Неудачная шутка

Это было ново для него: не нужны жучки, чтобы вызнать запретное, вообще не нужно было совершенствовать слух, и новенькая механическая отмычка бесполезна, когда замки уже открыты; бессмысленны допросы, пытки и заложники. Бывало, он слышал сквозь забытье свое имя - то, существовавшее до Брюса лишь инициалами на истертой долгим хранением бумаге - и это было вернее для него, чем любые другие слова, пусть самые изысканные, самые жуткие или самые важные, вроде кода от запертой камеры или ключа для остановки таймера. Звук существует, хоть и приходится напоминать себе об объективности: на каждого хищника находится хищник покрупнее, даже если иная сила отличает его; никакого бога, или волшебства, никакого абсолютного зла или настоящей, истинной справедливости, все просто случается, и только воля человеческая имеет влияние на окружающую среду - огонь все так же засветится зеленым, соприкоснувшись с солями бария, а ножевое лезвие при ударе рассекает кожу и мышечную ткань, оставляет зарубы на костях, сечет сухожилия... И Бэтмен неизменен - так близок и недосягаем, так непрост, надтреснут, но прочен. Присасываясь влажно и крепко к его напряженному естеству, он чувствовал тепло жизни, испарину, и трепет плоти у губ и мякоти безликих пальцев, искомую томность и плавность: все верно, он все еще здесь, несмотря на то, что его присутствие больше не ощущается. - Брюс, - попробовал он имя вслух, и оно прозвучало. - Ты ведешь себя странно. Я могу судить это "странно" в твоих пределах... В общих чертах, мм. Тебя не было неделю. Тебе промывали желудок, у тебя плохо работало сердце. Наивный старый черт разнылся, что ты покойник. Ты в одном медотсеке проспал четыре дня. Ты не очнулся? - Не уверен, не имеет значения. Но я серьезно, - бледно отозвался Брюс. - Ты есть, я знаю тебя, ты заполнил собой все... чертово пространство, - несколько невнятно забормотал он, доведенный острым языком до полубеспамятства, и тяжело дыша, выгибаясь, сбивая ступнями простыни, застонал, протестующе и пусто, хотя данное им самому себе обещание не забыть призрак болот прилично разгоняло туманы. - Я догадывался, что ты хранишь в своем рукаве что-то по-настоящему странное, но предположить, что тебя что-то ужасает, было невозможно. А уж узнать, что тебя ужасает собственная безжалостность к себе, обширная настолько... О, черт, погоди... Джокер... - прервался он, когда губы, вернувшись, сжались чересчур туго, да еще у основания, но почувствовать стыд за занудство не смог, охолощенный чужими противоречиями. - Обширная, Джек... что простирается... Хм... Раньше я не знал, что такое "быть шокированным". Возможно, я чувствую это сейчас. Жадный рот размяк, выплюнул его хлюпко и с видимым раздражением. - Вот как это называется, - злобно проворчал окончательно отвергнутый Джокер, и вдруг рухнул рядом, отстраняясь, всем своим видом выражая, что этот отказ был последним. - А я-то думал, это простатит. Все время забываю о деталях, я стал так небрежен! Бэт-простатит, конечно же, мм. И как, очень больно? Мог бы сразу сказать. - Нет у меня таких проблем, - вяло возмутился покинутый Брюс, и он захихикал, но быстро замолк, и в паузу, содержащую только тишину, нельзя было вместить все лишнее. - Так значит, влюблен в меня? - любознательно резанул он, вглядываясь в потолочные панели, когда бьющийся в окно ветер нарушил молчание, приняв на себя эту неприятную обязанность. Отяжеленный Брюс, устало ждущий калькуляции у его плеча, иронично поежился, подзакатывая глаза: подозрительно нежная рука все еще невзначай