Неудачная шутка

Теперь ему точно требовалось "специальное средство", потому что исступленная ярость, в которую он впал, не могла покинуть его перевозбужденного мозга. Это было самое большое унижение в его жизни. Когда он смог более-менее мыслить, проследовал, прямо держа спину, в свой кабинет, где в ящике, полном мусора, хранилась ультрафиолетовая лампа. Неосторожный Альфред попытался прочитать ему очередную лекцию и был изгнан в свою комнату излишне жестко. Брюс рухнул в кресло, кривясь от почти убившей его сокрушительной нервной встряски, и высветил фотографию. "Вернусь после барбекю. Сделай все как полагается, и держись покрепче за свои очочки, потому что я очень зол". Чудовище, не имеющее ни капли человеческой крови, монстр, урод, бессердечная тварь... Сам виноват. Никогда не был доверчивым - или был? - сейчас-то что случилось? Джокер был настоящим предателем. Он откинулся на спинку кресла, и постарался заснуть, пытаясь только прогнать недостойную мысль, что ему предпочли Пугало, который был так жалок, что оплакивал сам себя в почерневшей от пожара северной башне. В середине месяца Крейн, которого содержали под стражей после почти удачной попытки суицида, исчез из-под носа четырех полицейских стражников, и Брюс понял, что Джокер вернулся в Готэм. Убийственное равнодушие, в которое он впадал при мыслях о нем, поражало. Он еще пытался вызвать в себе отвращение; представлял его мертвое тело, сжираемое огнем, исчезающие шрамы, закипающую кожу - истлевающий верхний покров. Призраки снов - белая кожа, черная кровь, кафельные стены. Или как он трясется от гнева и болезни, убивая очередную жертву. Все это не имеет смысла. Он собирался совершить оригинальное, невозможное убийство, поэтому надел костюм в последний раз, надеясь только не встретиться кое с кем безумным. Но это было невозможно. Джокер нашелся... возник в одном из самых опасных мест города, все что-то вынюхивающий и еще более исхудавший. С удивлением обозревая его схватку сразу с шестью более-менее приличными представителями местной фауны, Брюс отметил, что фальшивая смерть пошла ему на пользу, и он стал держаться гораздо лучше. Он попытался вспомнить, как именно Джокер держался раньше, и с удивлением обнаружил в воспоминаниях только собственные руки, болтающие тощее тело, встряхивающие его; врезающийся в твердую челюсть, под ребра, под дых кулак; собственную позорную сдачу навзничь, ничем толком не закончившуюся... Фиолетовый костюм, волосы были снова окрашены зеленым - чертов фрик, попугай, дурачок. Помощь ему, похоже, не требовалась, но уровень ненависти, возникшей от нанесенного оскорбления - Брюс предпочитал думать о предательстве, а не о страхе за его жизнь - достиг критической отметки, когда щадить его гордость было уже невозможно. Никакого больше права на гордость для этого человека, никакого достоинства. Он обезвредил его противников с приятной быстротой, самодовольный, надеясь только вызвать его гнев. - Это шавки Кана? - удивленно обнаружил он, выворачивая незнакомые руки. - Что ты им сделал? Жалкий псих, недовольно следивший за тем, как он упаковывает бессознательные тела, не ответил. На его губах обильно ссыхалась кровь, почти незаметная на гриме. И он ожидаемо был в ярости, не способный перетерпеть столь явного пренебрежения своими возможностями. Когда Брюс, уже забывший обо всем, что произошло в этом переулке, шагнул к нему, Джокер наконец правильно оценил обстановку и попытался сбежать. Можно ли передать словами, как правильно было настигать его? - Отвечай. - Он часть Короны. Пораженный, Брюс скрипнул зубами: китайская мафия. Просто замечательно. Есть предел неприятностям от этого человека? Он снова открыл рот, чтобы отчитать его за неосторожность, но вопреки уверенным мыслям вдруг сказал о том, что его больше всего задевало. - Почему тебе так не терпится подохнуть? Джокер попытался сохранить остатки достоинства, выпрямляясь у стены. Прежде излишне прочный призрачный канат их соглашения, тугой и дрожащий, опасно натянулся, рискуя лопнуть. Трюк с перекроенным трупом много раз вытягивал его из особо дрянных переделок, но больше бы не пригодился. Наверное. - Мне просто скучно, Бэт. Развлекаюсь как могу. - Кан тебе не шут, придурок. - Конечно, нет! Лучше тебя меня никто не развлекает: ты слишком серье-езный. Мне нравится твоя гиперответственность. - Не понимаю, о чем ты, - беспомощно солгал Брюс, отчаянно хмурясь