Do what thou wilt

Я проснулся от того, что проголодался. В глаза будто насыпали песка, и мне стоило больших трудов их открыть. Часы на прикроватном столике показывали 21:52. Я проспал весь день? На кресле ютилась Лана. В немыслимой позе, скрючившись, подложив под голову томик Диккенса, она мирно посапывала. В ее волосах отражался свет желтых уличных фонарей. Когда свет фар проезжающей машины лучиком попал к ней на глаза, она поморщилась и попыталась отвернуться, но уронила книгу и встрепенулась, проснувшись от грохота. — Привет. — Улыбнулся ей я. Она выглядела такой милой и домашней, будто всегда сидела здесь в этом кресле, читая мои старые книжки. Она ничего не ответила, чувствуя себя виноватой за свою оплошность. Осторожно подошла, прикасаясь прохладной ладонью к моему лбу. — Кажется, температура спала. Вы, наверное, голодны? — Она переминалась с ноги на ногу, явно чувствуя себя не в своей тарелке. Видимо, хозяйничать в моей квартире одной ей показалось проще. — Ужасно. Я проследовал за ней на кухню. Канарейка уже суетилась у плиты, ставя многочисленные кастрюльки на огонь. — Лана. — Я тихо, почти шепотом позвал ее. Она услышала. Замерла, спиной ко мне, показывая, что слушает. — Спасибо тебе. Для меня никто такого не делал. Девушка повернулась и смущенно опустила глаза к ногам. — Я не привыкла отказывать в помощи. Вам уже лучше? — Она поставила передо мной тарелку с дымящимся супом, кружку с компотом и несколько цветных таблеток в мисочке. — Да, намного, спасибо! — Я с радостью придвинул к себе тарелку и начал уплетать за обе щеки. — Очень вкусно, ты просто кудесница, Канарейка! Она снова улыбнулась и, повесив собранный рюкзак на одно плечо, положила передо мной связку ключей от моей квартиры. — Уже поздно, мне пора домой. Я не донес ложку до рта. — Мне очень плохо, Лан. Правда. — Я перехватил ее ладонь, прислонив ее к своему многострадальному лбу. — Видишь, у меня жар! — Но…уже поздно, а температуры нет. — Она оторвала руку от моей кожи. — Нужно выпить вот эти таблетки. Потом по вот этому графику. — Она ткнула пальчиком на дверцу холодильника. — Я не могу отпустить тебя домой, уже поздно. Про Бандитский Петербург слышала? — Мысль о том, что она уйдет, казалась ужасной. Накатили воспоминания о тех днях, когда я, подыхая от жара, метался в бреду и никто не хотел мне помочь. Я гасил боль и обиду на весь мир крепким алкоголем. В этом была какая-то безумная ирония — концерты ломились от фанатов, от людей, стремящихся стать моими друзьями, но при этом не было человека, который сварит мне суп и сходит за таблетками. В тот момент я понял, что ты нужен людям лишь до тех пор, пока ты способен прыгать на сцене под оглушительный бит. А если ты чахоточная знаменитость, то не стоит надеяться на многое. Если девушка сейчас уйдет, я просто сопьюсь. Потому что не выдержу, если Мамай, Охра или Порчи не пройдут испытания дружбой. Ни одного пропущенного звонка. — У меня есть газовый баллончик, и я очень самостоятельная девушка. — Сколько тебе лет? — Почему-то раньше я не задавался этим вопросом. — В пересчете на птичьи года? — Усмехнулась Канарейка. — Достаточно будет данных из паспорта. — Я придвинулся к ней ближе, сократив расстояние между нашими лицами. Если бы чертов стол не разделял нас, ее плечи были бы в нескольких сантиметрах от моих ключиц. А пока я мог колыхать тонкие прядки ее волос своим дыханием и чувствовать жар, исходящий от ее лица. — Двадцать. — Ты выглядишь старше. — Сморозил глупость я. — Сомнительный комплимент. — Оставайся, а? — Усталость резко накатила лавиной, сметая мысли о последних аргументах. — А что скажут твои друзья? — Не думаю, что это их дело. — Я не собирался сдавать свои позиции. По глазам Ланы я понял, что выиграл эту битву. Решив отпраздновать победу, я подошел к стеллажу с винами и достал Киндзмараули 1942 года. — Я не пью вино. — Опередила мой вопрос Лана. — Предпочитаешь абсент? — Я представил, как будут блестеть ее глаза, подернутые дымкой опьянения, как ее движения станут более раскрепощенными. — Нет, вообще, любой алкоголь. — Девушка поморщилась. — Уверен, это вино тебе понравится. — Я достал два высоких фужера на тонких ножках и открыл бутылку. — Вину нужно немного подышать. Расскажи мне о себе. Хотя бы немного. — Хмм… — Лана задумалась. — Меня зовут Лана, мне двадцать лет, я приехала в Питер учиться и живу здесь уже почти четыре года. — Она провела рукой по волосам, стараясь