Неудачная шутка

Крепко связанный Брюс очнулся в полной темноте, шерстяной и жаркой - от его дыхания на тканевой преграде, лишившей его зрения, уже собрался конденсат - и слабый запах лаванды, любимого бристольского кондиционера Альфреда, недвусмысленно говорил о том, что он остался в родном доме. Голова раскалывалась, сосуды рвались на части от дикого, неестественного давления, виски были готовы лопнуть, но он бодро пустился в самообвинения, царственно пропуская нормальный этап опасений за свою жизнь и имущество: дурак, неисправимый дурак, теряющий голову от любой женщины, теряющий рассудок от чертовых иллюзий, слабоумный эстет, готовый ради позолоченного медного болванчика презревать собственный путь, чего уж говорить об острых коготках простецких недобрых намерений, щедро украшенных темным блестящим локоном, отличной грудью, налитой под модельным платьем и сбрызнутой ароматом магнолии, и нельзя было не поддаться ей, такой напуганной, нельзя было не выбрать ее, поверить, что это ловушка, и все равно, в чем она состоит, потому что самое тревожное - чем все это могло кончиться для Томми, так неосторожно выбравшего в злополучный для них момент эту ядовитую, тонкую красавицу... Мысли о том, что это было его единственное слабое место, о том, что что-то помогло ему хотя бы не опозориться в роли похотливой лысой обезьяны, обманутой при совокуплении, и даже о том, что он почти покорил ее нежную природу, были слабым утешением. Руки были плотно прижаты крест накрест к телу, и он знал что это - смирительная рубашка, отличная шутка, мерзкая, но он уже достаточно, несмотря на неподъемную тяжесть тела, совершил необходимых приготовлений для повторения того самого гуттаперчевого трюка освобождения, в обычном состоянии не представляющего для него труда... Необходимо было оценить перспективу. Тот, кто его отравил, не знает, что он очнулся? Иначе он должен был уже быть здесь, рассчитав дозировку. Только нажива интересует его или их, не более? Слишком хорошо, чтобы быть правдой: тогда у него было бы время, чтобы взять их с поличным, раз уж занятной Селине теперь ничего не угрожает - в этом он был уверен, в целом даже одобрял, остудившись минутой-другой ожидания. Была только одна загвоздка: даже обретя возможность наблюдать, он не мог толком двигаться - и, если затекшие от резиновых рукавов кисти могли уже сжиматься-разжиматься, плечи были непомерно тяжелы. В черноте мешка перед глазами плавали овальные, микробоподобные круги, кислотно-желтые, тошнотворно-зеленые. Отрава отлично работала - веки слипались, в желудке происходила какая-то особенная бойня, и это было странно: походило на отложенное отравление - последовательно растворяющиеся капсулы, призванные поддерживать его в таком состоянии? Брюс немедленно пожалел, что не уделил крейновской стезе (похожим методом когда-то доходяга-ирландец дурил его в черной башне, скрупулезно намерив себе время особым вариантом оболочек) в свое время должного внимания, вопреки привычке придирчиво осваивать любую практичную область, и нахватался в результате по верхам из-за появления кое-кого взрывного, цветного и лукавого. Такой тщательный подход излишне подозрителен. Не иначе, как от нетерпения и под влиянием медикаментов, он вдруг почти явственно увидел милуокский пригород, и то чувство стыда желания и бессилия совести отлично гармонировало с нынешним падением - конечно, ровно до того момента, как к нему приблизится враг или союзник, и он будет свободен - силой или по чужой милости, и быть плененным - о, как близко он уже познакомился с этим ощущением... Медитировать дальше не было ни смысла, ни времени, и его нехитрая, цельнометаллическая воля, подстегиваемая горделивым воем охотничьего инстинкта, подняла его над полом, когда он почуял чужое присутствие за дверью. Характерный для электронного замка в его кабинете шорох пластиковых клавиш - мерный, совсем неслышный иному уху - так сильно удивил его, что он запрокинул голову - туда, где явилось бы недоступное для взгляда лицо врага. Ключа от этой двери не знал даже Альфред - но мог получить тот, кто бывал, как и он, тут достаточное количество времени. Мягкий ковер заглушил излишне тяжелые для обычного человека шаги, и рядом с ним застыл кто-то с определенно недобрыми