Будешь моей Вэнди?

Время близилось к двум часам по полудню. Тропа петляла между деревьями и кустарниками, иногда теряясь в высокой траве, и уходила вверх. Перед носом маячили спины остальных путешественников, медленно продвигающихся вперед. Задрав голову, я воззрилась на затягивающееся тучами небо. В прорехах серого пухового одеяла то тут, то там виднелись пятна совсем уже летнего голубого неба. Порыв холодного ветра, растрепавший волосы и зашелестевший в траве, напомнил, что до лета еще два месяца. Я заправила прядку за ухо и мимолетом обернулась на идущего слева Себастьяна. Он оторвался от шишки, которую пинал уже с полчаса, и тепло мне улыбнулся. Почему-то я смутилась и отвернулась. Соня, заметив это, поймала меня за локоть и оттащила чуть в сторону от недоумевающего мужчины. — Ты ему нравишься, — выдала подруга. Я со смехом покачала головой. — Он так на тебя смотрит! Так тепло и ласково, как на котенка. — Да я по сравнению с ним и есть котенок, — согласилась я. — У него Маргарита есть, и он, кажется, её любит. — А он тебе нравится? — Соня, — протянула я, — у нас тринадцать лет разницы, это раз. Я не хочу разбивать пару, это два. Зачем портить дружбу глупыми розовыми соплями, это три. И вообще, ты моя женушка. У нас счастливая лесбийская семья. Или ты себе кого-то присмотрела и хочешь от меня избавиться? — я хитро прищурила глаза и криво ухмыльнулась. — Да ну тебя, — рассмеялась София. — Мозгов как у хлебушка. Себастьян, забери эту маленькую глупую булочку! Мне на плечи тут же опустилась тяжелая рука, привлекшая под бок своего хозяина. Под ногу подвернулась та злосчастная шишка, и тут щиколотка громко хрустнула. Если бы Себ не придержал меня, я бы рухнула. А так тихонечко взвыла, цепляясь пальцами за ткань толстовки актера и пряча на его груди лицо. Ногу свело, я не могла и подумать о том, чтобы на нее наступить. На мой сдержанный вопль, похожий на короткий крик выпи, обернулись Соня и Марк, успевшие отойти чуть вперед. Оба ломанулись к нам. — Полечка, — подруга резко перешла на русский, — что случилось? Я всхлипнула, смаргивая навернувшиеся на глаза слезы боли. — Ногу подвернула? — деловито спросил Марк. — Наступить можешь? Я помотала головой. Себастьян невесомо погладил меня по голове и осторожно отстранил от себя. Я подняла на него взгляд. Он строгим взглядом «такая большая, а ревешь по пустякам» посмотрел на меня и стер тыльной стороной ладони слезы с моих щек. Я неосознанно потянулась вслед за лаской. — Ногу надо осмотреть. Мужчина довел меня до огромного валуна и, легко приподняв, посадил на него. Камень был ужасно холодным, а в зад тут же уперся острый угол, но это не могло заставить забыть о той острой боли, которая прожигала конечность от щиколотки до колена. Так сильно ногу подвернула я впервые, хотя неуклюжесть и неловкость мои постоянные спутники. Я спотыкаюсь на пустом месте из-за слишком большой «рельефности пыли». — Я постараюсь осторожнее, но сама понимаешь, я не доктор, — Стэн опустился на колени передо мной и принялся развязывать шнурки на кроссовке. Это напоминало бы милую сцену, если не было так больно. — Доктор кто*? — не смешно пошутила я и сама истерично засмеялась. На глаза выступили слезы, когда Себастьян стащил с ноги обувь. — Она уже начинает опухать, — покачал головой он, осматривая щиколотку и вдруг резко дернув. Я завопила, вырываясь из сильных рук. — Сирена. Если я оглохну, на твоей совести будет. Сиди спокойно, я попытаюсь вправить. — Ты таким Макаром мне ногу оторвешь, а не вправишь! — взвыла я. — А она мне дорога хотя бы как память. Мы двадцать лет вместе! Мне не ответили. Марк с Соней стояли в сторонке и не пытались оттащить этого горе-хирурга от бедняжки Полины. Изверги. Не прощу! — Спасите! — заорала я. Нога снова хрустнула, отчего стало еще больнее. — Садист! Убивают! Насилуют! Измываются! — Лина, перестань орать, — прикрикнул на меня мужчина, наконец-то отпуская мою ногу. Пошевелить ей казалось чем-то невозможным. — Немного посидишь и отправимся в больницу. В больницу? И отказаться от похода, о котором мы с Софией грезили столько времени?! Ну уж нет! Не ради себя, но ради подруги, «болеющей» Румынией уже долгие годы. Я ведь и поехала сюда из-за неё, потому что или вместе, или никак. Уверена, что и она бы, не задумывалась, отправилась со мной на берега Великобритании. Сжав зубы, я, опершись на руки, неловко сползла с камня и встала на здоровую ногу. Меня пошатнуло, и я вцепилась в плечо Себастьяна. — Пойдем дальше, — я через силу улыбнулась, неуверенно делая шаг и стараясь не опираться на подвернутую