Какая бывает любовь.

Юля бежала по ступеням. На каждую падала слеза. Сначала одна, потом несколько. На последнюю ступень упало пять. Откуда столько воды в глазах? И почему она льётся, как из сломанного крана? И зачем она нужна? И как починить кран? Юля спустилась в холл и осмотрелась. Чтобы починить кран, нужен металлический инструмент. Но какой? Девочки не знают точных названий. Может, взять пистолет, так любезно оставленный кем-то на длинном копье? Копьё торчало из стены, пистолет висел на остром краю. Юля протянула руку и сняла оружие. Другая рука держала подушку, прижимала к телу. Так больно. Так глупо. Иногда мы думаем о своей жизни, вспоминаем решения, подводим итоги. Иногда осознание бьёт под дых. Осознание, что каждый совершённый нами поступок — неправильный. Каждое сказанное слово — ошибка. Каждый шаг — пустая трата времени. И всё, что мы делаем в своей жизни — это создаём проблемы. Порой ужасные, неисправимые проблемы. Каждый поступок неправильный, как и вся жизнь. Юля села на лестнице, прямо на собственные слёзы, на боль, что разбросала по холлу, не имея сил более держать её внутри. Да, может, слёзы — не вода. Может, слёзы — это боль. И падают они, когда в душе кончается место. Падают, как соль из порванного пакета. Юля вдавила подушку в грудь и поднесла дуло пистолета к мягкому материалу. Она дрожала и плакала. Плечи тряслись, рука неуверенно держала пистолет, лицо сделалось красным. Всего секунда и боль уйдёт. Всё пройдёт. Она должна совершить хоть один правильный поступок в жизни. Всего один. Она может. Она увидит мать, родную и приёмную. Она увидит ребёнка, что так и не познал жизнь. Она встретит мужчин, которых когда-то называла своими. Она должна нажать на курок и выбить жар, и заморозить сердце. — Юля? И пистолет, что вот-вот обещал выпасть из дрожащих рук, забрали. И подушку отняли чьи-то сухие руки. Кто-то пришёл к ней, последний человек, не питавший ненависти к Юле Самойловой. — Отдайте… — взмолилась, но знала, что более не хочет ощущать холод металла на вспотевших пальцах. — Сколько раз я сама хотела это сделать… — вздохнула Василиса Борисовна. — Я мечтала о смерти, как о подарке на день рождения. Но вот я здесь, а ты хочешь уйти. Разве могут мои ошибки сравниться с твоими? — Как вы справились? — спросила Юля, поднявшись и схватив женщину за плечи. — Скажите мне, как вы справились? Вы убили одного человека, испортили жизнь другому. Как же вы смогли жить дальше? Что вам помогло? — Мне помогла бумажка в стакане. — Василиса Борисовна позволила себе улыбнуться. Улыбка быстро прыгнула на лицо и с той же быстротой убежала прочь. — Знаешь, Юля, порой нам помогают совершенно абсурдные вещи. Мы ходим к психологу, меняем свою жизнь, отказываемся от старых привычек, просим прощения у себя и у бога. Но итог всё равно один: легче не становится. А потом интересный фильм по телевизору, вкусная еда во рту и проблем будто и не было. Иногда в скромных мелочах сокрыты большие радости. Я ещё долго буду приходить в себя, но мысли о смерти оставили мою голову. — Как всё просто! — Юля взмахнула руками и отправилась гулять по холлу. — Я поняла, что смерть Анны для вас теперь имеет не больше смысла, чем убийство комара. Но вы сломали человеку жизнь! А ведь он живой. Как быть с этим? — Я говорила с Лизой. Думаю, она простит меня рано или поздно. — Василиса Борисовна говорила спокойно, но пальцы злобно сжали подушку. — Не тебе учить меня жизни, дорогая. — Да при чём тут Виноградова? — раздражённо крикнула Юля. — Вы разрушили мою жизнь, мой брак! — Милая, скажи, что я тебе сделала? Я совсем ничего не понимаю. — Будь вы хорошей матерью, ваш сын вырос бы достойным человеком, а не больным чудовищем. Майк изменил мне с вашим выблядком, который к тому же чуть не избил меня недавно! До этого дело не дошло, но с его характером моя смерть — лишь вопрос времени! — Юля, объясни мне ситуацию. Я не понимаю ни слова. О ком ты говоришь? — Василиса Борисовна непроизвольно замотала головой, как будто просила Юлю замолчать, как будто хотела, чтобы уши оторвались и перестали слышать. — Я говорю о Богдане! — сказала Юля и глянула на пистолет в руках директрисы, уж