ее теплую ладонь берут две — мертвецки холодные. Анна вздрагивает в который раз.       — Что? Н-нет, наверное, вы меня перепутали, — она аккуратно высвобождается из хватки, отчего-то испытывая жгучее желание оправдаться. Анна указывает себе за спину — в коридор, где ее неоднократно путали с Королевой, подходили с важными вопросами, но разбивались в желаниях об Милли или Короля. Королева… — Точно! Знаю, прозвучит странно, да и мы похожи, но я — не Королева. И если у вас есть какие-то вопросы к ней, обратитесь к Королю.       Это звучало официально и больше походит на «Мы вам перезвоним"-посыл, однако лучше так, нежели она будет мямлить и пытаться запомнить, чтобы передать Йо, а в конце выяснится, что Анна все напутала. И обычно (по крайней мере, в трех случаях, в которые ее уже успели втянуть) это срабатывало: от нее отставали, а один даже рискнул посмотреть с пренебрежением, когда понял, что от нее ничего не добьется. Но здесь… девушка не двигается с места, глядит не мигая.       — Ты серьезно думаешь, что я не отличу тебя от Королевы? Как минимум, ты не в белом, а это уже говорит о многом, — но встречный вопрос обескураживает. Незнакомка хмыкает, заставляя задуматься: если Королева всегда ходит в белом, как и Король (что вообще за дреcc-код такой?), то почему к ней подходили все эти люди раньше? Неужели они не знали о предпочтениях в одежде или принимали любую блондинку рядом с Королем (поправка, рядом с ощущением присутствия Короля, если брать в расчет защиту Короля Духов) за Королеву? О, в каком-то роде это даже оскорбительно. — Но я бы все равно вас отличила. Ты из другой вселенной.       Не вопрос. Анна косится на дверь позади себя, возвращается взглядом к незнакомке с некоторой долей скептицизма.       — Ух ты, слухи в Королевстве действительно расходятся быстро, — она надеется, что это прозвучало с меньшим раздражением, чем ей показалось, а даже если так, то незнакомке все равно. Другой мыслью было осознание, почему Бьянка во время травмы не занималась днем — постоянный контроль, нервотрепка, одно неверное движение или слово могли сорвать план, ночь же давала немного больше свободы и творчества, позволяла совершить порыв… и поругаться с отцом, конечно же, тем более, вряд ли ночью его разыскивали так же усердно, как по утрам. — И как много люди знают?       Незнакомка пожимает плечами, отстраняясь.       — Мне нет до них дела — я все равно знаю куда больше, — налет загадочности, ее светло-рыжие волосы покачиваются в такт плавным шагам. Из незнакомки буквально искрит, вырывается неподдельный восторг с предвкушением. — Например, я знаю, что вчера ночью у вас с Хао закончился союз.       Анну парализует. Что?       — Как? — настает ее черед подойти ближе. Пусть настрой незнакомки одновременно пугал и манил, Анна должна была выяснить, откуда у нее эта информация, ведь если она дойдет до Йо… рядом не было духов, Хао — единственный, кто помимо нее и Эны знает о произошедшем, к чему они пришли, тем более из другой вселенной.       Тогда как? Как, черт возьми, как?!       Незнакомка не отвечает.       — И вы вдруг узнали о побочном эффекте в виде обмена воспоминаниями — к слову, удивительно, что я никогда раньше не натыкалась на нечто подобное, — она дует по-детски губы и смотрит в сторону, как если бы перекошенного лица Анны, бледнеющей и жуткой — жутко напуганной, — не существовало вовсе. Откуда… — О, еще вы обсуждали предыдущий Турнир!       Незнакомка вскидывает на нее взгляд — восторженный, он пробирается под кожу, студит в жилах кровь, примешивает к перечислению бывшую Королеву Шаманов, будто невзначай. И если для пораженной Анны все кажется сумбуром, то в Йо, наблюдавшем за этим кокетством и уловившем знакомые черты другого человека, закрадывается подозрение.       «… такая же рыжая и раздражает. Кому еще может прийти в голову подойти к одному из самых опасных людей на планете с благими намерениями и дурацкими вопросами?» — возможно… нет, это абсурд!       …но вдруг?       — Ты хотела с ней познакомиться, а она в свою очередь, только не зазвездись, хотела познакомиться с тобой, — произносит она, и Анна замирает. Сомнения красноречиво проносится в ней, брови сходятся на переносице, а разум прокручивает раз за разом последние слова незнакомки — рыжей, во всем белом, как и все в Королевстве, — теряется в догадках и вызывает чужую улыбку. — Ты думала, что вы похожи, однако в единственной связующей вещи у вас разный исход…       Она вдруг протягивает к ней предплечья, поворачивает картой вен наверх, заставляя охнуть — то, что было раньше незримым, сейчас является в своем уродстве: десятки длинных хаотичных разрезов, от глубоких и болезненных даже на вид до малюсеньких царапин; побледневшие, стершиеся со временем, но по-прежнему говорящие, буквально кричащие. Незнакомка — нет, теперь уже нет, — внимательно изучает реакцию Анны.       — И ты стоишь передо мной, живая, в отличие от меня.       — Эллейн! — выпаливает она прежде, чем мозг успевает сообразить: это невозможно.       — Во плоти! — но Эллейн вскидывает руки, будто в танцевальном шоу, и сбивает с толку хлеще странных вопросов по ночам. Ее улыбка расширяется, словно дернули переключатель, а все печальные мысли и сравнения, все нагнетание обстановки и сгущение интриги, сливаются в унитаз; она становится той необузданной, хаотичной и очаровательной в своем амплуа бестией, которая вполне, по мнению Йо, могла подойти к самому опасному человеку на Земле, рискнув здоровьем и последней целой костью. — Если так можно сказать, конечно.       — Но… но как?! Ты же…       Ее ведь предал совет, она оказалась заперта защитой Короля Духов, без возможности выбраться, встретиться с друзьями и любимым человеком, увидеться с Эной… Эна. Она ей не поверит! Боги, встретились ли они в этой вселенной, а если да, то какова была ее реакция? Наверное, такая же, как у Анны сейчас: сходила с ума и выглядела безумно, потому что Эллейн не находит ничего смешнее, чем просто таращиться и забавляться от того, как одна эмоция сменяет другую на лице Анны, словно на чертовом билборде в центре Токио.       — Ты же…       — Умерла? — «была предана, покончила с собой на руках у своего хранителя?» мелькает в ее глазах меж забавных веселинок, но не произносится вслух.       — Эна поглотила твою душу! — находится Анна. Но Эллейн беззлобно хмыкает.       — Милая, поглотить душу Королевы Шаманов — не так уж просто, и при всем желании она оттяпала бы лишь десятую ее часть. Так, о чем это я? А, «умерла», — Эллейн реагирует так просто, что ответ вырывает способность говорить, а после и вовсе отмахивается. — Тоже мне, большое дело в мире магии и людей, видящих духов. А, или тебе интересно, как я оказалась здесь?       