Споешь для меня?

Насквозь промокшая одежда, прилипающая к телу, мокрые волосы, с которых все еще попеременно спадали капельки воды, влажный ночной воздух, прохладным ветром осыпающий покрытую мурашками кожу. Тишина вокруг нарушалась лишь сбивчивым шорохом шагов Мэйлин и Исина, в молчаливой атмосфере возвращавшихся в лагерь. Девушка шла чуть впереди, желая как можно скорее дойти обратно и найти старосту, и пыталась всеми силами не обращать внимания на идущего позади пианиста. В очередной раз она чуть не сделала что-то крайне странное, поддавшись внезапно нахлынувшим чувствам, поддавшись необъяснимому влечению, которое было так сложно контролировать, находясь рядом с этим человеком. Молчание между ними уже не давило своей неловкостью, ведь оно на данный момент было единственным адекватным и безопасным способом избежать каких бы то ни было ненужных взаимодействий. Каждый из них понимал, что именно молчание было сейчас гарантом того, что все останется на своих местах. Хотелось повернуться к нему и сказать что-то простое и бессмысленное, хотелось просто подойти к нему так же близко, как это было еще несколько минут назад, и ощутить его запах, хотелось закричать от отчаяния, поругаться, обвинить его в промокшей одежде, хотелось вновь увидеть его черные, как омут, глаза, еле проявлявшиеся из-под челки. Желание хоть каких-то взаимодействий с ним было настолько сильным, что избежать их помог лишь стыдливый побег. Мэй абсолютно не представляла себе выхода из сложившейся ситуации, она не знала, как вести себя с каждым из братьев, которых связывало, а точнее разрывало, почти не имеющее к ней отношение прошлое. Но это болезненное прошлое, странное настоящее и туманное будущее настолько тесно переплелись сейчас между собой, что девушка буквально оказалась в запутанном лабиринте из тысячи мрачных извилистых троп. Однако постепенно, с каждой минутой, проведенной вместе, с каждой короткой, но пленительной связью ее сердце не покидало чувство необъяснимой пустоты. В такие моменты она была с ним, но одновременно с этим чувствовала, будто через мгновение навсегда потеряет его, будто сейчас — последняя возможность ощутить его рядом, и стоит ей закрыть глаза — как он исчезнет из ее жизни навсегда. Возможно, именно это заставляло ее еще больше тянуться к нему, вызывая в девушке желание как можно дольше удержать его рядом. Наконец, за деревьями вдалеке показались огни лагеря. Их было не так много, как вечером, но даже этот редкий свет дал Мэйлин спасительный луч надежды на то, что еще несколько минут — и все вернется в прежнее русло. Приободрившись, она ускорила было шаг, однако спустя несколько секунд услышала привычный бархатистый голос за своей спиной. — Мэй, — тихо обратился к ней Исин, заставив девушку тут же замереть на месте. Лунный свет еле пробивался сквозь кроны высоких деревьев, изредка спадая точечными лучами на землю. Стоило ей остановиться, как мир вокруг снова погрузился в тишину, прерываемую лишь легким шуршанием свежей мокрой листвы. Мэй отчетливо слышала приближающиеся к ней размеренные шаги, но так и не смела повернуться на обращенную к ней фразу. Завороженная, она стояла к нему спиной, боясь даже просто представлять любое их взаимодействие, не говоря уже о том, чтобы в них вступать. Эмоции отказывались подчиняться ей, поэтому своей очередной тактикой спасения девушка избрала наигранное безразличие. — Мэй, — вновь услышала она низкий мужской голос позади себя. — Прости меня… За тот раз. Услышать подобные извинения от человека, который, казалось, и вовсе не умел признавать своих ошибок, было странно. Странно настолько, что китаянка сначала даже не поверила своим ушам и повернулась вполоборота, чтобы взглянуть на него еще раз и убедиться в том, что все это не было сном. Можно было облегченно обрадоваться столь желанной фразе, можно было разозлиться или расстроиться, но Мэй, к ее же собственному удивлению, не чувствовала ничего из вышеперечисленного, ей уже не было больно, не было обидно. Она понимала, что не заслуживала подобных извинений в свой адрес, ведь именно она была