Do what thou wilt

Его профиль выглядел как прообраз короля на старой чеканной монете. Из-под опущенных бровей сверкали молнии, растворяясь в удивительно длинных для мужчины ресницах. Все треки исключительно злы и яростны, каждое слово вгрызается ежесекундной злобой в толпу кричащих в экстазе фанатов. Казалось, ему даже не был нужен микрофон, для того, чтобы покрыть своим голосом небольшой зал. Его слова проникали сразу в голову, и сразу покидали ее для того, чтобы уступить место следующей партии слов. Ослепительные разноцветные софиты вкупе со стробоскопом сбивали с толку, не позволяя понять, какие эмоции испытывает сам исполнитель, вероятно, игра света и тени искажала истинную суть вещей. Интересно, доволен ли он проделанной работой? Бывают ли исполнители его рода, борющиеся за проявление правды в любом ее виде, вообще когда-нибудь довольны собой? В какой-то момент оглушительный рев публики испугал меня. В такие моменты многие бы сказали, что чувствуют себя частью чего-то большого и очень важного, маленькой шестеренкой четко отлаженного механизма, крохотной песчинкой на тихоокеанском пляже, каплей воды в бушующем море… Жаль, что я не могла даже подумать о чем-то подобном. Мной овладел лишь страх за сохранность моей жизни, так как меня могли снести и даже этого не заметить, тем более стояла я в конце зала. Я старалась оттолкнуть от себя эти мысли и думать о музыке, о том, какой посыл она несет, что хочет рассказать. Монотонная музыка сменилась потрескиванием, шумом, а следом ярко вспыхнула колонка, что была у сцены. Бодрый речитатив прорезал тишину, исполнитель, казалось, не замечал ничего вокруг, отсутствия музыкального сопровождения, смеси ужаса и восхищения на лицах толпы, а так же продолжающей гореть колонки. Внутри меня начинала нарастать паника. Я решила не искушать судьбу во второй раз и приставными шагами вдоль стены направилась к выходу. Наконец, все обратили внимание на очаг возгорания, и моя паника передалась окружающим. Кто-то бестолково метался вокруг сцены, кто-то пытался найти огнетушитель, и лишь рэпер, пожалуй, единственный с должным и так ему идущим хладнокровием громко и четко говорил в микрофон о том, что произошло ЧП, и что всем следует двигаться в сторону пожарных выходов, не затоптав никого при этом, по возможности. Мне не в чем было его винить, и я знала, что он все делает правильно. Меня печалило лишь осознание того, что это не поможет. Вот так, именно печалило, а не леденило душу от страха до чертиков. Память услужливо показывала мне яркие картинки моего последнего пребывания в этом проклятом клубе. В тот вечер один из софитов перегрелся, и подпалил тяжелую и пыльную гардину, служившую неумелой декорацией. На том концерте были преимущественно женщины, и мало кому из них удалось вернуться домой в ту ночь. В моих ушах до сих пор стояли их крики, а нос слышал запах горелой плоти. Мне чудом удалось выжить. Пожарные говорили, что я родилась в рубашке и у меня сегодня второй день рождения. Выбраться из партера, практически вплотную примыкающего сцене, у меня не было шансов. Пусть весь мой путь от сцены до эвакуационного выхода занял не более 7 минут, они навсегда изменили мой мир. Я стала панически бояться огня и закрытых помещений. Я чувствовала необъятный груз вины за то что выжила, а они не смогли. Полгода я пыталась одолеть приступы паники, охватывающие меня в малых помещениях. Каждый дюйм я отвоевывала у своих кошмаров, стараясь вернуться к прежней жизни. 184 дня самоконтроля. Сегодня апогеем моей борьбы стало решение вернуться в этот клуб. Посмотреть на него изнутри, воскресить воспоминания для того, чтобы захоронить их. Уже навсегда. Так глубоко, как только смогу. Я купила билет на ближайший концерт, оказавшийся роковым. Пламя раскрасило лица людей в теплые оранжевые тона, делая их похожими на первобытных аборигенов. Толику достоверности в этот импровизированный спектакль добавляли озлобленные и испуганные лица. Было страшно смотреть на то, как парень, несколько минут назад ласково державший свою худощавую подружку за талию, сейчас бросил ее, пробивая себе дорогу локтями к выходу. Как женщина, одетая в платье из не самого дешевого кашемира, царапает ногтями с идеальным маникюром лицо близстоящему мужчине, преграждавшего ей дорогу к выходу. Дикари. Истинные дикари в своем первобытном обличии. Я посмотрела на пол. Он пестрил рваными билетами, мусором, пластиковыми бутылками и составными частями женских украшений. Я не хотела бежать. Я знала, что не выберусь. А если снаряд ударит в одну воронку дважды и меня все же успеют спасти до того, как я задохнусь или сгорю заживо, то я уже точно никогда не смогу вернуться к жизни, которую я оставила за пределами клуба. Легкие стали наполняться едким дымом, кислородное голодание делало свое дело и перед глазами поплыли круги. Я решила досмотреть концерт до конца.