Ей не важна реакция Анны, не важен ответ, Эллейн в напускной задумчивости чешет подбородок и вроде как нормально себя чувствует, говоря сама с собой.       «Что-то такое есть и у Милли», — думает Йо.       — Хотя это тоже не особо большое и интересное дело. Хао же сказал, и я подтвержу: Король Шаманов со всей его властью и безграничной силой может призвать абсолютно любого духа, хочет он того или нет. А так как я вроде имею права на Королевство, обнаружив его, Йо захотел со мной познакомиться и вот, я здесь.       Под конец она упирает кулаки в бока, максимально довольная своим рассказом, ни черта не объясняющим и не отвечающим на плодящиеся в геометрической прогрессии вопросы Анны. Но не проходит и секунды, как быстрая речь без проглоченных окончаний возобновляется, забивая чужой разум новой информацией. Анна за ней не поспевает.       — Разумеется, следом за историей Королевства у нас пошло-поехало, он во все уши слушал о предыдущем Турнире, моих приключениях и меньше чем через неделю предложил стать его советником — подсказывать о том, как править, распоряжаться королевской силой, на что стоит обратить внимание, в общем советую все, кроме… ну, знаешь, кх-кх, — она проводит пальцем по венам, словно скрипач смычком по скрипке, и при этом делает такое непринужденное, насмешливое лицо, что удивленное и шокированное Анны вытягивается в ужасе. Она только что пошутила о своей смерти?       — Ты покончила с собой! — возмущается Анна.       — И что? — однако Эллейн не видит ничего плохого. Несмотря на очевидное предательство, чрезмерную веру в людей и проигрыш во всеобщем миролюбии, Эллейн продолжает оставаться беспечной, будто… оно ничего не значит: ни попытка вернуть ее друзей и погибших родителей, ни желание стать лучшей Королевой, в итоге не оправдав чужих надежд, ни-че-го. Девятнадцатилетняя Эллейн, два года пробывшая в качестве Королевы Шаманов, сейчас ведет себя не лучше трехлетнего ребенка, от которого у Анны скоро дернется глаз. Чему вообще она могла научить Йо?       «Кроме кх-кх», — у Анны встает ком поперек горла, язык неприятно ворочается, а под веками расцветает дождливая ночь и ее руки, располосованные каким-то огрызком лезвия или острой веткой, залитые кровью. Анне казалось, что они с Эллейн действительно похожи, Эна так говорила! Однако сейчас понимает: Хао был прав — она ошибалась. И даже вспомнив о неудачной попытке, самом отвратном и мрачном эпизоде в своей жизни, она никогда не будет отзываться о ней так, как Эллейн.       — Э-это все равно не объясняет, как ты узнала про… что бы мы там ни обсуждали с Хао, — она запинается, не зная, насколько быстро дойдет до Короля слушок об их союзе, Анна крутит запястьем, и в том выражаются, кричат ее напряжение и страх.       Об этом никто не знал — лишь трое человек, не считая догадок Рурка и Мэй, которой легче отрубить себе голову, нежели позволить такому позору опуститься на нее тенью, в их вселенной. Что уж говорить про параллельную? А здесь вряд ли Королева отважилась на подобное, у нее определенно хватило бы мозгов не ввязываться в авантюру, будучи одиннадцатилетней тупицей с кучей амбиций в попытке обмануть человека, проживающего не первую жизнь.       Если у Эллейн есть информатор…       — Ты боишься. Что я расскажу ему, — «ему» не требуется в уточнении, достаточно понизить голос и чуть прищуриться, чтобы вдребезги разбить чужой самоконтроль. Анна застывает, впадает в оцепенелый ступор, дыхание неожиданно кончается, края рта подскакивают вверх.       — Я? Пф, нет, мне нечего бояться, — небрежная попытка убедить в обратном, вместо фырканья из Анны вырывается что-то невнятное — тусклое и сжеванное. А в воображении по секундам разворачивается картина: тонкая шея Эллейн в ее цепких руках, ногти царапают кожу, вырывают своим натисков кровь, застывшую посмертно, и давят, жмут, сжимают, пока Эллейн не потеряет сознание, не задохнется. В разуме не возникает мыслей: возможно ли убить уже умершего человека? фактическую богиню, бывшую Королеву Шаманов? Есть лишь порыв, сдерживаемый на грани; Анну слишком долго и много шантажировали, чтобы хоть раз не попытаться.       — Ты не убьешь меня, — не испытывая ни малейшего страха, Эллейн цокает языком и в доказательство, по мнению Анны, совершает ошибку — встает к ней спиной. Поправляет высокую прическу, заостряя внимание на бледной шее, выглядывающей из-под светло-рыжих волос, проводит по ней подушечками пальцев. Эллейн испытывает ее терпение на прочность…       И улыбается через плечо.       — Но ты права: тебе нечего бояться. Я не скажу ни Йо, ни кому бы то ни было еще о том, что видела и знаю, моей целью не является разозлить, насмехнуться или пристыдить тебя — ты и без меня с этим прекрасно справляешься, — бьет в цель, не моргнув. Терпения все меньше. Эллейн поднимает руку, глядя на уродливые хаотичные разрезы: единственное, в чем они похожи и так различны. — Тебе стыдно за свою неосторожность, болезненную амбициозность, высокие стандарты, которые ты установила и не потянула бы в детстве, как бы ни старалась, за свою слабость. «Суицид — это не выход», считаешь сейчас ты, «удел эгоистичных и жалких», тебе стыдно за то, что когда-то, пусть по глупости, ты была в их числе и всеми силами пытаешься это с себя смыть. Тебе страшно, если вдруг — а главное, кто — узнает об этом, и твой образ всесильной и потрясающей старшей сестры и хорошей матери полетит к чертям…       Эллейн резко разворачивается, глаза в глаза:       — Однако зря, — и вынуждает Анну в непонимании моргнуть. Что?       Именно в тот момент, когда она уже готова была затеять драку, наплевав на то, что подумают о ней Король с Королевой и каково ей потом будет смотреться в зеркало, когда кулаки сжались, а ногти впились в ладони до боли, но недостаточной для отрезвления, — ровно в этот миг Эллейн, бесстрашная, глупая, вроде бы умная и до чертиков похожая на Милли, сделала ход конем. Переобулась в воздухе? Язык не поворачивается, отяжелел во рту.       — Анна, все совершают ошибки, и постоянно сравнивая себя с Королевой, думая, что она гораздо умнее, лучше, что она никогда не попадалась в ловушки и никто не пытался успешно ее обмануть делает только хуже. Ведь она тоже ошибалась — иногда сильнее тебя, иногда слабее. Ошибались все вы — Анны из множества вселенных, за которыми я наблюдала: порой с предвкушением, а порой со страхом и даже ужасом. Радовало лишь то, что большинство из вас, ошибаясь и падая, снова поднимались — и намного выше, чем были изначально.       