Рапсодия на темы

Колеса ритмично постукивали по стыкам рельсов, деревья, кусты, поля и переезды мелькали за окном. Железнодорожные станции сменяли друг друга. Всеволод механически отмечал их названия, время от времени лениво потешаясь, время от времени не менее лениво удивляясь, время от времени просто от нечего делать. Аккумулятор в плеере приказал долго жить, а читать не хотелось. Да и освещение в вагоне было отвратительное. Людские массы накатывались и спадали наподобие волн прибоя, Всеволод упрямо смотрел в окно, отделываясь сухими односложными ответами либо невежливым максимально неопределенным пожатием плеч на навязчивое любопытство теток, которые развлекали себя, вытягивая душу из случайных попутчиков. То ли своей личной жизни у них не было, то ли была она настолько неприглядной и убогой, что они патологически выискивали подтверждение тому, что хотя бы у кого-то она еще хуже. Всеволод, нимало не сомневаясь, что грязи, в которой он искупался за какую-то жалкую неделю своего отпуска с лихвой хватило бы лет на тридцать, не собирался доставлять теткам-попутчицам удовольствия; и пусть стандартное мнение на этот счет сводится к тому, что если выговориться, должно стать легче, делиться он не собирался. Тем более с ними – необъемными, добровольно себя состарившими раньше времени, в мешкоподобной одежде из черно-желтого дешевого трикотажа, обсыпанного дешевыми вьетнамскими пайетками, с пружинами волос вместо прически и с алчными до чужой беды глазами. А они профессионально, не хуже, чем гриф падаль, чуяли чужую беду и отработанно цепляли на свое лицо маску сострадания и устраивали ему допрос с пристрастием, тем рьянее усердствуя, чем демонстративнее Всеволод утыкался в окно или вжимался в спинку сиденья. Что-то было в нем, узколицем, отстраненном, усталом и бледном, что было для них сильнейшим афродизиаком; что-то чуждое, непонятное, что усиливало во много крат желание добить жертву. К их глубочайшему разочарованию, жертва не поддавалась и ускользала, как вода просачивается меж пальцев, лишая их такого замечательного развлечения. Всеволод был отчасти им благодарен. В противостоянии таким теткам – или дядькам, ненадолго от них отошедшим – и время летело куда веселее, и мысли так не тревожили. А мыслей было много. Его тетка, о которой он не слышал с того момента, как она, размахивая постановлением суда, выставила его из его же квартиры, неожиданно изъявила желание во внесудебном порядке не только вернуть квартиру, но и еще заплатить за нее. Архип, с которым он в полной растерянности поделился своим недоумением, пряча глаза, признался, что он приложил к этому усилия. Всеволод осекся и замолчал. Архип виновато поднял на него глаза, принес информацию и копии документов, которые он, как выяснилось, собрал и о его семье, и о его тетке и о нем самом, отдал все это и очень мудро стал в отдалении, глядя на Всеволода встревоженными и тоскливыми глазами. Всеволод пролистал документы, впечатлился тщательностью, с которой его жизнь исследовали, почувствовал, как комок поднялся к горлу и не шевелился там, блокируя воздух, слюну и беззаботное и радостное настроение, с которым он ждал начала отпуска, и молча пошел в прихожую. Он был бесконечно благодарен Архипу за отсутствие попыток как-то навязать объяснения, оправдания, мольбу и прочую лицемерную сентиментальщину. Папка жгла руки. Каковы были чувства Всеволода по поводу самой ситуации, он определиться не мог. Архип позвонил ему на следующий день, звонил он и потом, много раз; Всеволод трусливо не брал трубку, лишь отослал сообщение с банальнейшим: «Мне надо подумать». Архип опустился до сообщений, безропотно отсылаемых им каждые два часа, которые Всеволод не мог набраться духу прочитать. Он в панике боялся подумать о том, что их ждет дальше. Он вообще боялся думать о том, что будет дальше. С Мишкой он тоже боялся говорить, обоснованно подозревая, что ничего вменяемого не скажет, кроме глупых и истеричных выплесков желчи. Ему нужно