Vongola non fu fatta in un giorno

Хаято сдался. Он быстро шагает по коридору, в ушах стучит кровь: Тсуна только оправилась немного… а он… если узнает, если поймет, примет ли это как еще один удар в свою спину? Предатель, — раздался в голове ее тихий, опустошенный голос, и сердце сжалось. Гокудера подавил желание развернуться на каблуках, да бежать-бежать-бежать обратно, упасть ей в ноги и… Нет, делать нечего! Хватит мусолить это — сотни раз уже обдумал все пути отступления, но варианта лучше просто нет. Чем быстрее он все сделает, тем быстрее все закончится. Саваде вовсе не обязательно об этом знать. Куда лучше, для нее и для окружающих, узнай она об этом как можно позже. Врать своей Донне было гадко, словно зарываться в помои и захлебываться ими же, но утешало то, что все свершалось во имя ее блага. Если Хаято нужно нырнуть глубже, захлебываясь и утопая, чтобы поднять ее на своих плечах — он это сделает. Что хуже: то что она прозябала в запертой комнате или теперь изводила себя в тренировочном зале — одному Небу ясно. Небу, которое не достигнет их под землей. И это что-то темное, странное, вырывающееся из ее движений и хрупкой фигуры, и странный янтарный блеск мрачных глаз… … с него хватит. И с нее, и с этих двух тоже. Даже Спаннер перестал вылазить в общие комнаты — он отшучивался, и все время находил себе дело, хотя база стала вполне сносно функционировать. А все по надуманной вроде причине: механик начал нервничать в присутствии Тсуны. — Не могу объяснить, — виновато признался он, когда Хаято, не выдержав, прижал его к стене, чтобы выяснить причины постоянных побегов во все самые дальние уголки убежища. Солнце — даже не подходящее — во всех пламенных сетах несло в себе успокоение и свет. А солнце, что бежит от Неба — очень и очень плохой знак. — Вот не могу и все тут. У меня, может, не хваленная Вонгольская интуиция, а вполне себе мирская, да… жутко как-то. Тсуна становилась жуткой. И Хаято, возмущенный, обиженный, преданный до самой последней косточки и искры — не мог его за это винить. Потому что его самого она стала пугать тоже. Что скрывается за перистыми облаками и за стратосферой? Пустота, тьма и леденящий вакуум космоса. И тьма эта сейчас выплескивалась из образовавшихся в его Небе трещин. Тсуне нужна была помощь. Полный комплект — или хотя бы половина — подходящих Хранителей справилась бы даже лучше чем стороннее вмешательство, это урегулировало бы ее состояние само собой, но все пошло по пизде и теперь их было в лучшем случае четверо. Где один не подходил, а второй — находился в лапах CEDEF на расстоянии в сотни миль от них. Не говоря о том, что он — Облако, которые по сути своей редко могли достойно поддержать других чем-то другим чем чистой силой. Они с Ланчией категорически не справлялись. И если оставят все плыть по течению и терпеливо дожидаться решения темнеющего Неба, то канут в пустоту все вместе. Хаято готов идти за нею до конца куда угодно, включая другой свет, но не готов видеть, как Тсуна намеренно превращает себя во что-то ужасающее. Монстров в Сицилии в общем и в его жизни конкретно хватает. Но позволить Тсунаеши стать падшим ангелом на этой бренной земле он не даст. Даже если после этого она от него… Внутренности скрутило от страха и отчаяния: если она от него откажется, Гокудера просто не переживет. Ни физически — слишком уже сплелся пламенем со своим Небом, ни морально — потому что Савада стала центром его маленького мира. Он сжал до скрипа зубы и нагрел острую кромку кастета, вливая в него свои сомнения. Руки било от мандража. Но срез на засове вышел чистый, профессиональный — навыки он не терял. Стальная дверь отворилась, являя ему темную пустоту комнаты, в которой едва-едва подсвечивались в режиме ожидания мониторы центрального блока связи. Провода были выкручены им самолично, так что подключить все в обратном порядке много времени занять не должно… Он быстро ввинтил четыре из них, и замер. Пробежался по стальной окантовке пятого, что единственный был подключен до него. … обдумает позже. Сейчас стоило поторопиться. С тяжелым сердцем Хаято врубил последний рубильник и сел на плешивое кресло. Он помедлил, сложив руки перед лицом, и то ли молясь неизвестным богам, то ли заранее выпрашивая прощения, опустил их на клавиатуру, вводя первые строки, вбивая гвозди в свой крест. И закрыл глаза, когда на пыльном мониторе зажглось оповещение: сообщение успешно преодолело файрволлы и улетело в открытый мир. База Эстранео больше не была изолирована.

