Reminiscentia

Слушай! Слушай! В церкви засел дьявол. Пусти ему пулю. Пусть почувствует боль! Выговорись, Можешь даже кричать во всё горло. Но стоит тебе оставить свои секреты при себе, И ты пожалеешь об этом... Все ошеломлены И пускаются бежать... Слушай! Слушай! В церкви засел дьявол. Пустим ему пулю - Пусть почувствует боль! Вы вместе получаете по шее, И ты понимаешь, что могло быть и хуже - Самоубийство... Возможно... Возможно... Ты говоришь: это всё кризис. Ты говоришь: нет ясности. Приходит время, когда ты должен Прозреть... Прозреть... Эй, что же ты творишь? Восстань против своей судьбы! Даже если убьёт, Потому что ты знаешь правду... (Перевод песни: Sixx:A.M.–This Is Gonna Hurt [Piano Version])

Бэкхён только лег спать после того, как закончилась его ночная смена в Макдональдсе, когда раздался писклявый звук дверного звонка. Парень недовольно бурчит и морщит нос. Давно пора сменить звучание на что-то более приятное. Прошло четыре дня с совместного просмотра фильма с Чанёлем и Чонином, где он и пообещал себе это, но как-то так и не нашёл времени или просто позабыл о звонке. Ещё и новую мелодию не выбрал. А парень испытывает небольшие трудности с выбором. Дверь с режущим по ушам, привыкшим к тишине, щелчком открывается. Бён причмокивает и, насупившись, пытается сквозь пелену сна разглядеть ночного гостя, чьё лицо освещает подсветка на крыльце дома. На пороге стоит запыхавшийся Кёнсу, щеки и лоб блестят от пота, а в глазах застыло удивление. В его руках пухлая папка, которой он тут же начинает махать перед лицом друга. — Я не мог ждать, прости за столь поздний визит, — До смотрит на часы и исправляется. — Точнее, столь ранний, но то, что я прочёл… Мне не хватило терпения подождать до утра. Бэкхён, это просто пиздец… Хотелось, чтобы ты скорее узнал об этом. Думаю, что твои родители хотели бы этого столь же сильно. Не ради себя, чтобы их смерть не была напрасной, а ради тебя. Хотя дело надёжно спрятали и постарались, чтобы ты никогда об этом не узнал. С несколько секунд расфокусированный взгляд Бэкхёна бродит по силуэту парня, но после он тяжело вздыхает, с шумом втягивая в грудную клетку кислород. — Кёнсу, я мало что понял из твоих слов. Прости, но я только-только заснул, когда ты решил столь внезапно нарушить мой сон своим визитом. Ладно, раз уж тебе так не терпится, а мне стало безумно интересно, что ты там нарыл, то проходи в начале, а там расскажешь, и давай медленнее и попонятнее, что да как. Всё, что ты проболаболил — я так и не смог уяснить. Трудно воспринимать информацию, когда уже дремлешь, — Бэкхён дергает за рукав друга и затаскивает в дом, шаркая на кухню. Вряд ему дадут поспать в своей мягкой постельке. А на парах он вновь будет вареным овощем. Парень вынимает из холодильника оставшиеся два кусочка пирожного в пластмассовой коробке. По дороге из супермаркета днём он прихватил и их, уж больно аппетитными они казались в витрине кондитерской. Бэкхён включает чайник и садится на стул, напротив уже возбуждённо подпрыгивающего сидя Кёнсу. Тот постукивает пальцами по толстой папке и придвигает её к Бэкхёну: — Читай. — Давай, лучше ты мне вкратце расскажешь, в чем дело? Иначе мне и ночи не хватит, чтобы прочитать все эти сотни страниц. Тем более, я не разбираюсь в терминологии, на которую не скупятся сотрудники полиции, — Бён пытается казаться милым и вновь играет на чувствах Кёнсу, который не может устоять против невинной улыбки и порхающих длинных ресниц. — Ладно, так уж и быть, раз ты такая ленивая задница. Бэкхён не в восторге