пригладить непослушные пряди, будто находясь на собеседовании. — На кого ты учишься? — Я разлил вино по бокалам и достал из холодильника сыр и орехи. — Ты даже не попробуешь угадать? — Она взяла миндальный орешек из плетеной миски и положила его в рот. Этот простой жест был настолько сексуальным, что меня бросило в жар. Я сжал руку, которая потянулась к ее губам, в кулак. Так проще контролировать себя. — Хмм… — Настало и мне время задуматься. — Это связано с творчеством? — Я взял сыр и откусил кусочек, запивая вином. — Да, определенно. — Девушка взяла в руки бокал и осторожно пригубила напиток, прислушиваясь к своим ощущениям. — Ты что-то пишешь? — Я сделал еще глоток. Отличное вино, нужно будет еще раз поблагодарить Илью за подарок. — Нет, ничего, к сожалению. А ты? Сам пишешь тексты своих песен? — Она взяла еще один орешек из вазочки. — Ну уж нет, мы сегодня говорим о тебе, хитрая Канарейка! Ты рисуешь? — Да, ты прав. Я художник-мультипликатор. — Девушка сделала большой глоток из фужера. — Покажешь свои работы? — Я налил себе еще вина и поднес бутылку к бокалу девушки. — Нет, не думаю. — Она сразу засмущалась и сложила руки на груди. — Мне хватит, я боюсь запьянеть. — Она накрыла бокал ладошкой. — Я не отпущу тебя домой, как бы ты этого не хотела. Тебе придется переночевать здесь. — Я все же налил ей еще. Пусть лучше напьется и уснет, чем пойдет домой по опасным улицам ночного Питера. Спустя час Лана мирно посапывала на моей кровати. Я лежал рядом с ней и думал о том, как закрутила меня жизнь за эти три дня. Остатки болезни давали о себе знать, тело горело, но голова оставалась ясной. В комнате было холодно, уходя, я открыл окно, чтобы проветрить, и благополучно об этом забыл. Канарейка мерзла, под моим тонким одеялом. Я стянул с нее джинсы, оставив лишь мягкий вязаный свитер. Я прижал ее плотнее к своему теплому телу, чувствуя, как девушка расслабляется в моих объятиях. Комната наполнилась тихим жужжанием. Звонил телефон Ланы. Побоявшись, что шум разбудит девушку, я аккуратно отстранился и подошел к креслу, на котором были свалены Канарейкины джинсы, моя футболка, полотенце, еще какие-то вещи. Под толщей шмотья нашелся рюкзак. Открыв маленький карабинчик, я вышел из спальни, прикрыв за собой дверь. Телефон не желал находиться, поэтому я вывалил все вещи на диван. Как ни странно, звонил будильник с оповещением. «Если ты еще не свалила, то собрала руки в ноги и пошла домой, Лана! Будь благоразумнее!» Меня повеселило это ее обращение к самой себе. Взгляд сам собой метнулся к другим вещам из рюкзака. Интерес привлек толстый блокнот на кольцах. Он выглядел довольно потрепанным, кожаная обложка была довольно старой. По центру было выполнено тиснение: «Lana S.» Я стал листать страницы. В основном это были зарисовки мультяшных персонажей в различных позах, но самая последняя работа порвала мое воображение. Это был я. Спящий, укрытый одеялом. Простой карандашный набросок, в который было вложено так много труда, стал первым связующим звеном наших жизней. Я представил, как она, сидя в кресле, смотрит на меня, передавая мои черты безликому листу бумаги. Я отлистал несколько страниц назад и увидел выписки из статей, батлов, выполненные каллиграфическим почерком. • Да, я такой же как ты, пью и разрушаю себя. • Я не уйду, пока на труд способны руки мужчины. • Они хотят, чтобы не ты выиграл, а я проиграл. • И так уже сотни тупых мокрощелок, как ты меня в инсте фолловят Последняя фраза была обведена карандашом несколько раз. Мне стали понятны ее стремления уйти, неловкость в общении со мной, бесконечные взгляды в пол. Она чувствовала себя очередной фанаткой, на которую кумир обратил внимание. Девочкой на одну ночь. Не скрою, в турах часто мы пользовались своим положением, трахая девушек, которые были на это согласны. Но как Лана вообще могла сравнить себя с одной из этих шлюшек, готовых на все ради автографа? Я вернулся в комнату в глубокой задумчивости. Девушка свернулась клубочком, уткнувшись носом в рукав. Я лег на кровать, привлекая Канарейку к себе. Утром нас ждал серьезный разговор, а сейчас хотелось просто дышать ее запахом. Волосы Ланы пахли сиренью, вероятно, шампунь, а губы и шея Киндзмараули. Интересно, какова ее кожа на вкус? Повинуясь секундному импульсу, я прикоснулся губами к ее сухой горячей шее. В этот момент я понял, что пропал. Рядом со мной лежала девушка, которая пьянила не хуже крепленого вина.