поглаживала его в паху. - Да, - просто сказал он, зная, что его ждет очередное испытание. - Как баба? - Поворачивайся спинкой, покажу. Шутка, даром что плоская, была хороша, и Джокер одобрительно хмыкнул. - Ты и правда умеешь удивлять, хотя поиск для всего подходящих имен и названий не самое интересное твое качество... Ладно. Тогда окажи мне честь, и сразись со мной насмерть, - буднично объявил он, приоткрывая свои непроницаемые глаза, привычно искаженный и злокачественный, и привстал, усаживаясь на колени над недонизвергнутым противником, будто ленивый восточный вельможа. - Ничего дикарского, - солгал он уверенно, торжественно отнимая руку от истекающего, все еще слишком твердого геройского члена, - по другим причинам. Видишь, я снова снизу и мне похер. Ты прав, это "похер" изводит меня. Подловил. Канат ускользнул, печальный, зашипела пустота. И Брюс знал, что это: абсолютное доверие. Его признание приняли, но только так, как могли. - Что? - медленно переспросил он, выжимая себе еще немного времени. - Это ведь не то, о чем я говорил, Джек. Я не собирался убивать тебя. Никого, не тебя. - Ты слышал, "что", мужик, - прищурился разрушитель, - единственный путь доказать тебе серьезность моих намерений - смерть. Решим этот вопрос логично - останется сильнейший или умнейший, может, удача будет тем самым параметром, мм? Таковы азартные игры, не терпящие расписаний: кто-то неминуемо в проигрыше, и тут я согласен потерпеть. Я нуждаюсь в этом. Помоги мне. Ты обещал, помнишь? Обещал. Брюс, завороженный новой чернокнижной ловушкой своего сердца, сглотнул, смачивая горло: на самом деле он всегда знал, что подобное случится, настигнет его, был давно готов к этому - просто надежда, ужасное чувство, самозарождалась, токсичная, и... Этот человек не даст ему пожертвовать собой - никогда. Прежде он не знал, как горьки бывают подобные мысли. Конечно, не знал, вот оно - настоящее зло. - Идет, - спокойно согласился он наконец, с тайным сожалением обнаруживая, что хотел бы научиться так же эгоистично решать свои проблемы. - Как ты хочешь этого? Расширенные зрачки, в этот миг лишь чуть окаймленные цветом, осмотрели его с непередаваемым чувством, огненные, и он опустил голову, улыбаясь от смущения. - Не важно, - низкий голос хлестал его на каждой затянутой гласной. - Поддаваться я не буду, имей в виду, так что в твоих интересах приложить все старание... Я профессионал, Брюс Уэйн. Погибнешь ты. Брюс встал и, не найдя своих штанов, заброшенных его нервным клоуном черт знает куда, присвоил его белье из грязной кучи, до которой по какой-то таинственной причине не смог добраться дворецкий - черный дрозд замер на экстремально обтянутом сиреневым хлопком бедре, и он счел, что в целом и со стояком в частности выглядит смешно и нелепо - как мог, нахмурился, не умея подавить во взгляде сталь, и протянул к кровати открытую ладонь, удостаиваясь чести полурукопожатия, когда его приглашение было принято. Дернув сосредоточие больного хаоса на себя, нашел кривые губы, усиленно разлизывая каждую трещинку и изгиб, все еще счастливый. Ему впервые так сильно хотелось жить - дышать, есть, пить, заниматься любовью до изнеможения, выспаться наконец здоровым, крепким сном, глядеть в зелень природы, работать как можно тяжелее физически и беспечно, подолгу отдыхать - и проживи он до того иные годы, полные покоя и удовлетворения, это чувство и тогда было бы в нем сейчас, в такой момент - надо же, приближение зимы пахнет в этом доме одинаково что в пять, что в тридцать пять, а завтрашний день всегда хранит приятную