Фаустовский пакт

Накидка на плечах Касэй напоминает аббатскую ризу. Меняет её настолько часто, что даже Цунэмори не успевает заметить разницы между новой и старой — ткань не снашивается, не пачкается и пахнет всегда одинаково. Не духами, не мылом и не чистящими средствами. Запах бесплотный, обезличенный, так пахнет новая, неношеная одежда со склада — чистотой и совсем немного дорогой бумагой, в которую была завёрнута. Накидка Касэй напоминает аббатскую ризу. Идёт ей так же, как волку овечья шкура.

* * *

— Так значит, вы считаете, что асимптоматика и бракованность между собой связаны? Касэй барабанит подушечками пальцев по столу, и первое, о чём думает Аканэ, это звук. Совсем не металлический, тупой, словно под искусственной кожей действительно кость, а не переплетение металла и проводов. Второе, что приходит ей в голову — идеально чистая столешница. Полимерный материал кожи не содержит сальных и потовых желёз и не оставляет отпечатков на зеркальной поверхности. Температура кожи регулируется встроенными микроэлектродами, а естественные выделения кибернетики сочли лишними. Всё ради удобства — кибертело не нужно мыть. — Я предположила закономерность. Для подобного утверждения я не располагаю достаточными данными. Восемнадцать секунд. Это одна из их игр — Аканэ отвечает чуть погодя, словно вопрос не представляет для неё никакой важности, прощупывает границы терпения Касэй, а та — её наглости, и по результатам Цунэмори понимает, в каком Джошу настроении, а Глава — насколько увеличилась зона комфорта старшего инспектора. Какие выводы делает из этого Сивилла, Аканэ не знает. Важно лишь то, что восемнадцать секунд в безопасном интервале. — Судите по Макишиме Шого и себе, — как бы невзначай замечает Глава, не обращая внимания на мелькнувшее в глазах старшего инспектора раздражение. Проводит большим пальцем по нижней губе и коротко кивает. — Пожалуй, будет не лишним рассмотреть и такой вариант. По имеющимся у меня сведениям, ни один из участников проекта Сивилла не был отмечен. Тот факт, что на проверку у Касэй ушло какое-то время, говорит за себя. Будь мозг Главы в постоянной связке с Системой, ей бы не потребовалось формулировать запрос и ожидать ответа — коллективный разум единовременно обрабатывает терабайты данных. Цунэмори замечает, но вслух не озвучивает: для лишённой всякого здравого смысла словесной пикировки сейчас время не подходящее. Аканэ и без того слишком о многом умолчала после Шамбалы и слишком многое поставила на кон — под ударом на сей раз не только она, но и Гиноза, и если от неё Сивилла в ближайшее время избавляться не намерена, то Нобучику Система заменить может. Подопытные всегда в дефиците. — И какой из этого следует сделать вывод? — спрашивает Касэй, откидываясь на спинку кресла и заламывая бровь. Этот вывод она может сделать и сама. Уже сделала, и привычка тянуть признания тисками инспектора несказанно бесит. Радует только то, что взамен она получает не больше, но достаточно — возможности вскрыть каждую банку и нашинковать законсервированные мозги она не имеет, но вот экспериментировать доступным ей способом всё ещё может. Ничто не мешает спрашивать и наблюдать. Благо, что та позволяет и даже поощряет. — Что бракованность первична, — отвечает Аканэ. — Мы понимаем под асимптоматикой неспособность Доминатора зафиксировать достоверно значимые колебания Психопаспорта. А не может он по той причине, что конструировался для абсолютного большинства, которое, в свою очередь, помечено. — То есть, — в жестоких глазах мелькает что-то, отдалённо напоминающее веселье, Глава Касэй складывает пальцы домиком и еле заметно улыбается, — вы полагаете, что Доминатор считывает показатели... души? То, как кривится Глава, незамеченным не остаётся. Как живущий в симбиозе