Бог и наркотики

Капли масла, попадающие на дно раскаленной сковородки, взрываются переливами шипящих звуков, тут же создавая непонятную суматоху, вылетают за пределы посудины. Достаю прозрачную крышку, оставляя ее в поле зрения на столе, потягиваюсь в верхний шкафчик за солонкой. Первыми на сковороду падают нарезанная колбаса и дольки помидора, вытекший сок, смешивается с маслом, создавая однородную массу. Пальцами удерживаю несколько яиц в одной руке, при помощи вилки разбиваю одно за другим, слушая, как шипение становится все громче и громче. Щепотка соли и все это вновь накрывается крышкой. Где-то на фоне играет музыка, кажется, у кого-то во дворе сломалась машина и человек, не желая проводить время в тихом одиночестве, подбадривает себя различными песнями, делая при этом одолжение окружающим. Опираюсь о стол, поправляя на голове сбившийся хвост, из которого уже успели повылезать волосинки. В квартире поднимается возня… Даже через этот гудящий шум, слышу, как кто-то сдавленно матерится, а затем, хлопнув дверью, начинается медленное ковыляние по прихожей. Специально не поворачиваюсь, продолжая приготовление завтрака, от которого зависит моя энергия на ближайший день. Однако сонное тело даже не спешит показываться на глаза: щелкает защелка в ванной, неужели он починил ее? В залежах шкафа нахожу пакетики с зеленым чаем, радуюсь, что не придется давиться черным, который я, в принципе, терпеть не могу. Бросаю пакетик в чашку и заливаю кипятком, наблюдая, как прозрачная вода начинает становиться мутно-зеленой, цветовыми клубками смешиваясь в единое целое. Сзади неожиданно кто-то подходит, вплотную подпирая меня своим телом к столу. Рука соскальзывает с плеч на живот, сковывая меня в объятьях полукольца, прижимает ближе к себе. Горячее дыханье обжигает затылок, а волос касаются губы, потрескавшиеся от многочисленных укусов. — Спасибо за воду, — на выдохе говорит Иззи, продолжая сдавливать меня своей рукой, мешая при этом поддеть приготовленную яичницу, чтобы положить ее на тарелку. — Я, правда, чуть не споткнулся об нее, когда вставал, но ковер целый, разлить я не успел, а все остальное мелочи, — усмехается он, тут же превращая благодарность в издевку. Дергаю плечом, убирая его подбородок. Слышу, как цокают его зубы, наверняка ударился, жаль только, что язык не прикусил. На развороте, быстро и тихо проговариваю: — Есть будешь? — и, не слушая ответа, сажусь за стол. — Твоя половина в сковородке, захочешь — положишь, — накалываю на вилку кусочек колбасы и отправляю в рот, радуясь, что, наконец, смогу утолить свой голод, что не давал мне нормально спать еще ночью. — Половина? — ухмыляется он, разворачиваясь ко мне, а я только сейчас замечаю этот беспорядок на его голове: ежиком вставшие волосы, перья птиц, не успевшие вылезти за ночь. — Звучит так романтично, — он специально прикусывает нижнюю губу, оттягивая ее, заставляет кожу белеть. — Выглядишь, как девчонка из среднесортной порнухи, — закатываю я глаза, продолжая поглощение пищи. — А вот это не надо, — он почти смеется. — Я знаю, что выгляжу неплохо и, признайся, тебе нравится такое выражение лица, а в третьесортном порно такого нет, ты поменьше всякую туфту смотри, — его рука накрывает лоб, смачно ударяя: по кухне разносится звон хлопка. Надеюсь, ему больно. — Прости, что не разбираюсь в таких вещах, мне как-то не до этого было, — отвешиваю я весьма плоскую шутку, наблюдая, как парень тянется за тарелкой, оголяя при этом половину своей белой задницы, а затем, положив в посуду еды, присаживается напротив, роняя растерянное: — Ой, я вилку забыл взять, — но найдя взглядом в моей руке нужную ему вещь, машет ладонью, отгоняя эту мысль. — Я и твоей поесть смогу, — говорит он, а я едва успеваю возразить ему, но опаздываю: вилка уже в его руках. — И как же