Неудачная шутка

Не было, наверное, времени, когда Брюс Уэйн не считал себя слишком солидным для сантиментов. Сперва он брал пример с отца, теперь его вел печальный долг. В принципе, он мог разрешить себе парочку низеньких, ублюдочных слабостей (так ли это серьезно, его главным грехом было и будет решение простить себя за решение простить убийцу), мог даже признать в себе надежду на тепло, но разве сейчас это было не как если бы он решил прикуривать от быстро тающего фитиля тротиловой шашки? Джокер. Он не должен был его отпускать. Покончить с одиночеством хоть ненадолго или обнаружить в себе такую же пустоту. Вскрыть его сном, словно ключом, но скорее дать ему вскрыть себя. Может даже иметь возможность увидеть его спокойное лицо, его человеческое обличье хоть ненадолго. Зря он считал себя таким уж серьезным... Неужели он фетишист? Дрожащий сталкер, или маньяк, или просто идиот? Какая-то новая ориентация, филия, мания... Он вернулся в свою холодную спальную, пнул трость, глухо откатившуюся к стене, посетил корзину для белья со своей стыдной ношей, сел на кровать, рассчитывая позже принять душ, но кончился. Это было слишком важно, чтобы не призвать себя к ответу. Слишком хорошо. Он поспешил вернуться к своему обычному суровому образу, опасаясь главного своего недостатка: его реакция на какие-либо сильные переживания всегда бывала им противоположна, если удавалось ее отсрочить. Это ликование обернется гневом? Он раздавит его, переломает? Ему необходимо было проверить границы раньше, чем это сделает его властный характер. Да это было почти принуждение - разве он не собирался уйти тогда, после прикосновения к восхитительному рубцу? Нет ничего странного в том, что с ним не захотели... продолжить. Только одна мысль - это не Джокер, он бы так не поступил, а значит, обманывает, готовит какой-то особенно мерзкий номер - отменяет все? Но у него здорово получается ломать клоунов, настоящая профессия, с какой стороны не посмотри. В разгар ночи - через четыре часа - он понял, что свихнется, если не станет Бэтменом. Без поддержки он обычно не уходил... И сейчас не уйдет. Покачиваясь, побрел вниз по лестнице, не зажигая света. В гостиной обнаружил, что голый по пояс, наплевал на это. Прошел через столовую, уже начиная каменеть, уже становясь тем, кем он бывал обычно - суровым, печальным Темным... Джокер стоял у двери в сад, у преддверия августовской ночи, и надевал перчатки, улыбаясь излишне равнодушно и как-то вынужденно. Он суетился и дрожал, и за каждое резкое движение в сторону двери темнота сада кланялась ему. Он еще не ушел. Брюсу сразу отпустило горло, и он ударился в другую крайность - все же все это было слишком для него. - Уже уходишь? - издевательски приветливо спросил он, уверенный, что имеет дело с... - Считай, что у меня рецидив. Я должен уйти, - Джокер выглядел слишком ненатурально: опять притворялся. - Улыбка, - согласился Брюс, обрадованный возможностью поддеть его. - Ты забыл ее снять. И правда, придурок все это время улыбался слишком широко, одной из своих самых непроницаемых гримас. Тот захохотал, совершенно непринужденно - как же, для него все происходящее имеет иное значение или не имеет вовсе. - И правда. Спасибо, - он приподнял брови, стягивая гримасу в нечто задумчивое, так, словно был сильно ограничен в использовании лицевых мышц. Брюс постарался убедить себя не добивать его. - Что же это за рецидив такой? - мягко улыбнулся он, и сам почувствовал, как из прорехи в его голосе засквозило презрение. - Что-то случилось? И ни черта не вышло. Джокер расхохотался еще громче, прикрывая рот рукой, будто не хотел, чтобы вернувшуюся на его лицо маску можно было сличить с предыдущей. - Разве не у меня, - задыхаясь от смеха, ответил он, - здесь... роль