Отсюда открывается чудесный вид

Октябрь закончился, и Найл безжалостно оторвал лист календаря, отправляя его в верхний ящик стола, чтобы записывать на обратной стороне разные рабочие мелочи. Табличка «Хоран и Сын» поменялась на «Хоран и Сыновья», обозначая теперь, что Найл отныне не мальчик на побегушках, а представляющее лицо. На самом же деле Найл, как был мальчиком с регистрационной стойки, так им и остался. Даже продолжал таскать гостям подносы в комнаты, рассовывая чаевые по карманам. В холле висел выцветший лист (тоже календарный), запрещающий поощрять рабочих, но постояльцы умело обходили запрет. Найлу не было обидно. Он редко размышлял о том, какое место занимает в пансионе, останется он тут или нет, просто делал, что делается. Отец занимался документацией, ему помогал и подменял его старший брат Найла Грег. Готовкой еды занимался один из постояльцев долгожителей, увлекшийся этим с самого своего появления в пансионе, еще когда он принадлежал дедушке Найла, да так и оставшись на этом месте. Многие приезжали туда, чтобы за небольшую плату скоротать век в теплом и чистом местечке, вверенные заботам Хорана и сыновей. По факту лишь одного сына. Найл готовился ко сну. Закрыл регистрационную книгу, поправил ободок настольной лампы, проверяя ее на наличие пыли, чтобы с утра настроиться на уборку, если рабочее место стало слишком грязным. Затем, юноша положил связку ключей в карман, чтобы, перед тем, как подняться в свою комнату на чердаке, повесить их на гвоздик в кабинете отца, который старший брат уже звал «мой кабинет». Уже приготовившись погасить все освещение (кроме настольной лампы, выступающей еще и в роли ночника, разумеется), Найл остановился на месте, услышав, что кто-то поднимается по ступенькам. Через секунду в холл ворвался порыв леденящего ветра, осенние листья, фантики, обрывок газеты, а вместе с ними и фигура, закутанная в длинный плащ. Лицо скрывалось за широкими полями черной шляпы, по ним стекала вода. На плечах вошедшего разметались влажные кудри. Найл понял, что на улице дождь. У вошедшего в руках был только чемодан. Правда, на вид абсолютно новый, не потрепанный, начищенный буквально до блеска. Найл не видел рук — новый постоялец носил черные перчатки. Мужчина — ночной гость оказался именно мужчиной — подошел к стойке и, облокотившись на нее, снял шляпу и положил ее рядом. Туда же, на стойку, он поместил и чемодан. Теперь Найл смог рассмотреть его лицо. Мужчина, не намного старше его. Кожа не совсем загорелая, но порядком подсушеная и обветренная, возможно, из-за дальних странствий. Цепкие, внимательные глаза, глядящие буквально насквозь, неожиданно капризный рот, чуть приоткрытая по-детски губа. Найл задержал взгляд на точеном подбородке, который тоже был еще достаточно детским, хотя и в меру волевым. Красивый. «Объективно красивый, – решил Найл. – И явно не понимает насколько, хотя и умеет этим пользоваться». За всю жизнь, проведенную в пансионе он неплохо научился разбираться в людях. – Здравствуйте, – поприветствовал Хоран. Формально, они не закрывались даже на ночь, поэтому он не держал зла на клиента за поздний визит. Да и за лужу, собравшуюся на полу. Ему еще повезло, что он в такую погоду добрался до убежища. В темноте по городу ходили опасные с люди. – Добро пожаловать в пансион «Хоран и сыновья». Желаете снять одноместную, двухместную или трехместную комнату? – Хватит с меня и двухместной комнаты, – сказал посетитель неожиданно хриплым голосом. Найл подумал, что в лучшие дни, мужчина, вероятно, исполняет для дам арии или баллады, но сейчас он простужен или измучен ветром. Даже сквозь грубое дрожание связок Хоран слышал живую, бодрую мелодичность. Может, этот мужчина музыкант? Вроде даже слегка эксцентричный. – Я желаю немедленно разместиться. Мне нужно тихое и спокойное место, где меня никто не