тебя угораздило вчера остаться в зоопарке? На ночь… — решая не терять времени, к тому же поесть мне нормально не удастся, спрашиваю его. Иззи становится тут же серьезней, кажется, даже в его голову на секунду заплывает какая-то мысль, а затем, вдруг, словно по щелчку, его лицо делается совершенно обычным, словно стерли все эмоции. — А, — говорит он. — Значит, все-таки успел ляпнуть, — его рука тянется к затылку, почесывая кожу на голове, он продолжает. — Ну… Мы решили покормить страусов и фламинго, залезли на большое массивное дерево, что росло прямо над вольером, почти заходя на него. Ну, в общем, не удержались, оба свалились туда, было уже довольно поздно, обходный рейд по территории никто не совершал, нас даже искать не стали. С кормежкой птиц повременили, в итоге всю их еду пришлось есть нам самим, ведь закуску мы с собой не брали, — ухмыляется он, наверняка, прокручивая вчерашние моменты в памяти. — Вот оно… что, — задумчиво произношу я, понимая, что у самого перед глазами стоит эта смешная картина: я бы на их месте, наверное, здорово испугался птиц, ведь эти страусы такие неадекватные, ну или же своим видом напугал бы их, наверное, не каждый раз им доводится видеть, как человек пытается свою голову в землю зарыть. *** Полуденное солнце стоит прямо над головой, оно не печет и даже почти не греет, на более-менее теплом воздухе его присутствия почти не ощущается, разве что свет, слепящий глаза, говорит о его наличии. За все это время мы впервые решили выбраться в столь далекое место от дома, обычно моя дневная прогулка составляла дорогу до мусорных баков или магазинов. Сейчас же, идя по кольцевой аллее большого парка, я чувствовал себя по-весеннему счастливым человеком. — И как думаешь, сложно будет раскрутить такой бизнес, если учесть, что конкурентов в городе у такого предприятия навалом? — спрашивает Иззи, продолжая наш разговор о мороженщике, который торговал на входе в парк. Детей там было не так много, возле него бездомных котят и собачек найдется больше, но все же они были и он имел с этого какой никакой, а доход. — По крайней мере, он делает доброе дело, а раскрутить — проблемы времени, — киваю я, прежде, чем завести тему о торговле. — Вот оно как. А ты какое-нибудь дело доброе сделал за сегодня? — почти смеется Иззи, не воспринимая мою фразу всерьез. — Да. — И какое же? — вылупив глаза, смотрит на меня он, не веря. — Вызвал старушке лифт, чем не доброе дело? — хмыкаю я, смотря, как Иззи еле сдерживает себя от порыва задохнуться смехом. Если бы он это сделал, я бы был ему признателен. — Знаешь, нам ведь многое неизвестно, а вдруг этот мороженщик подпольно держит все в этом городе, создавая единую монополию. Его власть распространяется на каждое мороженое, которое только найдется в нашем городе. А его веселая работа добродетеля — лишь прикрытие, и на самом деле у него давно уже есть собственная яхта, а на свою точку он приезжает на порше, которое паркует за пару стоянок, чтобы не палиться, — казалось бы, поток моих мыслей прервать было невозможно, но сам, не замечая того, я остановился, начиная принюхиваться к окружающей среде. Запах, окутывающий территорию, был настолько знакомым, но вспомнить, дать ему хоть какое-то название, я не мог, так и стоял посередине улицы, втягивая его носом поглубже. — Ты чего? — поинтересовался Иззи, когда, не замечая того, что я остановился, успел уйти на приличное расстояние. — Да это… тут пахнет чем-то, — говорю я, продолжая это странное перебирание в голове всех названий. Подходящего найти так и не удалось. — Чем? Воздухом? — усмехается он, подходя при этом ближе и тоже принюхиваясь. — Ну, ватой сладкой пахнет, тут неподалеку ларек, — показывает он рукой на виднеющуюся из-за дерева палатку. Однако ватой здесь совершенно не пахло. Запах был настолько