Неудачная шутка

Всю ночь ему снилось, как Бэтмен размазывает окровавленного Джокера по темноте крытой парковки, и он скрипел зубами в продолжительной хмури безмолвным, бессильным, безутешным посторонним - сквозь сон прижимал пальцами влажные губы, ревниво пересчитывал жесткие пряди, дутые вены, грубые шрамы, дышал у резных ключиц, держал тощую скотину покрепче, чтобы сохранить его зло в закрытом сосуде желанного тела... Он очнулся внезапно, и сразу же осознал, как, наверное, тяжело будет старику шествовать мимо их логовища - острый запах секса еще стоял в воздухе; под его руками горели плечи, скрытые только тонким голубым батистом, и сам он... Брюс огляделся и обнаружил, что голый по пояс, но укрыт фиолетовым пальто, и мрачно улыбнулся, прилично задетый. - Тебе не угодишь, Уэйн, - сипло прокряхтел задавленный Джокер, пытаясь освободить шею от его тяжелого предплечья. - Я просто не хотел, чтобы Фред излучал свои нравоучения, пока ты отсвечиваешь своими лоснящимися боками, мм. Его обожженные пальцы несоразмерно невеликому давлению судорожно расцарапывали угол прижавшего его локтя. - Это ты так похвалил мою идеальную мускулатуру? - фыркнул Брюс, ласкаясь щекой о фиолетовую ткань пальто, пока языкастый клоун не мог это заметить. Он быстро утешился: округлый клоунский зад и хрупкие лопатки были полностью доступны для ощупывания - придурок пытался вырваться на свободу, но сумел только перевернуться на бок, и теперь жег его грудь своей костлявой спиной. - Отражение в оконном стекле, - пояснил свою проницательность в области чужих гримас Джокер, последовательно эвакуируясь из захвата, вставая и усаживаясь у стены, словно добросовестный караульный, хотя никто и ничему уже не удивлялся. На кухне Альфред, впервые за последние три месяца отлично выспавшийся, вдохновенно пытался понять, как приготовить полноценный завтрак, ограничиваясь только запасом в пятьдесят банок консервированной ветчины. - Ты сегодня снова бездельничаешь? - с порога спросил вдоволь наплескавшийся у раковины Брюс, открыто используя носовой платок в качестве полотенца, хотя знал, что от этого на кухне обязательно страдает один старик (с полной сумкой всевозможных банных принадлежностей). - Боже, я уже мечтаю о том, что ты будешь нагревать людей в казино. Вали в Вегас, клоун, у тебя есть пара часов. В доме было холодно и влажно, и тело пронзала неприятная дрожь, и только спина, укрытая фиолетовой шерстью, чувствовала себя отлично; он вдруг адски заскучал, привычно обмякая в неприятной тишине обыденности - и теперь намеревался выяснить, сколько выйдет отвесить себе клоунских мослов. Даже если то, что его так презрительно и открыто проигнорировали, на вкус оказалось отвратительно пресным. - Ничего не знаю. Принуждение к труду запрещено Всеобщей декларацией прав человека, - отмахнулся от него Джокер-тунеядец, снисходя до ответа, и прикрылся вчерашней газетой. - Кроме того, я всегда играю честно. Я предупреждал. - Ах, правами человека заинтересовался! - умилился Брюс, усаживаясь напротив и бесстыдно кутаясь в фиолетовую броню шута. - Это уже слишком, Джек. Чтобы я такого больше не слышал. - Ла-адно, Пьеро, - присмирел злостный нарушитель человеческих прав, лукаво рассматривая его из-под грязного занавеса зеленых волос. - Тогда хочу вынести условия нашего союза на дорассмотрение, или можешь называть меня Джек Геринг. "В плену мучеником не стать", как говаривал этот достойный человек, мм... - Звучит угрожающе, - занервничал Брюс. - Цитируешь нацистов, требуешь каких-то особых условий. Может, мне выдвинуть тогда свои, а, Арлекин? - Сексуальное рабство? - объявил несносный клоун, и покосился на наглые губы. - Определенно, мы друг друга стоим. Высокомерный Альфред, страдая в условиях неуместной экономии, принес горячий кофе - жидкий, пахнущий пластиком дешевой одноразовой посуды, в которую