***
Серхио стоял посреди светлой просторной гостиной и она казалась ему тесным каменным мешком, потому что воздуха не хватало катастрофически. Он смотрел на Икера и не знал что делать. Хотелось ударить его — за то, как Серхио было больно. Хотелось разнести в хлам весь его милый уютный дом — за то, что Икер был здесь счастлив. Хотелось приложить его затылком об стену, душить, чувствуя, как дёргается кадык под ладонью...смять, распять на стене, на себе...поцеловать, упасть на колени, просить прощения — за то, что не остался рядом, отпустил, не заметил, когда надо было помочь... — Будешь кофе? — Икер улыбнулся ему краешком рта и зазвеневшее было напряжение рассыпалось алмазной пылью. Серхио выдохнул, расслабляясь, но от предложенной кружки отказался, помотав головой — не готов был касаться его пальцев. Они ещё несколько секунд молчали, пока Икер, отпив кофе, не вздохнул: — Если говорить буду я, то ты хотя бы сядь, не стой столбом, — Серхио осмотрелся, но кресла в гостиной его не прельщали — свет был слишком яркий, кондиционер гудел, выхолащивая воздух, и ему было неуютно. Но за два года он немного забыл, насколько хорошо Икер понимал его, и как умел давать то, о чём Серхио и не думал, что оно ему нужно. Вот и сейчас, Икер в десять шагов и два движения выключил свет и кондиционер, и перед тем, как сесть в кресло, подвинул его в угол — так, что расстояние до второго увеличилось и они больше не были на одной линии. В полумраке и тишине Серхио вздохнул гораздо свободнее, почти спокойно направившись ко второму креслу. Но он ведь пролетел четыре сотни километров не для того, чтобы держать дистанцию, даже если так комфортнее, правда? Серхио развернулся, шагнул следом за Икером и в одно движение опустившись на пол у ног кипера, прислонился головой к его прикрытому халатом колену. Сверху послышался удивлённый, рваный вздох, и пальцы Икера осторожно легли на его затылок, легко перебирая волосы.***
— Зачем ты приехал, Чехо? — На самом деле Икеру не хотелось говорить, хотелось совсем других вещей, но он старался быть предельно осторожным. Их с Серхио отношения давно стали сложным комком паутины, в которой некоторые нити были прочнее стальных канатов, но многие - тоньше лионских кружев. И им предстояло натянуть до предела каждую из них, чтобы распутать и сплести заново, не порвав. — Не знаю. Просто смотрел матч. Решил, что ты слишком уж счастлив без меня, приехал всё испортить, — пальцы Икера в его волосах, бывшие почти невесомыми, замерли на секунду, а потом прошлись сильнее, к основанию затылка, словно Касильяс хотел потянуть, задрать его голову и посмотреть в глаза, но не решился сжать пальцы. — Как будто ты в Мадриде несчастлив, голеадор, — словесные дуэли прельщали Икера ещё меньше, чем просто разговоры, но надо было отвечать — такие правила были у дурацкой игры, в которую они играли — ранить друг друга как можно глубже, вытащить наружу всю грязь и боль, чтобы всё утекло, а они остались — если будет чему остаться. — За Наваса, знаешь ли, беспокоиться не надо, можно и вперёд играть, — Серхио обожгло насмешливым "голеадор", но за язвительным ответом было много правды: пока за спиной был Сан-Икер, его ворота для Серхио были храмом, крепостью, которую он защищал, сражаясь. А когда Икер ушёл, ворота стали воротами — три железки и сетка, пепелище, а не храм. И Серхио иногда рвался на мяч, просто чтобы почувствовать огонь игры. И он променял бы все свои голы, даже решающие, на то, чтобы Икер вернулся в Мадрид. Серхио чуть не взвыл от желания сказать это вслух, сказать это Икеру, но было рано. Держи темп, бей, бей, бей — как на тренировке: левой, правой, головой своей глупой, с центра, из вратарской, с острых углов — просто бей, смысл не в точности, не в количестве, смысл в отдаче. И Серхио зашёл на новый круг: — Иньеста после класико просил передать тебе привет. Сказал, никого так не рад был бы видеть в сборной, если ты вдруг решишь вернуться, — этот удар определённо был ниже пояса, и Серхио самому стало больно, когда он услышал, каких усилий Икеру стоит держать ровный тон: — То есть, он сказал это в декабре, а ты мне этот привет передавал два с половиной месяца? — выиграв паузу, Икер сосредоточился на том, чтобы рука в волосах Чехо не выдала его дрожью. Удар был слишком точным — если перед кем он и должен был чувствовать вину, то это перед Андресом. Капитан блауграны был ему хорошим другом, как и Хави, и они для Икера всегда были из какой-то прекрасной сказки в воздушных декорациях Гауди, где к футболу не прилагались скандалы, конфликты и интриги в раздевалке. Но им не повезло играть в сборной, половина которой приезжала из Мадрида, прикрывая белоснежными флагами змеиные укусы, сочившиеся ядом...Надо было уже сказать что-то Чехо, пальцы которого ненароком сжимали его лодыжку. — Даже если это будет зависеть от меня, я не вернусь. Фурии не к лицу ветеран из МЛС. — Это был очень грязный приём. От Испании до США гораздо дальше, чем до Португалии. Это же блять, трансатлантический перелёт, часов двенадцать в одну сторону. Серхио зарычал, проехавшись ногтями по ахиллу — мог бы, порвал, чтобы Икер не играл пару месяцев, и тогда Рамос бы его не слушал, просто увёз бы с собой в Мадрид. Но пока у них была только эта ночь, и Икер добавлял, играя на повышение: — Дэвид говорит, Лос-Анджелес волшебный город. Особенно ночью. — Серхио закрыл глаза. Это было предсказуемо, ничего нарочитее и не придумаешь, да? Вдох. Это было беспроигрышно. Выдох. Ставки на повышение надо поддерживать, но у него сил уже не осталось: — Я передумал. Хочу твой кофе, — он поднял вверх свободную руку, и Икер помедлил, вкладывая кружку в ладонь. Наверно понял, что раунд разговоров он уже выиграл, а значит, в их хрупкой жестокой битве проиграл. Кружка полетела в стену, звонко разбившись вдребезги. Остывший кофе дугой прочертил след в воздухе и пролился на кремовый паркет. Серхио поднялся с пола и навис над ним, упираясь рукой в спинку кресла. Икер смотрел на него почти заворожённо — в смутных ночных тенях тёмные глаза Чехо сверкали как звёзды. Он был так близко, такой горячий — и его. Несмотря ни на что, целиком его. Но за это предстояло заплатить — и Икер был готов. Готов был к тому, что чужие зубы порвали ему губу, и рот заполнил сладкий медный вкус. К тому, что сильная рука у основания шеи сжималась, удерживая — хотя он и не вырывался — так крепко, что ключица, казалось, вот-вот сломается. К тому, что Серхио, оседлавший его колени, был горячим, как печка и дрожал весь от напряжения, но не снижал градуса — целовал уже шею, и полукружья от его зубов мгновенно наливались кровью. Задыхаясь, Икер расстёгивал на Чехо слишком плотно, — проклятая мода, — сидящие на бёдрах джинсы, пытаясь одновременно удержать его на себе — всё-таки кресло предназначено не для таких вещей. Серхио, очевидно тоже понял это — но отпускать Икера не хотел ни на секунду, даже чтобы встать и раздеться. О том, чтобы дойти до спальни, и речи не шло. Так что он спустил одну ногу на пол, поднялся рывком, потянув за собой Икера — и второй ногой оттолкнулся от кресла, падая на пол и оставляя кровавые полосы на загривке Касильяса. Тот, впрочем, не отпустил его — и они упали вместе, и теперь Икер нависал сверху. Он на засосы не разорялся, целуя в губы — глубоко, жадно, так, что воздуха не оставалось, и Чехо под ним выгибало дугой. Они всё-таки сумели раздеться и больше ничего не мешало сгореть в огне. Икер лёг сверху, всем весом, давая лишь немного пространства — чтобы Чехо мог обхватить рукой оба ноющих члена, пытаясь вырвать воздух из чужих лёгких во время слишком глубоких поцелуев. Голова кружилась, никто не контролировал ситуацию — да и что было контролировать, если весь мир сжался до их объятий. — Пожалуйста, Икер, блять, пожалуйста, — Рамос не сказал бы сам, о чём просит, но Икер знал, Икер всегда знал как лучше — и, оказалось, он просил, чтобы горячие губы спустились ниже, давая ему воздуха, которого всё равно стало не хватать, когда жадный рот опустился на его член — сразу на всю длину, нахуй прелюдии, — и головка упиралась в горло, пока язык скользил по стволу, а гибкие сильные пальцы