конечность. — Всё в порядке. — Полин, — с угрозой в голосе произнесла подруга, пригвождая меня взглядом. — Ой, ты же знаешь, я вечно преувеличиваю! — хмыкнула я, махнув рукой. — Я всего лишь подвернула ногу. Знаешь, что было бы хуже? — Что? — недоверчиво переспросила она, складывая руки на груди. — Если б я джинсы подвернула! — выдала я очередную тупую шутку, вызвавшую у друзей нервный смех. — Не волнуйтесь. Сонь, иди с Марком, мы с Себом потопаем за вами. А то уже сильно отстали от остальных. Первый час я уверенно ковыляла, держась за Себастьяна. Ритм остальной группы выдерживать было не сложно, хоть мы и плелись в самом конце на большом расстоянии. Соня периодически одаряла меня беспокойным взглядом и приостанавливала Марка. Я на это кисло улыбалась и продолжала твердить, что все хорошо. Еще два часа новый друг буквально тащил меня на себе. Погода стремительно портилась: поднялся свистящий холодный ветер, а небо окончательно скрылось за тучами. Спустя еще какое-то время идти стало тяжелее. Тропа петляла все интереснее, а подвернутая конечность ныла сильнее. Мы перестали пытаться догнать группу и просто медленно ползли, все чаще останавливаясь, чтобы я могла отдохнуть. С трудом, но мы с парнями уговорили Соню идти вперед и не обращать внимания на меня. Девушка вздохнула, дала Стэну несколько ценных указаний, обняла меня и последовала за Марком. Я чувствовала себя обузой и с тоской смотрела вслед быстро удаляющимся друзьям. — Вечно я все порчу, — пробормотала я, прислоняясь спиной к сосне. — Человек-катастрофа. — Не раскисай, — ободрил меня мужчина и поднял глаза к небу. — Будет дождь. Давай ставить палатку? — Ты же говорил, что мы отправимся в больницу? — наклонив голову на бок и внимательно смотря на него, спросила я. — Такими темпами мы дойдем до отеля к ночи, а в больницу тогда приедем под утро. Мы можем заночевать здесь, а завтра утром встретиться с остальными. Как раз твоя нога отдохнет. — Ладно, — кивнула я. — Чем тебе помочь? — я оторвалась от дерева, кусочки сухой коры которого остались на толстовке и запутались в волосах. Шаг. Еще один. Нога подкосилась и я позорно рухнула на землю. Себастьян рванул помогать мне подняться, но я предупредительно выставила вперед руку. — Я сама! Ты и так тащил меня на себе черт знает сколько. Я попробовала подняться, но противная конечность вновь не захотела держать меня с положении стоя. Задница встретилась с холодной почвой. Я сдержанно рыкнула и глубоко вздохнула, прикрывая глаза. Спокойно, Полина. Не теряй самоконтроля… Какая же ты жалкая. Даже со своим телом совладать не можешь! Ты обуза для всех. И Себастьян с тобой возится из жалости, Алова. Стал бы он терять свое время с тобой. Просто чистит свою карму, помогая сирым и убогим. Я всхлипнула, опуская голову. — Эй, ты чего? — обеспокоился Себастьян, присаживаясь на корточки рядом со мной. — Сильно больно? Только из жалости. Он помогает из жалости. Разве может взрослый мужчина заинтересоваться дружбой с какой-то шмакодявкой? Скучной, неинтересной, среднестатистической девчонкой. — Лина, — он снова озабоченно позвал меня по имени. Слеза прокатилась по щеке и сорвалась вниз, разбиваясь на джинсовой ткани. — Не надо жалеть меня, — тихо проговорила я. — Я знаю, что, кроме жалости, ко мне нечего испытывать. — Что ты там бухтишь? — мужчина бесцеремонно ухватился пальцами за мой подбородок и заставил поднять голову. — Повтори-ка. Я не расслышал. — Всё ты слышал, — раздраженно сказала я, силясь вырваться. — Я даю тебе шанс изменить свои слова, — пояснил Себастьян, строго и серьезно скользя по моему лицу серыми глазами. В них, словно молнии в грозовом небе, сверкали голубые искорки. Он, как говорил був из мультфильма «Дом», был злогрустным. — Я тебя жалею, потому что действительно беспокоюсь, глупая девчонка. Я знаю тебя меньше суток, но ты уже стала мне дорога. Так что переставай рефлектировать. Нам еще выживать целую ночь в диких условиях. Этот добрый насмешливый тон заставил меня улыбнуться и крепко обнять мужчину, утыкаясь носом ему в шею. — Фу, мокрый сопливый нос, — смеясь, выдал он, прижимая меня к себе. — Ты совсем еще ребенок, моя Вэнди… А сидеть на сырой земле вредно. — Еще минуточку, — попросила я. — Тогда не души меня. — Хорошо. По прошествии какого-то мы уже достаточно обжились. Пока Себастьян мучился с палаткой, чертыхался и ругался сразу на двух языках, я собирала веточки, скача на одной ножке, и разводила костер. Сырые дрова сильно дымили, но я все же добилась появления огня. Спасибо папе, таскавшего меня в лихие годы отрочества на рыбалку и