был налит. - Это твое последнее слово? - восхитился Брюс, принимая стаканы. - Потому что на жертву ты никак не похож. Медве-едик. Джокер скривился, выглядя весьма кровожадно. - Я пас его недавно. Он назвал меня Бармаглотом, - мрачно заворчал он, вдруг и правда похожий на дрессированного, но задумавшего бунт циркового медведя - и может именно это увидел Пингвин, раз дал ему это слащавое прозвище? - Надо было убить его сразу. Если бы ты не поперся за мной в Айсберг... Брюс подлейше улыбнулся, прищуриваясь. - Я пошел туда за Крейном, - насмешливо выдал он, издеваясь. - Не за тобой. Ну, помнишь - Крейн, Пугало, тот мой первый суперзлодей, склонный к массовым убийствам, повернутый на отравлениях, и... Холодный - опасный человек, убийца - похоже, обиделся, вскидывая брови в равнодушном жесте, и пришлось сбавить обороты. - Но когда я узнал, что ты там пакостничаешь, все остальное перестало иметь значение, - примирительно произнес Брюс в сторону, повышая тот самый градус абсурда до невиданных высот. - Бармаглот? Это тебя задело? Пугающий дракон - мне нравится. Ничего. Если, конечно, рядом есть рыцарь. Джокер снисходительно ухмыльнулся, самодовольно складывая губы. - "Неважно, где находится мое тело. Мой ум работает, не переставая". Похоже, в моем местечке что-то резонирует, мм? - холодно резанул он очередную гадость, в этот раз еще более плоскую, чем обычно. - Эхолот! - И где ты учился быть таким отвратительным... - вздохнул Брюс, совершенно серьезно рассчитывая победить дурачка в словесной схватке. - Не думаешь, что "болтая не переставая", ты даешь своему главному противнику... Джокер вздохнул, подавляя усталый зевок, и подался вперед, вытаскивая откуда-то из-за плеча Бэтмена пиковый туз. - Буду говорить, что хочу. Завтра буду мертв, чего стесняться, - весело сказал он так, будто мог и собирался кого-нибудь и этим оскорбить. - Сыграем? Брюс, разом вспомнивший, в чем состоят насущные вопросы, непроизвольно нахмурился. - Нет, хватит, - продавил он через непослушное горло, не желающее подчиняться его воле: слишком спокойное утро, слишком резкие слова. Маневр, при котором придурок забрал бы свое пальто, провести не удалось, и он утешился захватом длинной узкой ступни, скованной стыдливой сутаной очередного пестрого носка. Пропустив этап сомнений, стандартный для любого шага навстречу другому человеку, пустился с ней взаимодействовать - размял, сжимая, нащупал под тканью глубокий шрам, огладил его почти машинально... Он слишком спокоен в такой ситуации, это очень странно: почти неприлично с одной стороны; с другой, он чувствовал, что все условности с этим человеком не существуют - сгорают еще на подлете. Что теперь делать, хотелось бы знать... Он так долго готовился к деанонимизации, что не чувствовал ярости или тревоги - но все равно, реальность как всегда оказалась несколько иной, чем любые, даже самые продуманные контрмеры. - Нормальный кофе, точно, вот что я заслужил в первую очередь, - вклинился в его мысли Джокер, с любопытством глядя на игры со своим телом. - Иди к старику, позавтракай. Я даже заплатил за те консервы, хотя стащить было бы быстрее. И безопаснее. Хотел подобрать тебе правильный корм, но я сейчас на мели, придется обойтись без тропических фруктов, мраморной говядины, жуков и человеческой крови - что тебе там еще по вкусу, клубника на леднике, мм... Брюс поднял глаза, оглядывая его - комично нахохлившегося, но все еще опасного - о, это сочетание клоунады и смертоносности... Его правая рука - ободранная, покалеченная - лежала безвольно, словно мертвая; зато левая порхнула к воротнику, что-то там поправила, только испортив, размялась, скользнула к выпрямленному захватом колену, назад, ухватила кружку, застыла: невроз, обсессия, тревога. - Джек, - удивился Брюс, все еще уныло злясь на себя, на него, на реальность, на свой город... - Ты