Какая бывает любовь.

Лиза внесла в комнату поднос с ужином. Пахло свежеиспечённым куриным пирогом. Лиза надеялась, что ей удастся попробовать, каков он на вкус. Но ей могло не достаться и крошки. В этом случае она тоже будет рада, потому что ужин полагался Майку, а ел он редко и выборочно. Пока заботилась о друге, Лиза решила не брать лишней еды для себя. Бывало, Майк не доедал завтрак, тогда он становился для неё обедом. На ужин она съедала дневные остатки, а завтрак складывался из вечерней трапезы, и Лиза не отказалась бы, придя завтра утром, обнаружить на подносе тот самый кусочек куриного пирога. Она кормила и поддерживала Майка пять дней, но завести разговор не решалась. А так хотелось узнать, что у него на душе, полегчало ли хоть на одну слезу. Зато рассказывала о буднях «Логоса», о событиях, которые он пропустил, об обыденных вещах, которые могли его отвлечь. Иногда, принося еду, она заставала Майка сидящим на полу, иногда стоящим у окна. Пару раз его вообще не было в комнате, и Лиза спокойно ждала, пока он вернётся с могилы Юли. Сегодня Майк никуда не ушёл. Он трупом лежал на кровати, уставившись красными глазами в потолок. Лиза пугалась зловещей тишины, исходящей от него, переживала за процесс, что почти неделю шёл в голове убитого горем парня. О чём он думает и когда надумает хоть что-то? Какие советы даёт разум? Идут ли они на пользу или делают хуже? Лиза поняла, что сама стала много думать, слишком часто посещала мысли, в которых продолжал жить профессор. Поэтому она захлопнула голову и позволила языку говорить. Она помогала Майку, но и он делал для неё многое, хоть и сам об этом не знал. Лиза нашла в друге молчаливого слушателя, почти психолога, которого так хотела посетить после встречи с мужчиной, чей образ прокрадывался в её сны. — …так что мне стало гораздо лучше, бог услышал мои молитвы и помог. — Говорила Лиза, блуждая по комнате. — Я думаю, что это важно — знать, что у тебя есть кто-то, кто переживёт с тобой любую проблему. А бог не просто кто-то, бог — всё. Подумать только, у меня есть всё, а я продолжаю порой грустить. Наверное, это и делает меня человеком. Нам всегда чего-то не хватает, даже когда есть всё. — Она сделала остановку у окна и засмотрелась на двор. — Недавно я узнала, что Боська не боится воды. Он обмочился у меня на руках, пришлось нести его в душевую. И он спокойно стоял, пока я натирала его мылом и поливала водой. Раньше я думала, что все коты ненавидят воду… — Лиза подняла тарелку с пожелтевшей картошкой, оставшейся с обеда, взяла один ломтик и откусила. — Позавчера вернулись Макс и Даша. Сами они не вдавались в подробности своего отъезда, но Тайна заметила золотые кольца на пальцах и… мы не стали говорить им, что догадались. И ты не говори. Когда захотят, сами расскажут. — Они поженились? — пробурчал Майк. — А? — Они что, поженились? — повторил парень. — Ну да. Видимо. — Лиза вернула тарелку на стол, протёрла рот тыльной стороной руки и приблизилась к кровати Майка. Она боялась, что он снова замолчит. — Ты как? — Никак, я… всё ужасно, Лиз. Но я рад, что ребята поженились. — Майк почесал голову и сел. — Все, что ни делается, — все к лучшему. Вот и смерть Юли пошла всем на пользу. — Они не хотели обидеть тебя или выразить пренебрежение к Юле. Вот поэтому и про свадьбу никому не сказали. — Лиза погладила его по плечу. — Да-да, я всё понимаю. — Майк сжал руки в кулаки и стал натирать ими красные глаза, а после долго катал кулаки по лицу, словно о чём-то усиленно думал. Вот он дошёл до шеи, а потом резко кулаки взлетели до лба, и костяшки пальцев помассировали голову. — А что было вчера? — вдруг спросил он. — Вчера? — Да, обычно ты приходишь и рассказываешь скучные истории предыдущего дня. А сегодня только и слышу, что «недавно» или «позавчера». Комната Макса и Даши находится через стену от меня. Можно подумать, в «Логосе» когда-то была нормальная