Неудачная шутка

Бэтмена подкинуло над полом однозначным электрическим разрядом, какой прошибает любого гордеца в преддверии обнародования его главной слабости - потеря сознания или жалкое барахтанье в собственной рвоте равнялись исключению из действия, отказу от активной роли - эта перспектива так напугала его, что он почувствовал прилив адреналина, бодрея хоть немного, но до более приличного состояния. За ним следили, это тоже было нельзя терпеть, так это было мерзко. Он опустил голову, хотя обмануть врага не надеялся - до этого момента он не верил в капитальность чужого помешательства но, похоже, ничего, кроме происходящего, Тому не было нужно - и вдруг начал снова тонуть, отяжелевший, слипшийся в желеистый комок... - Неужели готов? - комично всполошился Эллиот. - Вырубился! Как думаешь, сообщничек? Нужна реанимация нашему колоссу, а? Но Джокер, вопреки своему словоохотливому характеру, отчего-то промолчал, кривляясь с закрытым ртом так, будто часто касался кончиком языка больного зуба. - Ты там еще жив? - потешаясь, тревожился враг. - Бри? Эй? Не отвечает! Сейчас, - не смутившись заминкой, он наклонился, попутно неуклюже скинув с дивана свидетелей вечернего одиночества их хозяина - потрепанную книгу, чертову трость, упрятанную с глаз долой за мягкими подушками, тяжелый теплый свитер - извлекая из-за его спинки ведерко для льда с запотевшей бутылкой-маллет, крутоплечей и золотистой на просвет, и поднялся. - Надеюсь, глазомер меня не подведет! - проворчал он, и выплеснул его содержимое в лицо Брюса. Тот прикрыл глаза, надменно хмурясь под невеликими тычками кубиков льда: желтое вино, бессмысленно охлажденное для этой мелкой пакости, было драгоценным - дороже в его погребе не было, и дело было не в лучшем золотом винограде Юры, пущенном на него, или цене и выдержке - это был подарок без вести пропавшего дяди на свадьбу его родителей. Том и правда знал, куда давить, вот только не представлял себе, что всех этих дополнительных средств уже давно не требовалось. - Ты смотри, наш элитный эскулап за проведением реанимации! - язвительно прокомментировал происходящее Джокер, рассматривая еще крепкие, но уже испускающие прозрачные слезы льдинки. - Труд, полезный обществу, мм. Я-то думал ты только заточкой оперировал. Он вполне восстановил свои силы, но воспользоваться ими не мог, и изнывал, до жгучей боли подзакатывая глаза: противление стремилось поднять его над столешницей, прочно сковавшей его - особым средством пытки для того, кто привык проводить каждый миг в движении - и он остался на месте, уважая лишь холодный гнев; заставляло его пальцы скрючиваться, а ступни иудово искать осины - и он не двигался, будто его суставы насквозь промерзли. Говорить лишнее, звать и плеваться досадой в сторону лишь одного человека - и он молчал. Эллиот пожал плечами, насколько мог провернуть это в своей индивидуальной ловушке неудобного доспеха, и благодушно сложил руки на груди, вставая за плечи, за пределы зрения Джокера, чтобы обхватить его ладонью за шею в уродливой пародии на ласку. - Так и было, Джок. Так и было, - весело сказал он. - Скрывать это было несложно. Я отмотал срок за убийство того мужчины и женщины, что по божьей воле назывались моими родителями - а они, шлюха и садист, и людьми-то назывались по ужасному недосмотру! - а после оказался свободен. Вот так просто. Мной так никто и не поинтересовался, поэтому я оформил бумаги задним числом. Но и они оказались лишними, представляешь? Можно просто вернуться и твое происхождение сделает все за тебя. Но я тут не на птичьих правах. Полноценный член общества с правом на защиту личной информации, поскольку тайна моей дислокации после досрочного освобождения за примерное поведение напоминала тайну исповеди - это же было та-ак давно, я был так юн и