Mirror. Miracle

Свет от прикроватной лампы вздрогнул, потух на несколько секунд и снова налился прежней яркостью. Плафон тихо звякнул в тишине комнаты. Чанмин моргнул, так и не заметив ни смены света, ни своей реакции. Я его видел. Я его знаю. Ведь знаю? Откуда… Очередной заголовок в прессе и всё о нашем деле. Да, разбор всей этой каши только начинается, а шум стоит на всю страну. Под эту компанию давно копали, но всё было безуспешно, а её главы сами подписали себе приговор с этими мерзостными играми. Зажравшиеся твари. Отец всё же умён и дальновиден, раз успел уйти в своё время из этой клоаки, но без хвостов тоже не обошлось. А сейчас, во времена разнообразных гаджетов, которые имеет даже мелкий пацан в среднестатистической семье, сложно удержать всё в тайне. Особенно если ты дружишь с мозгами. Да и жадных до таких скандалов всегда чрезмерное множество, каждый успел покопаться в этом дерьме и начерпать себе. Тем более, что все как-нибудь да сталкивались с корпорацией, косвенно или напрямую. А в таком большом деле каждая крыса урвёт свой кусок, таков наш мир. И вот он — лицо многих обложек статей о слушании года. Чон Юнхо. Его называют главным свидетелем, который «вгонит последний гвоздь в крышку гроба «НОУ». Так пишут в газетах и тараторят в свои микрофоны журналисты с разных каналов, да и каждый, кто хоть как-то причастен к этому делу. «Главная улика» и больше ни слова о том, кто этот Чон Юнхо. Завеса из шёпота, покрытая жирным слоем слухов. Навести столько тайны и не дать возможности добраться хоть до толики информации об этом человеке, но трубить со всех информационных каналов — высшая мера безопасности. Ох уж эта реклама. Я, не сдерживая своих эмоций, хмыкаю и жму плечами. Удерживаюсь от того, чтобы не закатить глаза. Боже. Наша несчастная дюжина, включая самого Чона, с которой я, правда, так до сих пор и не познакомился, поговаривает, что Юнхо прячут вообще ото всех. Скрывают так, что ни у кого ещё по сей день не получилось добраться до загадочного «Мистера Улика». Что за идиотская шумиха, мне не понять. Никто не охотится за нами, да и бесполезно. Как мне рассказали, отец всё держит под жёстким контролем: ни одной лазейки для недоброжелателей. Возможно, очередные предосторожности, но не более. Или же это какие-то особенные правила для особенных свидетелей? Я не знаток юриспруденции и шпионажа. Что же такого важного в этом Юнхо? Как мне сказал Джоник: это я причина всей этой заварухи с «НОУ». Месть. Чёрт её дери. Тогда к чему все эти слухи и разговоры о Чоне? И почему я не могу выкинуть его из головы? Только лишь из-за того, что он — главное доказательство в этом деле? Или в этом есть что-то ещё? Да, Джон говорил, что нас нашли в одном помещении. Неужели… Погодите… Юнхо… Так знакомо, что чувствуется вкус на языке, когда я мысленно произношу это имя. Юн-хо… Немного терпкого виски и… что это? Не могу уловить… Так и не поймав мысль за ускользающий хвост, я отдаленно слышу, как хлопает дверь, но, не отвлекаясь, всё ещё копаюсь в лабиринте своих воспоминаний. Странное чувство. Словно какое-то дежавю: тёмная комната, постель с разбросанными по ней вещами. И еле заметно уловимые передвижения… Кто-то… Там кто-то есть… Кажется, я закрыл глаза. Ищу, ловлю утерянный, будто стёртый момент. Да, конечно! Стёртый. Это, видимо, воспоминания от той загруженной игры. Игры. А ведь я до сих пор так и не расспросил более подробно обо всех этих махинациях. Знаю только то, что я участвовал в них, но о большем так и не узнал. Во время лечения, чтобы очистить организм от всей этой гадости, которой пичкали нас в том карцере, мне было не до подробностей. Моё лечение проходило как-то тяжело. Да, очнулся я самым первым среди всех, но в стационаре пролежал дольше всей дюжины. Ох уж эта голубая кровь. Чёртов неженка. И реабилитация… Меня частенько кидало из крайности в крайность. Настроение скакало по синусоиде, как Джон меня только терпел всё это время? Я ведь больше никого к себе так и не подпустил. А он не распространялся о том, что на самом деле произошло со мной и всеми остальными. Так, иногда вкраплял кое-какие мелочи в наши обычные разговоры. Заботился обо мне. Джоник… Что же он там говорил? Говорил… Говорит? — Мин! — голос Джона врывается