под маской: какая-то новая, особенная ненависть к этому преступнику сотрясала его. - Нет? Я про то, что твое настоящее имя никаким образом не должно быть связано со мной, - жестко осадил его Джокер, на деле безуспешно пытаясь воссоздать одну из своих непроницаемых масок. - Ты глупец, если не понимаешь этого. После прямых слов черта была перейдена, опасная почва достигнута. Брюс снова заскрипел зубами и подался вперед, принуждая ненавистного клоуна к унизительным действиям: стоять слишком близко, а если дрогнуть - значит показать слабость; прямо смотреть в линзы маски, не имея возможности оценить настоящего взгляда. Внимательно слушать. Далеко не уходить. - Ты же... не думаешь, Бэт... что я буду просто терпеть, мм? Должен предупредить, у меня весьма недолгое терпение: его та-ак часто испытывали, ты бы знал! - прохрипел Джокер, но неожиданное сопротивление это было стыдным, потому что безнадежно слабым; слова задумывались как угрозы, но превратились в откровения. - Ты недостаточно оцениваешь мою ригидность? И эта плоская шутка вдруг прозвучала ужасно двусмысленно - не бесстыдно эротично, как задумывалась, а вдруг тревожно и болезненно - потрепанная возможность выступать против всего мира в одиночку, несовершенная выносливость, бесконечное одиночество... "Ты же не думаешь, что я мягче, чем ты". - Именно так я и думаю. - усмехнулся нечуткий Бэтмен, испытывающий определенную потребность получить компенсацию за яркий ужас его смерти, за могильный камень и свежую, блестящую траву кладбища - залитый солнцем погост, отпечатавшийся в его памяти созвучно голосу Джима "Джон Доу". - Ты настоящий мудозвон, Джокер. Раздосадованный Джокер захихикал, но получил вдруг ощутимый тычок в ребра и недовольно заткнулся. Он знал, что это значит: "Не отвлекайся". - Почему ты не вернулся в свое болото? Хотя бы это Джокер мог понять, был с этим согласен: покинуть этот город навсегда было бы правильно, даром что это означало снова провалиться сквозь страницы какой-то унылой книги про войну - чем там обычно являлась его жизнь вне бензиновых забав и тошноты. Он снова вспомнил, почему дал себя запереть - обычно он не уставал удивляться подобной глупости - и встревожился. - Болота. Не-е. Не выношу боли, зато хорошо ее наношу, мм? - Ты полудурок. - Я? Как грубо. Я тебе... Расскажу. У меня была жена, рыженькая, - Джокер отчаянно заимпровизировал, пытаясь не допустить своего окончательного потопления. - Красивая. Но не могла переносить моего уродства, и... - Джокер, что ты несешь? - прогремело над его ухом, и он поднял глаза, пытаясь представить себе, какое выражение приняли глаза Бэтмена в этот момент. - Что? Не веришь? - Нет. - А что, минуты откровенности там, общность интересов, мм? Брюс вдруг ощутил наплыв нездорового веселья. Плечи его дрогнули в усиленной попытке удержать хохот. Иллюзия нормальности затрещала по швам, хлынула чернота: то, что и являлось гранью безумия - Бэтмен. С этим противником, к счастью, он умел управляться. - Бэтс? - Иди к черту, Джокер. - Ладно, - пожал плечами Джокер. - Без проблем. И снова попытался сбежать: привычные игры больше не приносили удовольствия, самооценка пошатнулась - страшное дело! - а полуобморочное состояние, вызванное обильной кровопотерей и трехдневным шатанием по городу, явственно означало, что он рискует встать здесь и сейчас на колени. Этого он никак не мог допустить. Не вне своей воли? Бэтмен усмехнулся и поставил ему подножку, тут же удерживая за шерстяной лацкан пиджака: милостиво отменял позорное падение. Горизонт дернулся, черное предплечье придавило Джокера к стене, в грудину опасно уперлась сталь мечеломов, и он зарычал от бессильной ярости, безуспешно убеждая себя, что слабость, которая неизменно опускала ему руки, вызвана затянувшимся противостоянием с Алым. - Ты пытался уничтожить свою маску, - с трудом выдавил он из себя, усиленно разлизывая губы - стянутый коркой крови келоидный рубец, разорванный рот - и это не был вопрос, а обвинение. Он и правда переборщил, перетрудил свое тело и, что опасней, сознание: сверхурочно щемил этого алого, дерзкого своего врага, чуя в нем особенную угрозу. - Да, - легко признался Брюс, не удивляясь подобной проницательности: в родной среде масок и теней они всегда слишком хорошо чувствовали друг друга. - Завтра она исчезнет в огне. - У тебя ничего не получится. Ты и есть Бэтмен. Черные руки обхватили плечи Джокера, сдавили