нежен... О, смотри, наш дружок снова в деле! - воскликнул он, презрительно повышая голос, увидев, как зашевелился взбодрившийся от ледяного душа Бэтмен. - Я бы сказал тебе, где у тебя твой дружок, но моя репутация превратит это в плоскую шутку, и тебе не будет науки, - огрызнулся Джокер, нескромно скалясь: смог сорвать приличный кусок своей истертой сопротивлением кожи на правом запястье, и пластиковый браслет скобы едва заметно, но стал ходить на сантиметр-другой, повинуясь скользкости крови. Эллиот потратил несколько секунд, осмысляя значение этого достижения: нескорое, но объективно возможное самоосвобождение самого опасного из мясников - и покрепче обнял пальцами чужой Глок, задумчиво проверяя его работоспособность. - Послушай, Джокер. Слушай очень внимательно: я убью тебя из твоего же оружия... проявлю милосердие. Но это потом, - страстно прошептал он, не сдерживаясь под импульсом испуга, которого не считал нужным хоть немного скрывать. - А сперва я отлично с тобой позабавлюсь... О-о, это лучше даже, чем сгореть заживо, чем погибнуть при взрыве - то, что я с тобой сделаю на его глазах... Чернота ствола заскользила по белизне клоунского междуножья, когда он заменил ей свою руку. - Ствол в жопе это мой, блять, фетиш, - уже давно охрипший Джокер снова захохотал, и в этом смехе не было ни надрыва, ни тревоги. - Если бы ты знал, как шаблонны твои речи - каждый начинающий душегуб однажды говорит такое... Милосердие? А что, разве ваши верования не предполагают запрета на человекоубийство? Я как-то провел полгода в весьма мирном по мерке общих религий баптистском приюте, не берущем податей даже на свечи, но за достоверность не ручаюсь: когда меня пороли, слушал, знаешь ли, не очень внимательно. Эллиот не казался разочарованным. - Душегуб? Я взял на себя труд побыть немного крестоносцем, и слегка почистить род людской. Не бери в голову, ты не поймешь, - важно произнес он, подпинывая гордым австрийским стволом клоунские гениталии. - А Бог тебя не обделил, когда лепил из глины... - издеваясь, продолжил он. - Если удастся поднять, то добрых восемнадцать толстеньких, да? Повезло тебе. - Это я просто не рад тебя видеть, - солидно сознался Джокер, решивший, похоже, не прекращать молоть языком. - Когда-то я тоже был таким... Как ты. Пытался обчистить род людской. Знаешь, в чем твоя проблема, Томми, мм? Ты считаешь себя правым. Заслужившим. В нашем деле это почти суицид. Тебя должны принять, да? Все должны заплатить долги перед тобой, пожалеть тебя, успокоить... Но они считают иначе! Они думают, что единственные существуют, а остальные - массовка. Он лениво, но следил за спусковым крючком, то ли на самом деле не замечая, что описывает себя-психопата, легко играющего чужими, недостоверно существующими в его глазах жизнями, то ли просто со скуки ковыряя не самую прочную оболочку бравады эмоционально нестабильного агрессора. - А что насчет тебя? Хреново тебе, победитель гигантов? - как-то замедленно, вынужденно, будто и не прерывался, продолжил задетый Эллиот, монотонно даже под заслоном динамика выговаривая слова. - Каково тебе быть таким беспомощным? Не выносящий разговоров с торчками Джокер иронично вздохнул. - Я мог бы не отвечать, Доктор Злодей, - добродушно пошел он на контакт, но обещание смерти в его голосе было таким страшным, что жадно внимающий ему Брюс ощутил острейшую потребность в его усмирении. - Хочешь унизить меня, засунув мне в сифон пальцы? Но ведь это обычная проверка, которой я подвергался каждый день хотя бы прошлые два года. - Да говори уже, что тебе нужно, Эллиот, черт... - простонал кривящийся в волнах головной боли Брюс: знал, что даже если Джокеру отстрелят яйца, тот сочтет это ироничным. - Чего ты добиваешься? Хочешь, чтобы я умолял? Отлично. Отойди от него, возьми меня. Я хочу занять его