той, кто должен был просить у братьев прощения за свои необдуманные действия. — Исин, не нужно, пожалуйста, — девушка чуть нахмурила брови, но пыталась сохранять невозмутимый вид. Мокрая одежда неприятно прилипала к коже, а от каждого, даже легкого, дуновения ветра все тело пронизывала дрожь. — Пойдем? А то уже поздно. Мэй легонько кивнула головой в сторону лагеря, тусклый свет от которого еле пробивался сквозь густые деревья. — Я правда не хотел тебя обидеть, — Исин не отрывая взгляда смотрел на смущенную собеседницу, которая только и желала избежать этого неловкого разговора и поскорее сбежать из напрягающей своей атмосферой компании. Мэй выглядела так уязвимо, но в то же время так прекрасно в этот момент: лёгкая раздражённость лишь придавала ей милого обаяния; глаза, избегавшие контакта с пианистом, все так же ярко блестели под лунным светом, а бледная кожа, то ли от холода, то ли от взволнованности, была покрыта миллионами мурашек. Парню не хотелось доставлять ей ещё больших неудобств, однако иного момента для разговора могло и вовсе не представиться, поэтому он был вынужден использовать этот шанс, чтобы наконец объясниться перед ней. — Исин, зачем? Чего ты сейчас хочешь этим добиться? — тон Мэй постепенно становился все более отчаянным. — Хочешь ещё раз сказать, что это была ошибка?! Спасибо, и без тебя знаю. Мэйлин нервно сложила руки на груди и вновь отвернулась от него, смотря в темное пространство перед собой. — Я разве говорил, что считаю это ошибкой? — в воздухе повисла давящая своей тишиной пауза. — Если это не ошибка, то как ты можешь так поступать, если все ещё любишь её? — Мэй вновь взглянула в окутанные мраком глаза напротив. Вопреки ей, они были на удивление безмятежны, будто их не тревожили совершенно никакие переживания. — А как ты можешь любить Ханя, но быть сейчас здесь, со мной? Губы Мэй сомкнулись в настолько крепком замке, что ни один звук, ни одно слово не смело вырваться из ее уст. Она смотрела на пианиста широко открытыми глазами, полными злости, негодования и ненависти к самой себе. Хотелось высказать все ему в лицо, хотелось прокричать обо всем, что тревожило сердце, о том, как сильно она переживала за него, как думала о нем все эти дни, несмотря на попытки забыть. Хотелось сказать ему эту злосчастную, но такую сильную и значимую фразу, однако она не смела даже подумать об этом, потому что никак не могла позволить себе настолько нагло и эгоистично ворваться в его сердце, затронув все еще кровоточащие чувства. — Видишь, все не так просто, как может показаться, — отрешенно произнес Исин, посмотрев в сторону. — Я не смогу быть с тобой, пока в моей жизни есть Минхи, а ты не сможешь быть рядом, пока в твоей жизни есть Хань. — Зачем тогда нужно было проверять это? — с легкой ноткой раздражения и взволнованности в голосе спросила Мэй. — Что ты сейчас прикажешь мне делать, когда я спать спокойно не могу, переживая за тебя? Девушка так и стояла, замерев на одном месте. Все окружавшие ее шорохи были заглушены отдававшимся в ушах гулким и тяжелым биением сердца, а пристальный взгляд напротив будто иглами вонзался в и без того обессиленное тело. — Мэй, мне кажется, ты путаешь любовь с жалостью, — колкие слова, которые Мэй не хотела слышать ни при каком раскладе, словно лезвием прошлись по сердцу. Она долгое время и сама не могла понять природу связывавших ее с пианистом чувств: порой ей действительно казалось, что это была не более чем простая забота о нем, обычное, без примеси каких-либо чувств, беспокойство его нестабильным состоянием и желание помочь человеку, который оказался взаперти своего прошлого. Однако постепенно, незаметно для самой себя, она становилась частью его настоящего, того настоящего, которое было способно наконец вытянуть его из пучины воспоминаний. Настоящего, в котором они, крепко держась за руки, смогли бы идти дальше. Это была трепетная забота, которая переросла в еще хрупкую, но уже всем сердцем оберегаемую ею любовь. Это был человек, ради которого она готова была свернуть горы, если бы он только позволил ей это сделать. — Ты