Анна теряется в недоумении. «Множества вселенных», «большинство из вас», «Анны» — звучит максимально абсурдно, и тем не менее первоначальная злость стихает, уступая место любопытству и возможности наконец узнать ответ на не произнесенный вопрос: откуда Эллейн о ней все известно.       Эллейн устремляет взор в потолок, но видит намного больше, чем резная лепнина и даже столп энергии Короля Духов — она видит множество, сотни, тысячи других миров одновременно.       — Хао тебе не рассказал, да ему и неоткуда было узнать, но после смерти Король или Королева Шаманов попадают в место, у которого нет ни точного названия — каждый называет его по-своему, у меня, например, он «Лимб», — ни местоположения, оно просто… есть, и в нем есть мы — победители предыдущих Турниров с силами, приравненными к богу, но уступающие одному — самому первому и могущественному из нас.       Ван. Никто не знает — да и он сам вряд ли уже вспомнит точную дату, так давно это было, — когда в его вселенной произошел глобальный катаклизм. Ван находился неподалеку и чудом уцелел, а в качестве последствия — разрушительного и благодатного — обнаружил у себя паранормальные способности, возможность видеть иной мир среди своего привычного, родного — полный призраков умерших людей и животных, потусторонних сил и энергии, невероятного количества энергии, бурлящей как вокруг, так и внутри него самого. Преодолев страх и, как он сам это называл, «пройдя всевозможные метаморфозы и изменения характера от несносного мальчугана с ветром в голове до мудрого старца в юном теле», Ван решил, что силы были дарованы ему не просто так, а с определенной целью, и как они появились, так могут и исчезнуть — если не из целого мира, то точечного из него, поэтому необходимо создать ритуал, возможность передать их, а также способ определить того самого, кто не побоится, не умрет, не сойдет с ума от безграничной власти и сохранит мир на планете, привнеся в него что-то свое и продолжая развивать.       Так появился Турнир.       Еще не шаманов — нет, тогда и определения им не существовало. Ван разыскивал по континентам претендентов с мощной аурой — «энергией, исходящей от их тела, силой воли, как я думал тогда», — чтобы устроить ряд испытаний, а после — наградить победителя. Никаких ограничений, разделения на классы, цвет кожи или материальное благополучие, Ван делился с завороженной Эллейн, что ему предлагали деньги за возможность поучаствовать, подарки; люди, имевшие все, не могли допустить, чтобы в мире осталось хоть что-то, недоступное им — то, что никогда им не достанется просто потому, что так решил он.       В итоге победитель был определен — смышленый, резвый, необычайно пластичный, он запомнился Вану по умению подстраиваться к любым условиям и противникам, а также нанесением минимальных увечий другим. Он не хвалился победой, не испытывал наслаждение, причиняя боль, нежели Ван видел в остальных, и первым желанием после благословенного рукопожатия было установление мира в его родной стране, в то время подвергающейся насилию в кровопролитной войне. Идеальный кандидат — именно поэтому Ван не жалел, что победил он и теперь ему самому надлежит уйти.       Но он не ушел. По крайней мере, в полном понимании — Ван лишился физического тела, стоило победителю с непроизносимым именем вступить в свои права и получить божественную силу, однако его существование не закончилось, и в том он так же увидел свою миссию, дальнейшую цель.       Вану открылись иные миры, параллельные вселенные, какие создавались одна за другой, стоило на развилке принять решение, отличное от первоначального. И смотря на то, как эти миры продолжают жить и полниться энергией, видя, как они загибаются, и люди могут себя просто изничтожить по незнанию, без катаклизма, подарившего ему силы, Ван решил стать этим катаклизмом — вызвать его, наградить кого-то смелого и необузданного, с отважным сердцем или — для баланса — человека, полного грязи, посмотреть что будет и узреть дальнейшую судьбу планеты. Ван создавал развилки, множество параллельных вселенных и путей, привнося в мир, лишенный подконтрольной магии, возможность ею управлять; и каждый раз, когда человек становился его подобием, где-то рядом автоматически, от него не завися, создавалась точно такая же — но уже без этого человека. И Ван отправлялся туда раз за разом, пока магия не окажется во всех мирах.       Вот уж кому точно есть, чем заняться по вечерам и на выходных, иронично думала Эллейн и продолжает думать до сих пор, когда не находит Вана в Лимбе.       — А что насчет закона причастности? — спрашивает Анна, до этого слушавшая не перебивая. Эллейн поворачивается к ней, приподняв брови. — Или как там его. «Человек может переместиться лишь в ту вселенную, где он либо был, либо есть, либо будет».       Правило, которым оперировал Хана и которое не могла проигнорировать она в принятии своего материнства и отцовства Йо.       — Наверняка существуют миры, где Ван не был первым шаманом или же в принципе в ней не рождался? — отчего-то мысль, что где-то существует человек — или божество, если быть точнее, — способное перемещаться по вселенным, невзирая на эфемерные правила, пробегает меж лопаток неприятным холодком.       — Я не знаю. Никто не видел таких миров, из чего вытекает два варианта: невозможность их существования в принципе, что искажает реальность и понимание самих параллельных и альтернативных вселенных, либо же Ван, поняв, что не может пробиться к ним, уничтожает их, — она пожимает плечами, словно это пустяк, в Анне же нарастает напряжение.       Многие пытались их найти — места, где не было бы Вана, хотя бы одним глазком увидеть, если не получить к ним доступ, ведь без Вана у них так же не будет сил, но безуспешно. Эллейн слышала истории — расследования, проводившиеся заинтересованными прошлыми королями, слышала о заговорах против Вана и о подобии попытки (даже не о ней самой) его свергнуть или получить тот же уровень силы и «править на равных». Однако все передавалось из уст в уста едва ли не слухами, шепотом — чтобы Ван, не дай великий бог, их не услышал, — а все прямые и косвенные участники событий были уничтожены, стерты из памяти своих вселенных — лишь в умах предыдущих правителей остались их имена, но и те, как внешность, недолговечны.       