место. Не могу больше вас слушать. Эллиот нелепо набычился, внимательно изучая его. - Во-от. Вот! - одобрил он отчаянные судороги. - Теперь я вижу, что ты готов, Уэйн. Я хочу, чтобы ты принял это. - неторопливо проговорив это, он торжественно и достаточно ловко извлек из поясной сумки ярко-оранжевую капсулу, для стандартной слишком толстую и неровно склеенную, и продемонстрировал ее, высоко задирая руку, с такой помпой, словно в ней, неживая, торжественно схваченная за волосы, покачивалась голова его кровного врага. - Что это? - немедленно поинтересовался взбудораженный Джокер, пытаясь осмотреть вражьи пальцы. - Я оказался так крут, что дослужился до ректальных свечек? Захватчик не услышал его. - Я хочу, чтобы ты убил себя этим, Брюс Уэйн, - объяснил он вкрадчиво. - Но не просто так. Не просто так, а за него. У меня славный автоматический огнестрел, не склонный к промашкам, у тебя в желудке активные компоненты, сами по себе довольно проворно выключающие твое сознание, с которыми это вещество будет работать так, как надо, если ты понимаешь, о чем я, и - выбор. Выбирай. Ну, ну! Давай! - Что? - переспросил Брюс, не способный осознать смысл его слов, укрытый за скрежетом динамика. Белая кожа Джека стала казаться ему сизо-сиреневой, и виной тому были не побои, и не призма ядовитого опьянения - просто то, оскорбительное обнажение, что должно было злить его, не возымело эффекта: в таких количествах нагота ненавистного и желанного убийцы виделась иным, туманным флером, особенным покровом, под которым, холодным и неприветливым, по венам тянулось что-то секретное, отчего то, приятное - его жизнь, когда-то нецененная - виделось слишком драгоценным... - Попытайся понять, "что", - раздраженно отмахнулся от него Эллиот, и его тонкие губы сложились в аккуратный полумесяц отвращения. - Я хочу увидеть, как далеко ты пойдешь ради него. Я должен увидеть, насколько... О, нет-нет, - категорично замотал он головой, когда узнал что-то для себя неприятное в серых глазах. - Правильного ответа может и не быть. Может, его и нет? Ты можешь встать и победить меня, увидев его смерть. А можешь сам сдохнуть, решай. Брюс медленно кивнул, хотя так выходило, что он согласен со всеми вариантами. - Я всегда готов к таким пустякам, Эллиот, - важно сказал он, чтобы намертво укрыть обращенную к Джокеру извинительную интонацию, и затрясся, пытаясь подавить неверный восторг тела, то ли рожденный собственным безумием, то ли медикаментозный: он так долго уже тянул, что Фокс точно успеет. - Исполнить этот долг мне необходимо. Поспеши, я жду. Его неочевидный комментарий вызвал неожиданную заминку: с ним в комнате были люди куда качественней, чем он, лишенные социальных ориентиров, не способные осознать, что на самом деле будет правильно. - Но тебе, наверное, нужны гарантии, - нашелся не-Бэтмен, не придумав, как обсмеять его. - Да, Брюси? Например, удостовериться, что эту бледную чуму вернут обратно в дурку, ну! Лицо Брюса, очевидно, отразило какое-то особенное выражение, поэтому он скептически скривился, и с усилием продолжил, неверно истолковав его болезненное молчание: - О, не говори только, что не собирался его туда вернуть. Удивился моей проницательности, да? Не сумевший привлечь внимание Джокера Брюс снова рывком кивнул, этим движением маскируя иное действие: освободил правый кулак от резинового манжета, заметив, как небрежно следит за белизной виска, что он так сильно чаял оберечь, черный глаз огнестрельной смерти. Эллиот ничего не заметил, и он, по-женски дыша грудью, чтобы имитировать несуществующие сомнения, вяло сказал, не торопясь: - Гарантии? - на низкой ноте сверкнула искра гнева, и он откашлялся, опасаясь сказать лишнего. - Гарантии нужны, Том Эллиот. Слушаю. Он блефовал, скрепя дух стропами почище смирительных: обещания