от такого обидного сравнения, привыкший всего добиваться упорством, трудом и долгими часами работы, поэтому он негодующе выпячивает нижнюю губу и озлобленно щурится, не спеша отдавать чайную ложку для пирожного До. — У меня до сих пор сознание бродит на рубеже сна и реальности, Кёнсу. Если бы сейчас не было пяти часов, а, скажем, десять утра, то я бы иначе воспринял твой призыв об изучении дела самолично. Сегодня я проработал в ночную смену в Маке, а ты ко мне вламываешься в такую рань, так что давай в качестве извинения ты просто расскажешь мне, что нарыл, а я тебя с удовольствием послушаю. Кёнсу вздыхает, пропускает сквозь пальцы пряди волос и кивает. Да, они с Бэкхёном схожи характерами. Упёртые и своенравные. И его вознаграждают за согласие блюдцем с пирожным, ложечкой и кружкой горячего зелёного чая. — Сначала я просто изучил показания очевидцев и прочитал рапорт дела, но после перешёл на досье погибших. Бэк, кем ты сказал, работали твои родители? Вопрос кажется Бэкхёну нелепым. Кёнсу видел фотографии и слышал его рассказы о том, как Бён в детстве жаловался дедушке с бабушкой на постоянное отсутствие тех дома. Наверное, поэтому ему так запомнились дни, когда мама читала ему на ночь сказки и укладывала спать, целуя в лоб. Изредка приходил отец и вторил женщине, одаривая лоб ребёнка повторным поцелуем. — Они чинили электротехнику, специализировались больше на компьютерах, — юноша вспоминает, как родители уходили с приборами и инструментами в большой спортивной сумке. Отцу всегда было тяжело нести её на плече. Он постоянно издавал странный, смешной звук, похожий на крик ишака. Бэкхён даже случайно записал на кассету этот звук, когда распевал песни Майкла Джексона в подарок для бабушки на Рождество. Эта кассета до сих пор хранится у Бэкхёна. Наклейка выглядит так, будто только вчера парень наклеил её на пластмассовый корпус. Что не скажешь о сделанной шариковой ручкой надписи — выцвела и едва можно различить на ней слова «Для любимой бабули от Бэкхён-и». Кёнсу понятливо кивает, но при этом на его губах красуется раздражающая Бэкхёна непонятная ухмылка. Выдержав небольшую паузу и погрузив кусочек пирожного в рот, при этом блаженно мыча, прокурор внимательно глядит на парня, и тому кажется, что До будто просит за что-то прощение одним взглядом. Бэкхён не любит, когда на него смотрят так, словно испытывают жалость. А в данной ситуации это, несомненно, пугает и призывает насторожиться. — А если я тебе скажу, что это не была их настоящая работа, а они работали на Интерпол, что ты тогда скажешь? — наконец, взвесив каждое слово, произносит Кёнсу. Он знает, что Бэкхён вряд ли поверит ему, что, собственно, тот и доказывает своей реакцией: крутит палец у виска и нервно хихикает. — Да ты совсем чокнулся со сталкерством Чонина! — Тогда держи, читай и офигивай, мой милый друг, — прокурор отрывает загнутую страницу и тычет пальцем, призывая Бэкхёна пробежаться по тексту рапорта своего отца, занимающегося на тот момент этим делом. «Одиннадцатого мая 19ХХ года соседка семейства Бён, Ю Джихё (47 лет), утверждает, что, когда выносила мусор, видела, как из соседнего дома выходил, опираясь на свою трость, Ли Ёнчон (30 лет). Его светло-серый плащ был испачкан красными пятнами. Он поспешно спустился по лестнице, после чего подъехала машина, в которую сел мистер Ли. Позже вернулся в дом сын четы Бён, Бён Бэкхён (7 лет). Госпожа Ан услышала крики, затем в дом вошёл дедушка мальчика, Бён Ынхван (64 года) и вынес того на руках на крыльцо. После разносчик пиццы, Ян