На самом деле, для Вана тогда еще не существовало понятия «параллельные вселенные» — перед ним предстал ряд миров, в которых история начиналась одинаково, пусть с мелкими отличиями, и привлекли внимание лишь тогда, когда внезапно в его родном мире и времени победителем стал иной человек. Ошибки быть не могло: фаворит Вана вылетел еще на первом испытании, не дотянув проворством до нужного уровня. Все было по-честному, поэтому Ван не видел причин, хоть и недоумевал, откладывать награду. Победителем стал Тувейн — один из старейших королей на памяти Эллейн, к мнению которого она прислушивалась и просто любила проводить с ним время.       Он так же подтвердил слова Вана и добавил деталей: интересное началось, когда победители — Тувейн и тот, чье имя он позабыл, — умерли от старости, еще не имея способности магией продлевать жизнь, предстали перед Ваном без физической оболочки в Лимбе. Такие разные и при этом оба — в его присутствии, рядом, — они вызвали у Вана столько вопросов, отчего дальнейшее наблюдение за вселенными, к которым у Тувейна был доступ, стало куда тщательнее; появился второй мир, где победил Тувейн.       А затем его убили — предали, зарезали в ночи, Тувейн не успел и крикнуть. Но самое любопытное для Вана, никак не вмешавшегося в свой случайный эксперимент: второй Тувейн не появился рядом — вместо этого первый и единственный, не знавший о происходящем в другом мире, Тувейн получил воспоминания Тувейна второго, а также возможность наблюдать за вселенной, к которой ранее не имел ни малейшего отношения.       Повторение эксперимента не заставило себя ждать, и уже через двадцать лет — ничтожно мало в сравнении с вечностью, — количество феноменальных случаев выросло до шести и вывело закономерность: победитель испытания Вана в любой из вселенных, после смерти лишаясь телесной оболочки, сливается с силуэтом — усредненным обликом, вмещающим в себя все воспоминания и полученные способности, а различия (наподобие шрамов, полученные в битве, седины в волосах) проступают сильнее и четче оттого, насколько часто они появлялись в каждой из вселенных.       Эллейн возвращается к своим шрамам от порезов — причина ее самоубийства всегда едина, потому что остальные с повышенной регенерацией попросту не давали такого толчка, — позволяя Анне обработать полученную информацию. Если Эллейн в обеих вселенных стала Королевой Шаманов и избрала путь призрака, не лишившись божественных сил, то ее воспоминания…       — Есть и тут, и там, — она улыбается, предугадывая наперед. — Мы существуем вне времени и пространства, наблюдаем за любимыми откуда-то сверху, и при этом, исходя из очередного эксперимента Вана, можем разделяться — отзываться на призывы Королей Шаманов из разных вселенных. По сути, сейчас ты смотришь не на меня-меня, а на часть, которая когда-то существовала в этом мире, настоящая я — скопление эмоций, воспоминаний и чувств все еще сидит в Лимбе, тогда как Эллейн из вашей вселенной сейчас, — она морщит лоб, задумавшись, словно огромный компьютер, обращающийся к базе данных, — разговаривает кое с кем, чье имя я не смогу тебе назвать.       Но Анне и не требуется — услышанного вполне достаточно, чтобы взорвать мозг. Выходит, как бы она ни угрожала и ни пыталась выкрутиться, Эллейн все равно будет знать о творимых ею сумасбродствах? Это плохо. Чертовски плохо.       — Возвращаясь к нашей теме: ты сравниваешь себя с Королевой из этой вселенной, но почему бы не сравнить и с другими, более темными версиями тебя? — и пока ее не встречают вопросом, Эллейн соединяет ладони: — Вспомним, что самое страшное ты сделала?       «Убила человека», — тут же проносится в голове Анны. Насмешка Вайолет в ее памяти — ночной кошмар, что проследует до сих пор.       — Попытка суицида, неоднократные прыжки на амбразуру в ходе заданий «Ревила», неоправданный риск, — но Эллейн намеренно или случайно не упоминает Вайолет, загибая пальцы. — Порча дорогого оборудования в порыве гнева, о, и помнишь ту фреску за… сколько? Четырнадцать миллионов йен? Ты ее просто уничтожила!       — Да почем мне было знать, что она там висит? — Анна тут же принимает оборонительную позу, закрывается скрестив руки на груди, и кажется, не замечает появившегося воодушевления Эллейн. Она повышает голос, словно вновь оказалась в кабинете Мэй, и внутренне усмехается: то, как она заставила хладнокровную и вечно спокойную бабушку удивленно вскинуть брови, а после — шокировано на нее посмотреть… м-м-м, потрясающе. — У меня был запрет на магию и два кретина, решивших помериться силой в не особо удачный момент — что, по-твоему, я должна была сделать?!       — Выстрелить в потолок? — предполагает Эллейн, Анна фыркает.       — Зато они наконец меня услышали.       — Это было шикарно, вообще-то, — признается Эллейн. — А лицо Мэй после того, как она увидела расходы на операцию…       Анна плотоядно осклабляется, Эллейн знала, куда нажать.       — С удовольствием бы выстрелила еще раз.       — Ты же в курсе, что большую часть она спихнула на клиента? Подогнала под один из пунктов в договоре об издержках — даже жалко как-то, — вздыхает Эллейн, Анна же отмахивается.       — Плевать, я в этом больше не участвую.       Атмосфера расслабляется, снижается градус напряжения, и Анне легчает — теперь она понимает, почему Хао при всей его жестокости не оторвал Эллейн голову с ее неуместными и неуемными вопросами: она к себе располагала — несуразно, порой до ужасного прямолинейно, но было в ней что-то такое… а может, она просто пользовалась силами Королевы Шаманов и внушала спокойствие собеседникам. Но одно Анна уяснила точно: с ней чувствовалась определенного рода легкость, взаимопонимание.       — Так вот, фреска за четырнадцать миллионов, подделка документов, ложь… — или она ошиблась. Эллейн возобновляет с двойным усердием и всякий раз, когда кажется, что сейчас Эллейн стопроцентно скажет про то-самое, она вдруг перескакивает на другое, будто издеваясь. В конце концов, нервы Анны не выдерживают, заставляя наскоком перебить.       — Почему ты не скажешь о главном? — Эллейн останавливается, глядя на нее в недоумении. Боги, неужели ей придется самой?.. — О Вайолет! — и добавляет чуть тише, заведомо оглянувшись. — Я убила ее!       — О, верно. Я успела забыть, — Анна давится возмущением, безумно на нее уставившись. Эллейн же задумчиво стучит по нижней губе пальцем. — Так ты считаешь это самым страшным?       — А ты — нет? — зыбкая грань доверия и понимания стирается. — Быть может, у вас, королей, так принято — не считать и не считаться с людскими жизнями, что бы те ни натворили, однако я не вижу причин, по которым могла бы радостно бегать и прыгать, сообщать абсолютно каждому о том, что совершила!       — Под «абсолютно каждым» ты подразумеваешь только Йо? — выстрел, без прикрас, в самую суть. Анна вздрагивает от неожиданности и отводит взгляд, желание накинуться на Эллейн и придушить, повторно возникшее дрожью, ослабло, умерло в сжатых кулаках. — Ты не сказала ему и вряд ли скажешь, даже если представится возможность. Думаешь, он возненавидит тебя?       — Он не сторонник убийств и насилия. Для него это даже высшей мерой назвать нельзя, я уже не говорю про способ решения проблемы. Тем более — от той, кто в свое время дала клятву защищать людей, искать любую возможность, чтобы их спасти.       — Но ведь порой убийство это тоже способ кого-то спасти? — задумчиво произносит Эллейн и тут же выставляет в примирении руки. — Не пойми превратно, но разве ты не искала обходные пути? Не пыталась найти компромисс, пойти на уступки, разве ты не старалась, изводила себя вопросами морали, а после, поняв и смирившись, что все было напрасно, не приняла решение, поддержанное многими — в том числе и мной, пусть ты не знала, — прекратить ее страдания именно так? Я ни в коем случае сейчас не оправдываю твоего решения: убийство человека это все равно грех, и никто не дает нам права вершить чужие судьбы, — однако и я, и Йо понимаем разницу между убийством, совершенным из жажды убивать, и необходимости. В случае с Вайолет была именно необходимость, ведь… откровенно говоря, она была безумна. Она вредила людям, потому что могла и чувствовала себя безнаказанной — кто знает, сколько еще людей она убила бы, если бы не ты?       Эллейн совершает необдуманное и немного безрассудное действие: опускает холодную ладонь на разгоряченное плечо Анны, но не встречает сопротивления. Анна задумывается над ее словами, неоднократно в своем мире перекрутив их на всякий лад и один черт не найдя иного выхода. Эллейн смотрит на нее со снисходительным сожалением, слабая улыбка приподнимает края рта.       — Он не изменит своего мнения о тебе, если узнает. Ни в одной из вселенных, — произносит Эллейн, заставляя Анну дрогнуть.       То же самое ей сказал и Рурк. Будучи бывшим военным, он не понаслышке знает, каково это — кого-то убить, и не одного, а двадцать пять — по одному на год прожитой жизни. И при этом они тоже не были святыми: готовили теракты в горячих точках, бегали наперевес с боевым зарядом до школ и бомбоубежищ, подрывая не только себя, но и с десяток невинных, взятых в заложники, среди которых были и дети. Решение Рурка, нажатие спускового крючка и маленькие ручки, ищущие в нем, набитом оружием, спасения и шанса на жизнь; это изменило его, заставило пересмотреть взгляды на многие вещи, и сделало самым близким человеком Анне в тот миг, когда без слов, лишь увидев ее, он все понял.       Разговор с ним очень помог. Впрочем, как и с Эллейн, она не может отрицать.       — Ты что-то там говорила о темных версиях меня? — будто невзначай, Анна меняет тему, Эллейн же не настаивает. — Просветишь?       — О, да. Изначально я хотела замотивировать тебя не оглядываться на свои безрассудные поступки путем сравнения с тобой же, а не только с пафосной и недостижимой Королевой, но, как обычно, все пошло не по плану, — она вдруг взмахивает руками в привычно странное манере, напоминая Милли, а под конец и вовсе фыркает так, как фыркнула бы она. — Другие версии тебя существуют, и порой я наблюдаю за ними с мыслью: «Ну, хуже уже быть не может», а потом… — ее взгляд меняется, — это «хуже» случается.       — Например? — отчего-то в Анне поселяется ощущение, что ей не следует знать ответ.       — Ты убиваешь, — безапелляционно. Анна подается назад.       — Эллейн… — они же поговорили!       — По приказу Хао, — и тут же застывает. Что? Эллейн складывает руки за спиной, покачиваясь на пятках. — В нескольких мирах после смерти Нины, ты тронулась умом, и вместо гнева или более сложного принятия начала испытывать к нему… симпатию? Привязанность? Нет, все не то, — она качает головой, перебирая слова и с ужасом вспоминая тот взгляд, полный холодного восторга, от которого даже у нее, умершей и находящейся за много миль и несколько защитных барьеров, пошли мурашки. — Ты нашла в ее кончине необходимость, способ узнать настоящую себя, ведь «только через страдания и моральную смерть шаман повышает навыки», начала оправдывать убийство Хао, а когда случайно столкнулась с ним вновь… перешла на его сторону, потянувшись за властью.       — Это какой-то бред, я бы никогда!.. — в сердцах выпаливает Анна, не веря своим ушам. Однако, если существует вселенная, где она с детства жила с Йо и стала Королевой, не заключив союза с Хао, то почему не может быть и той, где она сошла с ума и впала в другую крайность? Держи друзей близко, а врагов еще ближе — хотя кто в понимании той Анны был врагом, можно поспорить. В любом случае, Эллейн нет смысла врать.       — Милли с Йо пытались тебя остановить, но безуспешно. А когда Хао увидел брата и настал твой черед доказать ему верность, то не нашел ничего лучше, чем объединить оба своих пожелания, — нет-нет-нет, она ведь не могла? — Ты убила Йо и принесла его тело Хао, а в качестве награды получила удар в спину и мгновенную смерть. Ты не была так уж нужна Хао, твое присутствие рядом угнетало и раздражало…       «Хоть что-то не меняется», — думает мрачно Анна, смотря на свои руки. Представляя на них кровь невинного… Йо.       — Поэтому когда ты «выполнила мало-мальски полезное дело», он не раздумывая от тебя избавился. Милли пыталась ему что-либо противопоставить, прыгнуть в прошлое, открыв в себе эту способность, и все изменить, но не успела и попала в плен. Устранив тебя, получив душу брата и вернув себе истинную силу, он посадил ее в клетку, наделив ролью персональной машины времени, отчего его коронация стала вопросом решенным, — заканчивает Эллейн, до сих пор с содроганием вспоминая, каким мир стал — «остался», если можно так выразиться, под предводительством озлобленного, безжалостного и действительного жестокого Хао Асакуры. Никакая Асаноха, никакой Сэцубей не смогли бы вернуть его на путь истинный; этой вселенной суждено было умереть в муках. — Вот там ему точно было не до любви и не до Милли…       Специально или случайно, Анна пропускает последнее мимо ушей — сосредоточившись на рассказе, перебрав пару фактов, до нее неожиданно доходит: если есть вселенные, где она не соглашалась на союз с Хао, с детства жила с Йо или даже убила его по велению Хао, значит…       — Есть вселенные, где Хао побеждает?       Не хотелось бы ей родиться или случайно оказаться в подобной. Эллейн кивает.       — Конечно. Но в целом они однообразны: Хао становится Королем, сжигает человечество, исполнив мечту, и живет себе в одиночестве — сплошная скука, — внутренний ребенок Эллейн явно не удовлетворен.       Разумеется, титулом он не ограничивается. Эллейн не сообщает Анне, что Хао среди них, королей, практически единственный в своем роде — и если остальные, вне зависимости от вселенных, имеют более-менее единый образ со схожим характером, внешностью и манерой речи, то Хао с его тремя жизнями и тысячью возможностей стать Королем представляет собой удивительный, интересный и просто потрясающий экземпляр.       Да, его вселенные почти не отличаются друг от друга — в погоне за мечтой осиротевшего ребенка (а во всех его мирах, где он становится Королем, именно смерть Асанохи является толчком к участию в Турнире) он сжигает миры дотла и, оставшись один на один с самим собой и боязливыми трусами-приспешниками (если им выпадет счастье не взбесить его и умереть), именно тогда и начинаются метаморфозы: по большей части Хао остается прежним, но бывают случаи, стечение обстоятельств — появление в его жизни Эны, Аканэ, самой Эллейн или Сэцубея, всевозможных Милли или той же Анны, Йо, еще множества маленьких, но основополагающих причин, — и его мнение о людях из прошлого, взгляды на вещи и поступки других меняются. Пребывая в меланхолии, наблюдая за тем, как мир перед ним горит и сгорает, оставшись буквально не у дел с алым земным шариком, Королю ничего не остается, кроме предаваться воспоминаниям о прошлом, и они делают свое дело.       Зачастую Хао не возвращается в Лимб — избирает просто (и немного драматично, если кто ее спросит) исчезнуть. Однако, когда чудо случается, и очередная реинкарнация объединяется с ним, Эллейн первой подлетает с расспросами и тем, как эта — другая, отличная от уже слившегося образа, — ощущается.       «Как очередной голос в голове, который «точно знает как лучше», — хмыкнул он однажды, откинувшись на созданном из магии кресле и подперев запястьем подбородок. Сегодня — скорее, просто «сейчас», в их встречу, (ведь в Лимбе не существует понятия времени), — он выбрал внешность своей третьей реинкарнации, более привычной для Эллейн, ведь за ней наблюдать куда интереснее.       Многообразие опыта, столкновение конфликтующих черт характера и даже мировоззрений вызывают постоянные мигрень и недовольство, другие короли смотрят на него с непониманием и затаившимся презрением, тогда как Хао — Асаха Додзи, Хао первый, Патч и Хао Асакура, — предпочитает их игнорировать. Некоторые из вселенных и опыт предыдущих королей, разозливших Вана, научили и приучили доказывать свою правоту не в жарких спорах, а на деле — в соревновательной стезе.       О которой Эллейн расскажет самой себе и тебе тоже немного позже.       — Куда интереснее наблюдать за ним, когда ему не удается добиться желаемого — Королем становится кто-то другой или Турнир вообще прерывается. Тогда его фокус смещается, приоритеты начинают меняться, и он открывает себя с новой стороны — в одиночку или с кем-то, кто его понимает, той же Милли, а иногда самим Йо, — и по факту мы получаем гораздо более интересного, цельного и живого персонажа.       — «Персонажа»? — Анна вскидывает брови. — Брось, ты же не сериалы смотришь.       — По сути, наблюдение за вами — это все равно что смотреть сериал, — Эллейн пожимает плечами, и в ее улыбке, том, как она это преподносит, Йо находит нечто знакомое. Расплывчатый образ, но стоит попытаться его схватить, он тут же пропадает.       Кое-кто в их мире тоже очень любит смотреть сериалы.       — И довольно любопытно видеть, как вы развиваетесь в альтернативных версиях подобного «ток-шоу», меняетесь, взаимодействуя с другими людьми или в своем квадрате, но больше всего — как при этом вы — ты, Йо, Хао, Милли, — остаетесь похожи в одной-единственной черте, — замолкает, улавливая в Анне явное непонимание: они ведь такие разные — характер, внешность (не считая Йо и Хао в этой реинкарнации), как они могут быть похожи? — Одиночество. Вы одиноки, Анна, все четверо: после смерти Нины ты так ни с кем и не смогла толком подружиться, Йо избегали сверстники из-за умения видеть духов вплоть до подросткового возраста, Милли как самая младшая сестра постоянно оставалась с бабушкой, пока остальные были заняты друг другом, поделившись на группы, и, в конце-концов Хао, потерявший мать и впредь неспособный доверять своим же людям и тем, кто мог претендовать на право стать его другом. В большинстве вселенных, за которыми мне интересно наблюдать, основную причину составляете вы: как вы боретесь или принимаете это чувство, сталкиваясь между собой или обособляясь после череды событий. Иногда вы остаетесь преданными себе, а иногда, уловив то же самое в другом, как Хао с Милли в вашем мире, сближаетесь, обретая связь.       — Так Хао ее не обманывает? Не пользуется ее добротой? — не до конца разобравшись с чужими воспоминаниями, Анна надеется, что Эллейн даст ответ, и она вздохнет спокойно. Пусть их отношения не вызывают доверия, однако знание, что с Милли все было, есть и будет в порядке, для нее предельно важно.       — В вашем мире Хао намного человечнее, — но из вредности характера или по каким-то иным причинам Эллейн не говорит прямо, игнорируя сгоряча схваченную Анной ее ладонь. Анна поджимает губы: это не то, чего она ждала, и тем не менее взгляд Эллейн проникает намного глубже, дальше, чем Анна пытается скрыть. — Он не столько злое зло во плоти, сколько запутавшийся человек со сбитым ориентиром и сомнительными способами достижения цели. Но ты, наверное, и сама это поняла. Ведь именно поэтому и хотела со мной познакомиться, — Анна вскидывает на нее взор. Как?! — Потому что я — единственная, кто пятьсот лет назад не нашла в Хао врага и хотела с ним познакомиться поближе, и могу понять тебя. Когда всплыли на поверхность его прошлое и истинные причины некоторых поступков, ты испытала к нему сочувствие, и теперь тебе за это стыдно.       Анна помнит свои слезы и ужас, охвативший плечи оцепенением, когда Асаноху — милую и добрую, безгрешную женщину, — заживо сожгли на глазах у маленького Асахи, свою радость, когда Сэцубей не отказался от сироты, помог ему раскрыться, и то, как истерично забилась ее душа, когда из ревности Кифу отравил старика. Той ночью у Анны не было времени задуматься, однако сегодня эта мысль настигла ее и потрясла: если бы на месте Хао оказалась она, смогла бы Анна остаться собой-прежней, относительно доброй и стремящейся помочь другим, или, подобно ему, сбилась бы с пути, поставив цель — добиться титула Королевы Шаманов, своеобразного мира на земле — во что бы то ни стало?       