видишь только то, что хочешь видеть, — с комом в горле произнесла Мэй. — Надеюсь, когда-нибудь ты перестанешь путать меня с ней и увидишь, что на самом деле скрывалось за этой жалостью. — Мэйлин, — с особой нежностью в голосе прошептал Исин, заставив девушку приятно содрогнуться от упоминания ее полного имени. Сделав небольшую паузу, он протянул вперед руку, чтобы в последний раз прикоснуться к ее нежным пальцам. — Я просто хочу, чтобы ты была счастлива. С человеком, который видит в тебе тебя. Глаза Мэй, всегда полные надежды, на этот раз потеряли весь привычный блеск. Они оказались застелены серой туманной пеленой, за которой скрывалось лишь безэмоциональное бессилие. Бессилие перед обстоятельствами, перед временем, перед чувствами и прошлым этого, так сильно притягивающего к себе, человека напротив. Ее тонкие пальцы буквально утонули в холодных объятиях его ладони, вызвав очередной прилив мурашек по всему телу. Не было сил ни что-либо говорить, ни спорить с ним, еще больше открывая свое сердце. Именно в этот момент, столкнувшись со стеной непонимания и отрицания, она решила запечатать свои необъяснимые чувства к нему в крепкий замок, убрав их в самый дальний уголок своего сердца, чтобы не причинять больше боль ни ему, ни себе, ни Лухану, который столь же отчаянно укрыл от остальных свою ревность и злость. *** Несмотря на позднюю ночь, лагерь на удивление еще не спал. Подобные совместные выезды случались лишь раз в году, поэтому любое свободное время, даже ночное, было слишком обидно тратить на сон. Вместо этого все использовали данную возможность, чтобы, едва ли не в последний раз перед вступлением во взрослую жизнь, насладиться прекрасными моментами, проведенными с друзьями из своих и параллельных классов. В темноте, рассеиваемой лишь несколькими тусклыми фонарями, витала расслабленная и теплая компанейская атмосфера. Идущая с опущенной головой Мэйлин была бы и не против насладиться подобными яркими моментами с одноклассниками, но именно сейчас, к сожалению, не могла прочувствовать всей этой беззаботной радости. Погрузившись в свои мысли, она лишь шла вперед, почти не видя дороги перед собой. Не обращала она никакого внимания и на следовавшего за ней Исина, с которым они больше не обмолвились ни единым словом с момента их последнего разговора. Мэй невольно прокручивала в голове каждое его слово, пытаясь разобраться в мотивах его, хоть и ожидаемого, но все такого же непонятного поведения. Она хотела просто остаться одна, наедине со своими мыслями, вновь на мгновение забыть обо всем, что произошло за день, хотела просто на секунду закрыть глаза, сделать глубокий вдох с последовавшим за ним размеренным спокойным выдохом, приведя сознание хотя бы на короткий промежуток времени в норму. Китаянка бегло озиралась по сторонам, мельком изучая немногочисленные компании возле палаток, но ни одна из них не казалась ей знакомой, ни в одной из них она так и не могла найти знакомый силуэт старосты. Вечер необъяснимым образом развел их друг от друга: Мэйлин отвлеклась на компанию пианиста, а Лухань, хоть и обещавший быстро вернуться, казалось, слишком увлекся обществом его соратников по баскетбольной команде. Мэй уже готова была пуститься в переживания, как внезапно услышала знакомый смех, доносившийся из небольшой мужской компании в десятке метров от нее. Странным образом она чувствовала себя обязанной показаться старосте на глаза хотя бы для успокоения своих и, возможно, его переживаний, поэтому и сама не заметила, как ноги понесли ее к источнику этого веселого шума. Пройдя вперед несколько метров, девушка немного замедлила шаг, а ее походка стала заметно более неуверенной, чем прежде. Встревать в веселую мужскую компанию было очень неловко, и при возможности Мэй бы с удовольствием избежала такого шанса, но сейчас ей не оставалось иного выбора, поэтому, собравшись с духом, она медленно, но верно приближалась к точке назначения. Спустя пару секунд ее еле различимый в темноте силуэт заметил собеседник старосты, после чего и сам Лухань, заинтересованный реакцией друга, повернул голову