тайну, но только теперь он смог это почувствовать, и он был рад отдать это, ныне желанное: это был самый уместный для тонких шутовских пальцев подарок. Раньше он и помыслить не мог, что ему есть, чем поделиться с другим человеком - и сердце застонало, заныло, пронзенное. Джокер совершенную экспромтом кражу белья проигнорировал начисто. - Давай-ка посерьезней, Бэт! - процедил он, царственно отгоняя сомнения, чтобы поспешно влезть в ботинки: почуял ту самую жажду продлить миг. - И кодекс свой сраный... забудь навсегда. - Для тебя - позабыл. Да и какая разница? - закономерно отмахнулся Брюс, грубо притягивая придурка поближе к себе, словно собирался закружить его в приливе радости - или мрачно закинуть на плечо, потрескивая от негодования. - Может, дуэль на огнестреле? На техасский манер? "Оскорбить может лишь равный равного". Учитываешь ничью в виде двух трупов? Честно говоря, не нахожу в себе желания гонять тебя по городу. Знаю, ты хотел вернуть то состояние... - Похер уже. Можем и так, - жестко перебил его Джокер, придирчиво осматривая, насколько тверды серые глаза. - Но лучше покинуть пределы твоего гнезда: старик может нам помешать. - Да. Мой бедный старик с разбитым сердцем... Пойдем, - опять согласился Брюс и, пользуясь случаем, чувственно присосался к отмеченному неровным голубым синяком клоунскому кадыку, лаская пальцами горячую поясницу, под тканью рубашки сладостно увлажненную испариной. - Твою мать, Брюс, хватит сливаться! - разгневался Джокер, не понимая причины задержки. Его просто хотят обмануть, обвести вокруг пальца, оставить ни с чем... - Я вовсе не сливаюсь, - рассмеялся Брюс, потираясь щекой о левый шрам Улыбки, - просто скоро ничего не станет. Знаешь, я думал, касания станут ценнее, особеннее, хотя бы приятнее от этого, но ничего не изменилось. Ничего не стало лучше, Джек, все так же неизменно чудесно, как и прежде, - продолжил он, прищуриваясь, когда на его объятья стали неловко, но отвечать. - Жаль, мне так жаль, но я свое слово держу. Но есть одно условие: не хотелось бы видеть твою смерть. Я тоже не новичок, ты же знаешь. Так что постарайся уползти сдыхать в лес прочь с моих глаз, когда я тебя уделаю. Не считаясь с приличиями - не с этим человеком, не в такой ситуации - потерся пахом о фиолетовое бедро, присел, ухватывая худое тело под спину, чтобы привалить к себе, имитируя обоюдные объятья. В его обнаженные плечи болезненно вцепились бледные пальцы. - Ты меня обманываешь, Бэт, - обиженно вывел Джокер, хмурясь, когда его шея подверглась тщательному вылизыванию. - Ты никуда не собираешься. Стрелять-то умеешь? - Собираюсь. Думаю, не страшно, если мы не станем одеваться, просто накинем пальто, - невозмутимо отмахнулся Брюс, и подтащил его к шкафу, не прекращая поглаживаний и полупоцелуев. - Без шта-анов пойдешь? - с нескрываемым сомнением протянул Джокер. - Интересно. Брюс только фыркнул, набрасывая на плечи старый синий френч, старожила гостевого шкафа. - Да, почему нет, - излишне важно, чтобы скрыть настоящий тон, ответствовал он, теряя терпение. - Давай, бери свою куртенку. Тридцать восьмой подойдет? В дальнем сейфе есть пара посерьезней, но это через весь дом тащиться. Голову повело от болезненной слабости заключенного под капельницей - может, он и правда в коме? Но есть за что держаться в реальности... просто у этого плеча он всегда дурел до слабоумия. - Подойдет. На один выстрел мне довольно и рогатки, - в похожем сомнамбулическом ритме ответил изрядно удивленный Джокер. - Я не собирался оскорблять тебя или мериться с тобой силой, - вдруг