насмешника, Брю-юс, мм? Что-то больное захлестнуло обоих, схватило за горло, отступило. Не ожидавший ответа Брюс встрепенулся, торопливо облизывая губы, чтобы стереть с них хотя бы часть недостойной его имиджа улыбки облегчения. - Эта темная роль... Вполне подходит нам обоим, Джо-кер, - из этого набора слов не сложилось ничего из того, что он мог бы или хотел сказать, и он оторопело затих, пытаясь выбраться из наваждения побыстрее и без потерь. - Ты прав, Хитклифф, - неожиданно игриво ответили ему. Затормозить не вышло, и он ляпнул в ответ поспешно: - Так-то лучше, Линтон. Джокер хмыкнул, ненавидя себя за расчетливость, поскольку за слабость преследовать себя не мог. Он и правда нуждался сегодня в том, чтобы остаться - и поэтому остаться ему было нельзя. - Изящно, Бэтти, изящно выкрутился, - обреченно захихикал он. - Я бы отшлепал тебя, если бы ты назвал меня Кэтти! Он повернулся спиной, принимая привычную некрасивую позу, и нежданные гнев и презрение, мучающие Брюса, отступили. - Джек, останься тут, - сделал тот новый заход сочувствия, теперь и правда пытаясь быть искренним. - Ты не должен быть там, ты же знаешь. Тебе нельзя, ты не заслужил. Джокер вздрогнул, подзакатывая глаза. - Ты не заставишь меня, - нервно прошипел он, вздрагивая от доброжелательного тона так, словно в него полетел камень, - я не могу... Брюс постарался шагнуть к нему как можно тише, хоть и не сильно надеялся обмануть его, такого чуткого. Он не смог заставить себя начать искать причины его поведения. Стоило ему начать со здравой мысли о столкновении самолюбий (одно из которых, надо помнить, никогда не знало света), как все в нем распустилось, распряглось, расхлябалось-расслабилось, вызывая в слабости неуместное воспоминание: покрытая испариной спина, выступы позвонков, горький вкус на языке... - Все нормально? Если бы я знал... - он осекся: он знал и все равно сделал одну из самых отчаянных вещей в своей жизни. Позволил себе... Это катастрофа. Джокер скривился, теряя к нему последний интерес. - Правда... - почти просяще пробормотал он, будто не знал, как лживо в его исполнении выглядит все мирное. - Лучше не трогай меня... И Брюс знал, что это: его снова отвергали. - Если ты собираешься прятаться... - он чуть не сказал "в ненадежной каморке Пугала", едва успевая спохватиться. - В Готэме, оставайся в моем доме. Я знаю, тебя это стеснит, но ты окажешь мне услугу. Наступила тишина, в течение которой он слышал смешки и видел, как трясет его темного союзника - ослабевшего, жалкого, потерянного: идеальный коктейль. - Меня надо... - Я сам все сделаю. Все будет нормально. - Сейчас лучше запри меня где-нибудь. В подвале, в той комнате. И уходи. - Это не слабость, Джек. Доверься мне. - Ты не слушаешь... Мне не хочется делать этого с тобой. Только не с тобой. Не пытайся перехитрить меня, я сам дойду. Брюс потащил его за руку по коридорам. - Моя спальня. Ближе. Там уже склад, в той комнате, - нагло наврал он, приходя теперь в страшное возбуждение от ведущего положения. Не осознавая, что выглядит как мальчишка, притащивший с улицы вшивого щенка. - Похер, - звуча почему-то удивленно, сдался Джокер. - Тебе так нравится все это... Брюс его даже не слушал. - Не говори ничего, что может... - начал он, запирая за ними дверь в свою спальню. - Не так важно. Я не буду слушать. Использовать против тебя потом - не буду. От понимающего смешка он опомнился, повернул ключ обратно. - Достань всю эту чушь из моих карманов... Я старался не перебарщивать... Выкинь. Нет, лучше дай мне, - Джокер вдруг сбился в неясную, но явно недоброжелательную настойчивость. - Брюс. Брю-юс. Брюс оценил масштаб проблемы, снял с него пиджак, зачем-то расстегнул первую пуговицу брюк и, чувствуя себя как минимум