в моё сознание и настолько внезапно, что мне кажется, будто он кричит моё имя прямо внутри моей головы. Слишком громко. — Что? Извини… Что ты говорил? — Я щурюсь. Яркий свет дополнительно зажжённых Джоном ламп слепит. Перед глазами мелькают яркие точки, и я не сразу понимаю, где находится мой друг. Ориентируюсь на его голос. — Говорю, о чём задумался? Надеюсь, я тебя не разбудил? Наконец-то я фокусирую свой взгляд на Джоне, который, осмотревшись, присаживается напротив в подобное моему кресло. На нём всё ещё его любимая неизменная красная кепка и драные джинсы с майкой. Я бы не сказал, что на улице настолько жарко, чтобы можно было вот так одеваться. Горячий парень. Во всех смыслах. Улыбаюсь этой мысли. Воспоминания. Интересное было время с ворохом ярких, положительных и не очень историй. — Или ты всё же умеешь спать в сидячем положении, как с закрытыми, так и с открытыми глазами, м? Хитринка проскальзывает в произнесенном вопросе, но мне кажется, что это напускное и Джон на самом деле смущается от моего прямого взгляда. С чего бы? Это как-то непривычно. То есть такое поведение явно не в его манере, но я не хочу сейчас думать о такой мелочи. — Процесс уже запущен. Вот и гоняю мысли по этому поводу. Скажи, а что ты знаешь о Чон Юнхо? Столько возни с этим парнем, а информации, как таковой, о нём нет. Или я плохо искал? Выдохнув, я в задумчивости потираю рукой подбородок. Щетина. Надо бы побриться. Нужно хорошенько подготовиться ко встрече, да и к самому слушанию. Ох, чёрт, сегодня будет столько вопросов, что я уже физически ощущаю усталость во всём теле. — Ты искал его? — Джоник упирается локтями в колени, скрещивая пальцы. Щурится всего какое-то мгновение, что не ускользает от моего взгляда. Сжимает и разжимает пальцы. Волнуется? Нервничает? С чего бы? — Не его искал, а информацию о нём. Так ты что-нибудь знаешь? Несмотря на то, что я всего минуту назад был полностью погружен в себя, сейчас я вижу и впитываю каждое движение сидящего напротив парня. В отличие от Джона, я веду себя сдержанно, не дергаюсь, не прячу взгляд. Только лишь продолжаю поглаживать свой колючий подбородок и мимоходом думаю о том, что надо обязательно побриться. Потому что… Потому… Да просто так. Суд и всё, что с ним связано… Я сам не понимаю, почему думаю о такой глупости. Правила приличия? Я же Шим-младший. Боже, что за чушь! — Ты ведь что-то знаешь. Явно больше, чем я. Чего молчишь? Или с тебя взяли слово о неразглашении информации? Свет в комнате мерцает и внезапно становится таким ярким, будто кто-то выкручивает его до самого предела. Слепит. Джон моргает и резко поворачивается в сторону лампы по правую сторону от себя. И, как мне кажется, в его взгляде мелькает некое замешательство. Такое, когда решают, какое из зол принесет меньше боли. Не нравится мне всё это. — Джон. — Да, знаю, — резко отвечает он, но головы так и не поворачивает. И я не могу разобрать: то ли он злится, то ли всё ещё решает, посвящать меня в «это дерьмо» или нет. Не знаю, почему я именно таким словом называю так ожидаемую мною информацию о Чоне, но взгляд Джоника говорит, что я прав. Или моя фантазия играет со мной в игры. — Ох, Джон. Ты же знаешь, что рано или поздно я узнаю обо всём. Так чего медлить? Или здесь снова замешан господин Шим? С тобой говорили? — Эта гудящая тишина, нарушаемая только моим голосом, начинает зудеть где-то под кожей. Я ощущаю всем телом, как адреналин медленно разгоняется по венам. — Не молчи! — Да, я знаю, но не могу, извини, не могу поделиться ею, — срывается он и резко поворачивает голову. Его взгляд так и источает слова прощения и замешательства. Я фыркаю. Каких-то несколько минут, и мы снова сидим в гудящей тишине. Слишком привычной, слишком правильной для нас обоих. Сколько бы ни проходило времени, но у нас так ничего и не поменялось. Давно ли была наша первая ссора? Я сейчас и не вспомню, скорее в голову придут воспоминания о последних. Горячих, громких спорах с выкриком злобных слов, мата и каких-то очередных оскорблений. Чёрт. И вот. Тишина. Мы вдвоём в моей квартире, после ужасных событий, в океане последствий, а мира в наших отношениях как не было видно, так и нет до сих пор. Сколько мы пробыли вместе в спокойствии с момента моего