было время, и сейчас у него было еще целых три дня и четыре бесконечных ночи до следующего рабочего дня. И он искренне надеялся, что этого времени ему хватит, чтобы определиться. Квартира, которую он почти начал считать своим домом, показалась Всеволоду отчужденной и нежилой. Он даже растерялся, стоя в прихожей и боясь включать свет. Как-то повелось, что он почти все время проводил у Архипа, который с огромным удовольствием отводил ему еще одну полку под одежду, еще одну полку под обувь, еще несколько полок под книги, позаботился о том, чтобы и у него было свое рабочее место, в случае, если понадобится; даже любимая Севкина кружка, задаренная ему Михаилом, перекочевала к Архипу. И все за каких то две недели. А теперь квартира встречала его тишиной и темнотой и явно нежилым настроением. Всеволод прошел на кухню, с напряжением вспомнил привычное движение, которым он включал свет, поставил греться чайник и остановился перед шкафом с посудой. Он взялся было за кружку, из которой обычно пил чай Михаил, и опустил руку. Постояв в раздумьях, он выключил чайник и пошел за телефоном. Михаил был дома, вполне трезв и рад Севку слышать. Даже если он и оторопел от Севкиной фразы: «Надо поговорить», виду он не подал, лишь сказал беспечно: «Окей, буду ждать, ставлю стыть водку, полирую рюмки». Всеволод выложил из сумки деньги, которые он в вопиющей халатности привез небрежно сброшенными в нее, в ящик стола, сунул в сумку папку, переданную ему Архипом, и пошел в спальню, чтобы переодеться. Любаша выглядывала из-за Мишкиной спины с подозрительно блаженным выражением лица. Легкомысленно поздоровавшись со Всеволодом, она начала обуваться. Всеволод беспокойно посмотрел на нее, на совершенно невозмутимого Михаила и спросил с идиотским видом: - Я невовремя? - И еще как, - хладнокровно подтвердил Михаил. Любаша весело хихикнула. - Тебе совершенно необязательно уходить, - пробормотал Всеволод, виновато глядя на Любашу. - А я про что? – торжествующе сказал Михаил, скрестил руки на груди и снисходительно посмотрел на нее. - Я хочу освежить в памяти, как выглядит моя девичья комната, а то она, поди, пылюкой заросла, - кокетливо глядя на Михаила, прощебетала Любаша. Михаил посмотрел на нее глазами недокормленного бассета. Любаша засмеялась, подошла к Михаилу и плотно к нему прижалась. Всеволод тактично отвел глаза. - Мы нифига не развратничаем, ты, ханжа, - Михаил обращался явно к нему. Всеволод недовольно посмотрел на него. - Ну, мальчики, я упархиваю, сильно не балуйтесь, девочек не приглашайте, - весело проговорила Любаша. - А мальчиков? – заинтересовался Михаил, приближаясь к ней с коварными намерениями. - Только если у тебя есть лишнее достоинство, -Любаша ехидно смотрела на него. – Потому что если ты будешь заподозрен в развратных действиях, твое я тебе под корень оборву. Всеволод буркнул: «До свидания» - и позорно сбежал на кухню. Михаил ввалился в комнату и уверенной походкой направился к холодильнику. - Жрать хочешь? У нас пицца есть, - поинтересовался он, ставя бутылку на стол. – У тебя видок, как у жертвы Освенцима. Всеволод угрюмо посмотрел на него. - Будем считать, что молчание и в этом случае знак согласия, - легко отозвался Михаил в ответ на его взгляд. Он разогрел пиццу и поставил ее на стол и налил водки. - Поднимай давай, – приказал он. Всеволод подчинился. Михаил отставил рюмку и спросил беспечным тоном: - Так чего у тебя случилось? - С чего ты взял? – мрачно поинтересовался Всеволод, изучая стол. - А чего бы ты ко мне приперся на ночь глядя? Всеволод шумно выдохнул, потянулся за сумкой, достал папку и отдал ее Михаилу. Михаил пролистал ее, недоуменно посмотрел на Всеволода и спросил: - И что это? - Архип хотел все знать, - буркнул Всеволод. - Хотишка какой, - хмыкнул Михаил. – Все, или есть еще что? - Тетка выехала из квартиры и вернула деньги за все время, что в ней жила. Он очень тщательно проследил, чтобы она ни копейки не недоплатила, - глухо признался Всеволод. - Вот так вот