звукоизоляция… — О, ну… — Так что было вчера? — Вчера было двадцать первое сентября. — Ответила Лиза, и мысли перенесли её на неделю назад. «Как тебе не стыдно! Ты сидишь там с пятого августа! Сегодня четырнадцатое сентября!» «Я позволил себе быть слабым ещё неделю. Если настроение не улучшится и депрессия не отстанет, я всё равно выйду. Пересилю себя, потому что ты нужна мне. И никакая слабость не станет мне помехой». — Я знаю про Жору. — Заявил Майк, и Лиза опомнилась. — Ты часто говоришь о нём, когда приходишь. Вчера вы должны были встретиться, но ты ни слова не сказала. Не надо щадить мои чувства. Я рад за Дашу и Макса и могу порадоваться за тебя. Я ещё помню, что такое любовь. Лиза убрала ладонь с плеча друга и стала потирать руки. Потерянный взгляд изучал пол. — Я расскажу, если хочешь. Двадцать первого сентября Лиза ощутила странное тепло в животе, словно она маленькая девочка, впервые узнавшая о существовании Деда Мороза. Но чувство счастья перемешивалось со стыдом, когда Лиза вспоминала о последних событиях в школе. Разве имеет она право радоваться, когда все остальные грустят? Но ведь и она когда-то грустила. Таков порядок. Мы счастливы, когда всё хорошо. Разбиты, когда плохо. И если сегодня живот щекочет счастье, а по телу разливается тепло, то она насладится этими чувствами и будет благодарить бога за подаренное блаженство. С этими мыслями она вышла из спальни утром двадцать первого сентября и сделала вид, что комната Жоры не представляет для неё никакого интереса. Она скромно улыбалась, глядя себе под ноги, и вспоминала об обещании, что получила семь дней назад. Тот самый парень сказал, что никакие проблемы, внутренние или внешние, не помешают ему оказаться с ней ровно через неделю. И… — Этот день настал. — Улыбка отказывалась уходить, необъяснимый смех рвался наружу. Лиза не помнила, как выглядит настоящее счастье, временами она думала, что просто спятила, раз ей хочется смеяться, а в животе происходит непонятный процесс. Но мысли о Жоре и предвкушение прекрасного не оставляли её. — Короче говоря, вчерашний день был хуже некуда. — Заключила Лиза, не желая больше вспоминать эмоции, которыми обманывала себя прошлым утром. — Жора не вышел, и к вечеру я решила, что с записками покончено и больше я не буду ему писать. — И что потом? — Потом я пошла и написала ему! — Лиза посмотрела на горячий кусок куриного пирога и поняла, что в её жизни слишком много недосягаемых вещей. Ей позволено мечтать о них, но не получать. Так провалился её план поступить в институт, начать отношения с парнем, который нравится, и даже куриный пирог был для кого угодно, но не для неё. Но она смотрела на эту треугольную порцию слоёного теста, на аппетитные кусочки мяса, и понимала, что в отличие от остального, это угощение она могла стащить и проглотить. Лиза не стала дожидаться, притронется ли Майк к ужину. Она взяла пирог и жадно откусила. Уже доедая, Лиза задалась вопросом, что именно она хотела доказать этим поступком? И, проглотив последнюю часть, снова вспомнила о том вечере, когда в последний раз общалась с Жорой. — Четырнадцатого сентября он сказал, что выйдет через неделю. — Вслух рассуждала Лиза. — Семь дней. Или он говорил о семи сутках? Он говорил о последних семи днях уединения. Может, двадцать первое сентября считается за последний день взаперти? Наверное, он выйдет завтра или… Лиза всегда считала себя умной. Но разгадать загадку, которую никто не загадывал, она не могла. Был лишь один известный ей способ связаться с Жорой. Она взяла обрывок бумажного листа из специально подготовленной стопки и выскочила за дверь. Приземлившись у порога знакомой комнаты, она подсунула Жоре непринуждённую записку: «Я хотела предупредить, что иду спать, так что если ты сегодня не выйдешь, так и скажи». И сразу получила ответ: «Я думаю, что я тебя… л… Лиза… хочу увидеть. Вот». «Открой дверь и увидишь». «Не