четкий, он не казался едва ощутимым, он откровенно забивал ноздри, заставляя дышать только им. — Вспомнил, — воскликнул я, вознося руки к небу, мгновенно ловя на себе подозрительные и даже напуганные взгляды прохожих, что опасливо начали обходить меня стороной. — Что? — Пахнет хлоркой, вот точно! Этот запах я ни с каким другим не спутаю, — уверенно закивал я головой. — Больной что ли? Лично я никакой хлорки не чувствую, пахнет только свежестью и сладкой ватой, — уверенно заявил Иззи, не сбавляя шага. — Ну, а я не чувствую твоей ваты, хоть убей, может, мы разным воздухом дышим? — сделал я вывод, чувствуя, как губы поддергивает довольная улыбка. — Дурень, — смеется Иззи, хлопая меня по плечу. — Нет, я, конечно, когда знакомился с тобой ближе, понимал, что в тебе сидит долбоеб, но не представлял, что он настолько огромен, пошли уже, — он потянул меня за локоть, машинально ведя по дороге. Я даже не сопротивлялся. *** Мы сидели на лавочке и кормили голубей. Нахальные птицы подлетали так близко, что своими грязными лапами пачкали всю одежду. За час, что мы здесь находились, Иззи успел потратить на них восемь больших пакетов семечек, а птицы, не меняя своего состава, все продолжали и продолжали клевать, все больше подтверждая теорию о бездонности своего желудка. — Я, кстати, сказать хотел, — начал Иззи, продолжая кидаться в голубей едой, намеренно точно целясь им прямо в вечно качающуюся голову. — Говори. — Я тут с начальством разговаривал на днях, в общем, я договорился о небольшом собеседовании для тебя, они согласились пересмотреть твое исключение. Но… — воскликнул он, замечая всплывающую радость на моем лице. — Это не означает, что ты зачислен обратно, тебе придется еще попотеть! Дальше я уже ничего не слушал. Сначала мне хотелось всыпать ему за то, что так долго скрывал от меня эту новость, но я вовремя себя остановил. С моей стороны это было бы совершенно невежливо. К тому же этот обыкновенный элемент неожиданности принес мне столько радости, что злиться на парня было бы просто грехом. Вскочив со скамейки, рассыпав весь пакет с семечками прямо на асфальт, не обращая внимания, на подлетевших птиц, я уставился на парня с нескрываемой благодарностью во взгляде. — Я тебя понял, — благосклонно молвил он. — Молчу, спасибо скажешь потом, — он почесал затылок, оглядывая меня с ног до головы, задумчиво добавил: — Тебя еще одеть поприличней надо, завтра съездим за костюмом. — А почему завтра? Ты когда договорился с ними? — я пребывал в легком шоке, все произошло так быстро. — Смеешься? Собеседование в конце недели, у тебя еще пять дней есть, а завтра у меня максимально мало пар и мы сможем нормально съездить в какой-нибудь салон, чтобы выбрать не тряпку, а приличную вещь. — У меня денег нет, чтобы такие вещи покупать, — растерялся я. — Я тебе одолжу, потом вернешь, с процентами, — подмигнул Иззи, а мне вдруг стало жутко. — Знаешь. У меня работы нет… — Отработаешь иначе, — усмехнулся он. — К тому же не думай, что платье стоит так дорого, цены то разумные. — Платье? — опешил я. — А, ну, то есть костюм, — поправил он себя, не переставая при этом улыбаться. — Поехали, скоро дождь начнется, — вместе с его глазами, я поднял взгляд к небу, наблюдая за скопившимися облаками. — Уговорил. *** Стройная невысокая женщина с приятными наманикюренными руками уже несколько минут носится передо мной, то пройдя в самый дальний угол магазина, выуживая из недр на витринах чистенький и новенький костюмчик, то в подсобку за нужным размером. Она помогает мне одеться, тут же поправляя каждую деталь, чтобы все сидело правильно, и нигде никакой угол не замялся. Суетливая продавщица, не вызывающая у меня никакого раздражения, отходит чуть дальше, оставляя меня одного перед зеркалом, напротив которого стоит большое замшевое кресло. На нем