сообщил он, отчего-то разъяренный вне всяких пределов. - Не теперь. Обычно люди не знают, где будет их могила. Я вот - не знаю. Брюс не сдержал смешка - иногда чертов клоун бывал невыразимо наивен. - Ох, как пафосно. Отличная попытка, но меня тебе не уравнять, я-то об этом знаю. О своей могиле. Нет, не в семейном склепе, - предвосхитил он понимание в медном взгляде, прикладывая руку куда-то к клоунскому желудку, - тут. Вот тут, Джек, прямо тут. - Ох, как многозначительно! - завистливо захлебнулся слюной его сумасбродный мучитель, без нужды шмыгая носом. - Мне начинать угадывать, или ты станешь заливать, что я все-таки могу тебя сожрать? - Можешь попробовать, - не менее расплывчато увильнул Брюс, кривясь от того, как много удовольствия ему доставляет эта пикировка, поэтому отошел и, пока безумец подвисал, был уже у двери. - Хотел бы прогуляться туда с тобой, но раз уж я мешаю Вашей Милости сосредоточиться, подожду на месте, - непохоже на себя чопорно объявил он. - Встретимся в роще, по дороге в город. Там есть огромный явор, пожилой, ему, наверное, уже лет сто - в детстве я часто залезал на него, и у корней мы с Томми и Рейчел провели так много времени... - Я знаю это дерево, - сумрачно глядя, сообщил Джокер: с этого клена он обозревал окрестности в утро побега, отдаленное от нынешней действительности настолько, что казалось вековой давности. Под горлом пестро заворочалось удовольствие - уничтожить уничтоженное, спалить сожженное - никакой дружбы ему, никакой любви, и на всей планете - только они вдвоем. - Вот и отлично, - кивнул Брюс, и отвернулся к выходу, с мазохистским интересом представляя себе черноту жирной парковой земли на белой-белой коже. Его рассудок был верен чести, которой чужды мольбы и испытывать жалость... не было доблестью. Он уже потянулся к дверной ручке, когда на его плечо легла неожиданно тяжелая рука. - Брюс, - требовательно раздалось в его затылок. - Джек? - сердито откликнулся он, останавливаясь: кое-кто тут понятия не имел о волевых решениях. Пауза затянулась, тишина и ток кровяного давления облепили уши, и мучительная головная боль была так сильна, что и правда следовало завершить все к чертовой матери... Под ухом задрожал воздух от свирепого дыхания, клоунские пальцы пошло скользнули под резинку белья, огладили спину, крестец, каждую округлость и жилку, тщательно проинспектировали промежность, плавно толкаясь и пощипывая кожу. Непроходящее возбуждение от этих касаний начало спадать, повинуясь с новой силой разгорающемуся отвращению. - Ты прав. Ничего особенного. Все, как раньше, - сипло вывел Джокер, и отстранился, ледовитый, темный и пустой. - Ничего... такого. Ничего. Ничего. Брюс понимающе улыбнулся и шагнул назад, прижимаясь спиной к его ходящей вздохами груди, мстительно прикладываясь волосами к его губам, ягодицами - к паху, и прошитое судорогой радости тело за его спиной вздрогнуло от приступа самозлобы. - Никто не может так приблизиться ко мне, Джек Эн, - укоряюще произнес он равнодушной дубовой двери, улыбаясь их странным воспоминаниям о пригороде, - только ты. Кошмар, как далеко я зашел с тобой, чертов ты клоун. Это не проклятье, не обреченность знать друг друга, никакая не чертова судьба. Это - созидание. Это - то, что ты создал. Поэтому не отворачивайся, смотри. В качестве наказания. Нет никакого смысла щадить его и тут: сам он был готов служить вечерню их телам, заутреню, что угодно - кадить жаром, кропить семенем, слюной и потом. Наоборот, никогда больше не касаться голой кожи, смотреть издалека - хоть в