Сурен (23 года) и два подростка, Ли Гунхва и Сон Чунхон (16 и 17 лет), возвращающиеся после дополнительных занятий, подтвердили показания госпожи Ю, они также видели мужчину в темных очках и с тростью. Они тоже утверждали, что он был весь в крови. Ли Гунхва сразу распознала в мужчине своего однофамильца, брата босса мафиозной группировки Запада, более известной, как „Кобра“. Как ранее сообщалось в рапорте, мужчина ослеп в результате разборок между кланами Ли и Чжан. Мужчина лишён зрения, как это было установлено диагностикой до убийства в доме Бён. Мы провели повторно процедуру. Ли Чонрён полностью лишён зрения, поэтому без сообщника он не смог бы сделать всё самостоятельно, если это именно он виновен в смерти 3 человек в доме семейства Бён. Причастность мужчины не доказана. Он выпущен из-под стражи 14 мая 19ХХ года. (17 мая мужчина бесследно исчез.) Примечания: Дело и вся информация перенаправлены на рассмотрение Интерполу 15 мая 19ХХ года, так как убитые являются работниками данной службы.» Далее дрожащие пальцы Бэкхёна переворачивают страницу, и юноша натыкается на досье матери. Ему было больно смотреть на миловидное лицо с собранными на макушке в пучок чёрными волосами. Тут же в памяти вспыхнули счастливые воспоминания из прошлого. Парень сжал зубы и нахмурил брови, когда заметил на женщине синюю служебную форму служителя закона. Бэкхён сосчитал звёздочки — капитан, а после прочёл место работы: капитан разведывательной службы Кореи, Интерпол. Тоже самое стояло и в досье отца. Вроде бы, не апрель месяц, а всё кажется такой жестокой и страшной первоапрельской шуткой. Бён не знает — смеяться ли ему от этой небылицы, или же разрыдаться от того, что не имел понятия, кем были его собственные родители. Возможно, они даже играли и с ним роли хороших отца и матери, не любили вовсе. А были ли они вообще родными родителями? От одной подобной мысли всё переворачивается внутри и сердце будто сжимают в невидимой руке зла. — Этого быть не может. Невозможно… Мои родители не могут быть чёртовыми Мистером и Миссис Смит! — Они и не киллеры. Занимались поиском преступников на международном уровне. Судя по их должностям, они были очень хорошими работниками и отлично себя зарекомендовали. — Это вздор, полная чепуха! — не унимается Бэкхён, не отводя взгляд от страницы с досье отца, будто в любой момент оно может раствориться и оказаться лишь частью сновидения, в которое погружен Бэкхён, придя уставшим после работы, как и всё остальное вокруг может оказаться всего лишь плодом его воображения. Это вполне ожидаемая для Кёнсу реакция. Бэкхён дрожит то ли от злости за столь неудачную шутку, то ли из-за страха внезапного открытия. Не каждый день людям говорят, что всё, что из всего, что они знали о своих родителях, правдой могут оказаться лишь их имена, и то, не факт. Волнение друга передаётся ему, поэтому он встаёт и переставляет стул ближе к Бэкхёну, тут же поглаживая пальцами по затылку и побуждая успокоиться. — Прости, Бэкхён, но я проверил. Использовал логин отца, чтобы попасть в базу данных. Именно там и нашёл досье на твоих родителей в электронном архиве. Мне жаль. — Они не рассказали, даже не удосужились мне сказать… — Бэкхён прячет лицо в ладони, чтобы Кёнсу не видел его слёз, которые отпечатываются на коже пальцев. — Бэк, перестань! — Кёнсу приобнимает Бэкхёна одной рукой, прижимая голову друга к груди и лохматя темные волосы. — Тебе было всего семь. Ты был совсем ребёнком. Возможно, позже бы ты узнал обо всём. Это Интерпол, понимаешь? Всё, что они делают, под