левша? - Увидел, что это неправильно, - коротко бросил Джокер. - Когда заметил, научился пользоваться левой. Давно. Не важно. Брюс стушевался, вдруг пытаясь представить его без шрамов - вспыхнул, разозлился на себя - это было так глупо, кроме того, от бледного образа оставался странный сладковатый привкус, душный запашок, какой бывает у обочин дорог больших шоссе с низкими ограничениями скорости - у заправок, у брошенных ферм... - Расскажи лучше еще про Луну, - неловко выдал он тогда, не придумав ничего лучше. Хотя колыбель, качавшая Джека, его давно уже не интересовала. - Скажи еще, ты не узнал про них, - равнодушно возразил чертов социопатичный клоун, болезненно щурясь на запотевшее с ночи окно. - Узнал, - признался Брюс. - Пользуюсь твоим предложением, умник. Он установил плененную ступню на своем бедре поближе к паху и, не скрываясь, продолжил рассматривать несносного преступника - напряженные вены на шее, почти белые шрамы, темные глаза. Этот простой вопрос вызвал определенные затруднения: абстрактное мышление Джокера не было заточено под сентиментальные описания. Но он всегда принимал любой вызов. - Хорошо, - легко согласился он устало. - Это приемлемый ответ. Луна, Брюс Уэйн, это когда одни и те же люди, еще вчера гонявшие уродов камнями со своих улиц, на следующий день, только заслышав их появление, писаются кипятком от восторга. Вот и все. Доволен? - неожиданно экспрессивно продолжил он, поднимая голос до своего фальшивого устрашающего гнусавия. - Иди в тот угол, что тут считается кухней, и вкуси пищи этого, мать его, дома. Причастие! Дядя Джей сегодня добрый, мальчишка. Я не могу все время мотаться за тобой, как служка, пока ты распинаешься на крестах ради... Ради ч'его вообще, напомни, мм. Окаченный неожиданным истеричным презрением Брюс притаился, изучая новые встреченные странности, одновременно полагая, что нечему удивляться, когда этот человек и чудаковатость - совершенные синонимы. - Ради будущего, Джек, - бодро сказал он, прилежно отвечая своей роли якоря в бушующих морях аморальности. - Ради... чужого будущего. Сохранить их мечты... - он чуть было не наговорил глупостей, даже если сам верил в них: рядом с Джокером любой цветок верного вял на глазах. - А ты? О чем ты мечтаешь, Брюс Уэйн, Бэтмен? - тускло выдал Джокер, и отвернулся, отбрасывая опустошенную посуду, делая вид, что его не тошнит от праведных речей. - Что составляет перспективу, как не стремления? Как ты можешь знать, чего они, все эти-и "они", хотят? Что еще? Я не понимаю. Какое свое будущее ты хочешь увидеть, нарываясь на пули? Прыгая с крыш? Не ища хотя бы славы, раз уж тебе не нужны деньги. Я не вижу главного в тебе, что сделало бы нас равными: удовлетворения. Чего ты ждешь, выстаивая впустую? Принимая помощь первого встречного подонка, хотя мог обойтись и без меня этой ночью, кувыркаясь в каком-нибудь дорогом борделе на шелках с розами? Шипы, конечно, чего это я. Удалены. Не должны дырявить задницу стоимостью в девять миллиардов долларов. Пораженный небывалой серьезностью момента и невозможными процессами, проходящими в его пустой, удивительной кукле, Брюс тяжело подался вперед, придерживая плененную ступню как сокровище, теряя рассудок и волю: Джек, хозяин козней и интриг с деревянным мечом, рубящим жизни, с бутафорской пушкой, ужасно реалистично стреляющей красным-красным конфетти, хотел это знать? Небывало, учитывая его максималистский подход ко всему ему ненужному. И он хотел ответить - даже фальшивое, это устремление Джокера к человеческому - даже только чтобы обгадить - было слишком трепетно, чтобы давить его сапогом больного самолюбия. - Я... Не могу ответить тебе так, как ты хочешь. Мечтаю? Я?.. Я хотел бы поднять на руки своего сына, Джек Нэпьер, - глухо ответил он, удивляясь уместности подобных откровений. - Только и всего. Это неизменное желание. Все