Какая бывает любовь.

Неделя прошла с тех пор, как Лиза взяла себя в руки и вновь присела на холодный пол возле комнаты Жоры. Что написать? Как объяснить случившееся? Она нуждалась в нём, он должен выйти из комнаты и поддержать её. «Мы сравняли счёт». — Подумала про себя Лиза. Да, она не теряла руки, но чувствовала, что потеряла всю себя. Тело словно сожрала болезнь. И если Жора собирается когда-нибудь выйти, то сейчас самое время. «Меня изнасиловали». — Написала она заклинание, способное открыть его дверь. Но дверь продолжала бездвижно стоять, только ответ пролез в отверстие внизу: «Так…» — Тебе нужны подробности? — возмущённо крикнула Лиза и хлопнула по двери кулаками. — Выходи! Немедленно! Но никто не вышел. Лишь очередная записка коснулась её колен: «Я позволил себе быть слабым ещё неделю. Но не дольше. Если настроение не улучшится и депрессия не отстанет… я всё равно выйду. Пересилю себя, потому что ты нужна мне. И никакая слабость не станет мне помехой». — Хорошо… — Лиза не успокоилась, она скорее обиделась на него, но делать было нечего. Она взяла бумажный лист и написала: «Знаешь, несмотря на веру и отказ от сексуальных отношений до свадьбы, я отдавала себе отчёт в том, что с любимым человеком не стану долго ждать. Но я так никого и не полюбила, все мои отношения заканчивались, не успев начаться. А потом Морозов изнасиловал меня. Да, под давлением и угрозами, но он это сделал. Тогда я потеряла девственность. Я читала, что в первый раз льётся кровь и боль мешает расслабиться, но потом чувствуешь себя всё лучше и лучше. И тогда я поняла, что это было к лучшему. Больше я не боялась парней, не боялась секса. Я знала, что следующий раз будет особенным, потому что я подарю его достойному парню. Секс с Морозовым я никогда не учитывала, мой первый раз должен был состояться с любимым. А потом я приехала в гости к профессору. И меня изнасиловали во второй раз. А парень, в котором я вижу свою судьбу, не хочет открыть дверь и обнять меня, как будто я заразная. Может, это тебя и отталкивает? Я не знаю. И я ухожу». Лиза встала и по привычке отряхнула чистые колени. Она подождала, пока Жора прочитает письмо. Лиза знала, что после этих слов дверь его более не останется для неё закрытой. Он выйдет из заточения и сделает для неё всё. Под «всем» Лиза подразумевала тёплую руку, поглаживающую по спине, отряд мыльных пузырей и объёмное, но родное тело, что станет ей подушкой. Вместо этого её встретила тишина. Она вдруг почувствовала себя старым шкафом, брошенным и всеми забытым. Лишь крошки пыли помнили о нём, напав, как стая воронов на свежий труп. — Только Боська меня любит… — подумала вслух Лиза и пошла по коридору. Надо позвать кота с улицы. Проходя мимо комнаты Насти и Габоди, Лиза услышала заливистый смех мальчика и крики Насти: «настало время обливаний!» Лиза помрачнела. Как они могут быть такими беспечными? Такое поведение обманывает. Чем громче смех, тем меньше опасений за будущее. Чем меньше опасений, тем вероятнее плохой конец. А ведь никогда нельзя расслабляться… она-то знала. Но вот, словно плевок в её трезвые мысли, послышался смех. Негромкий, но такой душевный, тёплый смех, он доносился из комнаты Василисы Борисовны. Что могло заставить её смеяться? Женщина, убившая, раскаявшаяся, но погибшая, спрятавшаяся от мира. Василиса Борисовна попробовала все блюда, которыми угостило её горе. Но сейчас она смеялась, и Лиза подошла поближе. Василиса Борисовна с кем-то разговаривала, но голос второго человека Лиза не слышала. Только один. Только голос директрисы. — Да, Вась, и дом, и драгоценности, и все мои сбережения. Всё продай. Да, я говорю, всё продай. А зачем тебе дом, Вась? У тебя квартира в Москве. Да, документы в красной вазе, а в моей деревянной шкатулке родительские свадебные кольца. Их не продавай. Слышишь меня? Алё, Вась, я говорю, кольца мамы и папы не продавай! Да, сыну на свадьбу отдашь. Хорошо. Найдёшь покупателя на дом — дай ему мой номер, я скажу, куда отправить деньги. Ну всё. Нет, Вась, я не сдурела. Всё. Лариске привет. Пока, брат. Лиза вспомнила, как на прошлой неделе Василиса Борисовна разговаривала с Анной, каялась и плакала. В тот день Виноградова тоже подслушивала, но успела улизнуть до того, как директриса покажется в коридоре. Сегодня Лиза не стала убегать. Вместо этого она трижды постучала и стала ждать. Василиса Борисовна, как и Жора, заперлась в комнате на долгие дни, спряталась за четырьмя стенами со всеми своими ранами, зажившими и опухшими. Как и Жора, она выходила из комнаты лишь глубокой ночью, когда школа спала. Как и Жора, она никому не открывала дверь. Поначалу с ней жила Авикеджи, но несколько дней назад журналистка переехала — всё свободное время она трудилась над книгой в кабинете директора, а спала на чёрном кожаном диване в учительской. Теперь Василиса Борисовна жила одна. И Лиза снова постучала по двери маленьким кулачком. Как и Жора, директриса никого не хотела видеть. Удивительно, как трагедия