грифом «Совершенно секретно». Они убирают всех, кто знает больше, чем необходимо. — Тогда это они убили моих родителей? — шмыгает носом Бэкхён и поднимает взгляд на друга. Красные глаза и влага в уголках выдаёт его с потрохами. Но Кёнсу ничего не говорит. Бэкхён вовсе не плакса. Редко, когда его можно увидеть столь подавленным. Он перестал демонстрировать свои слёзы другим двенадцать лет назад, после того, как впервые побывал у психолога. Иногда Кёнсу кажется, что люди этой профессии вкалывают своим клиентам какие-то лекарства, способные притуплять эмоции и лишать человека чувств. Но дело вовсе не в них, а в том, что, выговорившись, поделившись своей болью, человек ощущает себя пустым и одиноким. Они не ощущают, что даже тем, кто выслушал их, есть дело до их проблем. Бэкхёну попалась тогда полноватая бездушная женщина, которая слушала его вполуха, при этом искала на планшете место для летнего отдыха. Откуда Кёнсу знает? Психолог однажды оставил свой планшет на столе, когда парень приехал забирать Бэкхёна после очередного сеанса. Он не смог побороть своё любопытство и заглянул, чтобы узнать, как продвигается лечение его нового, ставшего лучшим, друга. И его возмущению не было предела. Кёнсу попросил отца перевести Бэкхёна к другому, но тот отказался, объяснив своё решение тем, что Бэкхён уже привык к ней, открылся, а так ему придётся начинать курс с самого начала — быть искренним и привыкать к незнакомому человеку. Тогда-то Кёнсу и решил, что никто, кроме него, не сможет вытащить Бэкхёна из депрессивного состояния и избавить от возникшей на почве смерти родных социофобии. Прошло двенадцать лет, Кёнсу стал настоящим старшим братом, тем, с кем Бэкхён был искренним и делился наболевшим. Иногда, например, неделей ранее он чувствовал, что Бэкхён что-то скрывает и держит в себе, но, как он и ожидал, парень всё равно открылся ему. «Всему своё время» — именно это постоянно повторяет про себя Кёнсу, когда Бэкхён не до конца с ним откровенен. — Вряд ли, — прокурор, ознакомившийся со всем материалом в деле и на сайте Интерпола, не мог не отметить, что Интерпол пытался отыскать убийцу их сотрудников, достаточно долго, восемь лет, но в итоге ни к чему новому не пришёл. Здесь что-то другое. Вряд ли бы спецслужба стала действовать столь открыто. Да и то, как жестоко убили твоих родных, словно пытали и хотели что-то узнать, свидетельствует о том, что явно был кто-то третий, кто встал между Интерполом и твоей семьёй. Твой отец или мать что-то нарыли. Что-то, что должно было оставаться тайной. — Я найду эту мразь и убью, собственноручно воткну нож в сердце, — Бэкхён вспоминает, в каком виде обнаружил трупы родных ему людей, и вскипает от злости, становясь пунцовым. Имей он сейчас шанс остаться с убийцей один на один, то точно бы им воспользовался. — Если этого не сделал уже кто-то другой, — поспешно добавил Кёнсу. — Но мне хотелось бы обратить твоё внимание ещё на один странный факт. Угадай, что было последнее, что распечатал ваш домашний принтер, прямо в день убийства, за три с половиной часа до того, как ты обнаружил свою семью убитой? Прилипший к дивану лист, с заляпанными кровью уголками падает на пол гостиной и Бэкхён его поднимает, опуская в карман. — Рисунок… — срывается с губ юноши. — Именно, — Кёнсу повторно гладит Бэкхёна по голове и чувствует, как тот успокаивается, при этом сердце продолжает бешено стучать в груди. — Следствие не обратило никакого внимания на это. Но, когда ты показал мне фотографию, то я не мог не отметить этой странной