пробуждения? Пересчитать по пальцам. Ха. Два дурака, сошедшиеся когда-то именно из-за страсти, без каких-либо глубоких чувств друг к другу. Давно это было, а мы так и не изменились, как и наши отношения. — Извини. — Прости… Одновременно произносим мы оба и вновь замолкаем. Нет, я не успокоился, просто решаю, что давно пора взрослеть и обходить эти острые углы. Мы многое вместе пережили. Слишком. Пора подписать мирное соглашение. Только не успеваю начать, как слышу слова друга: — Мин, прости. Я… Да, я расскажу. Но после слушания, хорошо? Я не хочу влиять на ситуацию, вносить лишнюю смуту, которая, возможно, собьёт тебя. Тебе нужно быть чистым в мыслях, когда ты будешь отвечать на вопросы. А я не имею пока права вмешиваться. Мне хватает этих слов, чтобы понять — мы изменились, и не только в наших личных отношениях. О, догадка не заставляет себя ждать. Всё слишком просто, до тошноты. — Отец. — Да… — тихо отвечает Джон и несмело поглядывает на меня, будто боится бурной и негативной реакции. А она может быть такой, если вспомнить, на какой «веселой» ноте мы расстались с отцом. — Когда? — я держу себя в руках. Уже нет никакого резона срываться или удивляться тому, насколько всё может кардинально поменяться за короткий срок. Стоило мне проваляться во «сне» каких-то полгода, и проблемы как не бывало. А сколько было криков, ссор и скандалов? — Кажется, это было пять месяцев назад или чуть меньше. — И как же так получилось, что вы смогли не просто поговорить, то есть он… Да, боже, что произошло? «Тихо, тихо. Джон совершенно не тот человек, на которого ты можешь сорваться. Просто немного потерпи и всё узнаешь». — Когда мы узнали о том, кто тебя похитил, то есть, я узнал, то сразу же сообщил господину Шиму. Как ни странно, он лично принял меня в своем кабинете. Мин, поверь, многое поменялось. Многое. — Не получается. И ты, разве ты забыл то время, когда он предлагал тебе… сколько? Миллион вон? За то, чтобы ты исчез из моей жизни. Так что же… Разве возможно поменяться вот так сразу? Он отказался от меня, когда я твердо ему объяснил, что не намерен изменять себе и своим желаниям. Ведь никогда не брал лишнего. Учился, как самый прилежный сынок. Закончил с высшими балами и школу, и университет. Так с чего мне верить человеку, который отказался от собственного сына? Я ощущаю, как с каждым словом просто сатанею от давно пережитых мною моментов. Мне сложно поверить в то, что мой отец, который был категорически против того, что его единственный сын — гей, вдруг воспылал теплыми чувствами к моему бывшему любовнику. Неужели нужно было пережить всё самое тяжелое и лишь после такого понять, как я ему дорог? В голове не укладывается… И настолько эти мысли и сильные ощущения сбивают с толку, что я не могу понять, счастлив ли я узнать о такой трансформации отца или нет. Я всё говорю и говорю, и Джон молча слушает меня, не перебивая. Смотрит прямо в глаза. Неотрывно. И лишь спустя какое-то время после моего монолога произносит: — Сходи к нему на встречу. Вам и правда нужно поговорить. Ты сам ощутишь, как с твоих, да и его плеч упадет тяжелый груз. Вам обоим это нужно. Я вижу, Джон хочет утешить меня словами, а может, и своим привычным жестом, легким ударом по плечу, но не двигается, только смотрит прямо и негромко уговаривает меня. А я толком и не знаю, что сказать. Ведь высказался, будто сломал печать на данном себе когда-то обещании не поднимать эту горькую тему, но нет, она всегда выплывает на поверхность. И даже от этого моего монолога становится немного легче на душе. Да, разговор, назначенный на обед, точно состоится. — А вы? Как вы поговорили? Ощутив небольшую легкость в теле, я чуть сползаю на край кресла и, уперевшись локтем в подлокотник, кладу подбородок на раскрытую ладонь. Да, так действительно удобнее. Возможно, от того, что я немного расслабляюсь, с Джона спадает тяжелая пелена, и он копирует мое движение. — О, это был очень долгий разговор. Даже несмотря на то, что господин Шим явно нервничал и находился не в своей тарелке, всё же выслушал меня. После расспросов сам же ответил на мои вопросы. Даже согласился с некоторыми моими доводами о том, как подловить верхушку «НОУ» и повязать их. Мин, он любит тебя, и теперь я думаю, что он