богом, сомкнул пальцы на его запястьях. - Ну уж нет, - не замечая удовольствия в голосе, запротестовал он, обстоятельно обдумывая, какая у всего происходящего настоящая цель, и сколько и чем ему за все это потом надо будет платить. - Ты явно не уверен в этом. Но ты... - он хотел сказать "не так уж плохо выглядишь", но вовремя осадил себя. - Это делирий? Из-за таблеток? Не принимал, или... принял слишком много? - Если будет тихий, несколько дней может продлиться... - Джокер вполне держал себя в руках, не выглядя так, будто мог о чем-то позабыть. - Не боишься? Узнаешь меня и тебе несдобровать. Брюс был занят попытками убедить себя, что происходящее ненормально, а такое поведение с его стороны - крайне безответственно. - Я тебя и так знаю, - слабовольно признался он, рассматривая жирную струю слюны, выпущенную через нервно подергивающийся уголок изуродованного рта. - Доверься мне, тебе не о чем... Джокер снова рассмеялся, оплевывая его плечо и щеку. - Это уже было? - задумчиво спросил он, глядя куда-то в сторону. Его потянули за руку к кровати, и он, пошатываясь, разрешил себя вести. Остатки хитрой улыбки на его губах не имели значения - он подчинился на самом деле, позволил управлять собой. - Я хорошо помню этот момент... Брюс пришел к выводу, что ему дали сыграть в какую-то сложную игру без правил, но искать подтверждение этому значило потворствовать своей паранойе, а это никогда не приводило его ни к чему хорошему. Пока он, напряженный, услужливым хозяином следил за комфортом занемогшего гостя, укладывая его непривычно молчаливое тело на пьедестал постели, отвлекаясь, чтобы избавить его от ботинок, тот куда-то выпал. Он вдруг вспомнил, что не ответил, и почему-то расстроился так, будто это был важный промах с его стороны. - Не было такого, Джек, - исправился он, пытаясь звучать непринужденно, хотя уже понял, что его не услышат. - Дежавю. Как все это могло быть прежде? Прежде этого никак не могло случиться. Его собеседник остался неподвижен, излучая однозначную, поразительную беззащитность - это была она, вне зависимости от причин, приведших к этому, и последствий, которые должна была принести. Так не похоже на привычную ауру опасности, привычно сопровождающую этого человека, влезающую в пространство еще прежде, чем в нем появляется он сам... Но он доверился ему, сам подал ему руку... Просто пошел к человеку, лесная тварь, с тем, с чем не может справиться самостоятельно. Сокровенная тема - это вынужденное подчинение ничем не хуже восхитительных моментов подчинения фальшивого - не утихала. Личный хищник, звенящий цепями под домом - подпиленные когти, обломанные зубы, вырванное жало, прежде полное яда... В сопоре Джокера затрясло - глаза закатились, слюна неостановимо истекала, взбитая то и дело мелькающим между губ розовым языком, несчастные вены на висках дрожали, больные - и следующие десять минут Брюс убеждал себя, что слышит просто случайные звуки. Когда он, не сумев совладать с искушением, наклонился ближе, то узнал, что это вполне понятные слова, связанные в нестройную, но логичную цепочку. - ...в делах повседневных помнить о смерти и хранить это... Брюс отшатнулся. Он не собирался подслушивать и честно пытался этого не делать, но... сейчас - разве это не было шуткой? Удивленный, он немного поблуждал, кисло морщась и пряча глаза, пока не заставил себя признать, что услышанное было сказано про него. Последнее, что этот псих увидел. Нестерпимо стыдное гордое сравнение... Наверняка издевка. Засранец уже даже без сознания свалился, но все равно ерничал на его многострадальный бэт-счет! Твердые запястья все еще оставались в его пальцах, хотя необходимости в этом не было, и он дернул их как можно внезапнее, чтобы проверить, не дурят ли ему