скучай по мне». «Так мы увидимся или нет?» «Твой Жора». — Добавил он, как издевательство, и Лиза вспылила. Она занесла руки над дверью и хотела долбиться, как сумасшедшая, пока Жора не среагирует, но вовремя вспомнила о самоуважении и заняла руки карандашом и бумагой: «Василиса Борисовна сказала, что ты писал мне письмо в больнице. Если сам боишься выйти, так отдай письмо! Дай мне прочитать его! Дай мне прочитать и найти тебе хоть какое-то оправдание». «Сегодня я отдам тебе это письмо. Это будет первый раз, когда я решусь выйти из комнаты. До этого я выходил только по ночам, чтобы никто не видел, а сегодня… я выйду при свете дня, чтобы отдать тебе письмо. Я сделаю это молча и быстро. И сразу уйду. Ты подумаешь: «какой же он эгоист» и обидишься на меня. Но я уйду ненадолго. Мы говорили об этом с Авикеджи, она сказала, что это нормально, что я имею право поддаться боли, заглянуть ей в глаза и пересилить, понимаешь?» «Хорошо. Сегодня. Я жду». — Я не дождалась. Ни письма, ни парня. — Закончила Лиза. — Зато у меня есть копьё. — Внезапно добавила она и заметила, как Майк расширил глаза от удивления. — Да, то самое копьё, что торчало в стене на первом этаже. Я помню, как ожили рыцарские доспехи, как копьё вонзилось в стену. Я помню, как старалась вытащить его оттуда, но не смогла. А прошлой ночью… стоило моей руке коснуться, и оно отвалилось. Как будто сама судьба хочет, чтобы я положила этому конец. Вчера я была в шаге от того, чтобы выбить дверь его комнаты. — Сказала Лиза и скромно добавила: — Но… была ночь, и мне никого не хотелось разбудить. — По крайней мере, он жив. Сидит в комнате. — Сказал Майк и боль ударила его молотком по лицу. Он снова вспомнил, почему все эти дни провёл в одиночестве и зачем Лиза приносит ему еду. — Если бы можно было написать Юле записку, я написал бы пятьсот. Даже если не получу ответа. Главное, что её глаза увидят мою записку. Её живые глаза. — Майк, поделись со мной. Что ты чувствуешь? Чем тебе помочь? Он хотел плакать, но не хотел выглядеть жалко. Мог выброситься в окно, но не желал прослыть трусом. Мечтал уехать от воспоминаний, но не собирался бросать друзей. Он хотел говорить и хотел молчать. И все эти мысли, толкающие и сдерживающие, переворачивали его внутренности. Боль была, как от сломанной ноги. — У меня всё плохо. — Ответил он. — Захар пичкает меня снотворным и антидепрессантами. Иногда я думаю, откуда у него антидепрессанты? В смысле, да, он врач, но ведь мужик ехал сюда, чтобы осмотреть здание для будущего отеля. Зачем ему все эти препараты? А потом я вспоминаю, как Авикеджи думала, будто Василиса держит нас тут против воли, а мы все сошли с ума. И я прямо вижу эту картину: Авикеджи звонит папочке и просит взять с собой побольше антидепрессантов для несчастных сироток. И всё это — песня. — Майк нерешительно улыбнулся. — А ещё Тайна заходила. Сказала, что если бы можно было забрать мою боль себе… — Майк, я бы тоже это сделала… — Вообще-то она сказала, что не стала бы этого делать. Уж слишком погано я выгляжу. — Да, это в её духе. — Но таблетки и правда помогают. Будет смешно, если они вызовут у меня привыкание. Вот это я понимаю, дань памяти Юли. Лиза прыснула от смеха, но сразу шлёпнула ладонью по губам, чувствуя себя полнейшей кретинкой. Но Майк не придал значения нелепому смешку, он ушёл далеко-далеко в мысли о Юле. Лиза поняла, что он снова погружается глубоко в свою боль, и позвала его. И Майк посмотрел. Голубые глаза, что сомневались, глядя в другие глаза. Зрачки расширены и растеряны. Они не знают, поймёт ли их тот, на кого смотрят или нет. Боль была повсюду: в дрожащих руках, в стоящих дыбом волосах. Она угадывалась в неуверенных движениях головы и лихорадочном расчесывании руки. Майк болел. Но Лиза знала: ни одна боль не длится бесконечно. Она хотела погладить его по голове и сказать об этом, но говорить начал Майк: — Я не могу принять