не застрелит ли она её, когда услышит правду? — О вашем… о вашем сыне. — Почему ты решила, что Богдан — мой сын? — Василиса Борисовна вряд ли заметила, как нервно усмехнулась. Она внимательно смотрела на Юлю и впитывала каждое её слово. — Что происходит? — Теперь она испугалась. — Была одна женщина. — Юля гордо пошла навстречу директрисе, победно улыбаясь. — У женщины был сын. Вместо любви она дала ему ненависть. Вместо воды поила мочой, вместо еды кормила землёй. Если мальчик думал о плохом, она жгла ему руки. Если позволял себе съесть лишнего — заставляла выплёвывать и слизывать. Она не была жестока, она была больна. В своих поступках она не видела ничего странного и продолжала издеваться над бедным ребёнком. В итоге мальчик попал в приют, а женщина к опытному врачу. Её память стёрли, а болезнь спрятали. И вот она стоит передо мной в полном неведении. — Нет… — на лице директрисы появилась больная улыбка. Улыбка смерти и страха, улыбка ужаса и разочарования. — Нет… — улыбка становилась всё шире, старое исхудалое лицо тряслось. — Спросите Авикеджи. Я подслушала её разговор. — Ты не могла… я… Я не могла…! — Ну конечно, могли! Могли и сделали! — Юля презрительно улыбнулась. — Вы убили не только Анну, вы убили ещё и Богдана. То, что от него осталось — гниющая рана, а не человек. И улыбка пропала. Василиса Борисовна подумала, посмотрела на Юлю и кивнула. Она вспомнила, как в детстве часто провожала маму на работу и плакала, когда её подолгу не было дома. Мама говорила: «я не нужна тебе, Василиса, это ты нужна мне. Поплачь в подушку, а когда успокоишься, силы вернутся к тебе». Девочка спрашивала, что же делать, если силы не вернутся, и мама отвечала: «тогда к тебе вернусь я». И каждый раз Василиса плакала в подушку, а потом поднимала зарёванное личико и замечала куклу, в которую забыла поиграть, или любимую книжку, а иногда соседские ребята кричали ей с улицы, и девочка забывала о печалях. Каждый раз, погружаясь в проблемы, мы словно опускаем лицо в подушку, лишая себя света окружающего мира. Но если поднять глаза из тьмы и посмотреть вокруг, можно увидеть тысячи причин, чтобы двигаться дальше. Мама говорила: «если однажды ты не найдёшь ни одной причины, тогда причиной стану я. Если опустишь лицо в подушку и больше не сможешь поднять его, я подниму его за тебя». Но ни разу Василиса Борисовна не нуждалась в матери так, как сейчас. И лицо её скрылось в подушке, что держала в руке. А другая рука… та, что держала пистолет… БАХ! И мама пришла за ней. — А-А-А! КАКОГО ЧЁРТА? НЕТ! НЕТ! ЧТО ВЫ НАДЕЛАЛИ? О, НЕТ! КТО-НИБУДЬ! ПОМОГИТЕ! НЕТ! ВАСИЛИСА БОРИСОВНА! ВСТАВАЙТЕ! ВСТАВАЙТЕ! Я НЕ ЗНАЮ, ЧТО Я СЛЫШАЛА! Я… я не знаю, что точно я слышала. Я не знаю, о чём говорила Авикеджи. Я не знаю! Я ничего не знаю, вставайте! Умоляю! УМОЛЯЮ! ВЫ СЛЫШИТЕ? ПОМОГИТЕ КТО-НИБУДЬ! ОНА… НУ ВСТАНЬТЕ, НУ ПОЖАЛУЙСТА! Юля говорила с рухнувшим на пол телом. Лицо было прикрыто подушкой, пистолет лежал в стороне. Посреди подушки зияла дыра, из которой сочилась кровь. Кровь всё текла и текла, а тело не шевелилось. Юля в бешенстве пнула подушку ногой и закричала, увидев пустую глазницу, что плевалась кровью. Второй глаз был цел и смотрел на Юлю. Василиса Борисовна умерла мгновенно, но рука продолжала дёргаться, пока через секунду не замерла окончательно. Кровь залила лицо, теперь оно напоминало большую мёртвую свеклу. Юля перестала говорить, но мысли клевали голову, как стая стервятников. Она убила жар и заморозила навеки сердце. Она нажала на курок, но не своей рукой. Убила, не убивая. Убила языком своим, но не себя. — О, нет… о, нет, я… нужно позвать Майка и… я должна рассказать всем, я должна… я виновата, я… — Но Юля Самойлова не для того избежала смерти. И мысль эта мигом охладила голову. — Я должна уничтожить тело. План созрел быстрее, чем она решила его придумать. Василиса Борисовна спасла ей жизнь, вот и спасибо ей. Какой резон страдать по человеку, который сам захотел уйти? Нет смысла испытывать чувство вины, когда единственный виновник — тот, кто нажал на курок. Да, Юля должна спрятать тело. Вот только одной ей директрису не сдвинуть. Кто-то должен помочь. Продолжение следует…