голову. Но в глубине души он уже решил верить - сегодня. Эта боль была неподдельной, хоть и не имела особого значения. Этот полуобморок притворством не являлся, даже если был вручен ему как рекламный буклет - так же легко и примерно с той же целью. За следующие двадцать минут привкус новизны изрядно поистерся - он даже заскучал, расслабляясь на костлявой груди, и даже начал уговаривать себя пожалеть о том, что во все это ввязался. Он представлял себе припадок гораздо более экспрессивным, впрочем, догадываясь о том, что этот вариант какой-то особой разновидности. Темное любопытство снова подступило к горлу - как часто теперь это будет мучить его самого? Эта сцена. Это желание наблюдать. Как далеко в него проросли эти черные корни? Искушение было понятным - с этим мужчиной он мог быть груб, он заслуживал гораздо более страшных вещей, чем некоторая несправедливость, или униженность положения, или... И Брюс поддался порыву, снова склонился над Джокером, застыл у его покрасневшего уха, почти прижался к нему губами. - Почему ты ушел вечером? Что было не так? - прошептал он, собственнически оглядывая маслянистую кожу, утянутое тканью рубашки плечо, вьющиеся волосы. Это было не всерьез. Просто порыв. На самом деле он не рассчитывал на ответ... но вдруг получил его. - Ты... выбил бы мне зубы... И правильно... Ненавижу эти осколки, - пробормотал Джокер, и стал выглядеть как человек, которого сейчас стошнит. Брюс вздрогнул, подскакивая, чтобы уложить пальцы ему на шею в неловкой попытке проверить пульс. Все-таки... все-таки притворялся?.. - Джей, ты придурок, - поспешно заговорил он, ощупывая щекой влажный от пота сальный висок. - Ты там как, в себе? - Не делай... такое лицо, - Джокер говорил невнятно, не открывая глаз. - Я еще здесь... Скажи... своему идеальному папочке... что тебе конец... Тебе конец, я от тебя ни косточки... не... Брюс попытался растолкать его, но это было бесполезно. Странно, но он был все еще без сознания. Поверхностный осмотр дал невнятные данные - приподнятое веко обнажило только розовую склеру с закатившимся зрачком. Что это должно значить? Он понятия не имел. - Такая... несносная девочка, Элизабет... - приложили его напоследок. А ведь он обещал не слушать. Джокер очнулся в странном положении, и первые минуты оно усугублялось почти неприличной для него неосведомленностью - он ожидал пробуждения в стиле аутдор, в какой-нибудь мерзкой куче прелых листьев, в окружении собачьего дерьма, или в подворотне, среди использованных гандонов и баянов... На деле же ему было вполне комфортно - открыв глаза, он увидел что-то полупрозрачное, темно-синее. Мир был сужен экстремально, горло драла жажда, его окутывал жар, но попытки подняться, даже безнадежные, не вызывали боли. Остатки памяти содержали ночь, белый луч садового софита и истерику такой силы, какая накрывала его, наверно, в последний раз только лет пятнадцать назад. Ничего удивительного. В больнице его сделали больным, а он еще должен был это расхлебывать! У груди мерно стучало, колыхалось дыхание. По шее тек чужой пот, тело, тяжко задавившее его, было определенно мужским - мощным и жестким, испускающим плотный, пряный запах нагретой кожи... Он вчера еще что-то помнил - теперь был туп, как новорожденный, и стоило бы, конечно, спросить с себя... Но сперва необходимо было определить, под кого это он умудрился лечь так необдуманно - недееспособной маленькой шлюшкой! Он вздохнул, изнемогая, и учуял вдруг слабый след сандала. Чертов одеколон Уэйна. Вот это было совсем не смешно: не то чтобы идея оказаться под кем-то другим казалась ему хорошей, но он даже ребенком был умнее, не соблазняясь леденцами в чужой руке! Все перевернулось, затряслось вместе с его головой, встало на место: потолок