даже, - многозначительно произнес Михаил, откидываясь на спинку стула, потом спохватился и налил водки. – Так, между первой и большой... Поднимай давай. Отлично. А теперь рассказывай. Всеволод рассказывал. Михаил внимательно слушал, пытаясь за скупыми предложениями и безжизненным тоном Всеволода услышать больше, расшифровать то, что он недоговаривает. То, что он слышал, приводило его в совершенный восторг, выражать который он остерегся. Он пролистывал папку, впечатляясь дотошности сыщиков, поумилялся тому, что и его поизучали под микроскопом и сочли благонадежным. Он ухмыльнулся тому, как грамотно Разумовский натравил прокурорскую проверку на именно те документы, и как они все расковыряли, оставив Севкину тетку не просто ни с чем, а еще и изрядно должной, обставив все таким макаром, что о факте, что он при чем, никто и никогда не догадался бы; а стерве этой так и надо. Михаил бы ей еще и в чай плюнул. Цианистым калием. Разумовский роскошный мужик, даже жаль, что такой генофонд пропадает, столько баб так и помрут неосчастливленными. Теперь не мешало бы в голову этому упрямому и щепетильному до безобразия гаденышу кое-что вбить. - В общем, квартиру я уже продал. Причем очень даже задорого. И не знаю, что дальше делать, - с тихой обреченностью признался Всеволод. - Разумовскому спасибо говорить, что еще? – как само собой разумеется, произнес Михаил. Всеволод поднял на него вспыхнувшие недобрым огнем глаза. Михаил твердо встретил его взгляд и поощряюще поднял брови. - Он все это за моей спиной провернул, и ни слова не сказал. Тебе рассказать, что тетка мне высказала? Тебе рассказать, с каким сердцем я оттуда уезжал, понимая, что ей жить негде? - А ты туда возвращаться собираешься? Или тебе с ней детей крестить? - Она считай на улице оказалась, - сухо сказал Всеволод и поджал губы. - Пусть квартирантов из своей хрущевки выгоняет и живет на свою пенсию, - равнодушно пожал плечами Михаил. – Она не больно дергалась, что ты на улице остался, и когда за тебя твои сиротские получала, тоже не особо волновалась, что тебе жрать нечего. Напомнить тебе, по чьей милости ты по вокзалам ночевал или у меня два месяца жил? Тебя послушать, так ты просто счастлив был, да? - Она моя единственная родственница, - опустив голову, признался Всеволод. - Во, снова здорово. С такими родственницами и врагов не надо, - хмыкнул Михаил и потянулся за бутылкой. – Ну, третий тост, все дела, - сосредоточенно сказал он, наливая рюмки до краев. Как бы Разумовского на премию раскрутить за такое обильное жертвование своим здоровьем? – За любовь, - пояснил Михаил в ответ на подозрительный взгляд Всеволода. Тот упрямо вздернул подбородок и скрестил на груди руки. Михаил заухмылялся. –Севка, хорош выпендриваться, поднимай давай. Всеволод очень недобро на него посмотрел и взялся за рюмку. - Ну вот и отлично, - сказал Михаил, довольно потирая руки. – А теперь можно и покурить. На улице было темно, не очень шумно и свежо. Михаил тщательно прикрыл за собой балконную дверь и закурил. Всеволод пристроился на подоконнике и поднял глаза на небо. Михаил пристроился рядом и молча курил. - Он все равно не имел права так поступать, - тихо сказал Всеволод. - Ну да, типа того, - безразлично отозвался Михаил. Всеволод повернулся к нему, недоуменно нахмурив брови. Михаил скосил на него глаза и пожал плечами. – Знаешь, что я тебе скажу? Представь, что вы больше не увидитесь. Это бы имело значение и дальше? Повисла пауза. Всеволод растерянно молчал, а Михаил смотрел на небо и любовался звездами. - Ты так говоришь, как будто знаешь ответ, - наконец выдавил Всеволод. Михаил помолчал. После странно умиротворяющей паузы он сказал: - Я тебе про Ленку никогда не рассказывал? - Про... – Всеволод осекся. – Неё? - Ага. Я на нее разозлился из-за чего-то, даже и не помню, из-за чего. То ли она мой телефон испортила, то ли еще какая хрень. Ну как же, дорогая игрушка, все дела. И я с ней дня два не разговаривал. Она мне и чай приносила, и