её смерть. Понимаешь, это невозможно осознать. Вот наша кровать. Здесь она спала. Если хорошо поискать, можно найти её волосинки на простыне и подушке. Я собрал несколько там, на тумбочке. Положил рядом с пилочкой, которую она всегда теряла. Почему это произошло? Я не могу ответить. Потому что в моей голове ничего не произошло. Я не могу понять, не могу принять, что Юля Самойлова умерла. Умерла, представляешь? Каким тоном нужно произнести это слово, чтобы поверить? Какие мысли нужно внедрить в голову, чтобы осознать это факт? Она же… она… просто вышла из комнаты куда-то. А я тут. Сижу и жду. И не верю, что она вышла навсегда. Вот кровать. Вот я сижу. Вот я дышу. Я говорю. А она ничего этого не делает. Не делает этого больше! Она не дышит, не разговаривает. Она вообще ничего не делает. Почти как я. Я не могу принять её… её уход, потому что ушёл вместе с ней. Хочешь знать, что я чувствую? То же самое, что и она. Холодно и ничего не хочется делать. И как я должен жить? Что там дальше? Я же… я обычный человек. Я привык к жизни с ней, жизнь без неё — это жизнь другого человека. Не Майка Гришанова, а кого-то ещё. А я всё ещё Майк, у которого есть Юля. Майка, у которого Юли нет, не существует. И это просто какое-то дерьмо, Лиз. Вот просто какое-то дерьмо и больше ничего. Юля Самойлова умерла. Ну что же это за бред? Ну как это можно объяснить? Я думаю и думаю, что там дальше, а дальше-то ничего нет. Это нереально, это нелепо, это глупо. Зачем всё так? Она же тоже была человеком, она тоже имеет право быть здесь. Но вот она ушла. В место без адреса, без обратного билета. Просто ушла. И это навсегда. Навсегда. Навечно. Это не временно, это на всю жизнь. На всю мою жизнь. На всю жизнь моего сына и его сына. Планета разрушится, а она так и не вернётся. Она ушла до конца всего существования Вселенной и даже дальше. И это конец. Всё. Всё. Это всё. — Вот оно. Вот одна из причин, образующих мою веру в бога. Я верю, что после смерти мы никуда не уходим. Когда я умру, мои родители будут ждать меня на небе, я снова встречу Анну и всех наших друзей. И ты, Майк. Ты тоже увидишь Юлю. Там мы все будем вместе, как раньше. А пока надо жить. Живи, Майк. И верь. — Если это правда, какими глазами она на меня посмотрит? И как я смогу смотреть ей в глаза после того, что сделал? После того, как убил её. Лиза болезненно помотала головой, но Майк взбешённо спрыгнул с кровати и закричал: — Она хотела уйти, собрать свои вещи и просто уехать. Она уже поднималась по лестнице, когда я схватил её и удерживал. Она вырвалась и побежала в библиотеку. Юля искала укрытия от меня, от моей привязанности, которая стала роковой. Если бы я не удерживал, она бы не ушла. Как я могу жить, зная, что люди страдают от моих действий? Теперь мне придётся анализировать каждый свой поступок, каждое движение руки, чтобы понять, способно ли оно причинить вред другому человеку. Я не смогу так жить! Юля умерла, потому что я хотел, чтобы она была рядом. Мари чуть не погибла, потому что я решил добыть немного еды. Ты могла умереть, потому что нам с Олей Никитиной захотелось пошутить. Я помог убить профессора, даже своего собственного отца! И это только несколько имён в длинном списке. — О чём ты говоришь? Мы все виновны в случившемся с Мари, твоего отца и профессора не ты один приговорил к смерти. А всё, что случилось в Лондоне, дело рук Оли, ты был лишь исполнителем. Так о чём же ты говоришь? — Я говорю о той ночи, когда мой отец проник в школу. Тогда мне никто не помогал, я всё сделал сам. Ты можешь найти мне оправдание, как сейчас, но скорее всего, ты убежишь, когда узнаешь. — Узнаю что? — испугалась Лиза. — Узнаешь потерянную главу жизни Майка Гришанова. Я расскажу тебе, что на самом деле случилось в ночь, когда на «Логос» напали. И больше Майк не искал в её глазах понимания. Он знал, что не найдёт. Когда узнает, она уйдёт. Продолжение следует…