в сторону неожиданно пришедшего гостя. Увидев в паре метров от себя свою возлюбленную, парень даже не удосужился закончить разговор и спешным шагом направился к ней. — Моя Мэй… — еле слышно протянул Хань и, подойдя к девушке вплотную, окутал ее щеки объятием своих теплых ладоней. Застывшая на месте, Мэй только и успела, что вытаращить на него окаменевшие от увиденной картины глаза: разгоряченные щеки, непривычно взъерошенные волосы, слегка припущенные веки, мягкая мечтательная улыбка на лице. Девушка совсем отказывалась верить тому, что видели ее глаза, но действительность была непреклонна — перед ней стоял, в состоянии далеко не слабого опьянения, Лухань, тот самый правильный и идеальный ученик, пример для подражания чуть ли не всей школы. Он смотрел на нее глазами, полными восхищения и любви, взглядом настолько глубоким и всепоглощающим, будто и вовсе не видел ее несколько лет. — Йа, Лухань… — задумчиво протянула девушка, но из-за сковывавших ее ладоней вышло слишком невнятно для того, чтобы староста мог разобрать даже это. — Почему ты ничего сказал? Мэй аккуратно окутала его кисти своими пальцами и медленно отвела его ладони от своего лица. На этот раз вопрос прозвучал более чем внятно. — Я не мог тебя нигде найти, — собравшись с духом, достаточно ровно произнес он. — И пришлось остаться здесь… Улыбка резко сошла с его лица, и спустя мгновение он недовольно нахмурился, еще сильнее взъерошив непослушные волосы. — Ты в порядке? — обеспокоенно спросила девушка. Она понимала, что немалое количество выпитого, вероятно, уже давало о себе знать, но все равно не могла не переживать за его состояние. — Конечно в порядке, ты ведь сейчас здесь, — алкоголь явно обострил его тактильные чувства, потому что теперь буквально при каждой возможности он стремился ощутить ее присутствие любым, даже легким, прикосновением. Вот и сейчас он, бегло дотронувшись кончиками пальцев до ее щек, нежно провел двумя руками по ее волосам, аккуратно прижав их в районе шеи и немного подняв ее голову таким образом, чтобы ее взгляд снова сосредоточился на нем. И только спустя несколько секунд, уже приготовившись приблизиться к ней для поцелуя, он почувствовал влагу на своих ладонях. Слегка нахмурив брови, он прервал с одноклассницей тесный зрительный контакт и перевел взгляд на длинные волосы, сосредоточенные в руках позади ее шеи. Для большей точности ощущений парень еще сильнее сжал их, а вскоре и вовсе развел в стороны, аккуратно опустив локоны на хрупкие плечи Мэй. — Почему ты вся мокрая? — с серьезным выражением лица спросил староста, обведя взором ее, все еще влажную, одежду. — Попала под дождь, — Мэй не было смысла обманывать его, однако она все же неосознанно, но избегала его пристального взгляда. — Может, хватит этого цирка? — внезапно услышала девушка грубоватый голос за своей спиной. — Тебе не стыдно? Мэй настолько сосредоточилась на преподнесшем внезапный сюрприз старосте, что и вовсе забыла о существовании Исина, который все это время, как тень, незаметно находился за ее спиной. Боковым взглядом девушка заметила, как пианист поравнялся с ней и стал так же пристально изучать старосту. — Пойдем, тебе надо проспаться, — почти без каких-либо эмоций произнес Исин, слегка подтолкнув брата ладошкой по плечу. Лухань опасливо посторонился и недоверчиво оглядел того с ног до головы. — Что, и ты тоже под дождь попал? — саркастичным тоном поинтересовался староста, безнадежно усмехнувшись такому чудесному совпадению. Мэй впервые видела Луханя в таком напряженном и уязвленном расположении духа, что и сама от напряжения буквально застыла на месте, боясь пошевелиться. Ей было страшно видеть его таким, она опасалась его непредвиденных реакций, его непредсказуемого поведения, она боялась, что в таком состоянии он может ее невольно ранить своими необдуманными словами, боялась, что и он в своем слабом состоянии может пострадать от грубых фраз своего старшего брата. Затаив дыхание, Мэй не сводила с него глаз, так как хотела понять все, что происходит у него на душе. — Что молчишь?! — раздраженно переспросил