рубашки гладила, все такое. А я все злился. А через три дня мы ее хоронили. И честно, плевать мне было и на телефон и на все остальное. – Михаил помолчал, задумчиво глядя на небо. – Вот ты и подумай. Ты упираешься в своем благородном негодовании, а Разумовский в качестве отвлечения сваливает кататься на лыжах в какие Гималаи. И привозят его оттуда в запечатанном гробу. Сильно ты будешь хотеть и дальше гордым быть? Михаил докурил, потушил сигарету, взялся за пачку, повертел ее и достал еще одну. - Я пойду, - тихо сказал Всеволод. - Иди, - согласно кивнул головой Михаил. Всеволод тихо сказал: «Спокойной ночи», положил руку ему на предплечье и слегка сжал ее. Михаил благодарно ему улыбнулся и кивнул головой. Всеволод постоял немного рядом и пошел к выходу. - Спокойной ночи, - отозвался Михаил, одну сигарету и пять минут спустя. Он неспешно пошел к своему рабочему столу и открыл нижний ящик стола. Там, на самом его дне лежал старый маленький фотоальбом, который Михаил не открывал очень давно. Видно, не мешает это сейчас делать. Он сел на диван и, собравшись с духом, открыл его. Вот Ленке четыре года, и она – тощая и суровая, с бантами и какой-то дебильной игрушкой – изучает фотокамеру. Это они в школе. Это отец их на каруселях фотографировал. Она потащилась за ним, на карусели полезла, тоже за ним, просто, чтобы доказать, что она не трусиха. Ох и плохо ей было! Это он ее у бабушки в деревне на велосипеде с рамой кататься учил. Она тогда коленку рассадила и мужественно молчала, когда он сначала к колодцу тащил умываться, а потом подорожник к ране прикладывал. Это она в школе. Это еще раз в школе, в следующем классе. Вытянулась тогда жутко. И тощая была. И редко-редко улыбалась и за ним хвостиком все время тягалась. Это за три недели до смерти. А это их группа в конце второй сессии. Михаил положил эти две фотографии рядом. Севка – тоже длинный, худющий, суровый, в Мишкиной старой одежде – из своей он вырос, а на новую у него тогда денег не было, да и на пожрать не всегда хватало, с похожим узким лицом, острыми скулами и такими же непроницаемыми глазами. Всегда рядом с Мишкой, всегда готов подставить плечо. Они с Ленкой куда больше на брата с сестрой смахивают, чем Мишка с ней. Михаил закрыл глаза и тихо улыбнулся. Взглядом он осмотрел комнату. Телефон лежал на журнальном столике. Любаша прислала сообщение, что доехала. Милая, обожаемая, тактичная, чуткая Любаша, сама предложившая поехать домой, когда Михаил опустил телефон и встревоженно на нее посмотрел. Надо будет, когда он следующий раз к Ленке поедет, и Любашу с собой взять. Они бы друг другу понравились. Михаил набрал Любашин номер. Севка наверняка проникся, поэтому можно с чистой совестью и своими сердечными делами заняться. Квартира была тихой, темной и странным делом уютной. Было поздно. Всеволод бросил взгляд на часы и поправил себя. Было очень поздно. Он задумчиво вертел в руках телефон, включая чайник. Сообщения он прочитал и сейчас молча корил себя, что как последняя сволочь заставил его так волноваться. Подумав, он решил, что будить в полночь резона нет, а сообщение он, если спит, то прочтет утром, а если не спит, то отзовется. Можно что-нибудь нейтральное написать, например... Нет, лучше... Или... После пятой попытки он с суровым лицом набрал: «Доехал нормально» - и отправил, с трудом сдерживаясь, чтобы не закрыть глаза от ужаса. Архип перезвонил через две минуты. Всеволод растерянно посмотрел на телефон, настойчиво демонстрировавший, что нуждается в зарядке, быстро сделал чай и принял звонок. Архип поинтересовался дорогой, погодой в Н-ске, где он там останавливался, рассказал, какие амариллисы еще зацвели и какие папоротники он себе заказал. Всеволод сидел у стены рядом с розеткой, к которой он подключил телефон, задумчиво водил пальцами по кружке с остывающим чаем, слушал, угукал и улыбался. Наконец Архип замолк в явной растерянности, исчерпав все относительно нейтральные темы для разговоров. Всеволод вздохнул