***

Он бы очень хотел узнать, что там у Бьянки. И сказать: мы живы, мы здоровы и — пусть не так счастливы, как хотелось бы — мы справляемся. Ложь, частично, но искусно запрятанная между красными лоскутами правды. Но Вонгола почти наверняка не сняла наблюдения с постов Гаваларо, а Хаято и без того рискует страшно. Любая осечка, глупое стечение обстоятельств или ошибка в старых, еле тянущих свой долгий век системах — и сигнал уйдет не в те руки. Что будет потом он даже думать не хотел, так как прекрасно понимал: ничего хорошего. Их либо похоронят тут же, либо вытравят как крыс, и раскидают в разные стороны. Тсуну — замуж и в клетку, Хаято — на цепь, Спаннера сдадут Верде в руки, а Ланчию, у которого не было Семьи и связей… Гокудера долго обдумывал последствия, которые могут навалиться на них снежным комом, но, как оказалось, что угодно из представленного будет лучше, чем сходить тут вместе с ума. Им нужны медики, лекарства, или Хранитель. И, после долгих беспокойных раздумий, он все-таки определился с тем, кому отправит один единственный запрос. С тем человеком, что решится помочь им, несмотря на преследование беглецов Вонголой, Варией, Союзными Семьями и Семьями, что хотят пошатнуть баланс. Ведь только эта личность готова будет на такое пойти.

***

Чикуса зашел в захламленную прихожую и захлопнул прохудившуюся дверь. Опустил на столик пакет с продуктами. В квартире стояла оглушительная тишина. Только пламя подсказывает: двое, теплые, с пульсирующей в них кровью, разбрелись по комнатам. Рокудо — в дальней, Кен — в кухне. Нужно положить спрятанные между овощами анестетики в холодильник, но Какимото медлит: они с Джошимой так и не примирились до конца. Всегда были как кошка с собакой, даже по несерьезным поводам, а уж сейчас… и единственный кто может их примирить — кнутом ли, пряником, стал похож на призрака себя прежнего. Мукуро был жив. Его позвоночник почти пришел в норму — насколько возможно при таких дерьмовых условиях, почти без лечения — ребра тоже, и нервные окончания вроде почти не шалили. Мукуро был бы почти здоров, ведь оставшиеся последствия травм всегда — и достаточно легко для иллюзиониста такого уровня — можно было накрыть тонкой сеткой пламени Тумана. Однако он этого не делал, будто равнодушный к боли и причиняемому его организму дискомфорту. Чикуса бы не вмешивался и дальше, ведь пламя работает и пассивно, должно было стянуть раны само, пусть в разы медленнее, но… … но ему, отчего-то, стало только хуже. Три дня назад он, помогая Рокудо сменить рубашку — гибкость свою он пока будет видеть только в мечтах — заметил потемнения на белой шее. Не синяк, не шрам, не грязь. Старые ожоги на горле Мукуро…. начали гнить.