намерениями. Брюс прищурился, когда с него содрали плед, словно тряпку с попугайской клетки, и он увидел, что и правда, как и предполагал, находится в своем кабинете... Но это было не ограбление, которого он легкомысленно ждал. Уныло разглядывая человека в собственных доспехах, он с усилием уговорил себя не впадать в ярость, и жаль, конечно, что любимый старик, с которым такое случалось не часто, был не прав - если бы это был Джек, это бы годилось. Все, что мог придумать чертов клоун, сошло бы: быть изрезанным, оскверненным, пребывающим в состоянии манекена, бездумной куклы, которую можно наряжать и расчесывать; сдохнуть, в конце концов, от его руки было бы не унизительно - сам заслужил, по своей воле заслужил, не-обманутый, а желавший доверять, так долго подставляя ему спину, так часто опускаясь перед ним на колени. Может, он и правда мечтал об этом с самого начала? Достойный соперник, единственный, сильный, свирепый, породистый, но не преодолевший, потому что ему все и так позволялось - иррациональное, суицидальное желание, но сильное, чего скрывать, черт знает откуда взявшееся... Все эти прощения, прощания, столкновения, огненные всполохи, отражения в стеклах и зеркалах - почему это не было унизительно? Что-то необъяснимое, высокое, прекрасное восставало против инстинкта самосохранения, против природного добра, скучно заключенного в социализированности: только бензиновая прерия, каменный лес, охота и погоня, брызжущая кровью схватка-свара, где можно грызть и подставлять шею под острые зубы, сжимать руки, вложив всю мускульную силу и быть наконец обнятым так же в поту и восторге, проникнуть в самое сокровенное, самое достойное, и дать проникнуть в себя, как в самого непокоряемого, а потом стать лучше, сдавшись, успокоившись, наконец достигнув тишины от угрызений совести и печали, от пустоты... Враг, принявший его облик, осторожно застыл перед ним, не подходя на необходимое для нападения расстояние. - Ну что? - насмешливо прогремел он динамиком - голосом Бэтмена - самодовольно склоняясь в полупоклоне, но на безопасном расстоянии. - Как дела? Не выбрался еще, мм? - Какого черта, Томми? - прорычал Брюс, не умея контролировать сейчас голос, и враг обиженно скривился, сдирая с подбородка свою непозволительно звездную и не менее непозволительно полосатую бандану, издевательски показывая мелким аккуратным шажком назад, что осведомлен о намерениях жертвы. - Ну вот... - прохрипели губы его старого, неверного друга. - Я рассчитывал немного поиграть с тобой, чтобы ты выбрал из нас двоих. Ты в этом мастер, верно? Мастер неправильных выборов, Брюс Уэйн! Скажешь, твой клоун не стал бы, если бы был так же умен, как я, притворяться мной? Чего же ты так быстро раскрыл меня? Я предвкушал немного погреть уши вашими небезынтересными беседами на генеральном, так сказать, уровне. С вип-кресла первого ряда. Когда ты понял, что это не он? Скажешь, когда? Интересно же. - Прекрати эту мерзость, и говори, чего ты хочешь, - выплюнул Брюс, пытаясь наладить душевное равновесие, находя это делом самой первоочередной необходимости. Эллиот пришел в притворный ужас. - Ты даже пропустил этап нытья и удивления! - обвиняюще воскликнул он, и от громкого звука его голоса задребезжали оконные стекла. - Негоже, Брюси, лишать победителя награды, знаешь ли. Негоже. Тебя стоит наказать. - Попробуй, дружище, - снисходительно согласился Брюс, но добился только взрыва ненатурального жуткого смеха, осколками разлетающегося из-под исказителя голоса. Пожалуй, никогда не смеяться в маске было разумно, даром что у него никогда не находилось в заботах и печалях для этого повода... Или такое бывало: зелье бушевало в его крови, и мысли собрать не получалось, но на подкорке явственно гудело странное умиротворение - бывало, конечно бывало, ты отличный шут, мужик, как можно не улыбнуться твоим глупым шуткам... Шок был, конечно, силен, и все ценности разом стоило рассмотреть под другим углом... Все те же ценности - доверие и сопричастность. Непобедимое одиночество: никому не доверяй, не принимай ничьей руки, осторожничай, не входи в чужой дом, никого не впускай в свой... "Будь осторожен. Внимателен. Недоверчив" - но он ведь не хотел так жить... Вероломный Джек был достоин доверия - значит все более