городе, украдкой, в плену амнезии, на барную стойку напротив, хоть через решетку или через стол в комнате для посетителей дурдома, или на соседнюю крышу, сквозь бензиновое зарево. Видеть его читающим, раскинувшим ноги. Наклонившим голову, изучающим совершенно непознаваемое для его ограниченного разума явление, вроде ничего не значащего дружеского жеста. Наблюдать его притворщиком, симулянтом, бракоделом, перфекционистом, циничным, настоящим, чернейшим, отмороженным, безумным. Оккупировавшим турник, гадким, сгорбленно шагающим, злым, сонным, простуженным, усталым, придумавшим очередную глупую проделку, за дело сгорающим на кострах страсти... Белые пальцы, все еще пребывающие на его плече, сжались, запредельно утяжелилось дыхание. - Давай. Давай же, отпусти меня, - глухо проговорил Брюс, внезапно теряя всю бережно накопленную энергию. - Нам пора. Проверка на прочность? Не тянем. Что ж, бывает. Я вот могу признать это, в отличие от тебя. Я не каменный, я обычный человек. А вот ты иной раз кажешься мне призрачным, Джек Нэпьер, и это сводит меня с ума... Да нет, я все понимаю. Тут никого, я один, поэтому-то все эти разговоры так неловки - я веду их сам с собой. Это шизофрения. Джокер зарычал, вдруг навалился на недрогнувшую спину, зажимая его в углу. Воротник пальто был не слишком аккуратно содран к плечам, и в шею впились желтые зубы. Черт знает где по его мнению снова провинившийся Брюс благосклонно застыл, позволяя десятку секунд истечь в нервных руках, в клыкастой пасти. - Зубы вполне настоящие, признаю, - хохотнул он, щурясь от удовольствия, успокаивающе охлопывая бедро под фиолетовой тканью смутно знакомым жестом. - Ты довольно жутковатая галлюцинация, надо сказать. Задиристая. Челюсть его цепкого зверя, пожалуй, разомкнуться сама бы не смогла, и тогда он поднял руку, сбросил своей уже фирменной системой оглаживаний сжатие, развернулся, открыто ступил навстречу, попирая свою гордость, хотя от жгучего шипа гнева, крепко и сладко застрявшего в его горле, так и не смог избавиться. ...едва слышный стук незавязанных шнурков предупредил его, и он избежал удивительно сильного удара в голень. - Нетерпеливый глупец! - в восторге ожесточился он, пропустив только боковой по ступне и, низко выставив локоть, с приличным размахом, нещадно и крепко всадил кулак промеж клоунских ребер, целя в солнечное сплетение. В награду он получил гримасу боли - выкатившиеся глаза, уязвленно округлившийся рот - и фонтан слюны, брызнувший бесконтрольно и обильно. Но и его удар не был достаточно эффективным: плавная змея вражьего тела изогнулась, сбивая прицел, и разумно окаменела - мышцы донельзя напряглись, гася урон, и он оказался далек от того, чтобы вырубить безумца. Стоило проконтролировать себя и пощадить хрупкие кости - но времени думать об этом не было. Агрессивно сложенные крюком пальцы покусились на его зрение в однозначном намерении затуманить его, и он дернулся, чтобы поставить блок - но сделать этого не смог: запястье удерживала в воздухе беззвучная и прозрачная паутина лески, тянущаяся откуда-то из-за спины серебристым потоком, и он поднырнул под безумца, несуразно и совершенно по-дурацки размахивая потерянной рукой. Выпрямляясь, он улыбался, жалея только, что понимает, отчего чертов клоун так беснуется. Новое лассо устремилось к его шее, но от этих пут он увернуться смог, удачно каменея до ледяной угрюмости, так часто спасавшей ему жизнь, услужившей ему и сейчас, да и тот удар, что он пропустил, извиваясь, пришелся лишь по загривку, пусть жгуче, но не критично, и он, преданно глядя