проходит мимо меня, Джокер, но это не меняется. Джокер внимательно осмотрел его, наклоняя голову, произвел какой-то быстрый расчет, и медленно кивнул. - Как всегда, - сказал он, и уродливо улыбнулся, скалясь. - Как всегда какая-то херня у тебя в голове, Бэтси. Вокруг твоего дома лежат шалавы с задранными ногами, неужели ни одна не понесла, мм? Ни с одной не наебли мышат? Верно: господин не изволили явиться. Брюс вдруг ощутил необъяснимый приступ восторга. - Ты ведь знаешь, разбойник, где проходит граница, и осторожничаешь, чтобы не переступить ее? - хищно просмеялся он, задевая Джокера за живое: раскрыли фокус, поймали за руку. - Ты снова удивил меня, гордись - деликатен в областях выбивания эмоций! Ах, он не такой бесчувственный ублюдок, как я думал, да? - Да? - подло улыбнулся Джокер в ответ, и правда знающий и соблюдающий границы, но только для того, чтобы эффективней их нарушать. - Тогда... как насчет того милого секретного клуба из твоей молодости. Тут не проходит черта запретного знания? Играли, небось, в снежки, мм? Это ведь было фирменным блюдом, или я ошибаюсь? Брюс пришел в плохо скрываемый ужас: вот эта исключительно секретная информация о его прошлом точно гарантировала бесконечный карнавал злых шуток. И даже тень подобного предположения - этот человек, пытливо изучающий враждебный ему мир из-под полуопущенных ресниц неизменно остро и режуще, представляет себе, как его главный враг вращается в колесе оргии - определенно, заставляла его испытывать тошноту. - Нет. Нет, - задергался он. - Членство прилагалось к братству в университете, и я тогда был меньше всего подходил для такого, поэтому даже не заметил этих сборищ. Усвоил только информацию о том, что под закрытым лицом некоторые только тогда становятся самими собой на самом деле... И было это сто лет назад. Откуда ты знаешь? - В приюте меня научили читать, - кротко выдал Джокер, опуская глаза: надеялся запутать объект насмешки, - и с тех самых пор я... И ему это удалось. - Ты был в приюте? - неосторожно удивился Брюс, жадно осматривая его на наличие эмоций. - Сперва тебя удивляет, что я умею читать, - заворчал несносный клоун. - Что потом? Обнаружишь, что у меня есть ч... - Джокер! - Чековая книжка, - закончил Джокер, устало закатывая глаза. - И приют. Что странного? Туда попадают все сиротки, брошенные мишки и поломанные куклы. - У тебя есть чековая книжка? - с благоговейным ужасом удивился Брюс, хотя видел, что и эта неожиданность - правда, и продолжил, неожиданно суше, чем хотел. - Так откуда ты знаешь? - Ты такой... отзывчивый, - сыто прищурился Джокер, неожиданно для себя получивший реакцию куда веселее ожидавшейся. - Откуда? Мм. Сперва я все узнаю о своих жертвах, обязательно советуясь со своим финансистом... Притворная тревога превратилась в настоящее уныние, печальное запустение чувств, и он это, конечно, почуял, ничего не понимая - и вскинулся удивленно. - Не надо, - властно прервали его изыскания, и в низком, неизменно хрипливом голосе Брюса явственно зашипело отвращение. - Ничего ты не знаешь ни об одной из своих жертв. Ты их даже не замечаешь... - это была, без всякий сомнений, истина. - Погоди, - прозрел он следом. - Я тебя отлично знаю, Нэпьер. Тяжелая артиллерия для обманного маневра. Что происходит? Обломанный Джокер вдруг слишком мрачно взглянул, откашлялся устало, но предпочел только надменно скривиться. Тусклый свет унылого осеннего солнца лежал на его лице, и он увидел морщины у его глаз еще четче. Они определенно почти ровесники, но его тело сохранило столько тоски, столько трения... - Почему ты так напряжен? - начал догадываться он о иных причинах особого допуска в то, самое желанное обыденное, быстро читая с изуродованного лица - равнодушная жестокость, раздраженное утомление от затянувшейся близости чужого плеча, бедра, ладони? Просто