бумажное поле

у Ойкавы самые обычные глаза — карие. ладно, светло-карие, если вы хотите больше подробностей. с чёрными маленькими прожилками. его зрачки похожи на залежавшийся апельсин, на который капнули по неосторожности или небрежности немного акриловой краски и по которому она расползлась, как СПИД по миру, поражая каждую дольку. если долго глядеть в глаза Тоору, то ничего, кроме обычных глаз, не увидеть. мелкие морщинки от смеха и улыбки на затенённых бессонными ночами веках. мальчишечьи реснички — если набраться мужества, то можно насчитать целую сотню на каждом глазу. Иваизуми как-то пытался, да только сбился, потому что Ойкава вертелся, как снежинка в бесконечном полёте к могиле. иногда Хаджиме, внимательно присмотревшись, читает эмоции Тоору, как раскрытую книгу, написанную на древнегреческом невидимыми чернилами под покровом беззвёздной ночи. но читает: радость от первых весенних лучей солнца, веселье от глупой песенки об очередном великом ни о чём, глухое раздражение от разговоров про будущее, надежду при упоминании волейбола, что-то ещё — неизвестное — при встрече их взглядов, когда Ойкава прячет лицо в худые ладони и говорит, что спрятался в домик. домик, который снесёт очередная метель. у Тоору самые обыкновенные глаза. жаль.