восседал Иззи, вальяжно заложив одну ногу на другую. — Как Вам? — спрашивает она меня, при этом пристально поглядывая на Иззи. Конечно, он, в отличие от меня, создавал вид солидного молодого мужчины. Он слишком юн. Слишком аккуратен. Слишком красив. На ее месте, пусть она выглядит немного старше его, не заглядываться на такого почти грех. Иззи же, даже голову в ее сторону не поворачивает. Не желая удостоить женщину своим взглядом, он все время отводит его, то осматривая ассортимент, то утыкаясь им прямо в меня. — Вроде бы неплохо… — как-то растерянно произношу я, понимая, что блефую: костюм сидит, как влитой. — У вас есть такой же, только кипельно черный, без такого напыщенного блеска? — броско спрашивает Иззи, заставляя продавщицу пробежаться взглядом по салону. — Есть, — робко отвечает она. — Модель немного проще этой, но сидит хорошо, к тому же размер и цвет полностью подойдет. — Несите. Ему не хватает бокала с красным вином в руке и перстня на пальце, уж больно он стал напоминать мне влиятельного человека, хотя всего лишь преподает студентам химию. Женщина тут же суетливо закрученная его просьбой, отправляется на поиски нужной вещи, оставляя нас с Иззи наедине. — И чего ты такой недовольный? — спрашивает он меня, когда женщина скрывается в подсобке. — С чего бы это? — удивленно отвечаю вопросом на вопрос, пожимая плечами, нарочно отворачиваясь к зеркалу, начинаю поправлять лацканы пиджака. — Такое ощущение, будто я тебя сюда насильно притащил. — Ничуть нет, просто я не привык к таким нарядам, мне бы что-нибудь попроще да подешевле, — отсекаю я, тут же затыкаясь, когда замечаю выходящую из помещения женщину. — Вот, нашла, — она расправляет чехол, затем помогает мне снять один костюм и надеть следующий. — Другое дело, — говорит Иззи, когда я выхожу к зеркалу, становясь прямо перед ним. Признаться, мне и самому понравился этот наряд: сидит замечательно, удобный и самое главное цвет — он, как никакой иной, подошел мне. — Посчитайте нас и запакуйте, мы возьмем его, — говорит Иззи раньше, чем я успеваю задеть пальцами ценник и перевернуть лицевой стороной к себе. Мать моя женщина. Я отдам за него почку. — Он стоит не так дорого, как ты себе представляешь, не накручивай себя, — Иззи оказывается неожиданно близко, почти над самым ухом он произносит эти слова, пробегаясь пальцами по моей спине, изображая толпу мурашек, которая прошла следом. *** Сегодня, проведя весь день в полнейшем одиночестве, я столкнулся с очень печальной мыслью, которая посмела забраться ко мне в голову. Она, словно сорняк, запустила свои корни прямо в мой мозг, заставляя каждые пять минут времени уделять ей, возвращаться, обдумывать, смаковать на кончике сознания, чтобы не было возможности отхаркнуть это чувство досады, которое пришло вместе с ней. Среди всего, что когда-либо беспокоило меня за эти дни, я понял одну единственную вещь: я чертовски скучаю по Тайлеру. Этот парень, пусть и оказался таким, каким я не представлял его себе раньше, так прирос к моей душе, что у меня нет сил забыть о нем так быстро, как бы я этого хотел. Я действительно дорожил нашей дружбой. Я жалел, что вовремя не смог объяснить ему все. Я жалел, что он не нашел в себе силы меня понять, даже не сделал вид, что пытается. Стряхиваю с конца сигареты пепел, ударяя указательным пальцем по всей длине никотиновой палочки. Подхваченный ветром, он поднимается все выше и выше над головой, вместо того, чтобы упасть на траву. Закрываю глаза, прислушиваясь к окружающей меня атмосфере: вокруг гудят проезжающие машины, раздается плач ребенка на детской площадке, тут же в дуэте подхваченный лаем дворняжки, что сидит у подъезда. Выуживаю из кармана джинсов сотовый, снимая с блокировки, скольжу пальцами по сенсорной панели, выискивая в телефонной книжке знакомый номер. Нашел