и рассказал, как у него прошла встреча с теткой. Он пожаловался на нее, угрюмо передал суть ее монолога, сказал, что побывал на кладбище и что только что вернулся от Мишки. Наконец он вздохнул и сказал: - Тебе же завтра на работу? Архип осторожно признался, что вроде как да. - Ну тогда спокойной ночи? – недоверчиво спросил Всеволод. - Спокойной ночи, - тихо отозвался Архип. Всеволод плотно прижимал телефон к уху и вслушивался в звуки в динамике. Судя по всему, Архип тоже не горел желанием прерывать разговор, но и говорить было особо не о чем. Да и завтра у него рабочий день. Всеволод нажал кнопку отбоя и так и остался сидеть у стены, держа в руке телефон и мечтательно улыбаясь. Архип держал телефон, веря и не веря своему счастью. Что бы этот Шабанов не сказал его Севочке, спасибо ему за это. Он с каким-то наслаждением вдохнул полную грудь воздуха и огляделся. Звезды мерно помаргивали на небе. Папоротники таинственными тенями выделялись на фоне окон. С трудом, но можно было рассмотреть цветы на стеллажах поближе. На столике стояла чашка с недопитым кофе. Давно пора спать, а не хотелось. Он не ожидал, что так привык к нему в своей постели, до такой степени, что утром в полудреме ждал звонка, который его будил на пробежку, и разочарованно переворачивался на спину, открывая глаза и обреченно пялясь в потолок, когда вспоминал, что ни будильника не будет, ни Сева не будет тихо выпутываться из его рук, ни ему не нужно вставать и делать кофе, прислушиваясь к звукам в ванной. Архип ухмыльнулся, когда вспомнил, с каким трудом он сдерживался, чтобы не присоединиться в душе к Севе, вполне обоснованно подозревая, что он не поймет – это в лучшем случае, и начнет активно сопротивляться с нанесением увечий – это скорее всего. Архип встал, прошелся по саду, тронул пальцами лепестки цветов и пошел из сада. Всеволод вытирал кружку, когда раздался звонок домофона. Он в недоумении посмотрел в сторону прихожей и пожал плечами. Заполночь это могли быть только гопники какие-нибудь. Звонок повторился. Всеволод подошел к домофону и, нажав кнопку, недружелюбно сказал: - Да? - Сев, это я, - раздался искаженный динамиком голос Архипа. Всеволод в полнейшей растерянности посмотрел на аппарат, словно ожидая, что именно он разъяснит ему, что происходит. Потом Всеволод спохватился и открыл дверь внизу. Прислонившись лбом к двери, он прислушивался к шагам. Архип, судя по всему, протягивал руку к пуговке звонка, когда Всеволод распахнул дверь. Архип стоял на площадке и виновато улыбался. Всеволод смотрел на него широко распахнутыми растерянными глазами. Опомнившись, он шагнул вглубь квартиры, давая возможность Архипу войти, чем он и воспользовался. Осторожно поставив пакеты у стены, он шагнул ко Всеволоду и сжал его в объятьях до хруста в костях. - Ты откуда взялся? – полузадушенно проговорил Всеволод. - Если я скажу, что мимо проходил, ты поверишь? – прошептал Архип, целуя его волосы и жадно вдыхая их запах. Они отдавали сигаретным дымом, и он не преминул осторожно выразить по этому поводу свое недовольство. - На вокзале курили все, кому не лень, а потом еще Мишка добавил, - недовольно признался шепотом Всеволод, мирно стоя в объятьях Архипа. Архип непроизвольно поморщился при упоминании этого Шабанова в который раз за вечер. Но стервецу он все-таки обязан. Архип провел рукой по волосам Всеволода и заглянул ему в лицо. - Я скучал, - с несчастным видом признался он. Всеволод опустил глаза и снова спрятал лицо у него на груди. - Я тоже, - тихо отозвался он. Тяжело вздохнув, Всеволод отстранился и, взяв его за руку, потянул было в спальню, но приметил пакеты, скромно стоящие у стены. Подозрительно бросив взгляд на них, он требовательно посмотрел на Архипа. - Я так понимаю, холодильник у тебя скорее пуст, чем полон, - пожал он плечами. Всеволод с куда большим теплом посмотрел на пакеты и кивнул. Подумав немного, он выпустил руку Архипа и буркнул: - Я в душ. Кухня там. – и он кивнул головой в ее направлении. Кухня