Ответ неоднозначный.       — Как бы Хао ни бесился, испытывать сострадание к нему — нормально. В конце концов, Милли не так наивна и глупа, как принято считать, и даже сам Хао это отмечает.       — Мы думали, что он ее приворожил или запудрил мозги, — вырывается из Анны быстрее, чем успевает тщательно обдумать. Ей до сих пор стыдно, что в пылу ругани она назвала Милли дурой. Эллейн, разумеется, наверняка известно и об этом. — Мало ли, на что он способен.       — Позднее тебе выпадет шанс узнать. Ничего страшного не волнуйся, — добавляет тут же, заметив чужое напряжение. Анна смотрит с недоверием: Хао и ничего страшного? — Конечно, паинькой он не будет, но и головной болью твоей не станет. К сожалению, подробнее рассказать не могу.       Анне хочет спросить, по каким правилам Эллейн может или не может говорить о будущем (в частности — как много она делится с Йо?), кто это контролирует и чем обернется в случае провала — сам Ван или же предыдущие короли в жажде наживы, желая увидеть, как уничтожают им подобную, следят и сдают виновного? И если лишь одна часть Эллейн из десятков и сотен других совершила ошибку, то карают только ее или всю Эллейн целиком? Как это выглядит и ощущается? Уж слишком тяжело для неокрепшего ума, впервые серьезно столкнувшимся с параллельными вселенными.       — Единственный совет, который я могу дать: если тебе кажется, что ты крупно ошибаешься, «Королева никогда бы так не поступила» и вообще «Страх, кошмар!», то вспоминай не эту вселенную, а более худшую…       — Это какую? — голос Короля в дверях застает Анну врасплох, Эллейн не ведет и бровью.       — Ту, где нет тебя, дорогуша, — сладко пропевает она и подмигивает Анне.       — Прости, я немного задержался, — Король виновато улыбается, заправляя руки в карманы джинсов и совершенно не реагируя на «дорогушу». — Вы уже познакомились? Эллейн — один из моих советников, и сильно помогла мне разобраться с тонкостями короны в прошлом.       Эллейн активно кивает.       — Я клевая, да, — хихикает в стиле «Не похвалишь себя сам — не похвалит никто», ловит взгляд Короля на Анну, Анны на Короля, успев сложить два и два, и всплескивает руками. — В общем, голубки, идите гуляйте. Мертвая жизнь не означает безделье, у меня дел невпроворот, поэтому кыш…       Она прогоняет их, словно дворовых кошек, и Анна бы обязательно оскорбилась, если бы мысли не заняло сравнение — «голубки».       — М-мы не!.. — щеки краснеют против воли, Эллейн подталкивает Анну в спину.       — Ой, да кому ты рассказываешь, — Эллейн даже не пытается — просто рубит с плеча: «Хотя бы себе не лги» между строк, и тем резче сталкивает Анну в ступор и смущение. Следующие несколько шагов та хочет сделать сама, лишь бы убежать подальше от всевидящего ока, как… — Анна?       Холодная ладонь проскальзывает в ее теплую, мигом останавливая.       Анна поднимает вопросительно брови, но в Эллейн уже нет прежнего веселья, потворства и снисходительного юмора — Анна видит лишь боль, сожаление и скопившуюся, выливающуюся через край тоску. Эллейн многозначительно поджимает губы, и Анна дает бессловесный сигнал Королю их оставить, он не задает вопросов. В благодарность Эллейн крепче сжимает ее руку.       — Когда вернешься в свой мир, передай ей… Я скучаю, — она не уточняет кому, да оно и не требуется. В этой и их вселенных есть лишь один человек, с которыми они так или иначе связаны, поэтому, в каком-то роде, Анна даже рада ее просьбе: Эллейн не все равно, она думает о ней и пользуется первой и единственной возможностью, несмотря на разницу во вселенных, передать ей хоть какой-то знак, обозначить свое участие. Ведь в их мире между ними давно и безвозвратно стоит стена.       — Хорошо, — Анна радует ее кивком и выходит в коридор.       Логичный вопрос о том, увиделась ли Эллейн с Эной всплывает в ее голове — ведь Король может призвать абсолютно любого духа, и вредность с непокорностью Эны не смогут бороться с желанием Короля, — и тут же затухает: Йо не узнал Эну в их мире, не задал вопросы касаемо их с Анной первой встречи, не намекнул ей на Эллейн, вообще не подал вида. Анна уверена: даже в таком разнообразии духов, Эна не из тех, кого можно так просто забыть или с кем-то перепутать, а значит, Король ее не видел и не призывал ради Эллейн с целью их воссоединения. Почему? Не захотел? Вряд ли. Вполне возможно, Эллейн не сказала — пусть по ней видно, что хочет встретиться и в некотором роде встреча необходима им обеим.       Что тогда? Эна не захотела? Может, она заключила контракт с другим шаманом, и, понаблюдав за ней какое-то время, Эллейн заметила затягивающиеся раны и не стала их бередить одной возможной встречей и следующими эфемерными? Ох, слишком много вариантов, а вернуться и спросить в лоб уже не получится. Анне приходится оставить размышления.       — Что она тебе сказала? — без особого напора, но с любопытством спрашивает Король.       — Слова поддержки, — Анна увиливает от ответа, не вдаваясь в мрачные детали. Король непонимающе хмурится.       — А поддержка состоит в том, чтобы помнить о вселенных, где меня нет?       — Скорее — наоборот, — она просто пожимает плечами и идет дальше, тогда как Король останавливается. Анна оборачивается с запозданием. — Асакура, если ты сейчас же не уберешь эту довольную ухмылочку со своей физиономии…       Начинает грозно, несмотря на пробившийся румянец на скулах, она вынуждает Короля в капитуляции поднять руки и сделать шаг назад, как если бы он вправду ее боялся или она могла его ударить.       — Хорошо-хорошо, — он закусывает щеку изнутри, хоть уголки рта предательски ползут вверх, выбиваются из-под контроля. Король выдерживает ее тяжелый взгляд, опасный прищур и идет чуть поодаль, пока Йо в то же время продолжает улыбаться: от мысли об Анне, убивающей его во благо Хао, у него по-прежнему кровь стынет в жилах, однако эффект сглаживает отдаленность подобных вселенных и то, что в их родной Анна всеми силами пыталась его защитить, никогда не желала зла…       «Госпожа любит другого».       «Другого, говоришь?» — ах, ну да, еще поэтому. Щеки Йо заметно теплеют, а сердце бьется чаще. Она его любит, пусть и не говорит открыто.       Не успевают они сделать и пары шагов, как соседняя дверь распахивается, и в коридор вылетает спортивная сумка. Миг, и материализовавшийся Олуэ не дает ей упасть, защитник замечает Короля с Анной, их недоумение, но не пытается оправдаться — отвешивает короткий поклон.       