потревожит и я буду огражден от постороннего шума и запаха. Цена значения не имеет. Приказной тон никак не подействовал на Найла. Он не испытывал ни обиды, ни разочарования — клиент устал и хочет отдохнуть с комфортом. Возможно, если бы он работал в сфере услуг первый год, его бы это покоробило, но Найл родился в пансионе. Его отец родился в пансионе. И дед родился в пансионе. А вот его прадед основал его сам, выкупив в свое время этот дом целиком и полностью. Четыре этажа, чердак и подвальные помещения. – Хорошо. К Вашей комнате должна примыкать ванная или Вы желаете пользоваться общей душевой? – на автомате спросил Найл, вновь открывая регистрационную книгу. В ней была заложена простая авторучка. Требовалось заполнять ее одними чернилами. – Никаких общих душевых, – отрезал гость, поморщившись. Его перчатки промокли, так же, как и все остальное, поэтому он быстро стянул их, убирая в карманы плаща. Неожиданно красивые пальцы отвлекли Найл. Он вспомнил, как мама говорила ему, держав в руках его крошечные ладошки, что главное в мужчинах — пальцы. По ним можно сказать все о человеке, определить род деятельности, возраст и, главное, характер. Саму суть. Найл всмотрелся: интересно, что скрывается за тонкими музыкальными пальцами, с ровными ногтями и неожиданно гладкой кожей с наверняка мягкими подушечками? Очередной вопрос он задал с секундным опозданием. – Вам нужен балкон? – Эта излишняя роскошь, можно и в окно посмотреть, – отмахнулся мужчина, позволив себе оглядеться. Озирался гость, как кошка. Во всяком случае именно так он и выглядел: мокрый и очень проворный, быстро отряхивающийся от капель. Еще в нем было что-то от льва — грациозное, томное, бархатное, даже в меру величественное. Наверное, когда его грива высохнет, это будет очень красиво. – Красивая люстра. Италия, ручная работа? – Совершенно верно, – не отвлекаясь от заполнения книги ответил Найл. Он анализировал гостя, умело занимаясь работой. Никто и никогда не замечал, как он цепко смотрит на всех краешком глаза. Хоран даже успел подумать, что было бы неплохо обзавестись компьютером, чтобы было удобнее работать, записывать постояльцев. Хотя он бы занял почти всю стойку да и наверняка все электричество уходило бы на него. – Вы желаете принимать пищу в общей столовой или у себя в комнате? Найл представил, как мужчина спускается к обеду в шелковом халате, садится за стол, поливает блинчики кленовым сиропом, собирает сладкие остатки пальцами, посасывает их. Он бы идеально вписался в атмосферу. Если бы он был скрипачом! Тогда гости собрались бы в круг, а его пальцы, виртуозно обращаясь со смычком, извлекали бы из скрипки чарующие звуки. Найл любил придумывать постояльцам вымышленные биографии, хотя и реальные истории жизни были не менее интересными. Пару лет у них жила старая оперная дива. Прекрасная даже в летах. У нее были полуслепые, голубые глаза, которые она никогда не щурила. Седые волосы, мягкие, словно пух, она собирала под ленту, словно гречанка, и присаживалась у дверей пансиона на пластиковый стул. Обычно на коленях у нее сидела старая болонка, на нос которой она стряхивала пепел тонкой сигареты, вставленной в мундштук. Она томно рассказывала о годах минувших, а Найл, будучи ребенком, впитывал каждое ее слово. После ее смерти у младшего Хорана осталась привычка интересоваться жизнью постояльцев, собирая их в мысленную книгу. – Никаких общих столовых, – повторил гость. Найл пожал плечами и пометил еще один пункт. Гость так и продолжал изучать обстановку. Он даже начал согреваться потихоньку, хотя ему не мешало бы снять мокрую одежду. – У Вас симпатичный комод в стиле гранж. – Он принадлежал моей бабушке, – заметил Хоран, немного покраснев. Этот комод был в стиле гранж лишь за счет того, что знатно обшарпался за эти годы. Внутри него лежали старые, давно забытые