в сияющие злым оживлением глаза, резко дернул сковавший его поводок, выдавливая из Джокера чудесный стон поврежденности - кожа на левой руке, которой чертов клоун осмелился пытаться управлять им, лопнула, впуская в себя острую нить. Он крепко держал его за поводок, не давая сократить дистанцию, хотя, чего скрывать, мечтал вышвырнуть его за шкирку на дуэльную дорожку куда сильнее, чем в самом начале. - Три покушения за вечер, мисси, - он разрешил себе отдышку и, прижав психа к стене, лихо установил колено между его ног, принимаясь ласкать губами твердую раковину порозовевшего от натуги уха, еще сладко отдающую пижмой и ладанником шампуня. - Сперва на мою душу, потом на мой кодекс, теперь - на мое тело. Но что с тобой? Чего ты добился в результате? Я тебя не узнаю. Спасовал, надо же. Неужели тот, кто громче всех кричал о бесстрашии, сам испугался? Не скрываясь, он любовался яркой досадой от поражения - краснота пошла из убежища сиреневого ворота по шее и щеке, окрашивая бесцветного циркача хоть как-то живо, чего не могли сделать все его яркие одежды... - Может, я немного опасаюсь травы в жопе и песка на зубах, если ты в курсе, к чему я клоню, - заобезьянничал Джокер, подобострастно подергиваясь. - Но, Бэт... Даже я не могу всегда улыбаться. С некоторых пор я вообще самый унылый говнюк на свете. С того момента, как узнал тебя быть может, мм, - он вдруг утробно засмеялся - звук, выходя из недр его грудной клетки, приятно тревожил ребра Брюса, будто ласковый отбойник, и тот сомкнул веки, едва не теряя волю к жизни. Обрыв был так близок... Тихие убийства выходили у Джека Нэпьера не хуже, чем те эффектные выступления в прошлом, где жертвой был кто угодно в отдельности и весь город полностью, но только не Бэтмен. А теперь они остались один на один. - О, Джей, - фыркнул он, как можно безболезненнее для болтающейся на крючке добычи натягивая леску, но ему не удалось скрыть жалости в голосе, - не думай, что я тебя не понимаю. Не говори только, что я отравил тебя. Не говори. Я сам давно потерял счет всем этим глупым шуткам, из которых, как оказалось, состоит моя жизнь, потому и ты прими достойно спокойное и безмятежное, что нам не получить, имей мужество назвать клетку Аркхема клеткой, а не стратегическим постом. Я знаю, что с тобой. Какая боль, какая душная тяжесть мучит тебя. Со мной то же самое. Но все закончится, когда я всажу тебе пулю в сердце. И никто меня не остановит. Для тебя я сделаю исключение. - Я всажу тебе пулю в сердце, - прилежно кивнул Джокер, - и некому меня остановить. Звучит так, будто ты знаешь, о чем говоришь. Но ты не знаешь, не пробовал, сраный девственник! - он заскрипел зубами, зашумел дыханием, стремительно разрушаясь - и как иначе, он натолкнулся на скалу, на самый жаркий, раскаленный солнцем утес. - Ты всеми обманут, и дал мне обмануть тебя, словно я ничего не стою, но это твоя вина. Тебе все равно, кого я касаюсь, все равно, какой грязи я касаюсь, Брюс. Ты словно ребенок, надувающий презерватив, брошенный обдолбанным хиппи после разнузданной оргии с хлюпающими гонорейными дырками на День Земли. Чтобы только сделать красивый твистинг в виде собачки, чтобы только сымитировать праздник. Ты каждому подставляешь горло. Ты подставляешь горло, и я... О, как ты невинен, как невинен... Тебе не стоит брать в руки оружие, когда не собираешься... стрелять... Его затрясло - изнывая от невозможности навредить герою, он впал в острую жалость к себе и истерично захихикал, борясь с десятком пузырящихся на языке насмешек, нехитрых и гадких, да и то, как он