я его довольно быстро, у меня не так много друзей и знакомых, чтобы хранить в памяти чипа каждый контакт. Большой палец натыкается на клавишу вызова, не задумываясь нажимаю, поднося телефон к уху. Слышу гудки. Длинные, такие протяжные, что хочется самому завыть или же сбросить эту железку с балкона, но я терпеливо жду. Как я и думал: трубку никто не снял. Время ожидания сменилось короткими гудками. Пришлось самому нажимать на отбой, чтобы прекратить повторный вызов абонента. И о чем я только думал, когда попытался ему позвонить? На секунду стало грустно. Я понял, что не знаю, что бы сказал ему, возьми он трубку. Ни одна мысль не пришла в голову, ни одна подсказка не промелькнула. Я действительно понятия не имел, о чем вести с ним диалог. *** — Варишь кофе? Захожу на кухню, чтобы задать Иззи единственный вопрос, который меня на данный момент волнует. Парень же, поднимая взгляд с журнала, что он принес с работы, переводит его на меня, подозрительно хмыкает. — Разве я похож сейчас на человека, который варит кофе? — спрашивает он, а я пожимаю плечами. — Просто по всей квартире разносится запах жженого зерна, такое ощущение, что кто-то поставил на плиту турку и забыл выключить. У моих родителей такое случалось, поэтому я знаю этот запах. Такой противный аромат не забывается годами. — Может, ты заболел? В последнее время ты ведешь себя странно, — говорит он, вновь утыкаясь в свою работу. — Возможно, где у тебя градусник? — спросил я его, дабы не ставить под сомнения свое здоровье. *** Спина затекла. Битый час склоняюсь над конспектами, которые удалось раздобыть у своей однокурсницы. Пробегаюсь взглядом по бумажным листам, исписанным ровным и аккуратным почерком. Понимаю, что сам никогда не смогу так писать, я слишком небрежен, нетерпелив. Вглядываюсь в каракули в своей новой тетради. Самое главное, что я понимаю каждое слово, остальное не важно. Дверь нарочито медленно скрипит за спиной, впуская в комнату нежданного гостя. Не оборачиваюсь, лишь бросаю взгляд на отражение в лампе, которое отображает высокую вытянутую фигуру. Устало прикрываю глаза, понимая, что боль в спине не дает нормально сидеть. — А я-то думал, почему в квартире так тихо, — присаживается на край стола, облокачивается одной рукой, упираясь ладонью прямо в чужие конспекты. Буквально пожирает взглядом, так откровенно обводя каждый сантиметр моего тела. Этого невозможно не заметить, эта довольная улыбка на его глазах заставляет прятать взгляд за волосами, желая лишь сосредоточиться на работе. В гляделки играть некогда. Его рука ложится на мое плечо, пальцы сковывают в еле ощутимой хватке: по телу пробегается дрожь, он снова это делает, вновь колышет невидимую струну, заставляет чувствовать бешенный ток крови по жилам. Но ведь мне можно… Можно так нахально вести себя. Он молчаливо разрешает это. Сносит каждый мой проступок. Каждую колкую фразу в ответ его попыткам заговорить со мной. В последнее время все чаще и чаще мы, словно в бою, сражаемся на словах, делая каждое предложение острее ножа. А потом… Потом это долгое и утомительное примирение двух сторон, во время которого он варит себе кофе, словно на коротком поводке, удерживая меня на кухне, заставляя терпеть этот противный запах. И я терплю. — Решился вплотную взяться за учебу? — с улыбкой на устах спрашивает он, заставляя нас столкнуться взглядами. Я и раньше никогда не тушевался, по своей натуре до последнего вглядывался в глаза собеседника, заставляя чувствовать его неловкость рядом со мной, а тут и вовсе потерял страх. Угольная бровь ползет вверх. А его губы еще больше искривляет довольная улыбка. А я. Я, кажется, забыл ему ответить. — Думай что хочешь, — почти без эмоций роняю я, вновь утыкаясь в исписанные листы, переворачивая следующий, вчитываюсь в строчку, пытаясь понять, что