Хань, перебегая туманным хаотичным взглядом с предмета на предмет. Теперь уже он сам всеми оставшимися у него силами пытался избегать обеспокоенных глаз Мэй. — Давай, забирай, может быть, я этим заслужу твоего прощения! Подозрительно напряженный голос, звонко разлившийся по округе, заставил всю компанию, до этого не обращавшую никакого внимания на новоиспеченных прибывших, резко замолчать и оглянуться на источник шума. — Лухань, мы просто поговорили, — почти шепотом произнесла девушка и в надежде успокоить одноклассника протянула вперед руку, чтобы дотронуться до его локтя. Однако Хань, вопреки всем ее ожиданиям, резко одернул свою руку и попятился назад. Мэй взволнованно посмотрела на Исина, но тот лишь успокоил ее отрицательным кивком головы и осторожным взглядом предостерег ее от будущих необдуманных попыток исправить ситуацию. Состояние старосты было заметно плохим и, отходя назад, он совсем потерял контроль над своим телом. Отсутствие сторонней опоры заставило его ноги сильно подкоситься, и через мгновение он бы упал на землю, если бы не быстро подоспевший к нему Исин. Пианист аккуратно взял брата под плечи и под заинтересованные, но не удивленные взгляды его соратников по команде медленно повел того в направлении палатки. Мэй же, опустив голову, шла за ними, изредка поднимая глаза наверх для того, чтобы не упустить старшеклассников из вида. Было так странно видеть их вместе… Обстоятельства, способствовавшие этому, были еще более абсурдными, но отчего-то даже так ее сердце радовалось тому, что они были рядом, что один из них был опорой, в которой так нуждался другой. Мэй чувствовала, что они оба были нужны друг другу, и хотела всеми силами помочь их сближению, однако с сожалением осознавала, что все еще была причиной их сильных недопониманий. Через пару минут все трое наконец дошли до одиноко стоявшей на небольшом возвышении палатки. На деревянном столике недалеко от входа в нее стоял лишь один фонарь, окрашивающий уютным желтым светом живописные окрестности. Безветренная ясная ночь, казалось, добавляла еще большего шарма и гармонии и без того красивой природе. Мэй лишь было жаль, что за всем происходящим она толком так и не смогла насладиться местными пейзажами. Не особо на них обращали внимание и братья, погрузившиеся в свои заботы. Не без усилий, Исин все же затащил еще больше ослабевшего брата внутрь и помог тому опуститься на пол и лечь на спальный мешок. Мэйлин почти бесшумно зашла за ними, робко остановившись в ближайшем от входа углу. Небольшую одноместную палатку освещал еще один неяркий светильник. Несмотря на теплую, почти летнюю погоду, ночи, особенно вне черты города, все еще обманчиво отличались своей пронизывающей прохладой, поэтому, едва зайдя внутрь, девушка с облегчением почувствовала приятное тепло, разносившееся по этому маленькому пространству от миниатюрного походного обогревателя. Все это время она делала вид, что была в порядке, но в действительности продрогла каждой клеточкой тела от влажной одежды, намертво приклеившейся к телу, и мокрых волос. — Мэй, тебе необязательно быть здесь и на все это смотреть, — неожиданно теплым и заботливым тоном произнес Исин, коротко посмотрев на неловко стоящую в углу девушку. В окрашенных нескрываемым волнением глазах отчетливо читалась усталость за весь прошедший день, но даже такая, истощенная и сонная, с непривычно растрепанными влажными волосами, тяжелыми локонами спадавшими на плечи, с робко скрещенными за спиной руками, она была необычайно прекрасна в этот момент. Она была настолько восхитительна, что хотелось смотреть на нее целую вечность, ни на секунду не отводя взгляд в сторону и жадно любуясь каждой ее мельчайшей деталью. Но позволить этого пианист себе уже не мог, поэтому, быстро отложив в памяти этот пленительный образ, он заставил себя отвернуться и вновь посмотрел на брата, проверяя его состояние. — Но я беспокоюсь за него, — староста лежал на спине с закрытыми глазами и слегка нахмуренными бровями, что заставляло Мэй еще больше сопереживать его состоянию. — Он не болен, он просто перебрал… — небрежно