влияет на людей. Кого-то она запирает, а кого-то освобождает. Жоре и Василисе Борисовне хотелось спрятаться, но Лиза мечтала, чтобы её нашли. Однако комната Жоры оставалась недосягаемой для неё, как и спальня Василисы… — Лиза? — удивилась директриса. В этот момент Лиза как раз уходила, скрип позади неё и голос заставили тело похолодеть. Девушка обернулась и посмотрела в глаза женщины, что убила её сестру. Василиса Борисовна заплакала при первом же взгляде на свою ученицу. — Лиза… — Василиса Борисовна? — Поначалу Лиза не верила. Ни капли, ни секунды, ни мгновения. Она не верила, но директриса была здесь ни при чём. Лиза не верила, что Жора не впустил её к себе. Когда рассказала, когда открыла ему душу, когда сообщила, как сильно болит сердце. Его дверь не шелохнулась. Может, для этого она и постучалась к Василисе Борисовне. Хотела убедиться, что она, как и Жора, слишком подавлена, чтобы кого-либо видеть. Но нет. Больше она не была, как и Жора. Василиса Борисовна открыла, и Лизе показалось, что дверь Жоры стала для неё ещё более недоступной. — Я убила её. — Простонала Василиса Борисовна. — Но я не хотела… — А я никого не убила. — Сказала Лиза и тоже заплакала. — Но очень хотела. И Лиза протянула руки к женщине, что убила её сестру. И обняла женщину, что убила её сестру. Лиза провела рукой по спине женщины, что убила её сестру. И обе плакали. Лиза впервые почувствовала себя старше Василисы Борисовны. — Я всё продаю, — призналась директриса. — Всё, что у меня есть. Я хочу пожертвовать деньги в фонд помощи детям с онкологическими заболеваниями. Я сделаю это от имени Анны. Это всё, что я могу… А ещё… не знаю, согласишься ли ты… я бы хотела оплатить твоё обучение в институте. — Не нужно. — Лиза убрала руки с её спины и закончила объятия. — За своё обучение я достаточно заплатила. — Но что я могу… — Василиса Борисовна неуверенно подняла маленькие старые ручки и сразу опустила их, всхлипнув. — Вы помните день, когда Жора вернулся из больницы? — П-пятое августа… — неуверенно сказала директриса. — Я сама привезла его и с того дня заперлась в комнате. — Как и он. — Сказала Лиза, а затем протянула Василисе Борисовне клочок бумаги. — Скажите мне, что это его почерк. Вы его учитель. Вы должны знать. — Как бы я хотела тебе помочь… — Женщина мельком взглянула на листок. — Но я не помню. Кажется, Жора десятиклассник? — Да. — Подожди здесь. В учительской осталась коробка старых тетрадей. Я принесу тебе тетрадь Жоры. Не дожидаясь ответа, Василиса Борисовна ушла. Сначала Лиза пожалела, что не отправилась вместе с ней. Перебрать несколько сотен тетрадей разных классов — задача не из лёгких и точно не из быстрых. Но не прошло и десяти минут, как директриса вернулась обратно. Лиза взяла у неё тетрадь Жоры и одного взгляда на обложку хватило ей, чтобы узнать корявый почерк друга, такой же, как в записках. Значит, это был он. Не кто-то посторонний, а Жора. Именно Жора не хотел впустить её в свою комнату, в свой мир, в свою боль. Что-то внутри неё надеялось, что почерк не совпадёт. Иногда мы до последнего не верим, что источником нашей боли является тот самый, близкий человек, призванный унять страдания, а не разжечь их. Мы будем искать оправдания, порой нелепые и безумные, но мы придумаем что угодно, только бы не принимать правду. Лиза забыла про Василису Борисовну и подбежала к комнате Жоры. Достав помятый обрывок листа, она быстро высекла на нём послание: «Как тебе не стыдно! Ты сидишь там с пятого августа! С пятого августа! Сегодня четырнадцатое сентября! Как же тебе не стыдно!» Жора ответил моментально: «Пятое августа». «А сегодня четырнадцатое сентября!» «Сегодня». «Ты эгоист, Жора». — Он написал тебе письмо. — Сказала Василиса Борисовна. Лиза дёрнулась и обернулась. Она думала, что директриса уже ушла. — Пятого августа. Мы ждали выписку из больницы, а он сидел и писал, и писал, и писал… — Видимо, оно писалось не для меня. — Лиза оставила дверь Жоры в покое и вернулась к собственной. — Спокойной ночи, Василиса Борисовна. И она ушла. Люди всегда уходят. Анна ушла, ушёл и Жора. Теперь ушла и Лиза. А потом к ней пришло давно забытое чувство — совесть. В голове стали появляться образы людей, к которым была несправедлива, и совесть окрасила щёки в красный. Она вспомнила о Насте и Габоде. Разве не имеют они права на радость? Разве Жора не сказал ей, что выйдет через неделю и никакая депрессия не станет для него помехой? Могла ли её злость повлиять на его решение? Она не сказала Василисе Борисовне, что прощает её, не позвала любимого котёнка с улицы. Совесть была жестока, сердце кололо, а щёки горели. Но она вернулась. Лиза снова почувствовала внутри свою совесть. Сегодня она многих обидела мыслями, действиями или словами, сказанными и несказанными. Но если такова цена возвращения совести, значит, она всё сделала правильно. С этой мыслью она и заснула. Образ толстого профессора с прокусанной щекой и пустой глазницей сегодня не тревожил её сон. Продолжение следует…