показалась Архипу тесной и очень скудно оборудованной. Окинув взглядом рабочие поверхности, он недовольно поморщился, затем открыл и закрыл пару шкафчиков и скривился. Ладно, один раз и в виде исключения можно и здесь переночевать. Но сколько нам открытий чудных... Влекомый не самыми оптимистичными мыслями, он заглянул в другие комнаты и саркастично приподнял брови при виде узкой постели. Это будет незабываемая ночь. Интересно, заснуть он сможет? Всеволод вышел из душа, целомудренно запаковавшись в джинсы и пуловер. Архип стоял у окна кухни и рассматривал улицу под окнами. Он заметил, что Всеволод зашел на кухню, обернулся и улыбнулся. Отставив чашку с чаем, Архип потянулся к нему. Всеволод встревоженно посмотрел на него, стрельнул глазами в направлении окна и дернул бровями. Понимай, как знаешь. Боится, что их увидят? Маленький ханжа. Архип заулыбался. Достав из духовки горячие бутерброды – все, на что его хватило – и выложив их на тарелки, он пошел делать чай. Всеволод одобрительно созерцал его маневры. Оказывается, он был голоден, и теперь, когда напряжение начало его понемногу отпускать, желудок все настойчивей давал о себе знать. А еще приятней было сидеть близко к Архипу, невзначай касаться его коленки своей и снисходительно терпеть его руку на своем бедре. С такой приправой и незамысловатые бутерброды кажутся вкусней, и чай куда ароматней. Ночь в катастрофу не превратилась, но спать было жутко неудобно. Архип грешным делом с наслаждением потянулся, когда Всеволод выпутался из его рук и пошел собираться на пробежку. Он прислушивался к шуму воды, шороху одежды, слушал, как оживала улица, прислушивался к непривычному гулу людских голосов и рокоту городского транспорта и понимал, что, будучи избалованным звукоизоляцией своей квартиры, он больше не заснет. С другой стороны, в стесненных условиях были и свои плюсы. Они долго устраивались поудобнее, а потом незаметно начали рассказывать друг другу обо всем подряд, переплетя руки и ноги так, что невозможно было разобрать, где чье. Всеволод рассказывал про тетку и про то, как она, почти семидесятилетняя, но по-прежнему энергичная, похоронившая мужа и сына и не желавшая знать сноху, высказала ему тщательно лелеемую все это время обиду и зависть на его отца, явно желая в нем, Всеволоде, видеть очень удачный для нее объект. В голосе его звучала печаль и тоска по семье, которой у него особо и не было, и Архип крепче прижимал его к себе и касался губами волос в знак утешения. Потом Архип высказывал свое негодование по поводу жопомудрия и кулацкой хитрости властей, которые очень усердно пытаются стричь себе в карман купоны практически со всего. И уже Всеволод устраивался на его груди, заглядывал ему в лицо, сурово хмурил брови и поглаживал волосы в знак поддержки. Он заснул незаметно для себя, а Архип, давно понявший, что имеет дело с жаворонком, слушал его дыхание и ласково улыбался. Так что спать хотелось, но и заснуть возможности не было. Дверь хлопнула. Архип попытался вслушаться в уличный шум, чтобы в нем выделить шаги одного-единственного человека, имевшие для него значение. Скорее всего, он не преуспел. Но проваливаясь в дрему, Архип был уверен в том, что все-таки расслышал их. Всеволод вытирался после душа, принюхиваясь. Кажется, пахло кофе. Да и бутерброды с ветчиной были бы тоже к месту. Хорошо-то как! Архип сидел, удобно вытянув ноги и расположившись практически на всю кухню, и попивал кофе. Всеволод встал в дверном проеме, сурово глядя на него. - Доброе утро, - невозмутимо произнес Архип, отставил чашку и притянул Всеволода к себе. - Доброе утро, - в перерывах между поцелуями отозвался Всеволод, надежно обхвативший его за талию ногами. Кофе и бутерброды благополучно остыли, что не делало их менее вкусными. Архип обцеловал Всеволода напоследок и унесся сначала домой, а потом на работу. Всеволод закрыл за ним дверь и счастливо вздохнул. После полудня имел место традиционный разбор полетов в дирекции