предателей ничего не стоили, ему нечего было отдать - неожиданная деноминация всего, что он имел. Тревога качала его, хотя он целенаправленно сдавался, и двигаться бы ему больше не пришлось - он спасал Джокера бездействием, раз уж не мог наносить предателю физического урона - но отдых, должный восстановить его, истощал его силы, и как это могло не пугать... Всегда готовый пожертвовать жизнью ради любого-другого, он впервые не знал, как поступить - обещал себе верить, и не забыть, чтобы от Джека остался не только кровавый след и пороховой нагар, но и что-то еще, может быть, единственно благое. Каждый раз, склоняясь над ним, он давал себе обещание не отворачиваться, оставаться проклятым справедливостью, успеть остановить его... Для чертова клоуна не должно быть страданий, он их проглотит, прожорливый, как двигатель Вейрона, и возжелает еще, детонируя и детонируя - и Брюс, неопалимый остов порядка, конечно прилежно не хотел их для него - а значит, и справедливого наказания он ему желать не должен? Это были путанные, нелогичные размышления, но по опыту он знал, что такие показания появляются у безвинных тогда, когда они откровенны с законом, но не правдивы с собой... Как может это быть только иллюзией? Рука, протянутая в темноте... Его бледные губы, его чудесные шрамы, взлеты-падения, чертовы ужасные тайны, которые никому не нужны, потому что не способны ничего изменить; что-то темное, кричащее в глазах о бесконечной усталости... Но ведь это была не боль, боли Джокер не чувствует. У той пустоты, что он увидел, впервые отдавшись мужчине как равному, было название. У нее было имя, потому что он смотрел в чертово зеркало, и видел себя - свое больное, непробиваемое, антрацитовое, униженно горевое, прекрасное, это оно ворочалось в зеркале зрачков, окруженное медью... Брюс вздрогнул, ошеломленный: вот как это называется, вот что это было: когда он впервые склонился над изуродованным лицом, вот что кричало, оглушая его; когда он стонал от счастья с каждым ударом в воспаленное клоунское мясо, когда втирался кулаком ему под дых... Это было болезненно - на многих уровнях, и ожидаемых-очевидных, и на неожиданных, потаенных, совершенно внезапно обнаруженных. В карем взгляде масляно блестели отсветы ламп, отражались в рубине кровяной корки на правой скуле. Брюс вдруг понял, что крупно попал, и стены впервые обступили его - он не был в такой панике, даже когда понял, что разменял не себя, как хотел, а их двоих: черная беда захватила его - спасти Джокера значило сломать его хрупкое доверие, уничтожить что-то неясное, но очень важное. Он был с собой нечестен, он не говорил себе правды. И пусть причины этого абсолютного краха в его глазах совершенно неясны, и пусть прозрение, посетившее его, ампутировало из его тела под конец что-то необходимое для верного функционирования, он мог признать - Джокер отметил все, стал всем, просочился в каждый предмет в его мире, в каждое явление, в каждое слово, ветер, свет, в каждого человека - ничего больше не осталось. Он был отравлен им, не изменен, но болен. Парадокс, но это влияние делало его нормальнее - и будущее приближалось: огненный гон к Готэму, не дающий ему устроить хоть какую-то более прочную связь с женщиной, выдирающий его каждую ночь из новой постели, утихал; представить себе, как он делает выбор между болезнью абстрактного собственного ребенка и ограблением в банке - люди могут пострадать, а врач разберется - стало проще, когда он выбирал между своей хваленой незапятнанной кровью чистотой и вороватой, смертоносной, змеиной ухватистостью Джека, когда он прощал ему даже смерти, прощал ему ложь, фальшь, непочтительность, насмешки, прямые сомнения в его мужественности, покровительственное отношение, даже явно направленную в его сторону стрелу зла; и весь прошлый