же следует занести к себе в тетрадь. Чувствую, как его рука с плеч соскальзывает ниже, словно вор, закрадывается под рубашку, проходясь по чувствительной коже на животе. Упорно делаю вид, что ничего не замечаю. Пялиться в тетрадь получается с трудом. Перед глазами расплываются строки, а мозг все сильнее сосредотачивается на посторонних действиях. Еле ощутимые прикосновения становятся настойчивее, нижние пуговицы на рубашке расстегнуты, осталась последняя преграда в виде двух верхних, которую он обходит быстрее, чем я успеваю понять, что одежда уже свисает по краям, оголяя торс и грудь. — Если ты продолжишь, — тихо говорю я, стараясь не срываться на эмоции. — То я не успею переписать и закончить работу, — хмыкает, даже не собираясь убирать руку. — Как будто завтра у тебя будут проверять тетрадки… Ты же не… — В школе. Верно, я не в школе, но, когда у меня начнут принимать заново зачеты, именно эти записи помогут мне сдать материал, который я не знаю, — грубо оттолкнув его руку своей, я запахиваю концы рубашки к животу, жалея, что это не халат, который можно было бы подвязать поясом. Накрывает ладонью тетрадь, в которую я уставился, а затем, переворачивая листы, вовсе захлопывает ее, отшвыривая так резко, что она с гулким стуком падает за щель между шкафом и столом. — Что ты… — не успеваю договорить, его рука, хватаясь за мою, резко вздергивает вверх все мое тело, словно я тряпичная кукла. Прижимает к себе одной рукой и, меняя положение, усаживается на мой стул, втискивая меня к себе на колени. Шелест узкой черной ткани галстука, перестающий обвивать его длинную шею, сползает, словно змея, вниз. Молча жду, пока он нарочито медленно скинет свой серый форменный пиджак на пол, а затем коснется свободной рукой рубашки, специально возясь с пуговицами как можно дольше, чтобы заставить меня ждать, чтобы заставить думать тогда, когда я не хочу этого делать. Облизывается взглядом. Такие его выходки никогда не приводят ни к чему хорошему: я успел выучить эту маску. Сам, почти не двигаясь, мне и не надо, тянусь губами к его шее. Поглядывает на меня исподлобья, наверняка, так и не сумев рассмотреть мое лицо, вновь спрятанное за волосами, в очередной раз тянется к лакированным пуговицам, обводит тонкими пальцами блестящий контур и освобождает из петель ткань рубашки, что мгновенно обвисает на его плече. Хватаюсь рукой за рукав, что удобней всего расположен ко мне, стаскиваю с него, пропахшую его одеколоном и потом, вещицу, бросая к остальным. Удерживает пальцами мое лицо за подбородок, сам преподносит, будто на блюдце, мои губы ближе к своим, накрывает, специально утомительно и искушающе медлит. Не нравится ждать. Высунув кончик языка, прохожусь по его губам, порываюсь придвинуться ближе, но его рука все еще не дает. Соблазнительно покусывая нижнюю губу, продолжаю сверлить его взглядом, замечая, что тот едва сдается и уже готов ослабить хватку на моем подбородке. Только предвкушение. — Ты так заводишь, — шепчет он, но в тихом помещении его голос звучит куда громче, чем мог бы.  — Почему так долго? — будто бы не слышу его слов, будто бы не чувствую касаний. — С чего бы мне задерживаться? Ты ведь даже не слышал, когда я вернулся? — спрашивает Иззи, поддевая пальцами мою рубашку, чтобы позволить ткани отпустить тело. Вопрос остается без ответа. Накрываю его руку своей, разжимая пальцы, сковывающие мой подбородок, послушно опускает ладонь вниз. Перекручиваюсь на стуле, садясь на парня вплотную, протискивая колени по бокам его ног. Уже сам настойчиво целую его, вкушая его податливость на языке. Наматывает мои волосы на кулак, заставляя задрать голову. Упирается носом в кадык, проходится языком по шее, лишь оставляя мокрый след. Не трогает губами, словно оставляя кожу на них нетронутой для другого случая. Сам управляет