навис поверху, под лопатками образовался, покачиваясь, матрас, синее-твердое оказалось плечом, укрытым тонкой прохладной тканью полумрака. У обоих стояло и это неприятно поразило его: беспредел. - Бэт, - просипел он, и остался собой доволен - гнев и отвращение, что он испытывал, надежно залегли под хрипом неразработанного горла, и он сам не смог бы их различить, если бы не знал об их существовании. Неожиданный долг он выполнил - хотя бы формально предупредил его о своем возвращении - и, мучительно щурясь, попытался выбраться на свободу. Ничего не вышло и со второй попытки, и это было не то, что он ожидал от плюс-минус ста килограммов его веса. Это так разозлило его, что он выгнулся дугой, умудряясь этим слепить их тела еще плотнее. О, он так сильно ненавидел - менять кожу нелегко, а он, к тому же, этого никогда не хотел; кому нравится оставаться в дураках, особенно когда так бодро и снисходительно начинал с захода сверху? - Ты воняешь, - не выдержал он, с неудовольствием обнаруживая, что его затрясло от смеха. - Это мерзко. Ты мне противен. Брюс, от скуки заплутавший в дебрях самоидентификации, продрал глаза, вываливаясь из сладкой, вялой задумчивости полусна: не думал, что от него потребуют ответа так настойчиво. - Джокер, - сказал он, только чтобы хоть что-нибудь сказать. - Бэтмен, - огрызнулся Джокер, и концентрация ненависти в его обычно плавно текучем голосе пробила атмосферу, будто гвоздь покрышку. Но они посередине пути, а так - далеко не уехать. Брюс вскинул брови, разглядывая влажно бьющуюся вену на белой шее. Он должен был уже привыкнуть к тому, что внешнее и внутреннее в этом человеке никогда не совпадает. Но что теперь? Он все-таки запутался. Он оказался не нужен, быстро это понял, но не ушел вовремя, не стыдясь, однако, себя как обычно - он дал обещание сторожить, которое разрешил себе использовать, будто универсальный пропуск. Взамен за подработку санитаром он в полной мере развлекся ощущением горячего, извивающегося тела, не желая прекращать этот пятичасовой... сеанс, весьма невинный и достаточно удобный: кратковременное, а оттого особенно приятное ощущение власти было восхитительным - он вздремнул вполглаза, послушал про технику исполнения карманной кражи, пережил довольно вздорный монолог про отсутствующие соски на бэт-костюме - и все это было приятно, даже спокойно. Сам-то он мог себя контролировать - но был кое-какой вопрос, требующий уточнения: зачем? Для гнева, который он сейчас вызывал одним своим видом, не было ни причин, ни оснований, но ему все-таки выражали недовольство. Чем он был хуже? Мысль о том, что Джокер, вернув относительное, но здравомыслие, мог сожалеть о его вмешательстве, он яростно прогонял. Этот его старый знакомый прежде был готов выйти поиграть в любое время, и обычные отговорки (плохое самочувствие и дурное расположение духа) не сработали бы: чертов клоун всегда был в дерьмовом настроении, а недомогал головушкой даже больше лет, чем они были знакомы. - Джокер, - бодро повторил он, почти касаясь губами его уха. - Все нормально? Вернулся? Слушай, почему бы нам не... погоди минутку. Почти - важная граница, которой он не мог пересечь сам, ему нужен был проводник. Он намеренно рассматривал его искоса, мучая давно уже затекший локоть, выставленный между ними единственной преградой и единственной опорой - последний раз он менял руку больше часа назад - бицепс, напрягшийся в дозоре, по ощущению уже готов был лопнуть, и он, настрадавшись, был не против, чтобы его доблесть заметили и оценили. Не получив ответа, он воспрянул, приподнимаясь выше, протягивая руку, чтобы... Прикрытое прежде веко распахнулось. Темный зрачок, побликивающий среди сети покраснелых сосудов на желтоватом белке, метнулся в сторону движения, и