вещи. Например, ошейник болонки старой оперной дивы. – На какой срок Вы остаетесь? – Две недели. Плюс минус одна. – Распишитесь, если согласны с ценником, – попросил Найл, протягивая гостю книгу. – И расшифруйте. Гость размашисто чиркнул в клеточке, занимая еще и нижнюю, и также крупно расшифровал свою закорючку. «Гарри Эдвард Стайлс». Найл закрыл книгу, взял связку ключей от входной двери и бытовых помещений, а также ключ с биркой «13» из нижнего ящика. Плотно закрыв входную дверь и два раза ее проверив, Найл вернулся к стойке, взял чемодан гостя и его шляпу и быстрым жестом указал на лестницу. – Нам на четвертый этаж, сэр, – сообщил он. Чемодан был довольно тяжелым, будто внутри лежали куски мрамора. Но Найл старался не показывать этого, как его и учили. Дождавшись, пока гость пройдет к лестнице, Найл погасил свет в холле и отправился следом. На широкой лестнице он сразу обогнал его, показывая дорогу. Ему следовало сначала помочь, а потом заканчивать с делами, но Хорану уже хотелось устроиться у себя и прилечь, а гостю могло и что-то понадобиться. Он наверняка голоден с дороги, может, придется разогревать то, что осталось с ужина. В силу отсутствия микроволновой печи, это заняло бы достаточно времени, которого у Найла не было. Поздний час. Гость поднимался медленно, разглядывая и старинные обои, оставшиеся со времен первого владельца, и картины, купленные лет сто назад, и различную утварь — мелочи для уюта, которые покупала Маура и не забрала с собой после развода с отцом Найла и Грега. Бобби выбросил бы все это, но Найл тосковал по маме, да и в атмосферу пансиона вписывались эти вещицы идеально. Мауру Галлахер небеса не обделили вкусом. Найл мог похвастаться тем же самым. Найл сразу подумал о комнате номер тринадцать. Она находилась на последнем этаже. Напротив нее был только пустующий коридор и больше ничего. Это единственная жилая комната на этаже, мистер Стайлс будет доволен тишиной и покоем. Даже запах из столовой не поднимается на четвертый этаж через вытяжку, как он и хотел. Из окна открывался чудесный вид на город, ванная отремонтированная, все, как нельзя лучше. Мебели, правда, не очень много, но если бы ему понадобился стол, его можно было бы перенести со второго этажа. Повернув ключ в замке, Найл передал его новому жильцу и включил свет в комнате. Несколько секунд Гарри оглядывал просторное помещение, прошелся, проверяя не скрипят ли доски на полу, принюхался, открыл дверь в ванную комнату, потрогал кровать, проверяя на сколько она мягкая, и кивнул. Найл с облегчением опустил чемодан на пол. В глубине души он хотел, чтобы красивый постоялец остался. – Время ужина давно прошло, но если Вы желаете, я могу принести холодные закуски, – сказал Найл, умалчивая, что обязан разогреть гостю ужин, если тот пожелает. Гость не желал. – Если тебе не слишком сложно сделать мне кофе, – сказал он, опускаясь на кровать. – Я бы попросил об этом. Найл просто кивнул. Спускаясь вниз, он думал, кто же пьет кофе на ночь. Может, музыкант, в ночном ресторане? Или он художник, а в чемодане тяжелые тюбики с краской, кисти, растворы, сложенный мольберт? Красивые руки, красивый мужчина. Судьба, наверное, тоже красивая, думал Найл, перемалывая зерна. Ему пришлось сначала перемолоть зерна, потому что растворимый ушел еще утром. Найл стоял за стойкой, поэтому в магазин сходить было некому. Заглянув в холодильник, Хоран убедился, что яиц и бекона для завтрака тоже нет. Это значит, что ему надо было идти с утра пораньше в ближайший маркет. По пути надо зайти в аптеку, принести для отца мазь, чтобы прогреть мышцы спины. Бобби заметно старел. Закончив с кофе и, проверив порядок на кухне, Найл погрузил на поднос сахар, сливки, корицу, сироп и поднялся наверх. Перед тем, как войти, он постучал. Гарри уже переоделся. Как и предполагал Найл — длинный темный шелковый