кинул Исин и, убрав руки в карманы, отошел на пару шагов в сторону. — Помучается немного и завтра придет в себя. — Я все равно побуду тут немного, — то ли утвердительным, то ли, наоборот, вопрошающим тоном произнесла Мэй, вспомнив, что ей все равно было некуда идти. — Хорошо, — смиренно, но неодобрительно протянул парень. — Только иди сначала переоденься. Мэйлин не могла не согласиться с тем, что сменить одежду сейчас совсем бы не помешало, ведь еще несколько долгих минут, проведенных на холодном воздухе, могли плачевно сказаться на ее и без того слабом здоровье. Немного погодя, она молча кивнула и послушно вышла на улицу, спешным шагом направившись к своей палатке. Однако уже спустя несколько минут, почти беззвучно роясь в своем рюкзаке, она с досадой обнаружила, что и вовсе не взяла с собой никакой теплой одежды, понадеявшись на благоприятную погоду. Выбора у нее все равно не было, поэтому, быстро переодевшись в серые спортивные штаны и белую футболку, девушка поспешно вышла из палатки и с облечением вздохнула, сбежав от напрягавшей ее своим легким храпом Субин. Мэй хотела остановиться и несколько минут побыть на свежем горном воздухе, однако ноги сами понесли ее как можно быстрее обратно, то ли к Лухану, то ли к Исину, то ли к ним обоим вместе взятым. Хотелось как можно скорее оказаться рядом, просто быть там, с ними, не говоря ни слова, в этой неловкой, но такой особенной тишине. Однако едва подойдя к палатке старосты, она поняла, что тишиной насладиться не удастся, потому что изнутри шел, хоть и не громкий, но весьма напряженный гул из их попеременно сменяющих друг друга голосов. Девушка не смела зайти внутрь в такой накаленный момент, да и не имела никакого права вмешиваться в их разговор, какие бы отношения ее с ними ни связывали, поэтому, скрестив руки на груди в попытке хоть немного сохранить тепло, она присела рядом со входом на деревянный помост, на котором и стояла сама палатка. — Чего ты добивался этим? Чтобы все увидели тебя в таком жалком состоянии, включая саму Мэй? — в голосе Исина проскальзывали нотки раздражения и осуждения, ведь в его планы явно не входил разговор со своим нетрезвым братом. Парня, по большому счету, мало беспокоило состояние старосты, однако чувство стыда за то, что он в таком виде показался перед Мэйлин, впервые за долгое время заставило его разозлиться. — Мне плевать, что там обо мне подумают другие, — произнес староста гораздо медленнее, чем обычно, ведь на адекватное формулирование мыслей приходилось сейчас затрачивать гораздо больше усилий. Тело явно не было довольно количеством выпитого, поэтому всеми силами давало знать о своем уязвимом состоянии. — Даже Мэй? Как ты мог показаться перед ней в таком виде? — Син окинул парня своим привычным снисходительным взглядом. — Ей и так уже все равно на меня, — Лухань продолжал недовольно бурчать себе под нос, изредка спотыкаясь между фразами. — Я специально не искал ее весь вечер, чтобы посмотреть, будет ли она искать меня, но, очевидно, она провела вечер с тем, с кем и хотела его провести. Староста неустойчиво сидел на спальном мешке, опершись локтями о согнутые в коленях ноги, и многозначительно держался за голову, запустив пальцы в волосы. — Я тебе в миллионный раз повторяю, что мы с ней просто поговорили, — пианисту явно хотелось прекратить этот бессмысленный разговор и уйти прочь, но он всеми силами пытался держаться, заставляя себя поддерживать беседу. — Если бы ей было все равно на тебя, она бы не стояла тут сейчас с испуганными глазами. И не сказала бы мне, что любит тебя. Вспомнив их недавний разговор, парень усмехнулся, покачав головой из стороны в сторону, и отвлеченно посмотрел на потолок. В голове он лишь отсчитывал секунды до того момента, как вернется Мэй, чтобы он мог со спокойной душой покинуть эту абсурдную компанию. — Син-а… — протянул Хань, наконец подняв голову и посмотрев на брата. — Скажи честно, ты любишь ее? — Я не собираюсь перед тобой отчитываться, — с привычным безразличием буркнул в ответ Исин. — Разберись лучше сам со своими чувствами. Он всеми силами