Vongola non fu fatta in un giorno

Мукуро не спеша спускается вниз. По дороге с шипением выдергивает из уха чуть ли не вплавленную в кожу серьгу. Мусор, конечно, но хоть немного подсобила... жаль. Он хотел использовать ее для Чикусы и Кена, но дешевая подделка не выдержала нагрузки. Трое мертвы, еще один — скоро будет. Хорошо, от лишних лиц второго плана он, по-крайней мере, избавился. Теперь нужно разобраться с протагонистами. Иллюзионист останавливается в центре дороги, не собираясь подходить ближе и наблюдая за горящей грудой металла. Бронированная дверь со скрипом продавливается внутрь, а затем вылетает из креплений. Появившаяся следом фигура — метра два, в черном плаще, с угрюмой мордой палача и вставками на этой самой морде — заставляет Рокудо усомниться в своих приоритетах. Ох, пташка. — Лучше бы тебе этого стоить, — мрачно тянет он, замечая копну светлых волос, выглядывающих из того же разлома. Выжила-таки. Мукуро и не старался ее убивать, правда, так, приложил слегка. Но не пренебрегал и таким исходом. Впрочем, он так же не мог сказать, что был сильно разочарован ее не изменившимся статусом. За спиной раздался визг тормозов. Он скосил глаза в бок: еще двое, с оружием наизготовку. Судя по всему, офицер и два сержанта. Так себе расклад. Мукуро, конечно, справился бы с ними и еще отрядом рядовых, но настали не лучшие его времена. Он аккуратно проверил заряженный пистолет. Пуля была одна. Еще раз окинув окружающих и медленно сокращающих расстояние противников взглядом, Рокудо решился: он и так слишком много на кон положил. Гордость — не последняя его жертва. А ей пора бы продемонстрировать свою полезность на деле, а не словах. — Я бы не отказался от помощи, — чуть громче положенного говорит он. — Возьми хотя бы сошку, без разницы, — активированное кольцо жгло пальцы. — С офицером разберусь. В следующую секунду расстановка сил резко изменилась. И не усилиями так и не показавшейся, к его недовольству, птахи. — Ты! — один из сержантов, с бинтами на глотке… кинулся на другого. Мукуро был так изумлен, что чуть не пропустил удар молнией. — Сука, тебя даже в отряд приняли! Седой молча отбивался, не уступая, на лице — странное спокойствие. Обдумывает что-то, засранец. Очень не понравился он Мукуро, но сначала стоило обезвредить Офицера. Ему приходилось изворачиваться и почти бегом разрывать дистанцию — херов вариец был что танк, и одним ударом явно мог вернуть Рокудо в преисподнюю, потому было не до окружающей обстановки. Тишина со стороны Тсуны, однако, уже нервировала. Неужели правда кровью истекла? Забавно получится. Он решился переступить через свои же идеалы, а получит хладный труп… ...который тоже можно пристроить. Но для начала, — Рокудо зашипел от боли, когда искрящийся кончик едва коснулся плеча, пробирая нестерпимой болью до самой кости, — нужно избавиться от электрического ублюдка. Он отсчитывал секунды и метры. Нужно стрелять на поражение. Пуля, все-таки, одна.

***

Тсуна с хрипом втянула ртом воздух, с трудом проталкивая его дальше, заставляя сбоящий организм выполнять такую простую функцию — дышать. Во рту стоял привкус крови и гари, горло горело. Девушка попыталась протереть слезящиеся глаза: воздух был задымленным. Она попробовала выбраться через ту же сторону, где вышел Леви-А-Тан, но края обугленной дыры накалились от окружающего машину огня. Сама консерва, рассчитанная даже на такие ситуации, не горела. Внутренности так же были обиты каким-то специальным покрытием, даже ненагревающимся особо, предназначенным для защиты сразу от всего… а потому ставшие ловушкой. Перед глазами плыло. Савада сползла вниз по сиденью — машина была перевернута и стояла на боку — а затем, припомнив, что рассказывал ей Офицер в первые минуты поездки — и, вроде бы, пытающийся ее подбодрить — поползла дальше, марая светлую ткань платья. Одна босоножка расстегнулась, и Тсуна, плюнув, скинула и вторую. Как осточертели ей эти платья! Будут хоронить — пусть делают это в джинсах. Тсуна криво усмехнулась, а затем провалилась в багажник, больно приложившись плечом. Изнутри открыть его было невозможно, без ключа, но Савада чувствовала уже знакомое биение в груди… Двумя пальцами она смяла замок, забираясь раскаленной рукой вглубь механизма. А затем ударом ноги заставила его открыться. Это оказалось неожиданно легко, но былого упоения или хотя бы слабого трепета Тсуна не чувствовала. Только сосущую пустоту в груди, растущую с каждым биением сердца. Гокудера... что с Гокудерой? Холод прошиб насквозь. Только бы не... Она выпала на холодный почти асфальт, ушибив колени и ладони. Закашлялась от дыма, принялась вытирать мокрые грязные щеки, и замерла тут же. Сбоку, метрах в пяти, горела груда металла. Черные разводы текли по дороге, в мешанине из труб и гнутых пластин было не разобрать, но среди осколков и пламени виднелась... рука. Саваде очень хотелось отвернуться. Она видела как сводит судорогой пальцы, как стекает на равнодушную землю кровь. Отвернуться и бежать, туда, где пахло океаном и свободой. Вместо этого она, не способная встать в полный рост, почти подползла ближе. Узнавание больно ударило сразу по всем нервам, заставило подняться тошноту к самому горлу. Тсуна, не способная удержаться, согнулась пополам, мучимая приступами. Раздавшийся хрип сделал только хуже, но желудок уже был пуст. Она уже убивала. Не так. И видела трупы. Чужих. Посторонних ей людей. Безликих. Он приносил ей завтраки, учил ругаться по-итальянски, задирал нос и ненавидел Гокудеру. Он — рыжеватый, смуглый, только недавно справил двадцатисемилетие, и очень не любил говорить про возраст, возмущаясь ее собственным. Позволял заходить на кухню, просто потому что мог. Савада, вытирая слезы (от спазмов ли?) потянулась и обхватила ледяную руку своей. Самый проблемный рядовой Варии, Квант... был еще жив.