халат, напоминающий кимоно. Хоран опустил поднос на прикроватный столик и встал у двери, пока гость деловито разглядывал все, что он принес. – А это зачем? – спросил он, указывая на сахар, сливки и прочие радости жизни. Он даже не поморщился, когда сделал глоток. Было заметно, что ему нравится. – Я просил просто кофе. – Я... это входило в цену, – соврал Найл, надеясь, что он хотя бы не слишком сильно покраснел. Мужчина улыбнулся. – Унеси это. Найл, стараясь не смотреть на него, забрал поднос и молниеносно выбежал из комнаты, не желая гостю доброй ночи. Уже у себя в комнате, зажигая рождественские огоньки, которые были у него вместо освещения, Найл думал, как проведет эти две недели плюс-минус одна. Закрыв глаза, он почему-то представил гостя. В комнате у него чуть-чуть отодвинулся ворот халата, и он увидел его шею и ключицы, даже кусочек груди, а на них татуировки. Теперь, в полном одиночестве, у него алели щеки, когда он представлял, в каком виде он может еще раз случайно увидеть Гарри Стайлса. Как глупо думать о постояльце в таком странном ключе. Это уже не просто вести задушевные беседы или узнавать маленькие тайны из биографии. Но Найл жалел, что не имеет возможности подсмотреть за мистером Стайлсом, когда он окажется обнаженным. Может, если он будет принимать ванну, а Найл случайно зайдет к нему в комнату, чтобы что-то занести, тогда у него получится краешком глаза подсмотреть за ним. Хоран раньше таким не занимался. Всего два раза приносил в мужскую душевую комнату бруски мыла, когда это было не нужно, чтобы чуточку посмотреть на постояльцев. Это не воспринимали как-то превратно, Найл просто смотрел боковым зрением, но чтобы специально пробираться в комнату... если гость что-то заподозрит, он, конечно, пожалуется Бобби Хорану, а тот, в свою очередь, выбранит сына. К тому же, тогда состоится неприятный разговор. Как же Найл сможет объяснить, почему вдруг захотел подсмотреть, как обнаженный мужчина принимает ванну. Найл посмотрел на часы — уже давно пора спать, если он продолжит думать, то не успеет завтра сходить в магазин. Однако он ничего не мог поделать и продолжил думать о том, как красиво выглядел бы гость в душе. Вода стекает по его телу, плавно повторяет все изгибы, его волосы такие же влажные, как сейчас, но убраны назад и не мешают. Гарри вспенивает гель, круговыми движениями втирает в свое стройное, мужское тело. Найл закрыл лицо рукой, чувствуя, что дыхание участилось. Так больно и тяжело внизу, боже, почему нельзя что-то с этим сделать? Интересно, а у Грега так бывает? Что он делает, когда так нестерпимо печет, и никак не получается выровнять дыхание? Найл заснул почти под утро, мучаясь различными мыслями, не дающими ему покоя. Когда прозвенел будильник, с постели парень слетел почти кубарем. Он был весь мокрый, его по прежнему чуть-чуть бросало в жар. Постояв немного под холодным душем, Найл быстро привел себя в порядок и отправился за покупками, прихватив часть наличных из кабинета отца. Сегодня ему не нужно было стоять за стойкой — Джош соизволил выйти на работу. Обычно у него находились предлоги, чтобы отсиживаться у себя, но сегодня он уже был на месте. Найл относительно быстро покончил с делами пансиона, для того, чтобы успеть по своим собственным делам, но в библиотеку не пускали с таким количеством продуктов, поэтому парень снова прошел мимо, с сожалением глядя на скромный кирпичный блок с ветхим, покосившимся заборчиком. После того, как он закончил школу, ему редко удавалось там побывать. Даже когда не нужно было заниматься регистрацией, требовалась уборка, помощь на кухне, постояльцы просили выполнить мелкие поручения: времени на себя почти не было. Не то чтобы Найл не любил эту суету — просто иногда хотелось остановиться и подумать. На улице было очень много луж после вчерашнего дождя, кое-где на дорогу попадали деревья. Пришлось идти в обход, там, где дорога была очень неровная, вся в выбоинах — Найл промочил ноги, и ему было немного неуютно, однако время поджимало: завтрак в восемь часов утра, надо было еще успеть его приготовить. Поэтому он сначала занес свои сумки на кухню, быстро помог старику с завтраком и побежал переодеваться. Когда он прибежал за подносами, отец уже сидел в столовой и пил ирландский кофе. Он поблагодарил за мазь и спросил про нового постояльца, которого вчера не было в книге. Парень быстро объяснил о том, что он пришел перед самым закрытием, и вернулся к своим делам. Сначала обслужил первый этаж, затем второй и третий. К четвертому он уже немного устал — но там был только Гарри Эдвард Стайлс в комнате номер тринадцать, и Хоран не стал просить Джоша или брата помочь ему. Большинство гостей сами спускались вниз, просто Найл быстро утомлялся бегать вверх-вниз. Когда он постучал в комнату номер тринадцать, Гарри не ответил. Найл сделал еще несколько неуверенных стуков, но никто опять не отозвался. Решив, что вряд ли его возбранят за то, что он вошел для своих прямых обязанностей, Хоран неуверенно открыл дверь и задержался на пороге с подносом в руках. Гарри лежал на животе и, видимо, еще спал. Одеяло доставало ему только до пояса. Руками он обнимал подушку — расслабленные плечи, красивое стройное тело, в меру спортивные предплечья, как если бы мужчина увлекался бадминтоном. Его волосы высохли и теперь красиво струились по затылку волнистыми завитушками. Найл подошел к кровати и поместил поднос на столик. Там была только чашка вчерашнего кофе. Чемодан не разобран, халат небрежно валяется на стуле. Гарри ничего не внес в атмосферу комнаты, кроме себя. Теперь она выглядела значительно лучше. Вся ее нежилая атмосфера пропиталась им. Все еще пустая, но с оттенком этого лаконичного мужчины, у которого из вещей один чемодан, и который так крепко спит после выпитого на ночь крепкого кофе. Найл осторожно опустился на край кровати рядом со спящим мужчиной. Гарри не проснулся, даже не пошевелился, равномерно дыша. «Должно быть сон у него совсем не чуткий», – с каким-то непонятным облегчением подумал парень. Он чувствовал, как в груди что-то судорожно сжимается и разжимается. Если дотронуться, Гарри может проснуться. А вдруг не проснется? Вдруг ни о чем не узнает? Найл обернулся в сторону двери, которая сейчас была плотно закрыта. Никто не узнает. Мистеру Стайлсу можно сказать, что он пытался его разбудить. Хоран склонился — лицо спящего мужчины было смирным и безмятежным. Он ничего не узнает, уговаривал себя Найл. Он ничего не узнает. Сжав и разжав пальцы, Хоран протянул руку к его плечу и осторожно провел по нему подушечками. Теплый, почти горячий. Найл отдернул ладонь — что если Гарри проснулся? Его-то рука была прохладной в сравнении с ним. Но Гарри продолжал спать. Найл снова посмотрел на дверь, и на этот раз коснулся спины. Гладкая, мягкая кожа. Ее, наверное, часто трогали женские руки. Отец говорил, все, чего касаются женские руки становится мягче. Найл прикусил губу, проводя пальцем вдоль позвоночника. Гарри не вздрогнул. Он все еще безмятежно спал, и Найл решил пересчитать губами все позвонки. Хоран не знал зачем — ему очень хотелось. Внизу снова стало так мучительно тянуть, что Найл даже заерзал на кровати, хотя мог бы разбудить мистера Стайлса. Когда Хоран наклонился к телу Гарри, он буквально почувствовал, как его обдает жаром. Его запах... Найл не мог сказать, что это. От него пахло чистотой, но не мылом. Чем-то терпким, но не мускусным. Свежим, но не морским. Даже чуточку сладким, но не цветочным. Он вдыхал этот запах даже через рот, когда дотрагивался губами до его кожи. Боже, как приятно. Как невыносимо приятно. Гарри издал какой-то сонный звук, и сердце Найла буквально упало в пятки. Он отшатнулся, прикрывая нижнюю часть лица рукой, но Стайлс не пошевелился и продолжил сопеть. Зато Хоран слышал, как пульс стучит в висках. И даже в горле стало пощипывать, как будто открылось болезненное второе дыхание от быстрого бега. – Мистер Стайлс? – неуверенно позвал Найл. – Сэр. Проснитесь, пожалуйста! Найл попробовал растолкать его в идеально теплое плечо. Наконец, Гарри пошевелился и неосмысленно открыл глаза. Увидев перед собой участливое лицо, мужчина моргнул и, уже понимая, что происходит, потянулся и принял сидячее положение, откинув кудри назад. – Я принес завтрак, – извиняющимся тоном проговорил Хоран. – Он здесь на столе. Я... то есть, когда забрать поднос? – Через полчаса, – зевнул Гарри, с сомнением разглядывая парня. У Найла сложилось впечатление, что он совсем не спал и все знает. Но тогда бы Гарри его отругал или остановил. Наверное, у Найла просто лицо провинившееся, и он его в чем-то заподозрил. Как если бы Найл что-то украл. При мысли о том, что его могли заподозрить в таком, стало совсем паршиво. Хоран встал с кровати и, пожелав постояльцу насладиться пищей, Найл вышел из комнаты. Затворив за собой дверь, Найл помчался по лестнице вниз. Собрав подносы у всех, Хоран обосновался на кухне и стал мыть посуду. К нему заглянул Грег, чтобы проверить, как дела. Найл хлопнул себя по лбу — вот-де, забыл забрать последний поднос, и брат великодушно сообщил, что сходит сам, а Хоран может остаться и домывать посуду. Найл почему-то слегка побаивался появляться в комнате гостя. Обед и ужин он под разными предлогами просил занести наверх Джоша, притворяясь жутко нагруженным. Впрочем, отец действительно заставил его проводить уборку. К тому же, после каждой трапезы оставалась гора посуды, да и помочь с готовкой надо было. А тут еще постояльцы попросили сходить на почту и узнать, куда делась утренняя газета. Их задерживали уже два дня. Оставшись наедине с собой, Найл вспоминал мистера Стайлса. Он сидел на своей кровати, обняв подушку, и думал о том, как Гарри красив, когда спит. Даже во сне он не терял своей мужественности. Найл буквально дрожал. Его никогда не привлекали сверстники. Но мужчины постарше... от них у него жар по телу разливался. Это было даже чуточку больно, но Найл думал, что когда так приятно томит между ребрами и сильно печет внизу, возможно, это совсем неплохо. Может, это наоборот хорошо, если так сладко дышится, когда он думает, как хорошо бы потрогать кого-нибудь из взрослых мужчин. Время уже было позднее, все, наверное, спали. Найл был на взводе, даже не чувствуя, что ужасно устал за день. Он не мог найти себе места. Если мистер Стайлс не спит, можно сказать, что он пришел узнать, не нужно ли ему кофе на ночь. А если он спит, тогда можно... снова прикоснуться к его телу. Возможно, теперь он спит на спине, тогда Хоран мог бы провести пальцами по его животу. Найл выдохнул. Юноша решил спуститься вниз. Он шел осторожно, стараясь не скрипеть ступеньками и половицами. Отец, измученный болями в мышцах, мог бродить по коридору. В глубине души надеясь, что постоялец спит, Найл постучал в дверь, как можно тише. Конечно, никто не отозвался. Хоран осторожно приоткрыл дверь и заглянул внутрь — никого. В ванной плескала вода. Найл понял, что стремительно краснеет. Как он и хотел вчера ночью, Гарри принимал ванну. Если прислониться к замочной скважине, можно увидеть его целиком. Найл ощутил прилив уверенности и быстро подошел к двери. Она была чуточку приоткрыта: разумеется, в ванной горел свет. Дрожь в теле никак не унималась. Собственное дыхание казалось слишком громким. Юноша пытался дышать носом, но это казалось невозможным. Найл приник глазом к щелке: Гарри стоял под душем, опустив голову. Его руки свободно опустились вдоль тела, он стоял полу-боком к Найлу, Хоран мог отчетливо видеть все. Каждый изгиб его тела, вплоть до тазовых косточек, внушительное мужское достоинство, стройные, крепкие ноги. Хоран прислонился к дверному косяку, ища точку опоры. Тело так ломило, буквально складывало, хотелось рассыпаться по полу. Гарри чуточку развернулся, теперь хорошо было видно и заднюю часть. Равномерный тон кожи без следов загара и абсолютно идеальное тело. Найл дышал почти, как носорог. Кончики пальцев покалывало, будто от крошечных булавочек. А еще член. Так сильно он у него никогда еще не твердел. Найл не знал, что ему делать. Он попытался свести ноги, но ничего не выходило. Было невозможно игнорировать то, что с ним происходило. Больно и горячо, горячо и больно, такой странный контраст, такое странное... возбуждение? Найл был очень взволнован странным чувством, совсем заполонившим голову и тело. Ему хотелось как-то снять напряжение, успокоить себя, но ничего не получалось. Гарри взял с полочки шампунь и стал втирать его себе в волосы, подставляя лицо под воду, это только больше распаляло. По наитию, Хоран скользнул рукой в штаны и сжал член в руке. По телу пробежала волна мурашек, и Найл понял, что делает все правильно. Захотелось схватить его покрепче, может, чуточку поводить рукой. Экспериментируя, Найл провел рукой по всей длине и едва подавил вздох, сорвавшийся с губ. Очень хорошо, наконец-то, приятное, щекочущее ощущение. Найл толкнулся в кулак, не отрывая взгляда от Гарри, которые продолжал плавно массировать свою голову, вымывая шампунь. Пена стекала по всему его телу. На конце члена собрались влажные капли, Найлу стало неуютно. Он еще несколько раз провел по нему ладонью, растирая их по основанию, и почти застонал от того, как это было хорошо. Когда он влажный, понял Найл, это еще приятнее. Гарри сполоснул волосы и стал втирать в кожу ароматный гель, запах которого Найл чувствовал даже за дверью. Хоран вспомнил, как поцеловал утром его спину и съехал на колени, продолжая ласкать себя, то быстро, то медленно, примеряясь к ощущениям. С конца члена снова начала сочиться смазка, и в ладони стало очень горячо и влажно. С нового ракурса хорошо была видна промежность Гарри, и увиденное Найлу очень понравилось: он стал совсем твердым, каждое движение руки заставляло его испытывать волну странного экстаза. Он тихонечко застонал, не зная, как себя сдержать. В глубине души, он даже чуть-чуть хотел быть застуканным. Только чтобы его поймал Гарри, а не кто-то другой. Гарри, словно демонстрируя свое тело, снова повернулся полу-боком, используя теперь щеточку, чтобы вымыть с тела грязь. Найл хотел бы стечь с его тела вместе с этой мыльной водой, также потереться об него, как эта щеточка, и просто от мысли об этом тело забилось в финальной дрожи. Найл громко вздохнул. Стайлс напрягся и повернулся в сторону двери. – Кто здесь? – спросил он. Найл испуганно отшатнулся, спустив себе в штаны. Бешено колотившееся сердце отзывалось во всем теле. Теперь Найл боялся, что от страха не сможет пошевелиться, но инстинкты уже сработали. Он услышал, как Гарри шлепает по полу босыми ногами и так быстро, как только мог, выбежал из комнаты. Когда Стайлс выбежал из ванной, Найл уже запирал дверь на чердак. Со скоростью молнии переодевшись, Найл лежал на кровати, ни жив, ни мертв. От страха его трясло. Конечно, Гарри поймет, кто это был, сомнений быть не может. Все узнают. Узнают, чем он занимался. Отец и брат разозлятся. Все будут насмехаться над ним. И мистер Стайлс его не поймет. Решит, что он какой-то извращенец, который часто таким промышляет. Подсматривает за людьми и трогает себя. Это будет очень унизительно. И все же... это было приятно. Особенно в конце. Он не успел толком почувствовать от страха, но, кажется, это была самая приятная часть. Вот если бы Гарри не заметил, подумал Найл, и тогда он смог бы сделать так еще раз. Закрыв глаза, Найл снова скользнул рукой в шорты.