они смогли встретиться взглядами. Губы, измазанные слюной, дрогнули, расплылись, но не разомкнулись сразу же, связанные резиновыми жгутами шрамов. - Почему бы?.. - переспросил Джокер. - Почему бы нам не... что? - Почему бы нам не обсудить произошедшее, - смиренно объяснил Брюс, потягиваясь на руках над утлой грудиной, чтобы размяться, чтобы показать себя, чтобы коснуться тонкой голубой ткани, покрывающей вздорные кости. - Давай обсудим этот инцидент... Я тут думал, пока ждал тебя... - Ты же умный мальчик, - перебил его Джокер, вжимаясь в постель, чтобы избежать нового соприкосновения. - Все понимаешь. Какая-то бэт-блядина сломала мне хребет. Слезь с меня. - С тобой, - просиял Брюс, почти получая желаемое, - я никогда, Джек, никогда ничего не понимаю. Был бы ты не так зловреден, мудила, и все бы пошло легче, не считаешь? Если тебе что-то нужно - не проще ли сказать? Если тебе причиняют... Договорить ему не дало недвусмысленно поднявшееся для удара колено. Он обнаружил себя задыхающимся, будто от быстрого бега. Это пристыдило его. - Аргумент, - признал он, откатываясь в сторону. Его правое предплечье, прежде заботливо подложенное под ломкую шею, рискующую повредиться в бурном беспамятстве, распрямившись, оказалось основополагающим элементом объятий, и он смутился уже серьезней. - От такого перелома я сойду с ума от стыда на медосмотре. Это напоминало школьные обжимания - на газоне у стадиона или на последнем ряду кинотеатра. Рука, уложенная на спинку кресла. Безликая девушка, прикорнувшая на его плече... Джокер закатил глаза, принимаясь расстегивать рубашку. Ее промочил пот, натекший с чужой гладкой груди, прозрачный, горячий, совершенно невыносимый, будто кислота или щелочь. - Легавая, - выплюнул он вместе с брызгами слюны, осуждающе заглядывая себе за спину. - Гончая. Они все еще лежали слишком близко. - Лицемер, - фыркнул обезвреженный этим жестом Брюс, в виде откупа довольствуясь полученной подсказкой, и осторожно отстранился. - Припадочный ублюдок. Джокер встал и, пошатываясь, побрел прятаться в ванной. Брюс добродетельно обдумал его положение, не нашел, чем может помочь, и беспечно ударился в чувственные воспоминания: искры, капли, низкие стоны. Все должно было стать сложнее, но только не по части наваждения - тут-то как раз все, напротив, обязано было упроститься. Его должно было уже отпустить. - Заноза в заднице... - проворчал он главную претензию, перекатываясь по постели к подушке, под которой его ждала недочитанная книга - решил не уходить, даром что это была его комната - он чуть этого не сделал, разрываясь между двумя благородно конструктивными желаниями: не доставлять Джокеру неприятных ощущений и получать от него приятные. Он не был так бесчувственен, как хотел показать. Все это действительно стоило обсудить. Чертов клоун мог сколько угодно считать, что скрыт и непонят. Помощи - разве не этого он должен был просить? Слишком гордый, себе он этого не признает, но правдой от этого это быть не перестает... О, он хотел бы однажды услышать это - "пощади, мне больно". Но что-то уже было похожее? Несказанное, но нескрытое по недосмотру: так темно, так холодно, я так зол... Никакой близости, и все это только смутные, неясные призраки поддержки и вражды - предупреждающие окрики о предательстве, протянутые в сумраке руки, и не стоит относиться к этому серьезно? Все это ничего не стоит? Легко тосковать по потерянному, но о ненужном - кто пожалеет? Что же доставило ему боль? Что могло напугать его? Боль? Страх? Никто не должен позволять себе прикладывать эти дистиллированные понятия на Джокера даже в досужих размышлениях. Это было что-то другое? Верно. Это было что-то, больше всего сходное с тем, что все остальные, нормальные люди, называют