смирился с твоей ориентацией. Не знаю на все сто процентов или нет, но наша встреча говорит о многом. Нет, уж поверь, он не был так мягок и доброжелателен, ты его знаешь, но позволить себе впустить меня, твоего любовника, к себе в кабинет, поговорить чуть ли не по душам, согласись, дорогого стоит. Джон улыбается. И эта открытая теплая улыбка снимает оставшееся давление как с моих плеч, так и с напряженной ситуации между нами. Я вздыхаю, даря легкий кивок и еле заметную улыбку. Может, тоже отдаю немного теплоты. Надеюсь. — Я встречусь с ним. Уже решился, ещё до твоего прихода. Но теперь я настроен более положительно, в отличие от того, каким был до нашего с тобой разговора. Надеюсь, что всё пройдёт более или менее гладко, потому что в моей голове после нашей с отцом встречи остаются одни клочья. — Где вы встречаетесь? — Джон смотрит на часы на правой руке, поправляет их: всё-таки нервничает. — Остался всего час. — Да, надо собираться. Он пришлёт за мной машину. Скорее всего, встреча произойдёт у него на работе. Его любимейшее место. Я не скрываю сарказм в своем голосе, что не ускользает и от Джона, судя по тому, как он хмыкает в ответ. Рывком встаю с кресла. Проходя мимо друга, наклоняюсь и чмокаю его в макушку, предварительно стащив кепку, и после возвращаю её на место. Джон хмыкает ещё раз и просто машет рукой в воздухе. Да, из нас пара была та ещё. Вихрь. — В здании суда буду вовремя, — говорю я, пока собираю вещи. — Нет, лучше напиши мне, когда освободишься. Я заеду за тобой. Вместе поедем на слушание. — Хорошо. Встреча с отцом проходит неожиданно тепло. Первое, что сбивает с толку — это то, как, зайдя к нему в кабинет, я попадаю в его крепкие объятия. Ощущаю давно забытые теплые чувства, когда понимаю, что он и правда счастлив видеть меня. Его глаза лучатся светом какого-то необузданного счастья, а сердце так быстро бьется, что у меня щемит собственное. Но я сгоняю с себя эту обманчивую пелену. Слишком хорошо знаю Шима-старшего. Уговариваю себя тем, что этот разговор и правда подарит глоток свежего воздуха и даст возможность дышать дальше, а не тонуть в отцовских нравоучениях и злости. Говорим мы долго и не только обо мне, но и обо всём, что касается нас обоих и о самом деле. Отец гордый человек, и принести свои извинения — это высшая планка, которую ему не перепрыгнуть, но в его словах слышится сожаление о том, что он творил раньше и что говорил. Я слушаю, пропускаю всю информацию через себя и понимаю, что смогу простить отца, просто не так скоро, как ему бы хотелось. Слишком большая проспать между нами, которую не преодолеешь одним прыжком. Зато мы оба понимаем, насколько лёгким становится наше общение. И это облегчение приносит маленький мир в наши отношения. Так что от отца я ухожу с легким сердцем и надеждой на то, что мы сможем когда-нибудь прийти к полному примирению. Лето еще не вступило в свои права, но вечера уже намного теплее. Солнечный день теперь длиннее и сумерки наступают чуть позже, что не может не радовать. Не знаю, но, может быть, не только погода дает возможность получить маленькую радость, но и произошедшие разговоры, в которых были расставлены все точки над «i». Я ощущаю некую легкость в теле, сидя на заднем сиденье машины, и вполуха слушаю щебетание Джона. Он вроде посвящает меня в дело нашего слушания и успевает шутить, хоть и довольно неуместно, но порой прямо в самую точку. И я даже смеюсь. Знаю, он пытается разрядить обстановку, прекрасно понимая, что впереди и меня, и его ждёт неприятный допрос. И я благодарен ему. Сжимаю его колено, ощущая в ответ то, как он кладет свою руку поверх моей. «Вот всё, что осталось от нас», — с долей иронии думаю я и… Эти глаза. Юнхо… Эти теплые глаза. Сердце начинает колотиться в моей груди, да так, будто выскочит в эту же минуту, пока наша машина расходится на повороте с машиной Чона Юнхо. Я выдыхаю и, кажется, забываю сделать вдох, пока не теряю его лицо из виду. И слышу сквозь пелену шума в ушах, как Джон говорит о том, что ему больно… И лишь когда он сжимает мою руку, понимаю, что со всей силы сжал его колено. — Прости. Извини, не хотел… — отрешенно говорю я ему и переплетаю пальцы до ощутимой боли. «Чёрт… Кто-нибудь, объясните, что происходит со мной?»