усталость, застарелая, пустая? Отвергнутая щедрость хищника, позволяющего жертве испить воды перед съедением? Джокер нахально усмехнулся. - Хочешь узнать? - насмешливо протянул он, елозя по мощной мышечной плоти бедра плененной ступней, неумолимо следуя к ширинке. Брюс поморщился. Желудок охватила холодная резь, непонятно откуда пришедшая. - Что ты опять задумал? - почти потерял он терпение, впервые за многие дни приближаясь к краю каната, и вяло скинул цветную ногу. Джокер, конечно, ничего не понял и как будто даже печально скривился, укладывая раскрытую ладонь на его колено. - Ставки выросли, - безучастно повторил он с некоторых пор свою единственную мантру. - Хочешь дожить до того момента, как мы на самом деле схлестнемся, будь осторожен. Внимателен. Недоверчив. Сам не потратиться не рассчитывал: холодные вводные данные рассказывали ему о не самых радужных перспективах - но тратить время как-то иначе, обеспечивая себе отходные пути, он не желал категорически. - Боже, Джек, ты такой псих... - начал Брюс, но осекся: попал под нежданные губы, приложившиеся к его рту твердо и больно. Пораженный так, будто произошло что-то возмутительное или небывалое, он с готовностью раскрыл рот - влажный язык скользнул к его языку, медленно растер горькую кофейную слюну - и он вдруг подумал, что это какая-то другая степень близости - лишенная даже намеков на секс. Под солнечным сплетением сладко и больно заныло - дожить, разумеется, отличная идея - и он не смог сдержаться, привстал, обхватил Джокера за талию, свирепо выдыхая воздух, сжал пальцы, впиваясь в вожделенное мясо, бессмысленное без одухотворенности этим в крайней степени специфическим разумом. Острые пальцы впились в его плечо в ответ, словно кто-то из них был готов рухнуть с обрыва, и у него заныло и в паху. - Посмотри на меня, - глухо приказал Джокер, когда кончился воздух, и Брюс с трудом открыл глаза и мутно уставился в медные радужки. Блик, являющийся его отражением, вызвал в нем новую волну тревоги. Джокер обнаружил в себе мерзкую надежду на понимание - а выгодна всегда только наведенная тень, возведенный морок - и чтобы начать конец - неудачная шутка - нужно было еще собраться с духом. - О, это скорее рыцарство заразно, да? - досадливо выплюнул он. - Так и знал, что подцеплю от тебя какую-нибудь гадкую инфекцию. Я мог бы напомнить тебе, что пока ты пламенеешь сердцем за справедливость, ты можешь только поцеловать меня в задницу, но что-то язык не поворачивается. В его тоне было что-то снова принципиально новое - тяжелое, очень холодное - и Брюс против воли еще больше встревожился, жадно оглядывая кривые губы. - Ты окончательно свихнулся? - горько продолжил он, уже догадываясь, что происходит. - Ты мог бы сделать все это молча, как обычно, и я узнал бы последним... Джек... - Ага-а, - обрадовался Джокер, воровато оглядываясь. - Смахнемся за это на кулаках? Твое присутствие на меня возбуждающе действует. (Бэтмен - символ того, что мы не должны бояться говнюков вроде тебя). - Не смешно, - отверг его Брюс. - Мне тоже. - Собираешься снова убивать? - О, да. Все, что встанет на моем пути, без разбору. Так сладко предупредить тебя заранее! - чертов псих плотоядно улыбнулся, показывая зубы, впервые, может быть, не имея под этим жестом ничего в подкладе - только самое себя, дикое и гнилое. - Без сомнений, Бэт, потому что - знаешь? - я не умею их испытывать. Ничего не умею. - Это просто слабость, Джек, - рыкнул Брюс прямо в его рот, складывая их губы. - Прекрати. Он должен был попросить его остановиться лично, персонифицировано, сделать это ради себя, может, даже ради него, но не смог, опасаясь себя в первую очередь, жестко наученный прошлым, пробным испытанием этого трюка с качелями, когда он, протянув руку, получил пощечину, а встав на колени, должен был ползать. Джек слишком глубоко проник в его голову: даже закрыв