компании. Господин Разумовский выглядел почти как обычно, ну может быть, чуть похудевшим, что неудивительно после несчастного случая, о котором все так же знали только избранные. Может, чуть чаще улыбался, но это и понятно – заглянуть смерти в глаза и не радоваться после этого жизни глупо. Анна Владимировна в качестве источника сплетен была абсолютно провальным вариантом. О возможности того, что, например, господин Шабанов может что-то знать, речи просто не шло, к огромнейшему облегчению его самого, усердно эту идею в умах любопытствующих поддерживавшего. Ну а то, что господин Разумовский попросил Михаила Евгеньевича задержаться после совещания – ну, финансы, в чем проблема? Анна Владимировна сделала им кофе, обменялась многозначительными взглядами с Михаилом Евгеньевичем, наткнулась на тяжелый взгляд Разумовского, смущенно потупила глаза и скоренько ретировалась. - Насколько я могу судить, я снова должен поблагодарить вас, - после паузы произнес Архип. - Можете, - охотно согласился Михаил. - И вы не будете кокетничать, заявляя: «Ах, что вы? Ах, не стоит?» - усмехнулся Архип. - А стоит? – весело прищурился Михаил. Архип не смог сдержать смешок. Определенно, злиться на Шабанова не получалось, хоть головой об стену побейся. - И как я могу выразить свою признательность? – помолчав, спросил Разумовский. Михаил многозначительно приподнял брови и ухмыльнулся. Архип засмеялся. – Ладно. Подготовьте приказ на премию. Сумму впишете сами. Пойдет? - Вполне, - радостно согласился Михаил. В дружеском молчании они допили кофе. - Ну что ж, спасибо за кофе, пойду работу работать, - энергично встал Михаил. - И никаких заявлений типа: «Если ты, гад такой, обидишь Севку, то...»? – не выдержал Архип. Михаил посерьезнел. Помолчав, он отозвался, пристально глядя на него, выговаривая слова четко и раздельно: - Архип Тарасович, вы снова унижаете Севку, считая его малолеткой беспомощной. Архип встал и ответил ему схожим твердым взглядом. - Спасибо. Буду рад оказаться полезным. Михаил снова заулыбался. - Смотрите, вас за язык никто не тянул. Дверь за ним закрылась. Архип рассеянно смотрел на нее. - А ведь прав стервец, - вслух сказал он, усмехнулся, покачал головой и пошел ко столу. К двадцать пятому декабря Всеволод официально съехал с квартиры, к несказанному огорчению хозяйки: жильцом он был тихим и смирным, аккуратным и очень кредитоспособным. Увы, ей не повезло. Зато повезло Архипу. Он коварно выцеловывал маленькие обещания и вытягивал их из разморенного ласками Всеволода. Так он сначала уговорил его съездить в Австрийские Альпы на неделю, и хотя Всеволод практически все время провел внизу горы с инструктором, но зато он упрямо учился кататься на лыжах, особенно заметив, с какой радостью Архип общается с товарищами по хобби. А некоторые из них были очень ничего. Слишком ничего. И слишком ничего не имели против внимания Архипа. Архип поумилялся, выяснив, что его сдержанный и меланхоличный Сева ревнив, и озадачился, выяснив, что он очень ревнив. Зато с целеустремленностью, достойной восхищения, учится кататься на лыжах, имея стимулом весьма и весьма призрачную вероятность измены Архипа с одним из этих... этих. Все попытки Архипа убедить его, что ни в жисть, особого успеха не имели. Похожим коварным образом – в постели, после ванны и массажа – Архип убедил его переехать к нему полностью; не все прошло гладко, с упрямством, достойным лучшего применения, Всеволод отдавал ему чуть ли не всю свою зарплату, настаивая на том, чтобы принимать хоть какое-нибудь участие в ведении совместного быта. Новогодний корпоратив был для Архипа катастрофальным. Всеволод, значительно более раскрепощенный и даже улыбающийся (к счастью для самообладания господина Разумовского, не очень часто и не всем), выглядел роскошно. Руки так и тянулись огладить его плечи, зарыться в волосы, провести по спине и сжать ягодицы, а вместо этого приходилось стоять, как дурак, и улыбаться. Даже на шоколад его утянуть не получилось. Судя по