учившего меня добывать огонь. И вот, сидя на моем спальнике, мы лопали зефирки. Я уютно устроилась под боком мужчины и выпрямила ноги. Было тепло и так, как выразилась бы одна моя знакомая, лампово. Мы словно перенеслись в какой-то старый добрый американский фильм. Где-то вдали гремел гром и вспыхивали молнии. Я посмотрела на часы на руке Стэна, лежащей на моих плечах. Почти семь вечера. А я и не заметила, как пролетело время. Интересно, как там Соня? Надеюсь, с ней все хорошо. Мне на нос упала первая капля дождя. Я скосила на нее глаза и громко чихнула. По листьям деревьев застучали все новые и новые дождинки. Костер с шипением погас. Мы не совещаясь ринулись в палатку, таща за собой спальники и рюкзаки. — Как бы на всю ночь не зарядил, — поделилась беспокойством я. — Как ты относишься к страшилкам? — Ты серьезно? — У нас впереди целый вечер, а то и ночь сидения в палатке посреди леса в дождь. У тебя есть другие предложения? Я предложила поиграть в слова. С полчаса мы лениво перебрасывались словами, потом названиями городов и стран. Разгорелся спор, когда я начала называть русские города. Стэн не мог поверить, что у нас есть такие города, как например, Гусь-Хрустальный. Дошло до того, что я нашла свой мобильный, кое-как открыла Гугл-карты и ткнула актера носом в название. Он обиделся. Игру мы забросили. И вот, лежа на спальнике, и слушая больше смешную, нежели страшную историю про маленькую девочку, забредшую в лес, я пялила глаза в серый брезент «крыши». — И тут из кустов выскакивает маньяк, — мужчина решил внести неожиданную развязку злоключений героини. — И девочка обращается вурдалаком и сжирает его, — невинно предположила я. — Закапывает его косточки на кладбище своих жертв в лесу. А потом приносит на его могилку цветочки в полнолуние. — Испортила мне всю историю, — делано надулся он, устраиваясь на своем мешке для сна удобнее. — Чем еще займемся? Детей я не совращаю. — Хочешь я тебя совращу? — сделала одолжение я, картинно выпячивая губы в готовности целоваться и быстро-быстро хлопая своими выцветшими ресницами. — Сейчас взлетишь, — серьезно сказал Себ, подпирая голову рукой. — А у нас есть песня «Хлопай ресницами и взлетай»**. — Напой. Я призадумалась, ища слова для более привлекательного перевода. Меня так это увлекло, что я извлекла из рюкзака блокнот и по памяти написала оригинальный текст на одной половинке листа. На второй начала набрасывать румынскую версию, иногда спрашивая у Себастьяна синонимы к словам, чтобы строчки хотя бы отдаленно рифмовались. Сия практика мне понравилась, ибо в университете мы переводили в основном научные и технические тексты, реже художественные. Со стихотворной формой изложения я столкнулась впервые. И меня, как человека, балующегося сочинительством стихов, это увлекло.

Губы у тебя Вкуса миндаля, Словно конопля — Дурят. Слов не говоря, Искусай меня. Силы не жалей. Дурака валяй,

— прокашлявшись, напела я, пытаясь вспомнить ритм и вписаться в него. На припеве я разошлась, войдя в нужную тональность. Не скажу, что у меня идеальный слух и голос ангела. Я больше отношусь к тому числу людей, от пения которых в восторге пребывают душ и мочалка. Концерт продолжился. Себастьян решил тоже поразить меня вокальными данными и распелся. Бедная, бедная лесная живность, наверное, оглохла от нашего дуэтного исполнения «Losing your memory»***, которую мы пели крайне эмоционально и проникновенно, но абсолютно не в ноты. Ближе к полуночи дождь перестал, и мы вылезли наружу, дабы подышать воздухом перед сном. От туч не осталось ни следа. Над нами распростерло свои объятья темное небо. Звезды казались такими близкими, что руку протяни и сорвешь одну, точно яблоко. В большом городе, где порой и ночью тяжело дышать полной грудью, такого не увидишь. И ради этого стоило отправиться в путь, подвернуть ногу и остаться посреди леса, не зная, где ты. Важно было лишь это бескрайнее небо, путающиеся в нем кроны высоких деревьев, помнящих каким небосвод был столетья назад, призрачный обжигающий щеки и нос ветерок, и крепкое плечо, на которое я могу положиться. Обычные тревоги и суматоха дней вдруг обернулись такой мелочью. Сущим пустяком. Ни чем. В последствии, расстраиваясь из-за несущественных вещей, вроде проваленного зачета или очередного отказа в работе, я напоминала себе об этой ночи в Карпатах и брала себя в руки. — Спасибо тебе, — улыбнулась я, смотря на небо и прижимаясь головой к плечу Себастьяна. — За что? — уточнил он, сжимая в пальцах мою ладонь. — За то, что стал моим другом. — Иначе быть не могло, Вэнди. — Питер Пэн.