перебирали, сжимая, яйца — больно, очень больно, охуенно прекрасно, особенно когда второй рукой Икер дотянулся до сосков, расцарапав по пути рёбра и грудь. Лучше было только смотреть, как Икер кашляет, пытаясь одновременно выплюнуть слюну и смазку и глотнуть воздуха, и как он берёт в рот свои же пальцы, сразу три, так же глубоко, как только что брал член — и Чехо не собирался перед ним ломаться — развёл ноги, нетерпеливо поднимая бёдра навстречу. И руки Касильяса брали своё, сжимая до синяков под левым коленом, растягивая внутри — так, что перед зажмуренными глазами взрывались звёзды — салюты в ночь, когда Мадрид праздновал Ундесиму, не были ярче. — Чехо, малыш...такой тесный, — Икера тоже вело. Вело от одной мысли, как этот шёлковый жар стиснет его член. — Никто, Икер. Только ты. Два...сука, года, — он выжимал эти слова из грудной клетки, воюя с собственным телом за возможность оставаться в сознании, потому что его уже вырубало от напряжения — каждая мышца дрожала, и он осознал, что пола касаются только лопатки и затылок — ноги уже были на плечах Икера, и значит, уже вот прям сейчас...ох. Икер входил резко, насколько мог глубоко — не было сил ждать, и давать привыкнуть, от гортанных стонов Чехо ему сносило крышу, и плевать было, если порвёт уздечку, плевать, если порвёт Серхио — на последствия он умел плевать, как никто другой, срываясь в пропасти разной степени глубины — и ни одна не была глубже этой, ни в одну он не летел так долго, как когда наклонился за поцелуем — с правого плеча съехала нога Серхио, а вторая прижалась, сгибаясь, к груди, вырвав у Чехо мучительный стон, и напряжение в бедре отдалось, заставив его сжаться внутри ещё сильнее, — и застонал уже Икер, прямо в губы, и целоваться не было сил — но как только их губы встретились, Икер кончил, содрогаясь, и тут же почувствовал, как между их телами становится ещё более горячо и влажно — сперма Чехо заливала обоим грудь; а ещё шею, подбородок и левую щеку — это Икер выяснил эмпирически, вслепую вылизывая всхлипывающего Серхио. Закончив, он скатился в сторону, но прохладней не стало — Чехо прижался сбоку, обвив его жадными руками, устроив голову у него на груди и почти сразу мирно засопев. Икер уснул следом, перед этим поцеловав Чехо куда-то в ухо запёкшимися губами.***
Утро застало Серхио в одиночестве, и он потратил минуту, вспоминая, где находится, и почему так сладко болит всё тело. Залитая светом, гостиная не сильно упрекнула его своим видом — Икер успел убрать все следы их бурной встречи. Икер. Серхио встрепенулся и поднялся с пола. Стянув со спинки многострадального кресла халат, он накинул его и пошёл на запах — Касильяс не любил плотно завтракать, но для него, очевидно, расщедрился на готовку. Голкипер сидел за столом, уже одетый — правда, всего лишь в шорты и свободную майку — так что у Серхио была замечательная возможность видеть покрытую синяками и кровоподтёками шею. И плечи, и края нескольких глубоких царапин, уходящих под майку. И рассечённые губы. Серхио шумно выдохнул. — Найду форму с высоким воротом, не парься. Ты сам не лучше выглядишь, — Икер фыркнул, толкая в его сторону тарелку с французскими гренками, — поешь. Самолёт в Мадрид через два часа, я заказал такси через час. — Ты правда уйдёшь в ЛА Гэлакси? — Серхио послушно сел и запихал в себя полгренки, не отрывая взгляд от столешницы, давая Икеру время ответить. — Не знаю, Чехо. Контракт истекает летом, а я ещё не готов закончить и вернуться домой. — А Дэвид, он живёт там? Я слышал, он снимается в кино Гая Ричи. Голливуд — это же Лос-Анджелес, да? — Икер поперхнулся кофе. — Да. Да, это он позвал меня в Гэлакси. Но я могу перейти в другой клуб, это...неважно, теперь. — Серхио прикрыл глаза и вытянул руку по столу — и Икер накрыл его ладонь своей. — Я буду ждать. Дома, в Мадриде, можешь рассчитывать. — Конечно могу. Куда ж ты из Мадрида-то денешься, с моими повязками, эль капитан, — Икер рассмеялся, мягко и тихо, и Серхио улыбнулся в ответ. Не то чтобы он был уверен, что всё будет хорошо, но прямо сейчас — было, и это многого стоило. Fin.