отчаянием... Что это для него? Пройдя путь по кривой через зеркало, чем это для него стало? Муками голода? Тошнотой пресытившегося? Брюс кисло ухмыльнулся, лаская себя через ткань брюк в качестве наказания. Будто кому-то тут хватало подростковых забав. Воздержание доставляло ему боль, но он был рад ей - чувствовал себя лучше того, кто не мог терпеть. Когда он смог сосредоточиться на книге ("Но, доктор, я ведь умер!" "Ерунда"), огонь понемногу угас. Дверь наконец открылась - тогда, когда он готов был уйти. Клацнула щеколда, и он улыбнулся предусмотрительности, которую проглядел. - Один час двенадцать минут, - подытожил он, оглядываясь через плечо на циферблат часов. Джокер, запирающийся на замок. Как пикантно! Похоже, в аду сегодня похолодало. Тот не ответил, пытаясь засунуть полы мокрой рубашки в брюки. С зеленых волос текла вода, и плечи тоже промокли, ткань прилипла к коже и стала прозрачной, оформляя силуэт футболки. - Что это ты такое там делал? - не отстал от него Брюс. Он должен был отступиться, но радость превосходства, радость сильного, охватившая его вдруг и внезапно, затуманила ему разум, задушила в нем совестливость. - Душ в одежде? Тушил пожар? Он смотрел прямо, не пытаясь дать ему сохранить лицо. Самое влажное место пришлось на живот, и нужно было еще пофантазировать, чтобы понять, как это вообще произошло и что значило. - Не твое дело, Уэйн, - отмахнулись от него, и он отреагировал немедленно и неверно: - Как скажешь. Не мое. Раздосадованный Джокер посмотрел на него со странным выражением - злобно, горячо, свирепо - и отправился на выход. - Черт... - спохватился Брюс и вскочил, чтобы догнать его. Механические куклы были так же забавны, как и капризны: цепенели, теряя завод, а имея тугую пружину - двигались так быстро, что могли пострадать, добравшись до края стола без надзора. Ушлый клоун был уже на лестнице, и он схватил его, дернул за руку, пытаясь удержать, сатанея от мерзостности этого собственнического жеста. - Почему ты не можешь не усложнять? - прошипел он влажному виску, приглушая голос, чтобы звучать не так требовательно, как должно было получиться. - Неужели валяться в помойке лучше, чем потерпеть присмотр в моем доме? - Когда ты научился читать мысли? - Джокер приподнял брови, осматривая удерживающие его пальцы. - Я, может, в сортир. - Ага, - через силу улыбнулся Брюс, - а я первый космонавт. Джокер уныло отвернулся, расслабляя плечи. - Сучки вроде тебя любят, чтобы все было определенно, мм, Бэтти? - особенно выделяя насмешливое прозвище, просмеялся он, по-звериному встряхивая мокрой головой. - Без проблем: ты мне уже поперек горла. Хочу остаться один. - Останешься один в своей комнате, - послушно кивнул Брюс. - В сухой одежде. Слова повисли в воздухе, не принося только ему неприятных ощущений - он не задумался об их значении. Он уже вообще больше ничего не замечал, утомленный до крайности, пусть в основном только самим собой. Джокер повел плечом, успешно переживая возложение ошейника на собственную шею. - Потерпеть присмотр, мм, - хмыкнул он, косясь на длинные тени под их ногами, врезанные в густой ворс ковра желтым электрическим светом настенных ламп. Брюс вздохнул, слизывая с уголка губ каплю воды, попавшую туда с чужих волос. - Не придирайся к словам, - раздраженно потребовал он, со смутным гневом пытаясь определить уровень отвращения, которое вызывал у самого себя. - Ты не голоден? Пойдем. Тебе надо поесть. Джокер выглядел достаточно зеленым от тошноты. И достаточно нормальным, чтобы... Достаточно нормальным для себя. В воздухе ясно разливалось напряжение, предвосхищающее вынужденное волевое усилие. - Проводи меня в... ту комнату, - наконец устало ответил он. Как много таится в, казалось бы, прозрачных водах...