глаза, он видел его, жалкого, бешеного, гордого - незнакомец, весело признающийся ему в духовном родстве в неровном свете допросной; волшебное существо из смертельно опасных, ждущее его за поворотом весны, все в белых кружках вишневого цвета; смутный и слишком реальный, желанный и ненавистный, он был ему слишком знаком. Почти мечта и, кажется, самое страстное желание: они никогда не встречались, и все это - только дурной сон. Он должен был - но это то, что он хотел услышать. Он себе так и не признался в этом, не совсем... Он был неправ, когда взял с него слово разоружения. Но разве можно было предположить, какие порочные формы может принять его беззащитность? - О, вот таким я тебя зауважал когда-то! - почти обрадовался особенному пониманию Джокер, приглаживая свои странные волосы, и наклонился ближе, хотя это было нелегко - минуя поцелуй, мимо щеки, к уху. - Снова не собираешься меня щадить, да? Брюс знал, что это - его все еще считали слабаком. Его отвергали - прямо сейчас, в эту самую минуту. - Ты просто хладнокровная рептилия... - слишком жестко сказал он, теряя почву под ногами, и вспыхнул - так беспомощно это прозвучало. - Не понимаю. На каком языке ты говоришь? Ничего не испытываешь - так чего тебя щадить? - Кто-то тебя сдал. Твоя личность известна, но нет доказательств - вот и займись вытаскиванием себя, а я займусь сам знаешь чем, - проигнорировал его смятение Джокер, и сломал нарастающий ледок, легко и ловко - словно никогда и не бывало между ними непонимания. - Они сделали глупость, когда пытались использовать меня, и этот сопляк только пешка. Я найду ту блядину, которая все это затеяла, и тогда пусть он держится покрепче. Знаю, где искать. Он не смог справиться с каким-то неожиданным, новоприобретенным хвастовством, и сказал слишком много, не умея отстраниться. Брюс поспешно и последовательно погасил в себе агрессию, желание посадить его на поводок, приступ властной своенравности... - Джек, хватит. Просто хватит, - наконец заговорил он, и через стальной тон порвалось что-то недостойное и грязное. - Ты снова прибежишь ко мне, и ты это знаешь. Кто еще будет возиться с тобой? - он сам наклонился ниже, почти касаясь его уха в ответ, отвечая желанию близости. Джокер злобно стиснул зубы, униженный проигрышем, оттолкнул его, поднялся, наскоро влезая в обувь на ходу, и отбыл на кухню, где взялся всячески обитать: застучал по сырому дощатому полу ботинками, зашуршал целлофаном, загремел стеклом, вяло отбиваясь от вводных нравоучений старика, ради такого удачного случая даже изъявшего из ушей спасительные затычки. Вернулся и деловито бросил на матрас сверток коричневой бумаги, который ему через паузу пришлось вскрывать самостоятельно. Брюс уныло следил, как он ловко управляется с запаянной в пластик белой рубашкой правильного семнадцатого размера. - Это за ту одежду. Твоя эльфийская рубашонка больше не годится, - глухо пояснил Джокер, черт знает что имея в виду - они слишком часто делили ткань футболок и рубашек, брюк, халатов и простыней... - Джек, ты такой мудозвон... Это прозвучало почти умиротворенно: не только у Джека Нэпьера тут была сильная воля. - Ага! - оживился Джокер. - Как, главное, неожиданно это выяснилось, да? Я обычно такой суровый и немногословный! - Пользуешься чужими правами на спасение, дракон ты чертов? - твердо продолжил Брюс, все сильнее каменея в решимости, и тоже поднялся с матраса, твердо решая одолеть препятствие, не заметив, что уже это сделал. - Не нравится правда? На кухне Альфред, осужденный ролью наперсника на более плотное слежение за "несчастными мальчишками", обессиленно опустился на неудобное сиденье дивана: надоели. У кого хватит сил их терпеть? Джокер недовольно щелкнул языком - следить за собой было так сложно - вскинул вдруг руки в больном фокусничьем жесте, чтобы снять с себя часы, хранящие клеймо