***
Рокудо приваливается к своему хлипкому укрытию, чувствуя как простреливает сломанную ключицу. Гребанный вариец оказался ему не по зубам — слишком большая разница в подготовке. Он одинаково хорошо работал своими суровыми зонтами как на расстоянии, так и вблизи, впечатывая соперника в землю с непомерной силищей. Иллюзионист не восстановился до конца, имел резонирующее с его силами кольцо и поминутно вспоминал о трезубце. Отбиваясь от многочисленных парящих херовин и получая разряды тока. Барьеры кое-как сдерживали натиск, но ненадолго, судя по всему. Он слышал, как скрипит подошва чужих ботинок об асфальт. И отсчитывал секунды. В левой руке был зажат пистолет Синего. Слава Мадонне, огнестрельное оружие не было заточено под конкретного пользователя, в отличие от кольца. Иначе и эта пуля могла бы подвести. Мукуро, откровенно говоря, выдохся и больше не видел других вариантов: либо он убьет Офицера прямо сейчас, либо сдохнет сам. Или хуже — окажется в плену. Щелчком большого пальца снял предохранитель. Пятнадцать метров. Десять… Все оставшиеся силы кинув на наблюдение за Грозой, он ослабил собственную защиту. Все тело свело судорогой, адреналин ударил по мозгам — горячая ладонь накрыла его собственную. Рокудо прокусил губу и резко развернулся, готовясь бить на поражение (когда эти сержанты успели? И какой именно?). Напротив горели золотые глаза. — Да неужели, — хрипло усмехнулся он: в горле пересохло. Тсуна, смерив его нечитаемым взглядом, внезапно давит, заставляя опустить руку с пистолетом. Мукуро замечает, почти с удивлением, что конечность у него от усталости тряслась. Не смог бы сопротивляться, даже если бы захотел, значит. Девушка поднимается в полный рост, не обращая внимания на распахнувшиеся глаза иллюзиониста. Она убирает свое собственное оружие за спину и спокойно шагает навстречу ходячей погибели, голову чуть наклонив к плечу и прикрыв светящиеся почти глаза ресницами. Ангел падший в грязном платье, босая девица с растрепанными волосами и мазками гари на белой коже идет навстречу окруженной молниями горгулье в кожаном плаще. И кровавое марево заката, и запах пепла с озоном окутывали тело негой, заставляли в судорогах сводить пальцы, ища невидимый курок... Особенно Мукуро нравился вид с его ракурса: правая рука, обагренная чьей-то кровью, сжимала рукоятку объятого пламенем пистолета. Рокудо не видит себя со стороны, но чувствует, как трескается пересохшая кожа губ, когда они сами собой расстягиваются в полубезумной улыбке. В первый раз он натравил ее силой, подчинив, одурманив. Изломанную, пустую и медленно сходящую с ума. Но сейчас... Magnificamente. Добро пожаловать в ад, Тсунаеши.***
— Савада? — изумляется Леви-А-Тан. Затем снова поднимает проводник, не сводя глаз с ограждения. Он кривит губы, собираясь сказать что-то вроде: «отойди» или «за спину». Тсуна любуется грубым лицом напоследок. Видит как вздымается грудь, набирая больше воздуха для оклика. Офицер Грозы очень хочет ее защитить, и даже не по приказу. Но не сможет. Она на секунду прикрывает глаза, позволяя подняться внутри старому знакомому чувству, вспоминает своего репетитора и, конечно, второго — невольного учителя. Если она права, и их атрибуты близки к ее собственному, то… У меня нет выбора, — горько заключает Тсуна. — В любом случае. Сколько уже погибло от рук Рокудо? Хватит с него жертвоприношений. И нажимает на курок. Леви несколько изумленно дергает головой, словно от выстрела заложило уши. И смотрит вниз. По белой рубашке расползаются кровавые пятна. Голубые искры медленно гаснут, оставляя им свет кровавого заката. Кожа у Наследницы словно покрывается золотым свечением. В глазах стоял застывший металл. Это ради Вас. Пуля прошла насквозь. Леви-А-Тан чувствует как скручивает мышцы, непривычно немеют конечности: не просто огнестрельное. Больше. Ручка зонта выпадает из пальцев. Разбитая статуэтка отца волновала мало. А вот содержимое — украденное у местного Дона кольцо — очень. Он считал, что за его продажу обогатится. А получил пулю в лоб. Леви-А-Тан считал, что фарфоровую Наследницу, надламывающуюся каждый раз, что поднимает пистолет в свою защиту, надо беречь. Его пуля располагалась у сердца. Он выносливый, и даже с раздробленными костями продолжал бороться до конца, но сейчас странная, знакомая сонливость заволакивает разум, и нет сил — нет желания — атаковать ее. — Мне правда жаль, — Тсунаеши обессилено опускает оружие. А затем, резко отвернувшись, высоко поднимает голову и бредет дальше, ощущая под голыми ногами шероховатость дороги и липкие потеки крови. Не оборачиваясь больше. Она слышит тяжелый звук упавшего тела, на секунду закрывает глаза, по дороге поднимает оброненный в пылу битвы автомат сержанта. Проверяет магазин и упирает приклад в плечо, направив дуло вперед. Помедлив, швыряет его за ограду. Ее мосты сожжены.