мной, наклоняет по такому ракурсу, который нужен ему, ведет под тем углом, который удобен. Не заботится о моих чувствах, не думает о том, что голову сковало неприятное ощущение, словно с меня пытаются стянуть кожу. И специально делает. Специально ждет. Отпускает руку только тогда, когда чувствует, что вот-вот и я сорвусь на крик, только не от злости, не от раздражения и не от боли… От досады, что все вновь происходит по его указке. Ухмыляется прямо в глаза. — Смеешься? — С чего бы. Хочется до крови ударить его, но вместо этого лишь продолжаю сверлить его взглядом, ощущая на своей спине нежные касания его рук. Кнут и пряник после его действий. — Ты такой горячий, — говорит он, а я чувствую, как внизу живота начинает теплеть, словно там печь и кто-то подбросил дров. — Разве? Теперь мой черед ухмыляться. Теперь моя очередь вдавливать его в стул. Теперь я доминирую над тем, что происходит. Ухватившись руками за его плечи, вдавливаю в спинку стула. Не опрокидываемся только потому, что мое тело все ещё перевешивает. Целую его губы до красноты, до опухших жилок. — Я знаю, чего ты хочешь, — почти шепчу ему на ухо. — Но не готов воплотить твою мечту в суровую жизненную реальность. Почти урчит над ухом, почти смеется, играючи спрашивая: — Разве? Его рука соскальзывает на копчик, закрадывается на штаны, поглаживая через тонкую ткань ягодицы. — Разве! — резко отвечаю я. Целую его губы, втаскивая язык в свой рот, буквально заглатываю, ощущая жар в пояснице все сильнее. — Тогда почему же ты все еще сидишь на мне? — спрашивает Иззи, когда я отстраняюсь. — Потому что ты меня держишь, — без зазрения совести хватаю его руки, обводя ими свою талию, удерживаю в таком положении, пытаясь сделать его хватку сильнее. — Вот почему, — пожимая плечами, усмехаюсь я, подмигивая ему. — Зараза, — выдыхает в губы, уже не сопротивляясь, когда мой язык пропихивается между его стиснутых зубов. Такая игра. Такие правила. *** Холодные простыни приятно льнут к телу. Не отрываю взгляд от темного потолка, на котором в сумерках отражаются фары проезжающих машин. Слишком скучно вот так вот лежать… Слишком утомительно думать о завтрашнем дне. В мыслях я все еще не свыкся с тем фактом, что, возможно, завтра утром моя жизнь окончательно и бесповоротно изменится. Я привык действовать иначе, спонтанно, без планов. А скоро придется расписать всю свою ближайшую жизнь на четыре года, разве это интересно? Нисколько. Переворачиваюсь на живот, вновь пытаясь устроиться поудобнее. Подминаю руками под голову подушку, утыкаюсь в нее носом, вдыхая запах стирального порошка. Почему так медленно ползет время, когда оно должно бежать? Почему на настенных часах стрелки, словно остановились? Закрываю глаза, сильнее стискивая веки. До звездочек. До колючей боли. Опять не могу представить, как все пройдет. Мучает неизвестность. Даже боюсь неожиданности. — Постарайся просто уснуть, не думай ни о чем, — вслух командую себе, накрываясь одеялом с головой. *** Одетый в новый костюм, становлюсь перед зеркалом. Самому надевать его оказалось куда сложнее, сидел он, конечно, все так же — безупречно, но к хорошему привыкаешь, как говорят, быстро, поэтому намного удобней было, когда от меня требовалось лишь поднимать или опускать конечности без каких-либо усилий. В последний раз поправляю пуговицы, перед тем, как застегнуть пиджак. — Дай поправлю, — Иззи стоит сзади, прислоняясь ближе, чтобы из такого положения было удобно просунуть к моей шее руки. Дергает галстук за узел, подтягивая его ближе к центру, где находятся верхние пуговицы на рубашке. — Так куда лучше. — Спасибо, — собственные пальцы дрожат, едва получается продеть через петлю запонки, которые Иззи одолжил мне. — Ты, главное, не волнуйся. Я буду сидеть там, поэтому, если что, не дам тебе растеряться и подстрахую… Так