связи. Ты оказался прав, когда сказал, что фотография имеет отношение к делу, как и Чанёль. — То есть, ты хочешь сказать, что Чанёль вполне мог быть тем самым безликим убийцей? — щурит глаза Бэкхён, а Кёнсу заталкивает ему в рот ложку с десертом, а юноша протестующе шипит, но принимает сладость, облизывая губы, после чего мстит, пихая в рот Кёнсу огромный кусок пирожного, которое прокурор тут же прожевывает и запивает чаем. — Чем чёрт не шутит, — вытирает До салфеткой рот, вспоминает их разговор с Сехуном, который привел ему несколько доводов в пользу применения пластической хирургии. — Поэтому ему и удалось затеряться в толпе, исчезнуть и до сих пор не быть найденным. — Но тогда ему вовсе не двадцать восемь, а должно быть намного больше, — сопоставляет информацию Бэкхён. — Да, сорок два года, и его имя Ли Ёнчон, как это упомянуто в рапорте. Согласись, что «Чанёль» достаточно созвучно с «Ли Ёнчон», — Кёнсу жаль своего друга, который, кажется, впервые за долгое время привязался к кому-то помимо него. Почему Бэкхёну так не везет, раз тот, кто ему понравился, и, судя по взглядам, которыми Бён одаривал в гостях на квартире татуировщиков Чанёля, то очень сильно понравился, представляет собой тёмную личность. Бэкхён зависает на дымящейся чашке чая и хмурится, судорожно вздыхая и мотая головой. — Я не могу в это поверить… Но Кёнсу забивает последний гвоздь, и всякие сомнения о причастности Чанёля к убийству улетучиваются: — Я не нашёл никакой информации на имя Пак Чанёля, Бэк. Это тоже крайне подозрительно. Да, стоит адрес, где он прописан, его место работы, дата рождения, но всё остальное — белый лист неизвестности. Словно все данные о нём кто-то подчистил. Ещё та фотография в альбоме Чанёля. Если твои родители работали на Интерпол, то тогда понятно, как они оказались на праздновании Чусока в строительной фирме родителей Пака. А, может, это были вовсе не его родители? В любом случае это очередная зацепка. Чанёль как-то связан с твоей семьёй. Юноша молчит на сообщение прокурора и продолжает гипнотизировать горячий напиток, будто пытаясь силой взгляда взорвать керамику, чтобы не у него царил внутри хаос. — Когда у него день рождения? — прерывает тишину Бэкхён, ставит руки на стол и кладёт на сцепленные замком пальцы подбородок, выдавая очередной глубокий вздох. — 27 ноября, датировано 28 годами ранее. Я вложил распечатку в папку. Но, скорее всего, это ложные сведения. Кёнсу всё больнее смотреть на подавленного информацией друга: Бэкхён разбит изнутри. Он слишком хорошо изучил парня за двенадцать лет. — Больше полгода ещё… Пригласит ли меня на празднование? — похоже, Бёна больше беспокоит именно это, нежели то, что он влюбился, а это уже точно, иначе не было бы так горько и плохо от известия раскрытия возможного убийцы своих родных. — Кстати, орудие убийства до сих пор не было найдено. По словам судмедэкспертов, это нож, сабля, короче, какой-то колющийся острый продолговатый предмет, — вспоминает последнее, что привлекло внимание в деле, Кёнсу. — Как думаешь, это может быть татуировочная машинка? — задумчиво бормочет еле слышно Бэкхён, поворачивая набок голову и смотря в упор на друга. — Не думаю… Лезвие было слишком длинным. По примерным подсчётам: 22-30 сантиметров. — Двадцать ударов пришлись моему отцу прямо в грудь и лицо. В этом мессиве невозможно было понять, что некогда мой папа был красивым и нравился многим женщинам, — Бэкхён помнит, как мама постоянно ревновала мужа, когда они ходили вместе за продуктами или же покупать одежду. Тогда, ещё