Следом выпрыгивает и Бьянка — без балетной пачки, даже в одежде выдерживая конфронтацию с отцом: черное закрытое платье в пол на спущенных плечах, ее шею перечеркивает чокер, а волосы, до этого собранные в тугой пучок, теперь витают по пояснице змеиной косой. А стоит заметить Короля, и без того хмурое и недовольное лицо Бьянки искажается, проваливается в ожесточенную, острую гримасу из гнева и раздражения, губы кривятся в подступающем крике.       — Ты… — но вырывается лишь шепот — не менее опасный, смертоносный. Ее глаза сужаются, наливаются кровью, Бьянка семенит до отца и унизительно тычет ему пальцем в грудь. — Да как ты смеешь списывать меня со счетов?!       Под конец — ультразвук. Король остается спокоен, Анна выходит вперед.       — Бьянка… — начинает она, но дочь вскидывает нос, вздрагивает всем телом, сдерживая жажду нагрубить.       — Мама, — в голосе слышится благоговение, пусть дрожащее, сбитое на скрип. — Пожалуйста, не вмешивайся. Это наше дело с… ним. Как тебе вообще спится по ночам?       Последнее адресуется Королю. Он бегло озирается на Анну.       — Мы можем обсудить это не здесь? — «не при ней» читается меж строк, но Бьянка лишь демонстративно фыркает (она бы плюнула ему в лицо, если бы не мама) и отходит, повышая тон: пусть все услышат, ей начхать.       — Боишься, что станет стыдно? Что все узнает, какой ты брехун? — хмыкает и не дает вставить ни слова, напирает с большей злостью. — Вам с Реном нужен был медиум — со стажем, опытом, умелый и весь такой распрекрасный. Я выдвинула свою кандидатуру, и какого черта сейчас узнаю, что вместо меня, обладающей силой Короля Духов и умеющей все необходимое, вы берете какого-то хрена с горы, да еще и старше на тридцать лет?!       И если Анна по-прежнему не улавливает смысла, смотрит на отца и дочь поочередно, то для Йо, заставшего разговор Короля и Рена, многое проясняется. Наверняка Бьянка подслушала — у стен ведь реально есть уши — или узнала напрямую, что им нужен медиум для поиска виновных и допросов через чтение мысли при отказе говорить. И вполне логично предположить, что даже со всей умелостью и «отличностью» Бьянки (неясно только, почему они не взяли более опытную Королеву, но, возможно, по той же причине), в долгосрочной перспективе это отвратный план: Король не станет подвергать опасности дочь, особенно — после недавней смерти жены, а, пополнив его команду, Бьянка автоматически (если не с самого рождения априори) попадает под прицел и в зону максимального риска.       На месте Короля Йо поступил бы так же: слушал бы жалобы Бьянки, стоял под натиском, но отказывал бы раз за разом — жестко, твердо.       — Бьянка… — но Король начинает мягко.       — Нет, это ты послушай, — ерепенится она.       — Бьянка! — и ему не остается ничего, кроме как отрезать, прервать диалог.       Бьянка вздрагивает — в этот раз не в гневе, ощутив исходящую от отца мощь. Король же тяжело вздыхает — мелочь, в сравнении с тем, что она читает в его мыслях, а после — поджимает губы: в смирении и рамках, под которыми бьется непокорность, максимализм и желание помочь.       — Продолжим позже, — коротко соглашается она и, глянув на Анну с тенью улыбки, омраченной не достигнутым успехом, разворачивается на пятках. Король едва заметно кивает Олуэ, и стражник следует за Бьянкой, поправив сумку на плече.       Оставшись наедине со звенящим недоумением и Королем, Анна видит, как на него наваливается непомерная усталость, ответственность и много чего еще, о чем он не расскажет. Он поворачивает к ней голову, и во взгляде читается надежда на определенного рода вещь.       — Ты сильно обидишься, если я не стану пояснять, что здесь произошло? — да, именно на это.       — По гроб жизни помнить буду, — ровно отвечает она, однако, когда Король не понимает сарказма, добавляет: — Расслабься. Я уже поняла, что у вас полно секретов и вещей, о которых вы не можете или не хотите рассказывать. Я переживу.       Тем более, вряд ли она имеет право требовать от Короля откровенности, когда не может дать того же в ответ. У Анны полно скелетов в шкафу, и не все из них она хочет кому-либо — в особенности Йо, — показывать; и если часть из них Анна, впрочем, как и Король, может опустить из-за невозможности повтора в другой вселенной, то остальные… Эллейн верно подметила: ей стыдно.       — Спасибо, — она снимает с него часть груза и вызывает отголосок улыбки. — На самом деле, я бы многое тебе рассказал и показал, если бы это были только мои тайны…       Он открывает перед ней тяжеленные двери «под потолок» и выходит в главный холл, который ранее они спешно пробегали: огромное помещение, залитое светом, без единого окна, в центре — разветвляющаяся лестница, идеальная, сделанная из мрамора, — а по бокам, словно паучьи лапки, распускаются в разные концы здания-Королевства, двери — по типу той, которую они только что прошли. По залу бегают люди — с подносами и украшениями, кто-то чистит позолоченные канделябры, кто-то — каскадом овивает необъятные колонны шелковыми лентами, — они настолько увлечены своим делом, что не сразу замечают их и приветствуют единогласно Короля.       Да и ему уже не важно: уловив знакомую энергию еще в коридоре, он сосредотачивается на ней одной, игриво улыбнувшись.       — Хотя, пожалуй, кое-кого я все же тебе покажу, — и не успевает Анна поинтересоваться, «кое-кто» — вернее, сначала стук ее тонких каблуков разносится по холлу, за ней, потяжелее, семенит другой, — через несколько мгновений, взмах ресниц, появляется в поле зрения ошеломленной Анны.       — Вау, — на что хватает обескураженного Йо, когда вместе с Милли, Анной он проходится взглядом, полного благоговения и явного смущения, по длинному белоснежному платью в пол и точеной, женственной фигуре. Округлившаяся грудь захвачена немного тесными, широкими лямками, соединенными за шеей, в ушах мелькают золотые серьги-протяжки, на кончиках которых блестит голубоватый камень, а волосы забраны в идеальную высокую прическу. Наконец Йо останавливается на лице.       Сосредоточенное и рассерженное — в ней мелькает безудержный коктейль эмоций, который вот-вот взорвется, выльется на несчастного прохожего и утянет на дно, однако собеседник, едва поспевая и словно не замечая, упрямо пытается что-то доказать и показать, кажется, лишь сильнее и резче вбивает гвозди в свой гроб.       — Ваше Величество! — обращается толстый, запыхавшийся мужичонка, но Король не поворачивается.       Вместо этого она является на сцене — звезда вечера и причина появления Ханы в другом мире — Анна Киояма из нынешней вселенной, по совместительству жена Йо Асакуры, Короля Шаманов, или просто…       Королева — во плоти.