с двумя сотнями вдруг начинает вновь существовать отдельно — тоже. Интересно даже, влияют ли на этот управляющий кибертелом Главы Бюро мозг остальные? Ассоциирует он себя по-прежнему с Системой или с отдельным индивидуумом? Мысль о «душе» как о чём-то нематериальном, но реально существующем противна ему по природе рациональности Системы или по его собственной? Аканэ снова подмечает, но не озвучивает, потому что сейчас напротив неё — тот самый. Она давно научилась различать, когда и кто управляет кибертелом Касэй. Тома Козабуро и Тоганэ Мисаки отличались. Первый был зациклен на Макишиме, вторая опекала сына, этот же — самый частый гость металлической черепной коробки — заинтересован во всём. Он в своём любопытстве жесток и беспринципен, он обучаем и влиятелен настолько, что не пускает в кресло Главы никого другого. Он знает больше всех прочих, отдаёт приказы раньше, чем с обработкой справится весь коллектив, он... Цунэмори вдруг замирает, пробует на вкус промелькнувшую в голове мысль и теперь смотрит на сидящего внутри Касэй совсем иначе. Понимает, что, возможно, совершает ошибку, но не может удержаться от соблазна: — Когда-то вы были первым, верно? — спрашивает Цунэмори, прекрасно зная ответ. Касэй улыбается хищно, с предостережением и отводит взгляд. Аканэ радуется, что ушла от ответа, выигравшей себя не чувствует, но и горечи поражения нет. Лёгкое удивление, ведь это был почти ультиматум, а в каком бы хорошем расположении духа Глава сегодня ни была, откровенного нахальства она так просто не прощает. Никому, даже ей, и если она права в своих подозрениях, то... — Когами Шинья застрелил родственную душу. То расплата себя ждать не заставит. — Что он почувствовал? — в голосе Главы вновь прорезается любопытство, Аканэ выпрямляется, понимая, что её снова вытащили на тонкий лёд, поставили на место и напомнили о поводке, и медленно выдыхает. На этот вопрос нет правильной реакции. — Моё молчание сохранит ему жизнь? — Ваше молчание убедит меня в том, что ваши методы не слишком действенны и от отрезанных рук толку больше, — со страшной улыбкой на губах отзывается Касэй. — Ну же, Аканэ. Я пытаюсь действовать как вы — спрашивать и наблюдать. Убедите меня, что так тоже можно. Цунэмори пытается взвесить все "за" и "против", рассуждает о том, насколько можно доверять любопытству первого из Системы, боится сделать неверный выбор и прекрасно знает: что бы она сейчас ни сделала, это ошибка. Какая ошибка фатальна — вопрос только в этом. — До — словно смотреться в зеркало, — глухо повторяет она слова Когами. — После — словно сорвавшись с цепи. — Интересно. — Касэй склоняет голову к плечу и демонстративно хмурится. — Он занятней, чем мне казалось. Благосклонно кивает и жестом показывает на дверь: — Ступайте, инспектор. — Препарировать не станете? — Разочарованная собственной капитуляцией и испуганная своей же беспомощностью, Аканэ устало прикрывает глаза. Вопрос не из сферы разрешённых; не всё из того, что ей позволено знать, разрешено обсуждать. Ни с кем-либо — об этом речи даже не идёт, а даже с самой Сивиллой. Она может не ответить вовсе, а может дать пощёчину больнее прежней. Оба варианта плохи, и Касэй предсказуемо выбирает второй. — Зачем же? — удивляется Глава. — В этом нет нужды — у вас блестяще получается вскрывать без ножа. Это другая их игра, и в ней важно уметь читать между строк — Сивилла заядлый торгаш. Когда Аканэ выходит из кабинета, по столешнице, словно метроном, вновь стучат подушечки пальцев. Звук эхом отдаётся в голове, и Цунэмори невесело думает, что подписываться кровью под этими сделками Касэй мешает только её парадоксальная брезгливость и отсутствие в кабинете бумаги. Для кого-то столь приземлённого, Глава на удивление виртуозно дёргает за метафорический поводок.