достойные заслуживают большего? - "Ах, Томми, ты чего, завязывай со своими шутками, это не смешно!" - спародировал его воображаемый неуверенный тон недруг. - "Ты так пытаешься разыграть меня? Сейчас появится птичка, да?". Не думаешь, что я просто пригласил нам стриптизерш, нет? И какая-нибудь шмара сейчас вывалит на твою пидарскую физиономию свои пухлые сиськи? Брюс вежливо, холодно улыбнулся, и это, определенно, была не та реакция, на которую было заточено вербальное издевательство. Новая попытка предателя представить из себя Джека несколько смутила его: в прошлый раз он пользовался только жестами - почему же теперь имитирует и его манеру говорить? Видеозаписей для полного образа недостаточно - они знакомы лично? - Ты же знаешь, Эллиот, что я не буду... Берегись, ты всего не знаешь. Зачем тебе все это? - надменно начал он, и захватчик взмахнул рукой. - Ни слова больше, Бри. Знаю. Знаю, - патетически воскликнул он, снова наслаждаясь властью, и отошел к окну, всматриваясь в хмурый ноябрьский вечер, словно оглядывал свои обширные владения. - Знаю-знаю, все я про тебя прекра-асно знаю, единственный друг мой. Надо же! - продолжил он вдруг иным, холодным тоном. - Ты меня за дебила держишь? Думаешь, я не видел за спиной героя неоновую вывеску с твоим именем? Ты правда думал, что я бы тебя не узнал? Ты меня не боишься, Бэтмен? Брюс полагающий, что попробовать поотпираться от вины в геройстве стоило, уже частично освободил левую кисть, умудрившись даже избегнуть сворачивания сустава, и удовлетворенно унимал адреналиновые всплески, кровожадные и злые. Даже учитывая неплохую физподготовку предателя и его собственное отравление захватить его будет нетрудно. Не-Бэтмен осторожно опустился в любимое хозяйское кресло, и уложил ногу на ногу, удачно для себя выбрав удобный угол обзора на пленника. Заерзал: доспех не был удобен для подобных демонстраций, заточенный только на движения и засады - пытаться осуществить что-то вроде заседания в курительной комнате в броне в пристойном виде было невозможно. - Эх! Хорошо-то как, - довольно вздохнул он, и пустился в комичный обыск по чужим запретным ящикам, хранящим, между тем, некоторые личные вещи. - Не зря я столько времени угрохал на тебя, Уэйн. Иногда надо поверить в свои силы, да? Вот оно, настоящее мужество. - Ты сошел с ума, - вывел вердикт Брюс, притворяясь более разозленным, чем был и, чтобы отвлечь от настоящих движений внимание, дернул путы со всей силы, имитируя отчаяние. - Ты болен, и тебе нужна квалифицированная помощь. Вестник предательства искривил губы торжественно и злобно. - Да-да. Самое время меня злить, наркоман ты адреналиновый. Знаешь... В отличие от моих слабоумных пешек, я вам не по зубам, - весело выдал он, странно обобщая Брюса и кого-то еще. - Есть, конечно, искушения. Например, мне бы хотелось всего того легкомысленного монпансье, которое может позволить себе каждый уважающий себя пиковый туз со своими врагами... - Пиковый туз, Томми? - не удержался от насмешки плененный Бэтмен, одновременно тревожно оценивая судьбу хрупкой Селины, такой запуганной этой пародией на Бэтмена: если бы отвратительный предатель догадался бы использовать ее и теперь, ему самому пришлось бы выпутываться поспешней, а это для его объемного тела означало бы неудобный вывих вдобавок к оглушившим его медикаментам - а по очевидным причинам он хотел бы быть в лучшей форме, когда его пальцы сомкнутся на этой шее. - Какой из тебя туз, ты чего... Ты точно свихнулся. Успокаивало только, что он лично посадил драгоценного старика на самолет до Хитроу. Он не должен был мечтать о насилии, он должен был бы попытаться понять чужие мотивы, как пристало бы настоящему герою - но случайное объединение в себе чего-то чуждого этому безумцу, которого он знал с самого детства и не знал вообще - человек в костюме Бэтмена в плену реактивного психоза рассуждает в срезе карточных аналогий - ожидаемо было весьма раздражающим. - Пиковый, а то как же, - не согласился с диагнозом Эллиот, и лихо развернулся, нажимая на потайную кнопку на плече. - Смерть твоя пришла, Брюс Уэйн. Бэтаранг, которыми он очевидно едва умел пользоваться, весело грохнул дорогущую авангардисткую вазу шестидесятых, к которой и подобным ей Марта Уэйн питала необъяснимую