сейчас стоял у стены, было забавно - тень расстрела. - Спасибо за науку, профессор Клоун, это неоценимый совет, - вздохнул Брюс, без особых проволочек изымая кукловодовы нити, чтобы выбросить катушку в дальний угол комнаты. - Как я раньше жил без твоей мудрости... Сильные руки потекли, обвили его шею угрожающе и практично: небольшое усилие и смертоносным пальцам легко выбить пару важных позвонков. Раздался какой-то змеиный рокот досады, и он не сразу понял, что это человеческая речь. - А чего это ты так спокоен, мм? - шептали злые губы у его плеча, расцеловывая наливающийся укус на закаменевшей трапеции. - Вздумал обдурить меня? Пфф. Ты можешь признать поражение, разрешаю: не хочу видеть, как мой кровник спускает в землю. - Не увидишь, - не купился Брюс, беспомощно отмечая, как молниеносно твердеет заново, но теперь только в ответ наливающейся твердости Джека, доверчиво прижатой к его бедру. - Отпусти меня, или я выбью тебе зубы. Посмотрим, как ты будешь нести свою мутную херню без них. Может, что-нибудь еще все-таки отломаю, как думаешь? Хотя меня немного пугает, как много в последнее время я тебе даю обещаний, клоун мой, и как мало я их выполняю... - Как ты будешь жить без этого чего-нибудь, мм? - продолжил притворяться Джокер, просовывая между стиснутыми какой-то неведомой силой притяжения телами руку, на ладони которой узким ртом зиял порез от проволоки, и принялся по-животному вылизывать рану, тщательно, но лениво. - Ах, ты так часто брал на себя все - разве я могу доверять тебе? Говорил, что не забудешь, что я такое. Брал ответственность, как всегда ты это делаешь. Бери и тут: подчинись мне. - Конечности, - удивился Брюс, рассеянно глядя, как острый зверь ласкает собственную плоть: ему было досадно, ведь разделить это угощение его не пригласили. - Я имел в виду твои чертовы конечности, Джекки. Без них ты будешь куда удобнее. Так просто будет с тобой управляться, да? Карие радужки, в которые он всегда так внимательно смотрелся, матово заблестели - раньше он принимал это выражение то за расчетливость, то за страдание, а это была всего лишь крепкая, неразбавленная похоть - похоже, придурок воспринял его слова куда серьезнее, чем следовало, и утек по пути неудобоваримых фантазий. В паху стало почти больно - препарированный, обезволенный Джокер, беспомощный, ждущий, мягкий, безвинно похороненный в подвале, не способный существовать без него - и он отяжелел, утешаясь лишь тем, что готов лечь с ним не только на простыни, но и в могилу. - Осади, - почти испуганно понизил он голос, судорожно ощупывая пятерней липкую от холодного пота щеку, блистающую потемневшей раной Улыбки, потому что испугался вдруг, что эта злая плоть может растаять с рассветом, убежать туманом, рассеяться. - Спасибо. Спасибо, что дал мне выбор покончить с тобой ради них, но я готов обменять на твою жизнь весь Готэм до кирпичика. Готов самолично разнести здесь все в бетонное крошево, если они тебе что-нибудь сделают. В любом случае этот город и сам справится с самоуничтожением и без тебя. Все под контролем, верно? Все нормально, все как надо? Как ты хотел. Свирепое дыхание и неостановимо истекающая слюна прозрачно намекнули ему, что вообще ничего не под контролем. - Завались! - несколько визгливо взвился у его уха Джокер. - Будешь делать, как я скажу. Ты блефуешь. И так хуже. Мне все хуже, Брюс. Готов обменять? Тогда ты в большой опасности, понимаешь? Понимаешь? Как же тяжело... тяжело пожалеть себя, ты знаешь?.. Брюс вздрогнул, хищно встречая нежданную просьбу, которой был полон его голос.