старался избегать взгляда старосты, и чтобы его намерения не были слишком очевидными, принялся медленно прохаживаться от одного края палатки до другого. — Конечно… — задумчиво протянул Хань, на секунду прикрыв глаза. — Ты не мог не полюбить ее… Исин резко остановился, кинув презрительный взгляд на парня напротив. — Что ты хочешь этим сказать? — раздражение в его голосе становилось все более явным, и ему пришлось оставить все свои бессмысленные попытки контролировать свой гнев. — Даже не смей сейчас вспоминать ее имя. Парень сделал небольшую паузу, не сводя пристального взгляда с брата. — Минхи всегда восхищалась тобой, — его пренебрежительный тон ясно давал понять, насколько трудно ему давалось каждое подобное слово. — Не оскверняй хотя бы сейчас ее память своим поведением. Лухань не смог выдержать пронзительного взгляда брата и резко увернулся от него, обреченно и виновато опустив голову. — Син-а, мне так жаль… В палатке повисла пугающая своей напряженностью тишина. В очередной раз им, спустя столь долгое время, пришлось вернуться к разговору, исход которого они оба уже прекрасно знали. Оба слишком отчетливо помнили каждую их ссору, ненавистные обидные слова, болью отдававшиеся в сердце, язвительные оскорбления и обвинения, тяжелым грузом осевшие внутри каждого. Каждый из них пытался понять, осталось ли хоть что-то доброе и человеческое за всеми страданиями, за всей тяготой сожалений, угрызениями совести и горечью от потери. Каждый из них в душе неоднократно раскаивался, пытаясь заставить себя понять и простить другого, но раны от случившегося не прекращали кровоточить, вынуждая их из раза в раз открыто обвинять друг друга в произошедшей трагедии и безвозвратно травмировать и без того искалеченные души. — Почему ты выбрал Мэй, а не ее? — с насупленными бровями и помрачневшими от нахлынувшей боли глазами вопросил Исин, даже не ожидая получить на свою реплику хоть сколько-нибудь внятного ответа. — Почему ты не мог просто ответить ей взаимностью? Почему Хия так страдала из-за тебя?! — Потому что я не любил ее! — отчаянным тоном воскликнул Лухань, резко поднявшись с пола. Его отсутствующие до этого глаза заблестели от подступивших к ним слез. — Потому что она не Мэй, а Мэй я люблю всем своим сердцем! Сердце девушки, неподвижно сидевшей с обратной стороны палатки, бешено забилось от волнения. Она никогда не ждала от него признаний в любви, да и сама открыто не говорила о своих чувствах, поскольку все свои эмоции они привыкли выражать без слов, однако теперь, неожиданно услышав их в бесстыдно подслушанном разговоре, она почувствовала что-то совершенно новое и особенно теплое внутри. — Может быть, если бы ты любил всем сердцем не Мэй, а ее, она была бы еще жива? — каждая фраза пианиста проходилась лезвием по и без того измученному сердцу, оставляя на нем болезненные шрамы, но даже так, из раза в раз, забыв о себе, Мэй прощала его, уже воспринимая его боль как свою. — Ты думаешь, я хотел ее смерти?! — Лухань впервые набрался смелости и теперь таким же разгневанным взглядом смотрел на самого Исина. — Почему ты постоянно обвиняешь меня в ее смерти? Может быть, если бы ты сказал ей тогда о своих чувствах, она была бы еще жива? Может быть, она бы не погибла так глупо, если бы ты остановил ее тогда?! Ошеломленный и уязвленный, взгляд пианиста все еще пронизывал насквозь, однако его привычный и непробиваемый ледяной купол самозащиты уже дал трещину, заставив с треском ворваться в сердце так сильно нежелаемую признавать им самим правду. — Син, прости… — по разгоряченной щеке Ханя скатилась еще более горячая слеза, оставив за собой отливающую огненным блеском дорожку. — Син… Староста попытался взять его за локоть, однако Исин еще до соприкосновения с ним резко одернул руку, машинально сделав шаг назад. Его глаза впервые за долгое время наполнились слезами, однако он не мог позволить им окончательно выйти наружу, проявив еще большую слабость. Он продолжал растерянно смотреть на брата, будто на отражение самого же себя в зеркале, лишь нервно поджав губы и не в силах выдавить ни