приязнь. Альфред будет в гневе... Брюс скептически скривился, с подозрением оглядывая правую сторону клятого костюма фальшивки, благо в электрическом свете это было легче легкого - доспех выглядел стащенным из его собственного шкафа, тайного хранилища под семью замками, однако это была иллюзия: имел некоторые мельчайшие различия - изготовлен на заказ. По украденным чертежам? Япония? Китай. На перчаточных клепках, миниатюрных и незаметных, раскинулись крохотные пятна побежалости - сталь, из которой они были изготовлены, вопреки общей логике использования титана, изменила цвет под воздействием температуры. Это повлекло за собой более придирчивый осмотр покрытия, неуловимо подпорченного с правой стороны. Огнемет? Какая чушь... Кто мог подпалить его из огнемета? Тень осознания упала на его мысли, но не проявилась - все же ему было не до того. - Ну что, готов выслушать меня? - поинтересовался носитель на груди прежде гордого бэт-символа, и продолжил выворачивать ящики, впрочем, весьма осторожно, последовательно и вдумчиво. Искренне ненавидящий злодейские кривляния Брюс устало вздохнул: в положениях решимости и отваги он чувствовал себя куда уверенней, чем в прежние дни, полные отвратного, тревожного, обвиняющего покоя. - О, я знаю, что с тобой одним не будет толку, - веско покивал захватчик, добираясь до последнего ящика справа и преувеличенно расстроенно удивляясь неожиданному препятствию в виде замка. - Но я имею в виду нечто иное, мой старый, старый друг. Кэт, заноси дрова, будем, как говорится, жечь. Плененный хозяин нахмурился, хотя, казалось, больше некуда. Горло облепила какая-то неведомая слизь, в глубине зажегся огонь особенной ярости: вот теперь он знал пределы слабости, и настоящего гнева: снова переоценил себя, свое самообладание... Он снова был в ледяном озере, так ему стало холодно; он снова мог только скрежетать зубами, и чертов враг его, единственный, особенный, неумолимый, вечно улыбающийся, бледный - вот кто был этому виной. - Какова твоя настоящая цель? - равнодушно выдал он, таясь, и ускорился с путами, стараясь только не смотреть на дверь: все равно все уже понял. Громко топая грязными ногами - с дешевой обуви сваливалась черная грязь садика на заднем дворе, еще питающего последний укроп, физалис и базилик - Кайл тащил на плече связанного по рукам и ногам Джокера, обмякшего и пыльного. Сколько бы тот не бахвалился, лицом к лицу против аналога бэт-костюма у него не было шансов, тем более экспромтом. Или его, осторожного и предусмотрительного, должны были застигнуть врасплох. Случайно подманить, настигнуть за углом... - Встречайте! Белая смерть Готэма собственной персоной! - флегматично издевался предатель, прослеживая путь гиганта с чертовым клоуном на руках. - В программе нытье, сопли и стендап, если, конечно, артист сможет дышать, а под конец вас ждет особенный сюрприз! - он помолчал, помахивая руками в такт шагам слуги. - Нам надо ответить на множество вопросов. Начнем же! Припоминая выданные иной раз со сладострастием намеки о двойнике, добела раскаленный злобой Брюс уныло подумал, что именно самодовольное легкомыслие Джека - наверное, его главная и единственная слабость - в свое время не дало ему на самом деле подчинить многострадальный Готэм. Привычные, огненные размышления: почему он дал слабину в тот давний последний момент, почему дал себя захватить? Почему он дал себя захватить снова. Почему гнил в Аркхеме два года? Совершенно неуместные метания... И теперь стоило побыстрее справиться с разнозаряженной бурей - связанный по рукам и ногам иной преградой, не только неубедительной смирительной рубашкой и искусственным бессилием, он сожалел, ярился, мрачно холодел, уязвленный, был по настоящему удивлен, потому что чертов невозможный клоун обязан был проиграть только ему, и никому больше, и не как всегда, а по-настоящему... Но Джокер был тут, и имел все признаки сильного отравления - восковая бледность его красивого лица приобрела зеленоватый оттенок, из носа, ушей и уголков жутко и неодолимо улыбающегося рта сочилась подозрительно разжиженная, яркая кровь, веки почти поголубели... Раздался отчаянный скрип зубов, и Брюс спохватился, понимая, что снова потворствует своим неуместным теперь привычкам. Это уже никуда не годилось.