год его называли вонючим отшельником с нестрижеными ногтями, и это было правдой, а потом он не оставил ему выбора, выдернул его на свет... - Что, Бэтси, наконец заметил, что ты в жопе? - любознательно поинтересовался внимательный Джокер, до того чутко прислушивающийся к торгам, и закрутил шеей, чтобы скинуть со лба закрывающие обзор волосы, хотя Брюс готов был поклясться, что избежал попадания под предметное стекло его наблюдений. - Что-то опять случилось с нашим уважаемым гостем жертвенных алтарей? Когда Джек не смотрит, стоит ожидать самого острого наблюдения. Начав еще поспешно выправлять выражение лица, Брюс спохватился, с удручающим удовольствием напоминая себе, что слишком поздно, что он и правда в жопе, что опоздал, опоздал... - Да, - хрипло подтвердил он, все еще изумленный своим открытием. - Что-то со мной случилось не то. Что-то не слишком обычное, Джей. Настоящее безумие? Пусть, но только он, этот невозможный человек не должен был об этом догадаться. Никогда. - Такое бурное течение жизни, мм... Случилось. Но сказать такое было невозможно, не сейчас. Никогда. Вообще ничего никогда не говорить, навсегда лишиться голоса. - Гарантии, - снова сказал он, горько перекатывая лживое слово на языке, после принятого решения вдруг гибельно умиротворенный - и только признать, что это сдача, было нелегко. - Ну давай, ублюдок. Предоставь мне чертовы гарантии. Эллиот вдруг стал деликатен и даже смиренен. - Молодец, хороший мальчик, Уэйн. Хвалю, - обрадовался он, с усилием удерживая бунтующее на столике тело, портящее ему всю вдохновенность представления. - Гарантий... мне печально это признавать... нет никаких. - Ты его еще слушаешь? Вот, Брюс, вот поэтому я считаю тебя придурком, - встрял Джокер, уныло всасывая вытекшую слюну. - Ты ведь знаешь, к чему все идет. Причем тут я? Не обращай на меня внимания. Я бы не понял тебя, даже если бы это была какая-нибудь сочная сисястая малышка твоего круга или очаровательная трехлетка из местного детсада - а тут еще я, серьезно? Не думал, что скажу это, но меня, похоже, унизили. Я - не все остальные. Он, казалось, только что получил возмутительный вызов, требующий жестких мер - и рванул из пластиковых капканов с такой уверенностью, что Брюсу показалось, что он не только уже освободился, но и в секунде до пули в пах. - Черт, Джей, сейчас не время, - рявкнул он, пытаясь вызвать интерес только к себе, но получилось плохо - слишком горько, слишком ярко плескался гнев в его голосе. - А когда будет время? - нестандартно для себя миролюбиво ответил ему Джокер. - Как я ни старался, Бэтс, я не смог тебе ничего доказать. Мне надо, чтобы ты был только для себя, чтобы только ты был против меня. Говорить прямо со своим врагом? Я не могу даже попросить тарелку супа в ночлежке, чтобы меня не заподозрили в служении какой-нибудь Алькаиде, и даже если мне это прежде было выгодно, это все же никак не моя ответственность. Я не о ребрах и змеях, нет. Нет. Как же ты злишь меня, Брюс Уэйн! Слишком благородный, слишком чистый. Всегда готов. Страдалец! Я бешусь от этого. Ради кого угодно готов, бежишь страдать. За чикано-садовника тоже отдашь жизнь? За палку с буферами, заслужившую отведать пиздюлей, а не рыцарского обожания, тоже? Ах, жизнь человеческая! Как же ее жалко, жалко, жалко! - Это было невозможно для тебя. Доказать что-то, - вне своих собственных страданий благодарно воспрянул Брюс. - Как ты смог бы? Это же ты. Пробуждаешь во мне желание все исправить... Ты неверно расставляешь приоритеты, и гонора в тебе больше, чем осмотрительности... Но, черт, Джей, спасибо. Тоже не думал, что смогу поблагодарить кого-то за такое, но ты и правда исключение. Он наконец приблизился к прежде недостижимому пониманию запутанных клоунских мотивов, и под горлом у него затаился нервный смех: это