тому, с каким усердием Всеволод отводил глаза на корпоративе и с какой яростью он ответил на его поцелуй в прихожей их квартиры, ему тоже довелось несладко. Ах, да! Вокруг Архипа на свою голову вертелась какая-то дуреха в микромини. То-то Севочка и выглядел таким агрессивным. Второго января Архип расстарался. Он снова приготовил телятину, на сей раз с голубикой и имбирем, и снова шоколадное фондю. Всеволод, сначала активно осваивавшийся в зимнем саду, постепенно переместился на кухню, засыпая его вопросами о папоротниках и принюхиваясь. Архип про себя улыбался, давно приметив, что Всеволод не любит возиться на кухне, и охотно отвечал. Телятина удалась. Шоколадное фондю было беспроигрышным вариантом, что и подтвердилось в долгую ночь со второго на четвертое января. Мишка женился. Хитро блестя глазами, он наглым образом выклянчил у Разумовского материальную помощь и выкрутил Севке руки, чтобы тот был свидетелем на свадьбе. Всеволод на свою голову согласился. Оказалось, что он и на это способен; он даже жив остался. Мишка радостно укатил в свадебное путешествие. Архип увез бледного, вымотанного и издергавшегося Всеволода в заветный домик в Альпах. Ближе к лету была эпопея с водительскими правами. Когда Архип узнал что у его обожаемого Севочки нет прав, он порывался их подарить, но напоролся на уже знакомый ему отпор. Всеволод был твердо намерен получить их сам. Архип предложил в качестве альтернативы дополнительные занятия за городом. Дело было в конце мая, дни были наполнены запахом цветов, трав и леса, машина часто останавливалась на полянах и нескоро трогалась потом. Именно в это замечательное время Архипа и посетила восхитительная мысль: а почему бы и не дом? Всеволод получил права и постепенно был успешно склонен к мысли о своем доме. Стояла прекрасная погода, был куплен великолепный участок, а Всеволод активно демонстрировал ужасный характер. Его не устраивал ни один проект, он до хрипоты спорил с дизайнерами, отстаивая свои идеи, и угрюмо замыкался, когда Архип вставлял свои пять копеек. Это показалось подозрительным, но на все попытки выяснить причины такого поведения Всеволод огрызался и упрямо молчал. Архип предпринял очередной коварный маневр с шоколадным фондю, в результате которого выяснилось, что дизайнеры идиоты, а с Архипом он не хочет спорить, потому что это же его деньги. Архип почти обиделся, а потом мудро дал своему обожаемому Севочке картбланш, и тот начал радостно вить свое гнездо, изводя дизайнеров, архитекторов, подрядчиков и прочая и ласкаясь к Архипу, кротко хранящему молчание и категорично поддерживавшему его, если дизайнеры и прочая братия искали его аудиенции, чтобы нажаловаться на Севочку. Архип с напряжением ждал первых результатов и чуть ли не выдохнул с облегчением, когда выяснилось, что они преотменны. Дом был практически готов, сад разбит, Всеволод настоял на оранжерее, а Архип не подпустил его к проекту кухни. Архип лениво пил кофе на кухне, любуясь лесом, хорошо видным из окна, и ждал, когда Всеволод вернется с пробежки. Наконец он увидел его, длинноногого, изящного, грациозного, и против воли заулыбался. Сейчас он наверняка побежит наверх в душ, а через пятнадцать минут будет внизу. Потом они позавтракают и поедут в город. Сева как всегда настоит на том, чтобы сесть за руль, и они поедут до первой станции метро. Потом будет долгий день. А потом куда более утомительный визит в собачий питомник. Как выяснилось совсем недавно, его невероятное и несгибаемое сокровище всю жизнь мечтало о собаке, но никогда не смело ее завести. Ну что ж, лай и обгрызенные ножки мебели – совсем малая плата за счастливую улыбку на его лице. Погода была потрясающая. Солнце только вставало, небо было чистым и хрустально-прозрачным. Серебристая роса пригибала травинки к земле. Ветра не было, время от времени птицы перекликивались. Бежалось легко. Архип, как всегда, стоял у окна кухни и улыбался ему. Всеволод зашел в свой дом и улыбнулся. Он дома. Наконец-то дома.