что… — сознание накрывает головная боль, что точечными ударами сообщает о себе в самый неподходящий момент. Склоняюсь к зеркалу, лбом утыкаясь в стеклянную гладь. Рукой опираюсь о шкаф, не даю себе упасть. Только сейчас понимаю, что голос Иззи меркнет, я больше не слышу его речи. Кидаю взгляд назад, через плечо, через белую пелену, упавшую на глаза, пытаюсь разглядеть его силуэт, но вижу лишь обои, бежевые обои. Становится как-то неуютно. К горлу подкатывает рвотный комок, а сознание начинает поддаваться панике. Неожиданно становится слишком свободно, будто строгий костюм не сковывает мое тело, а я стою лишь в одной футболке. Бросаю мимолетный взгляд в зеркало, убирая от него руку, и замираю, цепенея на месте от увиденного ужаса. Всматриваюсь в бледную кожу, в потускневшие глаза, отсутствие здорово румянца на щеках. Длинный худощавый силуэт. Вытянутая ткань черной рубашки, обвисшая на самых краях, едва закрывает трусы. Вглядываюсь в отражение и понимаю, что не узнаю лицо. Свое лицо. Отросшие корни волос. Пожелтевшие зубы. Красные, от местами лопнувших капилляров, глаза. Хватаюсь руками за свое лицо, не принимая эти игры разума взаправду. Щипаю себя, пытаясь сделать себе не просто больно, а адово больно. Жалею, что рядом никого нет с ведром воды в руках. Я бы попросил, чтобы меня окатили. Помогли очнуться от этого кошмара. Разбудили. Обращаю внимание на грязь перед самым носом, вся рука в чем-то вымазана. Отвожу дальше от глаз, чтобы расплывающаяся картинка стала четче. Челюсть улетела бы на пол, если бы не держалась так плотно. От середины локтя до запястья на руке красуется большая татуировка, собранная из нескольких рисунков в единое целое. — Что за? Дергаюсь назад, неожиданно для себя запинаясь за какую-то вещь, валяющуюся на полу, и с невыносимым грохотом падаю, тут же затыкая уши от невозможной рези: ощущение, будто в перепонки воткнули иглы. Топот ног в быстрой пробежке, приближающийся к комнате. Резко распахнувшаяся дверь, впускает в комнату сквозняк, заставляющий кожу покрыться крапинками. — Что случилось? Рядом со мной оказывается Иззи, не такой, каким я видел его пару минут назад: домашняя одежда, приятный запах выпечки, сигаретный дым. Стойте. Он же не курит. Без меня не курит. Его теплые руки накрывают мои, заставляя вздрогнуть. Разводит мои ладони, пытается выпутать волосы из мощной хватки моих пальцев. — Разожми, — аккуратно, даже боязливо просит он, а я, опасаясь, слушаюсь его и исполняю эту просьбу. — Что случилось? — повторяет он свой вопрос, а я в ужасе пробегаюсь взглядом по комнате, понимая, что все, находящееся в ней, мне абсолютно не знакомо. Красный диван, что раньше стоял на месте небольшой расправленной серой кровати, висящие на стене плакаты, большой стеллажный шкаф. Раньше этого не было. Ничего этого не было. Поднимаю взгляд на него, пытаясь совладать с ознобом, что накрыл все тело. — Это я у тебя хотел спросить, что случилось? — говорю, а сам не узнаю в этом сиплом голосе, свой. В какую игру я ввязался на этот раз? Каковы ее ставки и кто мой противник? Мотаю головой, что взрывается от дикой боли. Дергаюсь, чуть не падая на пол. Я сыграл в игру под названием «жизнь». Я бросил вызов самому Богу. Конец первой книги. От автора: я надеюсь, эта история нашла своего читателя. Хочу сказать спасибо тем, кто постоянно поддерживал меня своим присутствием. По поводу второй книги добавлю, что поститься она будет здесь же, так что не теряйтесь. В ней не будет пересказа от лица Иззи, в ней будет продолжение, абсолютно новое продолжение судьбы героя, с новыми поворотами. п.с. И напоследок для тех, кто недавно присоединился. Мне будет приятно, если по окончанию чтения Вы напишете о своих эмоциях. https://vk.com/club35829610 - группа автора, иногда тут происходит что-то интересное.