***

Лечение Кена и иллюзии, на которые Какимото, упертый и несгибаемый как танкер, смог уговорить Мукуро, результата не дали. Кожа стягивалась послушно и быстро, а на следующее утро расходилась только сильнее и глубже. Более того, это быстро и бесполезно съедало его сократившийся запас сил. Кен сказал что, возможно, сможет справиться с источником тления и вытравить его с корнем, но нужен был либо хороший сенсор, либо проводник с атрибутом Солнца. Но делать вылазку так скоро и с таким ослабшим составом — смерти подобно. Бесцельно подчистив мелкое хулиганье, осели в этом притоне, и скрываются теперь. В замогильной тишине и… ожидании чего-то. То ли чуда, то ли… Их Босс не думает о будущем. Не планирует, не рассчитывает и не фантазирует о своем безупречном мире, как делал всегда. Без интереса тычет вилкой в тарелку, а глядит будто в никуда. Он стал хуже спать (еще хуже чем обычно, вернее), и, кажется, о чем-то беспокоился… и сам злился на себя за это беспокойство. Но и такое изменение в обычно отстраненном поведении радует: Чикусе не по себе было видеть вместо манерного и жесткого Мукуро ходячий труп с его лицом. — Что теперь? — нарушает он тишину. Все равно жрать не хочется — кусок упорно не лез в горло. Даже Джошиме, который обычно сметал все что видел. Может, Чикуса зря купил заварной рамен. Но не смог сдержаться, ведь и такая провокация Мукуро давала результат. Пусть лучше злится, бьет тарелки или морду ему — только не уходит в себя и смотрит в стену. …Иллюзионист показательно устало отодвигает от себя тарелку. — Не очевидно? Ждем. — Чего ждем? — резко уточнил Кен. Рокудо поморщился. Перевел на него снисходительный взгляд: обычно Солнце ему не перечил и вопросов не задавал. По-крайней мере до того как они встретили… — Пока эта шваль не поубивает друг друга. Не чувствуете? — он слабо махнул в сторону окна. — Запах готовящейся бойни, пороха и жженой свежей земли, изрытой для их гробов? Скоро в Сицилии воцарится то, чего мы и добивались. Кровавый ад. За столом резко повисла свинцовая тишина. Триумф, мечта детства, к которой они не просто по головам — по самую шею в грязи ползли… отдавала внезапно дурным горьким послевкусием. — Вонгола ведь хочет… устаканить все, как обычно, — так же уперто заметил Кен. Чикуса будто слышал скрип шестеренок в его блондинистой голове, но не подъебывал как обычно, слушал внимательно, не как клоуна, к которому так привык. — … обручат… — он запнулся, сглотнул быстро: — ее с кем-нибудь, и все. Снова все затихнут. Как всегда делали. — В этот раз будет иначе, — словно нехотя ответил Рокудо. — Детей их предыдущего босса как свиней перерезали. И что? Ничего — не было никакой бойни. Думаешь, они за седьмую воду на киселе вмешаются, да?! Кен вскочил, задел коленом шаткий стол, тарелка его — не тронутая — поехала было к краю. Но худая бледная рука резко опустилась сверху, вызвала оглушительный звон. Рокудо прижал посуду к деревянной поверхности стола. Глубоко и сипло вдохнул (Чикуса беспокойно подвинулся ближе, силясь разглядеть его шею за высоким воротом: неужели зараза пошла дальше?!) и тихо, четко продолжил, заставив Кена замереть: — Вмешаются. Не они — так Вария. Или Советник — потому что Наследница ему дочь, а он, как мы заметили, отличается от их блаженного Дона. Реборн — ключевая фигура, так и не появился на нашем поле, но что-то мне подсказывает что и он вылезет из той щели, куда забился, если его ученицу повяжут. И они все, шакалы, будут рвать друг друга, топить и кромсать, до тех пор, пока победитель не останется один. Теперь не будет вопросов к моим решениям, а, Кен? Он не ответил. Вперил карие глаза в пол, но, чувствуя нарастающее давление, кивнул рвано. И не оборачиваясь вышел из кухни. Чикуса слышал, как Джошима сорвал с вешалки куртку — сломанная петля с печальным звоном откололась от стены и забряцала по замызганному кафельному полу — и выскочил наружу, хлопнув дверью. Они остались вдвоем. — …Спрашивай уже, — хрипло хмыкает Рокудо, — Я же вижу, что и ты решил присоединиться к нашей невероятно увлекательной беседе. Не жалей — глотка болит, но если буду молчать, только хуже станет. «Добивай» — читается в наклоне головы, пустом и жестком взгляде. Брюнет поправляет очки, будто задумавшись. Есть столько всего, что он хотел бы уточнить. Столько переменных и неизвестных: планы Мукуро всегда отличались размахом и отсутствием проработки, и эти мелочи ложились на его, Чикусы, плечи, но сейчас… Вопрос был более насущный и один. — «Победитель останется один», — повторил он его же слова. — И… что мы будем с ним делать? — От тебя такого не ожидал, — иллюзионист разводит руки, едва заметно морщась: его привычные плавные движения встречали сопротивление только сросшихся костей. — Выпотрошим его. И устроим мир во всем мире. Отчего-то давно известная, сто тысяч раз произносимая до того мечта сейчас напоминала сухую издевку. Мрачный, болезненный подкол. Не так представлялось им предстоящее искоренение всех бед в виде мафии и последующая абсолютная свобода, правда? — Убьем победителя, — медленно повторил Чикуса, глядя в глаза своего босса. Соратника. Друга. — Убьем… даже если это будет Тсуна? Глаза — синий и красный — щурятся опасно. Льется чистая, незамутненная ярость из-под обыденной, легкомысленной маски, что он на себя нацепил. Какимото не любит перечить ему, и провоцировать тоже. Но знает, на что идет. — Эта… ха. — он глубоко вдыхает, будто заставляя себя усыпить гнев. И, помолчав, все же продолжает: — Эта уж точно во главе не станет. — Мукуро — впервые на его памяти — отводит взгляд первым. Дождь успевает заметить там странный отблеск — и то ли от боли физической он скривился, то ли… — Сам знаешь. Идиотка скорее будет носиться между трупами и просить всех опустить оружие, да придти к мирному решению. Истинно наследница Ноно — такая же бесхребетная тварь. Будет чьей-то марионеткой. Советника ли, Девятого, а может и репетитора обожаемого своего… не имеет значения. Вещает красиво, слаженно, как раньше. Только была небольшая разница — в этот раз Чикуса ему не верил. И, наверное, Рокудо сам себе верить не мог. Потому что знал правду. — