Mirror. Miracle

Люди, много людей. Толпа, от которой нескончаемыми волнами исходит гулкий шум. Ещё немного и моя голова расколется на тысячи мелких кусков. Остаётся лишь на несколько секунд сжать виски и продолжить наблюдение. — Сегодня в главном здании суда слушается одно из самых крупных дел этого года. Корпорация «НОУ», в прошлом одна из ведущих… В прошлом. Да это уже всё в прошлом... Голос диктора, словно очередной слой торта, добавляется ко всеобщему шуму и треску вокруг. Двигаю плечами, чтобы расслабить напряжённые мышцы, на несколько минут закрываю глаза. Не сказать, что груз тяжёлых мыслей сброшен, а в голове и теле ощущается некая лёгкость, но минутная расслабленность дарит чувство маленькой свободы от моральной тяжести. И мне становится плевать на весь этот шум, я абстрагируюсь от повального гула и, скинув с себя тягостное напряжение, осматриваюсь. Комната, в которой, кажется, не осталось и глотка свободного воздуха, переполнена теми, кто уже был задействован во вчерашнем слушании или только будет вовлечён в процесс с сегодняшнего дня. Гул то стихает, то снова накрывает волной, оставляет после себя тихий шорох, словно волна океана скользит по берегу, шурша песком. Множество глаз с возбуждением всматриваются в большой экран телевизора, люди во все уши слушают диктора. Кто-то вытягивает шею, чтобы успеть рассмотреть транслируемую на экране картинку, кто-то перешёптывается или качает головой в знак возмущения или возможного согласия. Там, по ту сторону экрана толпа репортёров с разных каналов, зеваки и любопытствующие люди пытаются прорваться сквозь стену, выстроенную полицейским отрядом. Но я лишь краем глаза замечаю, что творится на экране, мне не интересно, что происходит за пределами здания суда. У меня только одна мысль, только одно важное дело — найти в этой чёртовой толпе Чанмина. Увидеть хотя бы взгляд, почувствовать его на себе и понять, что ещё не всё потеряно. Кажется, эта фраза звучит в моей голове уже в миллиардный раз, и, да, я не сдаюсь, у меня хватит сил на то, чтобы завершить эту историю. Всё то, что мне рассказал Шивон, оказалось ужасающей правдой, в которую мне не верится до сих пор. Я не хочу ничего слышать, не хочу знать ни капли этого ужасного происшествия, но барахтаюсь в нём, как загнанный зверь, упавший в зыбкое болото. Прокручиваю всю ситуацию в голове по очередному кругу и, не успев остановить этот снежный ком, углубившись в самую бездну, начинаю задыхаться, захлёбываться в этом огромном потоке бреда, что произошёл со мной и всеми, кто был вовлечён в эти игры. И стоит только подумать о том, что всё это было лишь каким-то странным, кем-то придуманным сном, как по моему телу растекается липкий холод, оно покрывается мурашками и меня бросает в озноб. Лишь глоток горячего кофе и надежда на то, что где-то в подсознании Мин всё же помнит обо мне и о нас, спасают меня от полного погружения в мою личную депрессию. Но если тело спасает горячий ароматный напиток, то от тяжёлых мыслей никуда не деться. Это может быть просто обычное утро в квартире Шивона, где мы пьём чай с тостами, сидя за столом на кухне. Ши мне что-то рассказывает, а я проваливаюсь в омут своей памяти и вижу ту ненастоящую жизнь, с тамошним ненастоящим завтраком перед ненастоящей работой. Или это утро: солнечные лучи в незашторенное окно, ванная, журчащая вода из крана и проклятое зеркало, в котором отражаюсь только я, заспанный и замученный тяжёлыми снами. Круги под глазами, взлохмаченные после сна волосы, лёгкая небритость — вот он весь я — Юнхо, которого больше нет. Я всей душой и сердцем остался жить там, в том игровом мире, так и не вернувшись в настоящий. И сколько бы ни проходило времени с момента моего пробуждения, я понимаю, насколько глубока зияющая дыра в моей душе. И чтобы не погрязнуть ещё глубже в этих жутких мрачных мыслях, мне необходимо увидеть Чанмина, ощутить его рядом, заполнить появившуюся гулкую пустоту в груди, дотронуться до его плеча, сжать его, а после обнять и больше не отпускать. Есть ли у меня на это право? Я не знаю. Только ни одна минута не проходит без воспоминаний о нём. Каждый момент с ним прожигает в памяти очередную пульсирующую, кровоточащую болью борозду, от которой хочется выть. И Шивон… Чёрт, то, как он смотрит на меня, как разговаривает, как дотрагивается и вздрагивает каждый раз, когда я касаюсь его… Моё сердце разрывается в клочья. Эта чёртова несправедливость заставляет меня постоянно испытывать вину перед ним. Нет, я не могу, не могу ничего ему дать. Иной раз не получается произнести ни слова в ответ на его очередной вопрос, высказанный с такой заботой в голосе. И этот взгляд… Столько тоски и боли, даже если Шивон улыбается. И я знаю, он старается скрыть от меня все свои чувства, но у него это получается из рук вон плохо. Зачем судьба так несправедлива? Но время идёт, и мне не под силу изменить свои чувства. И вот вокруг толпа незнакомых мне людей, а я неустанно пытаюсь найти любимое лицо. Знаю, Шивон всё видит и всё понимает, но я не могу… Наверное, я слабак и полный говнюк… И даже если я съедаю себя этими мыслями изнутри, я всё равно продолжаю искать Чанмина в толпе. Прости меня, Шивон, прости меня, мой друг… — Его здесь нет, — склонившись ко мне, шепчет Ши мне на ухо. А я вмиг напрягаюсь в плечах. «Боже, дай мне сил и прости меня за прегрешения». — Как ты… — Часть из ваших будут присутствовать на завтрашнем заседании. Часть приглашена на сегодня, на более позднее слушание. Голос Шивона настолько спокоен и тих, а во мне клокочет такой огромный сгусток нервов, что кажется, стоит мне схватить край стола, за которым мы сейчас сидим, и я сломаю его в труху. Почему ты так спокоен? Приходится совладать с собой, чтобы не подать и вида, насколько я растерян, но я уверен, мои потуги ни к чему. Шивон всё прекрасно понимает и чувствует — не дурак. Дурак я, глупец и идиот, раз думал, что всё разрешится само с собой. Решил, что если буду молчать и не говорить о нас с Ши, то эти отношения сойдут на нет. Глупец! Эгоист! Боже, прости… Прости, Шивон… Он смотрит в зал, разглядывает гудящее окружение вокруг, а я всматриваюсь в его профиль. Шея напряжена, челюсть крепко сжата. Откуда взяться этому напускному спокойствию? Я завидую выдержке Ши и сглатываю горькую слюну. — Шивон… я… — Не стоит, — так и не повернувшись ко мне, монотонно произносит он и перекидывает ногу на ногу, откинувшись на спинку стула, будто его ничего не беспокоит. А я вспоминаю первые минуты моего пробуждения и глаза напротив, полные страха и растерянности. Сколько было эмоций тогда, и ничтожное количество — теперь. Фальшивое спокойствие доводит меня до предела. Простой ответ, а сколько в нём силы, которая своим мощным порывом сносит меня со стула. Я вскакиваю и напряжённым шагом иду к кулеру. Первые пара глотков ослабляют давление в груди, но не освобождают от тяжёлого морального груза. Допив воду до конца, я с силой сжимаю пластиковый стаканчик и швыряю его в корзину. Соберись, дурак. Это просто очередное испытание, и тебе его нужно преодолеть. Ты уже немало прошёл и преодолел преград ради него, так и тут, всего лишь чёртова финишная прямая. В конце этой истории тебя ждёт приз или проигрыш. Смирись и иди вперёд. А Шивон… Будет время, я всё решу. Время медленно скользит стрелками по циферблату. В главный зал нас вызывают по списку, который висит в нашем помещении. И вокруг него извечно толпится народ, проверяет, каким по счёту будет. Я поначалу лишь наблюдаю всю эту картину перемещения людей, а после, когда народа становится меньше, решаюсь подойти сам. Печатный чёрный мелкий текст на белом листке режет глаза. Я всматриваюсь в него и щурюсь, буквы размываются, извиваются, будто червяки. Меня передёргивает от этой иллюзии. Насколько же мой воспалённый мозг измучен, что от усталости выдаёт очередной сбой. Стараюсь не обращать на него внимания, больше ничего не остаётся, как терпеть эти выходки усталого организма. Даю себе возможность прийти в себя, зажмурившись на пару секунд. Перед глазами пляшут чёрные точки, но как бы ни подводило меня зрение, я замечаю, что мы с Чанмином находимся в разных группах, как Шивон и говорил. Только я уже всё решил. И я останусь, дождусь его, я сделаю это, чего бы мне оно ни стоило. Те, кто прошёл первый круг этого маленького ада, уже не возвращаются к нам. С течением времени зал пустеет, и дышать становится легче. Уже нет этого тяжёлого воздуха, пропитанного запахами множества дезодорантов и духов. Окно на улицу открыто, и лёгкий тёплый ветерок, освобождая от резких запахов, рассказывает о конце весны. Лето вступает в свои права, медленно плавит асфальт, создавая духоту. Шивон стоит возле окна, сложив руки на груди, всматривается вдаль, пребывая в своих мыслях. Лёгкий порыв ветра треплет полы его пиджака и немного отросшие волосы. В какой-то момент я ловлю себя на мысли, что помню его таким — погружённым в себя, ушедшим так далеко, что не дозваться. И ощущаю, что не хочу нарушать вот это спокойствие, возможно, приносящее ему в данную минуту хоть какое-то облегчение. А может, мои рассуждения совершенно ошибочны. Я сижу поодаль и понимаю, что ничего не могу поделать, даже подойти и утешить его, только вздыхаю и стискиваю зубы от несправедливости по отношению к нему. Чтобы не сорваться, считаю про себя ножки стульев и столов в комнате и, дойдя до тринадцати, слышу своё имя. Моё имя, произнесённое мужчиной, заглянувшим в наше помещение, словно копьё, врезается в сознание и выдёргивает из мыслительной дрёмы в реальность. Мы с Шивоном одновременно поворачиваемся к двери, затем смотрим друг на друга. Ши молча кивает, и я, неловко приподнявшись со стула, делаю первый шаг по направлению к выходу. Настал мой черёд. Друг провожает меня тяжёлым обеспокоенным взглядом, даёт себе слабину, но в ту же минуту собирается. А я мысленно благодарю его за то, что он не произносит ни слова, понимает, что мне сейчас нужна только тишина. Не знаю, сколько проходит времени с того момента, как я попадаю в зал суда. Не помню, как меня провожают взгляды, не помню лиц и окружающих меня людей. Не помню, что отвечал на задаваемые вопросы, был ли я спокоен или, возможно, нервничал. Спроси меня кто-либо, был ли парик на судье, во что были одеты присяжные, какого цвета обивка на моём стуле или во что был одет я сам, я не отвечу. Всё проходит в каком-то густом тумане, среди марева которого проскальзывают картинки, вырванные из общего контекста. Но я отчётливо осознаю, что особенно разрывает мою гудящую голову на миллиарды осколков — видео, показанное всем присутствующим, перед тем как приступить к опросу. Видео со мной и Мином. Видеоролик, где я наблюдаю за утренними процедурами Чанмина сквозь то чёртово зеркало. Маленький, короткий фильм о нас. Краткая история, как бы странно это ни звучало, с низким рейтингом наших отношений, так и не дошедших до закономерного конца. Чёртовы редакторы. Помню, как сжималось моё сердце и, кажется, переставало стучать. Руки мои стискивали подлокотники стула, а по спине струился пот. В голове проносились картинки с его телом, его взглядом, руками и… Вот передо мной его губы: нежные, прохладные и такие желанные, что мне хочется скулить, и совершенно плевать на то, что это будет перед всеми. Это всё, что я помню сейчас, до сих пор находясь в здании суда. Пытаюсь осознанно мыслить и присутствовать в этой комнате, где мы с Ши сидим за столом, и он, чтобы поддержать меня, рассказывает о прошедшем слушании. Тихий голос Шивона говорит о том, что я — главная улика этого дела. Именно мой случай невозврата в реальность — основное доказательство. Я только киваю на автомате и, кажется, прожигаю взглядом стену напротив. А мысли кружат в огромном водовороте той каши, что сейчас перемалывается в моей черепной коробке. Я настолько устал, что мне лень даже думать, но отключить эту функцию невозможно, и чем дольше Ши говорит, немного склонившись ко мне, чтобы не привлекать внимания, тем больше его слова вливаются в поток моих мыслей. Возможно, он, понимая моё состояние, просто пытается привести меня в чувства, показать, что на самом деле происходило и что я вёл себя достойно, что я был спокоен и рассудителен. Отвечал на каждый поставленный вопрос без нервов и истерик. Я же уже не киваю, просто дышу и слушаю своё гулко стучащее сердце. Тук-тук-тук. Громко, как стрелки часов в опустевшем зале. Только я, моё сердце и Шивон. Его голос, его запах, который окутывает своей пеленой и скручивается как удавка на шее, заставляют в эту минуту думать только о нём. И то ли этот голос, то ли слова одобрения и мягкий тон — не знаю, что оказывается тем самым катализатором, — но я вдруг хватаю его за руку и, прижав к себе максимально близко, насколько позволяет расстояние между нашими стульями, сжимаю в своих объятиях. Он от моего внезапного порыва чуть ли не давится, потому что я слышу его резкий выдох, а меня прорывает. Моё горячее дыхание опаляет его ухо, и я, стараясь не срываться на громкий тон, шепчу ему с придыханием: — Прости, прости меня. Прости за то, что не с тобой, прости за мысли не о тебе, прости, что не могу дать то, чего ты ждёшь от меня. Прости за всё и особенно — за мои несдержанность и одержимость. — Эй… — произносит в ответ Ши, чуть похлопывая меня по спине, но я перебиваю его: — Нет, погоди, дай мне закончить, — выдыхаю и ослабляю хватку. Удерживая его плечи, смотрю прямо в глаза. — Спасибо, что ты искал меня. Спасибо, что нашёл и что, несмотря ни на что, всё ещё рядом. Если бы не твоя поддержка, я бы сошёл с ума. Спасибо, что терпишь меня и ничего не спрашиваешь. Я не знаю, насколько тяжело тебе со мной, но я понимаю, только не могу ответить тем же. Спасибо тебе за твоё понимание и твою любовь. Спасибо! Я не знаю, как не срываюсь на истерический выброс всех своих эмоций. Возможно, незнакомое окружение, люди, корреспонденты как-то сдерживают меня, и я рад, что у меня получается хоть как-то держать себя в руках. Если бы мой срыв произошёл в номере гостиницы, который мы снимаем на время слушания, то я бы кричал в голос. А Шивон в первые пару минут молча всматривается в моё лицо, будто ищет какие-то ответы на свои вопросы, а затем его губы растягиваются в лёгкой улыбке, такой горькой, но тёплой, что я сглатываю огромный ком, застрявший в горле. Боже, лучше ударь меня, но не будь таким. А он спокойно произносит в ответ: — Ты какой был, такой и остался. Что бы с тобой ни произошло, ты не меняешься. Это радует. Да, никто из нас не ожидал такого поворота событий, но зачем корить себя за всё. Ты не виноват, и я это прекрасно знаю, так и ты запомни, что во всей этой кутерьме нет твоей вины. Даже больше — ты главная жертва. Ты, Юнхо, а не кто-либо другой из вашей дюжины! Всё хорошо. Всё проходит. И мои чувства к тебе тоже когда-нибудь пройдут. Давай ты сейчас постараешься не думать об этом, а с завтрашнего дня мы продолжим жить дальше вне этой грёбаной игры. Хорошо? Я не нахожу слов, лишь киваю и наконец-то отпускаю его плечи. Он трёт их, и только после этого движения я понимаю, насколько сильно сжимал их своими руками, совершенно не контролируя себя. Вот, я высказался, решился на самое тяжёлое, и, казалось бы, должно стать легче, но какая-то дурацкая растерянность накрывает меня с головой. Вмиг усталость падает тяжёлым покрывалом на мои плечи, заставляя сгорбиться. Тихий вздох выдаёт меня. Я опускаю голову и украдкой поглядываю на Шивона, заставляя себя успокоиться. Проворачиваю его слова по очередному кругу и спустя какое-то время успокаиваюсь. До следующего слушания остаётся менее получаса, и я позволяю себе погрузиться в воспоминания. После нашего первого разговора с Ши мы почти не обсуждаем тему с Чанмином, больше никто из нас не вспоминает о нём и не произносит ненужных имён вслух. Все наши обсуждения сводятся только к делу и самому процессу в суде. Только однажды Шивон спрашивает меня о родителях, о том, где я живу или жил и откуда приехал в Сеул. Он извиняется за то, что не спросил об этом раньше. Шивон задаёт вопросы так, будто это он бросил меня на растерзание той гнусной корпорации. И мне остаётся только обнять его и, прижав к себе, спокойно произнести, что он ни в чём не виноват. И из-за мыслей о его поведении вина уже другого рода снедает меня. Я чувствую, как сильно бьётся его сердце, как Ши жмётся ко мне, и понимаю, что большего так и не смогу ему предоставить, и от этой мысли на глаза наворачиваются слёзы. Обхватив его плечи, я чуть отдаляю его от себя и, смотря прямо ему в лицо, произношу слова утешения, зная, что ему необходимо это услышать от меня, да и я совершено не считаю его виновником всей этой идиотской заварушки. Отпустив его, а после принеся стакан с водой, я рассказываю о себе. Да, он впервые слышит о том, что я сирота, что воспитанник детдома и что всё неимоверно логично, — это я о том, почему выбор пал на меня. Что никто бы меня так и не искал, что если покопаться в жизни каждого из двенадцати пострадавших, найдётся немало таких одиночек, как я. И Шивон активно кивает, соглашаясь с моим предположением, а после рассказывает истории тех, о ком успел узнать. Да, моя мысль оказывается слишком проста и идеальна. И, несмотря на то, как ему больно, он всё же добавляет в конце немного слов о Чанмине. Что Шим — одно сплошное исключение, и что вся история, связанная с ним, говорит лишь о том, что он был простой пешкой в этой игре. Оказывается, Чанмин — сын одного из крупнейших бизнесменов, который некогда отошёл от дел корпорации «НОУ». Именно Господин Шим является той главной отправной точкой, с которой начинается подкоп под корпорацию. И все расходы на процесс погашаются именно им. А мне думается о том, что я получаю очередной гвоздь в свой гроб. Если Чанмин сын какого-то богатенького бизнесмена, то мои попытки быть с Мином изначально стремятся к нулю. Но я не даю этой мысли развиться и окончательно пустить свои корни в моей голове. Решаю, что подумаю об этом в другой более подходящий момент. За окном вечернее солнце заливает небо закатными красками и окрашивает комнату в алые тона, и кто-то из присутствующих внезапно включает свет, приводя этой нежданной вспышкой механизм в головах уставших людей в движение. Новоприбывшие озираются, ловят на себе такие же заинтересованные взгляды, но среди них нет того, кого жду именно я. Да, он стоит в списке одним из последних, и, возможно, по этой причине его всё ещё нет в зале. Не получается вовремя сдержать вздох. С каждой минутой мне всё тяжелее держать свои эмоции под контролем, и я закусываю щёку изнутри, ощущая лёгкую отрезвляющую боль и то, как на моё плечо опускается рука Шивона и чуть сжимает его. Он ничего не говорит, но я читаю его немой вопрос и, замерев на пару секунд, прогоняю мысль о Чанмине, просто кивнув. Понимаю, что мучить себя и Шивона — издевательство высшей меры. Я и так уже не в ладах с собственной совестью, так к чему эти эгоистичные порывы в данную минуту, если я могу в любой момент найти Чанмина. Список всех, кто участвует в слушании, есть, и нет ничего сложного в том, чтобы узнать номер телефона. Эта мысль успокаивает и даёт возможность расслабиться. Удивляюсь тому, почему она не посетила меня раньше, даже хмыкаю себе под нос. И ловлю себя на том, что ещё немного и я начну говорить с самим собой вслух, от чего вдруг понимаю, что совершенно не скрываю своих эмоций. И по этой причине кидаю быстрый взгляд на друга. Он смотрит на экран смартфона — лёгкий выдох облегчения срывается с моих губ, — блокирует его и кладёт в задний карман брюк. — Наше такси прибудет через минуту. Пойдём? — Шивон тянет меня за рукав, я, оглядевшись вокруг, согласно киваю. Огромные колонны и внушительные хрустальные люстры, бежево-золотистый камень и яркий тёплый свет, длинные коридоры и множество дверей. Мы направляемся к выходу из здания, и мне кажется, что наш путь пролегает через золотой лабиринт. В какой-то момент становится жутко от столь часто повторяющейся части архитектурного ансамбля. Словно ты никогда не покинешь это здание, застрянешь до конца своих дней в этой мраморной коробке. От столь дурацких и бредовых мыслей я передёргиваю плечами, но в ту же секунду впадаю в какое-то уныние, отключаясь от внешнего мира. Отрешённо шествую за Шивоном, как какое-то животное на привязи, и ничего не ощущаю. Надо же так выпасть из реальности, но это помогает. Тело расслабляется, наливаясь собранной за день тяжестью, и меня начинает клонить в сон. Мы сядем в такси, доедем до гостиницы, поднимемся в свой номер, и я уверен, что повалюсь на кровать, как мешок, переполненный миллиардами мыслей и тоннами пережитых эмоций. Я даже улыбаюсь в какой-то момент, мысленно представив мягкость постели и подушки под тяжёлой головой. Шивон сажает меня на заднее сиденье такси, а сам садится рядом с водителем, почему-то от того, как мы сидим, мне становится легче дышать. Я упираюсь локтем в ручку двери, подпираю щёку ладонью и всматриваюсь в медленно утекающий пейзаж за окном. Кажется, скоро пойдёт дождь. Люблю запах дождя, всегда любил. Он успокаивает прохладой и шелестом в кронах деревьев. Даёт возможность ощутить что-то новое или подумать о том, что всё когда-нибудь заканчивается и начинается новый виток развития. Уголок моего рта еле заметно ползёт вверх, превращаясь в полуулыбку, потому что я всеми клетками своего тела ощущаю сейчас, будто в моей душе идёт проливной дождь, после которого я отмоюсь от всей этой грязи и шелухи, что накопилась во мне за эти несколько месяцев, и, возможно, мне наконец-то станет легче. Возможно, я смогу свободно дышать этим новым прохладным воздухом. А кто-то там наверху в эту самую минуту заходится гомерическим смехом. Ну и пусть. Мне плевать. Взгляд знакомых тёплых глаз вмиг выдёргивает меня из потока неторопливых мыслей. Моё тело моментально превращается в звенящую струну. В спину словно забивают кол, и я слышу тихий хруст — настолько резко выпрямляюсь и чуть ли не сворачиваю голову, неотрывно всматриваясь в любимое лицо. Чанмин в первые несколько секунд не замечает меня, он кому-то кивает, и, мне кажется, лёгкая улыбка касается его губ. Но стоит нашим взглядам пересечься, как между его бровей пролегает небольшая складка. На перекрёстке наши машины разъезжаются в разные стороны, и нам приходится сдвинуться с места, чтобы продлить нашу маленькую встречу. И та реакция, которую я вижу, не приносит мне облегчения, потому что я понимаю, что Мин не узнаёт меня. Возможно, он просто реагирует на моё пристальное внимание, не более. И мне, скрепя сердце, приходится принять этот горький факт. Я позволяю себе запомнить этот миг. Миг нашей первой встречи в реальной жизни. Теплота его взгляда, лёгкая улыбка на губах, нежная кожа лица… Внутри всё сжимается в тугой ком, когда я почти ощущаю кончиками пальцев нежность его щеки. Сглатываю вмиг набежавшую слюну и тихо выдыхаю. Я должен успокоиться, должен взять себя в руки. И я сделаю это. Потому что всё уже решено.