маячка. Ловкие пальцы обхватили левое геройское предплечье, содрали плечо фиолетового пальто в пронзительном, слишком интимном, почти эротичном жесте - им теперь навсегда быть отмеченными жаркими тенями друг друга - ремешок обхватил запястье прямо у ремешка Брегета - циферблат к циферблату - и замок защелкнулся. - Мой ошейник, - самодовольно объявил он, указывая на корпус, скрывающий маячок. - Оставь себе, Бэт. Не дергайся, можешь попытаться отмудохать меня сейчас, когда угодно. Я урою и тебя, и того говнюка, что осмелился лезть... Ненужное, забытое пальто соскользнуло на пол - и этот непрактичный жест от максималиста сокрытия улик и тайн знаков Брюс не мог не оценить: ему вдарило в виски так, что во рту начала собираться слюна. Он посмотрел на свое запястье так, будто там сворачивалась свирепая ядовитая змея, и разлепил губы, чтобы ответить на ультиматум ультиматумом. Но нарастающий приглушенный гул с небес нельзя было игнорировать. - Твою мать. Так и знал, что без этого не обойдется, - прошипел Джокер и, уныло скалясь, юркнул к окну. - Не дадут спокойно съебнуть. Затрахал меня твой чертов город, Брюс. Просто замечательно. Окружение. Вертолет. Пусть твой чернобурый лис молится, если это он нас сдал. Брюс злобное мельтешение проигнорировал, и только устало улыбнулся, надевая так трогательно-нелепо предложенную рубашку, чтобы закрыть горящее бедой часов запястье: или тюремщик, или заключенный, и нет у него никакой другой судьбы. Он мог понять уверенность, с которой Джек высматривал предателя - все же все предосторожности, предпринятые им по пути были весьма убедительными - но не видел смысла искать того, кого не существовало: никто за пределами этой комнаты не знал о ней по доверенности. Их кто-то выследил, и это была не полиция. - Ты уверен, что не сможешь уйти незаметно? - степенно уточнил он, взмахом вызывая Альфреда в комнату. - А за Фокса... возьми мое слово, если хочешь. Джокер только фыркнул, обидно открыто выражая неодобрение его гипотетической доверчивости - потребности в доверчивости - и влез в пальто, последовательно перебирая: десяток шипящих, словно маракасы, тубусов с таблетками явно не крейновского производства, здоровенный кусок бингама в походной мыльнице, яркую тряпицу странного желтого шотландского галстука, стальной скалолазный карабин, огроменный мультитул, острые карты, дополнительный магазин, семь дымовых шашек, что-то, слишком подозрительно напоминающее прыгающие китайские бомбы, игломет, моток взрывопроводного шнура (ставки выросли, верно), потрепанное йо-йо и приклад к керамическому Глоку-33. Брюс восхитился, старательно игнорируя стреляющий иглами прибор, собираясь только спросить, как он все это хранит так незаметно, потому что он определенно не сидел на всем этом арсенале, но реальность была слишком ярка, чтобы снова преклонить колени перед желанным и недостижимым - алые краски цирка из фильма ужасов перетекли в смутную пастель библиотеки в Уэйн-меноре. - Я знаю, что ты собираешься делать, Джокер, - вместо всего этого жестко сказал он, усмехаясь. - И меня пугает твоя жажда смерти. Не забудь, я это запрещаю. Джокер не ответил, пытаясь как можно компактней разложить по карманам чужие порченные тряпки, способные выдать любому лаборанту незначительный, но скандальный аспект их отношений, и тогда он подошел ближе, избегая просматриваемого ГПУ окна, вынуждая его обратить на себя внимание. Они встретились взглядами, и он узнал уже точно, что кое-кто заслужил наказания. - Альфред, - спокойно добил он, улыбаясь кривому шраму на правой щеке преступника, и накрепко заключил в замок рукава свою левую руку. - Оставайся здесь и уничтожь следы. Кстати, через десять минут начинается твой двухнедельный отпуск. Купи ей подарок и от моего имени и пожелай благополучия. Выполняй. Старый слуга только вздохнул, смиренно склоняя голову.