всегда был Джокер, верно? Придурок выбрал его - он это знал, безвлажно и беззвучно рыдая над огнем, что этот убийца разжег два года назад - и, выходит, этим пытался улучшить, и не так уж безумно... Ну, может, совершенно безумно - стать сильнее, одичав - вот он, секрет его силы, что-то природное. Эта природа прорывалась и в нем, и как он не смог увидеть это? Страх, существующий как оберег. Больше самозащиты. Бдительность, верность только себе. Вечная настороженность, взгляд в темноту. Он хотел бы сказать спасибо еще раз - да, замкнутый в своем самомнении, он о таком слишком часто забывал - но все это было ошибкой. Страданий не заслужил никто. Достаточно было прикрывать друг другу спину, но как этот сраный психопат такое поймет... Будто он сам не такой. И он снова улыбнулся - верно, другие люди, страшные и удивительные, непознаваемые, иные, совсем отличные от них - а они с Джеком в одиночку, по углам, в темноте, принимают плевки и ругань. - Пробуждаю? - заинтересовался Джокер. - Не понимаю. Надо было просто использовать другие методы? Но я лучше всех знаю тебя! Беда в том, что чем гаже я был, ты все больше поднимался, ты об этом? Я в растерянности. Был. Ладно, я знаю, что ты поступишь разумно. Иначе я уважал не того человека, мм? - Черт, ты иногда прям как твоя жена, - засмеялся зарвавшийся Брюс, поражая не-Бэтмена изменившимся настроением - ухмылка, резкая и острая, разрезала его губы в тот момент, как он все для себя решил. - А ну заткну... - попытался рыкнуть Эллиот, но его перебили. - Что? Но я не женат... - растерялся Джокер, щурясь медным взглядом в излишне затуманенные глубины своей памяти: пытался вспомнить, бывал ли женат. Определенно... Это важно? - О, расслабься, я пошутил, - через силу просмеялся Бэтмен, пытаясь внушить себе, что он теперь не заложник заложника. - Близость смерти подпортила твое чувство юмора? Томми, не отвлекайся, давай-ка это обсудим, - грозно прогремел он в сторону, пока Эллиот корчился у макушки ужасного клоуна в приступе бешенства. Миг его долгожданного триумфа был испорчен. - Ты что-то путаешь. Не думаю, что бывал женат, - вывел итог плавающим в глубинах воспоминаниям несносный Джокер. - Есть какая-то причина, почему меня от этого тошнит. Выворачивает наизнанку... Эллиот занервничал, частя и оглядываясь. - Все, настало время важных решений, - театрально зарычал он так неловко, будто в нем еще оставались какие-то сомнения. - Но я могу рассмотреть вопрос с последним желанием. Или я лгу? Посмотрим. - Последнее желание? - раздраженно переспросил Брюс, вполне готовый к новому протяжному сеансу увеличивающей жизни болтовни, украдкой тревожно оценивая состояние недостижимого клоуна. - Прости, я не всегда понимаю ваш сленг. Я верно услышал? Тогда... ты ужасный подлец, Томас. - У-у... - укоряюще взныл враг. - Вот и подъехали оскорбления в стиле выпускника Принстона... Наш блюститель чистого языка упорно тужится... Пытаешься впечатлить свою девчонку, Брюси? - Нет у меня никакой девчонки, - усмехнулся Брюс, вполне серьезно осчастливленный еще, еще, еще одной новой минутой жизни Джека. - И у меня нет диплома, я не закончил и четвертого курса. Что ты заладил? У нас не такие отношения, как тебе хотелось бы. Ты взрослый мальчик, Томми, а смеешь... - Я не гей, но двадцатка есть двадцатка, - недовольно пробормотал уязвленный Джокер, тщетно пытаясь развеселить себя. - Последнее желание, - напомнил он, нахмуриваясь, потому что не мог расшифровать его мимики и утаенного от него секрета - который был, он не сомневался, но классифицировать которого пока не смог - и нарвался на новый удар, теперь в кадык. Когда он перенес временное, болезненное удушение совершенно беззвучно, Эллиот осатанел, и явно вознамерился сделать причиной его смерти не пулевое ранение, но несовместимые с