слишком сильно. - Психоанализ от доктора Джокера? Берешь уроки, как прилежный ученик. Пока получается не очень. Звук собственного голоса, беспомощно выговаривающий глупости, вдруг вернул Брюса в сознание, избавил от гнета ярости и отвращения, но было поздно: Джокер оскорбился. Его затрясло в почти позабытом гневном исступлении: контролировать безумие, как многие дни прежде, выжидать желанного результата, расплачиваться за иллюзию реальности - все это понемногу становилось невозможным. - Не скажу, что понимаю тебя, Бэтмен, - вкрадчиво зашептал он, высоко поднимая подбородок, - но ты прав, немного развлечься... Разве не этого мы хотим, мм? Брюса обдало волной стыда, смешанного с самым примитивным... Инстинкт вдруг подсказал ему не отвлекаться, и правда: у правого замка нагрудника под ребрами застыло бесшумно возникшее ножевое лезвие. Он не нашелся, что тут можно сказать, но выбивать желтые зубы не спешил: наслаждался наконец выправленной реальностью - врагом назвать этого слабака было спасительно правильно. Джокер оценил реакцию, ухмыльнулся, отворачивая лезвие так, чтобы вскрывать застежку было удобнее. - Ты указал мне на важную оплошность, снова, - важно сказал он, смешно поводя кончиком носа. - Ну, конечно: замки. Как я мог быть так беспечен? И я провел генеральную уборку, Бэт, в своих мыслях, и готов предъявить результат наблюдения. Вот тут, да? - он сплюнул кровавую слюну в сторону с таким видом, словно ему заказали чертежи пыточного сооружения, и перевел острие-указатель к иной стратегической точке. - Под ребрами, верно? Отличное место, там ка-ак раз легкое. И здесь, у тазовых осей, - шипящий шепот прервался вдохновенным смешком, - тоже. Отличное. Очень... интересное место. Здесь? Нож безошибочно проследовал под грудину, после и на правое бедро. Брюс внимательно следил за ним, пытаясь разобраться, что чувствует: снисхождение или опасность? Джокер вдруг подзакатил глаза, лихо облизываясь, кивая каким-то своим мыслям. - Вот тут? - снова зашептал он, указывая на следующую точку над коленом. - Верно? Вот здесь, да? Твои колени, Бэтс. Бэтмен был уверен, что ножные латы перед ним не снимал. - И еще на спине, прямо под двенадцатым... позвонком, - закончил псих, когда терпеть было уже невозможно: нарыв гнева должен был прорваться... Но когда Брюс не дождался нападения и опустил глаза, нож уже исчез. - Джокер! - рявкнул он, изнывая от стыда: его снова провели. Псих только хихикал. - Ты такой отзывчивый! - снова зашипел он, и искреннее веселье, которому он поддался, обескураживало. - Хотел выйти на солнечный свет и превратиться в пыль? Тебе нужна помощь, Бэтси. Если наше соглашение еще в силе... - Тебе самому нужна помощь, придурок. Неужели ты думаешь, что я принимаю тебя всерьез? Эти лживые, не самые неординарные, но весьма острые слова попали в цель, и Джокер содрогнулся, задышал чаще, безуспешно пытаясь удержать ускользающую улыбку. Обмен ударами - какая глупость... - Джокер, ты просто... Просто пустота. Вакуум. Джокера это слишком поразило и он замер. - Бэтс? - Тебя не существует, верно? - Я... Я не знаю. Говорить все это было слишком нелегко. - Мне просто показалось. Тебя нет. Это было недостойно, но внезапное озарение смутило его мысли - парадокс, но.. - Возможно, мой рукокрылый недруг, возможно. Но мне кажется, что вообще никого нет. Ничего. Просто фантазии, образы, какие-то обрывки. - Вот видишь! - издевательски протянул Брюс, чувствуя слабину, исходя отвращением. - И соглашение наше... Он замолк, потому что лицо его жалкого союзника исказило нечто, больше всего похожее на боль, и он дернулся, искореженный и взмокший, плотнее прижимаясь к кевлару. Ненависть исчезла без следа. Горячий, влажный рот скользнул по подбородку, замер, потерся о границу маски. Аритмично вздрагивающий язык огладил плотно сомкнутые губы, но ничего не добился, и тогда к ним прижалась грязная щель улыбки. В этих уродливых движениях поцелуй было почти не узнать. Но Бэтмен знал, что это еще - просьба. И исполнил обещание провести его, не дать потеряться: снова ухватился за тощие плечи, развернул придурка лицом к стене, чтобы не дать ему упасть, чтобы прекратить его добровольное унижение. Грим на собственных губах показался ему чем-то совершенно неожиданным. - Конечно, наше соглашение в силе, Джокер, - солгал он, поддаваясь самой примитивной жалости. - Только попробуй нарушить его. Больше он ничем не мог ему помочь.