маленьким, Бэкхён не совсем понимал, что значит ревность, но прекрасно видел реакцию матери на кокетливый тон продавщицы или же подошедшего персонала с предложением помощи в выборе рубашки. «Я в состоянии сама выбрать подходящую для своего мужа» — резко отвечала госпожа Бён и прощалась с назойливыми барышнями. Наверное, Бэкхён также бы ревновал Чанёля, если бы они встречались и были парой. Пара. Какой абсурд. Особенно это звучит сейчас. — Но мне трудно поверить, что Чанёль мог быть тем самым убийцей. Он мне показался другим. Бэкхён никак не может согласиться с другом. Рано ещё обвинять Чанёля. У него слишком мало информации, которая бы говорила напрямую о причастности Чанёля ко всем ужасам, что пережил Бэкхён в семилетнем возрасте. — Как много ты о нём знаешь, Бэк? — интересуется Кёнсу, вставая со стула и убирая со стола посуду, в том числе и ненавистную кружку с чаем, из-за которой Бэкхён зависает в параллельной вселенной и всё глубже погружается в себя, а прокурор меньше всего на свете мечтает о возвращении отстранённого и апатичного Бэкхёна. — Ничего. — И что не даёт посчитать его тем, кем он не является? — Ничего, — так же безэмоционально отвечает юноша, а Кёнсу продолжает натирать губкой посуду, хотя она и так чистая, но трудно взглянуть другу в глаза, ощущая за собой вину. — Мне жаль, Бэк. И страшно, что они связаны с делом об убийстве твоих родителей и бабушки. — Они? — Бэкхён мажет взглядом по согнутой над раковиной спиной в смятом пиджаке прокурора. — Ага, Чанёль и Чонин. Не ты один страдаешь, поверь. Я не хочу терять Чонина. Не смотря на то, что он озабоченный дебил, мне он нравится. Поэтому я понимаю тебя, как никто другой. Но сейчас нам приходится жить одной надеждой, хотя она тает с каждым новым открытием, связанным с этим делом. — Это несправедливо, — захлопывает папку Бён и поспешно отодвигает её, будто может ошпариться от одного лишь мимолетного прикосновения. — Жизнь несправедлива, Бэкхён, — издаёт короткий смешок, наполненный горечью разочарования Кёнсу. — Раньше я считал, что никто не нагнёт меня, но жизнь давно поставила меня раком и отымела. — Ох, Су, не говори так. Потому что меня это пугает. Когда ты такой, то, означает, что настала полная жопа. Кёнсу решает промолчать и лишь пожимает плечами, сообщая, что всё, что он хотел сказать, тем он уже поделился с Бэкхёном, поэтому отправится домой принять душ и переодеться. Не смотря на то, что он не спал этой ночью, никто не отменял его работы. Тем более сейчас, когда пятый день слышит за своей спиной перешёптывания младших по званию. Только Сехун придерживается нейтралитета и приходит подбодрить его кофе во время обеда. Он чертовски пунктуален: ровно в 13:30 стучит в дверь кабинета прокурора. Офицер О — неплохой малый, который, возможно, добьется немалых успехов к годам Кёнсу. Бэкхён провожает друга до машины. Когда-нибудь он тоже обзаведётся правами и сможет колесить по городу на своей белой красавице. Да, парень мечтает именно о машине белоснежного цвета. Цвета чистоты и невинности. Жаль, что его воспоминания не могут стать такими же кристально-чистыми, не испачканными густой алой кровью. — Что будешь делать? — напоследок спрашивает Бёна друг и пальцы тянуться включать радио — старая привычка по долгу службы. — Я встречусь с ним вновь, — Бэкхён считает, что стоит попытать свою удачу и вывести Чанёля на откровенный разговор, хотя будет весьма непросто это сделать, ведь Пак чертовски пронырлив и умён. Такого трудно провести и заставить плясать под свою дудку. Но у Бэкхёна припрятана