жизнью побои. - Давай сразимся, - быстро сказал Брюс, отвлекая его на себя. - Давай снова сразимся, Джей. Джокер захихикал, поджимая пальцы на ногах - так, словно млел от удовольствия. - Отличная идея! - просипел он приветливо, словно не задыхался теперь, обнаженный, в их последние минуты. - Почему нет? Я бы хотел. С тобой, Брюс Уэйн. - Схватимся на смерть, да? - подхватил Брюс, вспыхивая: иногда так открыто говорить с чертовым клоуном бывало тяжелее, чем гоняться за ним, до зубов вооруженным, по всему городу. - Так, хватит, - объявил Эллиот, не получивший полагающейся ему дозы жертвенной печали, не чувствуя ничего, чтобы делало его хоть немного ближе к покою, которого он так алчно искал. - О, или нет, - не обратил на него внимания Брюс. - Сходим вместе выпить, Джей. Как тебе такое? Я бываю весьма упрям в своих порывах. - Можно и выпить, - благосклонно разрешил Джокер, оглядывая его так умиротворенно, что от предчувствия предательства сжималось сердце. - Посмотрим. Все зависит от твоего поведения, Элизабет. Можем попробовать. Хотя дури в нас полно и без алкоголя, и я не особенно чувствую вкус. После Пакистана. Нет, нет, не спрашивай, почему. А ладно, чего темнить: еда там слишком острая! Брюс, впрочем, догадывался, почему, и помрачнел. - Ты просто не стараешься. Вот мы были на Хоккайдо, и даже не оценили их знаменитого морского черта, - прошипел он сквозь зубы, безнадежно плохо имитируя легкий тон. - Я никогда этой рыбы не пробовал. Не знаю, что ты там себе напридумывал про жуков и клубнику на леднике, я весьма консервативен в выборе хлеба и воды... - Я тоже, - поддержал его Джокер, недобро поблескивая глазами. - Хотя хрен его знает, что это на самом деле. Ч'ерт. Морской. - Итак, с вашими желаниями мы определились так же быстро, как с моими гарантиями, - подытожил Эллиот, будто опытный аукционист быстро выговаривая цены. - Ну так что? Брюс? Идет? И он, казалось бы спокойно ждущий, вдруг подался вперед, застыл на мгновение - тут, прежде слишком сильно поглощенный подготовкой Джека к дурным новостям Брюс явственно увидел, как петух царапает залежалую пыль своей рапторовой лапой... Что-то было очень странно - он заметил это с некоторых пор, совсем недавно - но сформулировать этого прежде не мог, даже не пытался - полные губы бывшего друга вытянулись в прямую линию, но разве это было важно? Его до недавних пор расслабленные руки, мягкие, женственные, спрятанные в раковинах кевлара, словно устрицы, вдруг задрожали - и что? И вдруг он понял. Все это было неправильно, он все сделал неправильно, и смерть, ждущая Джека в любом случае, стала слишком близка. - Не смей! - прокричал он в гневе, судорожно выдавливая из себя панику: Эллиот ждал от него таких эмоций, о существовании которых он едва был осведомлен. Слабость, необъятная и громоздкая, превалировала, но ярость и страх, что обуяли его, помогали ему двигаться: он должен, а потому - сможет. Когда-нибудь надо было это понять - а теперь поздно, поздно, слишком поздно - он должен был заметить: его боль ничего не меняет. Даже если он будет суровым и правильным, сильным... послушным - мертвые не вернутся. Он существовал лишь среди живых. - Вот как? Тогда... Сделаешь меня Бэтменом? - сразу же остыл захватчик, но руку оставил на изготовке у хрупкого виска. - Я возьму все, что принадлежит тебе. Деньги, кстати, меня не так уж и волнуют. Но я действительно прилично потратился, тут не поспоришь. Тот должок за вами окупить невозможно, так что... - Хер тебе, а не Г'отэм. Он лучше сдохнет, - нетерпеливо пролаял Джокер, оглядываясь по сторонам в судороге диковатого превосходства. - Я согласен, - перебил его Брюс, с тайным ожиданием невозможного взглядывая в него, последнего и особенного - и обомлел. Джокер, умелый масочник, сейчас еле справлялся с приступом ярости.