слова. — Син… Я скучаю по тебе… — дрожащим голосом протянул Лухань, сделав робкий шаг навстречу. — Син, если бы только знал, как нужен мне. Исин наконец оторвал от старосты взгляд, бегло переведя его наверх, после чего с нервной ухмылкой, но все такими же потерянными глазами опустил голову. — Что мне нужно сделать, чтобы ты меня простил? — Я тебя виню не в ее смерти, а в твоём отношении к ней, когда она была жива! — с вновь проснувшейся в сердце ненавистью воскликнул парень. — Я прекрасно помню, как ты игнорировал ее, как ты вечно что-то обещал ей, но не выполнял, как не замечал ее подарков и писем, как вечно пытался делать вид, что ее не существует. Лицо пианиста искривилось от боли и обиды, пальцы сжались в кулаки, грудь тяжело вздымалась от учащенного дыхания. — Ты думаешь, я смогу это когда-либо простить?! — ненавистно бросил в сторону брата Исин, после чего, растерявшись на пару секунд, резко оттолкнул того в сторону и, небрежно пройдя мимо, поспешно направился к выходу. Он даже не заметил вскочившую с места Мэйлин, которую он едва не задел ногами, и узнал о ее присутствии, лишь когда она взволнованно окликнула его по имени. Погруженный в свои мысли, парень сначала и вовсе не отождествил источник звука с ее голосом, однако спустя пару мгновений все же обернулся, увидев перед собой ее испуганные встревоженные глаза. Боясь упустить его, она в порыве схватилась за его кисть, крепко обвив ее своими тонкими пальцами. — Мэй, не нужно заботиться обо мне! Его глаза все еще были полны слез, его сердце буквально сгорало от боли и душевных противоречий, ему нужен был воздух, чтобы дышать свободной грудью, не чувствуя сдавливающих оков прошлого, не ощущая на сердце груз утягивающей его на дно вины. С каждым прожитым днем, вопреки излечивающему течению времени, в нем оставалось все меньше сил, чтобы бороться, не говоря о том, чтобы двигаться вперед. В нем оставалось все меньше сил, чтобы просто жить. Син снова утопал в ее взгляде, окутанный густым туманом обманчивых чар прошлого. Он пристально смотрел на нее, цепляясь за последний шанс, будто еще секунда, и она в очередной раз испарится в воздухе, превратится в невидимую пыль и ускользнет сквозь пальцы, будто ее и вовсе не было. — Отпусти. — выстраданно протянул парень, в последний раз оглядев прекрасные черты ее лица с переполнявшей его теплой любовью, дотла испепелившей его молодое сердце. — Пожалуйста, отпусти меня… Слезы непрекращающимся ручьем стекали по щекам Мэй, стремительно срываясь вниз. Несмотря на все свои обещания она вновь не смогла сдержать эмоций, вновь отчаянно поддалась им, но теперь это и вовсе не имело для нее значения, ведь человек, стоявший сейчас перед ней, испытывал ни с чем несравнимую боль, скорбь, которую он позволил себе выпустить наружу и которая колким пронзительным ударом отозвалась в сердце самой Мэй. Исин обессиленно опустил глаза, позволив двум скупым слезинкам скатиться по осунувшимся щекам. Верхние уголки его бровей были слегка приподняты от переполнявшей его печали, от беспомощности, в которой он так постыдно позволил себе оказаться. Окаменевший взгляд застыл на месте, и лишь нежное прикосновение хрупких прохладных пальцев на щеке заставляло его чувствовать себя живым, было единственной тонкой нитью спасения, удерживающей его от бесконечной темной пропасти под ногами. Время будто вовсе остановилось для них двоих, и лишь внезапный грохот за спиной заставил Мэй, резко вздрогнувшую от неожиданности, вернуться в реальность. Испуганно обернувшись на источник звука, она заметила, как палатка, до этого отливавшая теплым уютным светом, оказалась окутана темнотой, а не стихающие глухие удары, доносившиеся изнутри, все больше повышали уровень ее беспокойства за старосту. Оказавшись меж двух огней, растерянная и смущенная, она нерешительно посмотрела на Исина и, получив достаточный ответ в его глазах, в последний раз кротко прикоснулась к его губам, обхватив ладошками его влажные щеки. — Прости меня, — прошептала она рядом с его губами, после чего коротко обняла его, прикоснувшись своей щекой к его. — Прощай.