парочка козырей в рукаве. Кёнсу смотрит на Бэкхёна вновь тем самым озадаченным взглядом, кричащим о том, что, возможно Бэкхён потерял свой рассудок: — Бэк, ты должен понимать, что не сможешь ему прямо заявить при встрече: «Привет, Чанёль. Ты, случайно, не вырезал моих родителей и бабушку двенадцать лет назад, а то они мне оставили на память фото твоей татухи?» — Нет, конечно, — фыркает Бэкхён. — Я не настолько идиот. Приглашу его в бар, напою, а там его язык развяжется. — Будь осторожен, Бэкхён. Ты его совсем не знаешь, каким бы хорошим он ни показался тогда, — Кёнсу не нравится эта идея, но Бёна уже не переубедишь. Он знает, что Бэкхён умный мальчик, но порой совершает такие глупости, что До становится боязно: а доживёт ли он до хотя бы двадцати лет? — Хотя он и друг твоего хорошего Чонина, — Бэкхён не может не бросить эту шпильку и не смутить Кёнсу. Стоит сказать спасибо Чонину за то, что он нашёл тему, благодаря которой можно смутить друга. — Он не мой… — отнекивается в ответ Кёнсу. — Но да, здесь вполне может не действовать правило: скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Прокурор доходит до машины, выключает сигнализацию и открывает дверцу со стороны водителя. В этот самый момент его со спины обнимает Бэкхён и ластится щекой о ткань пиджака. Он вновь напоминает Кёнсу покинутого маленького котёнка, которого хочется прижать к груди, обогрев теплом, и напоить тёплым молоком. — Спасибо, Кёнсу, за беспокойство, за помощь, за то, что рядом. За всё, огромное спасибо. Где бы я был, если бы не ты! — Да нет проблем, на то и существуют друзья, — пытается беззаботно произнести Кёнсу, но не получается: голос дрожит, а в горле застревает плотный комок. Ещё и сердце стучит так бешено, будто До сейчас сядет за руль, чтобы сдать свой экзамен на вождение. Но на самом деле, это всё — волнение за друга. — Лучшие друзья, — поправляет парня Бэкхён и целует в щеку, на что слышится недовольное «Бэ» со стороны Кёнсу и тот сразу же стирает мокрый след со щеки. Прокурор постоянно просит Бэкхёна не вести себя так и оставить телячьи нежности для своего бойфренда, а не делиться ими с другом, но Бён продолжает вести себя как ребёнок. Но он им до сих пор и является. Бэкхён немного инфантилен. Но это вновь связано с тем, что пришлось на его долю в раннем детстве. Поэтому Кёнсу разрешает подобные «обслюнявливания». Кёнсу растягивается в ответ в улыбке и желает юноше спокойной ночи, прочитав небольшую лекцию о том, чтобы друг не прогуливал учёбу — откуда-то Кёнсу узнал, что Бэкхён пропустил один день. Как же Бён любит эту неповторимую улыбку губ-сердечек! Кёнсу сразу хорошеет и молодеет, когда улыбается. Жаль, что это происходит крайне редко. Бэкхён отходит от машины и Кёнсу, пристегнув ремень безопасности, заводит мотор, и трогается с места, выруливая со стоянки на дорогу. И вновь Бэкхён провожает парня взглядом, наполненным отчаяньем и печалью. Как же он устал так жить! Скоро он точно сойдёт с ума. Поэтому Бэкхён должен разобраться со всем, как можно скорей, и поставить финальную точку в этой затянувшейся на целый гороскопический цикл истории. Он вынимает из папки листок с досье на Пак Чанёля, любуется с минут десять на более молодое лицо, где бровь ещё не была проколота пирсингом, и гладит указательным пальцем фотографию. Неужели этот парень действительно убийца?.. Прежде, чем зарыться под одеяло в поисках сна, он строчит Чанёлю смс-ку, дважды стирая текст и печатая заново. И когда остаётся доволен её содержимым, отправляет сообщение татуировщику.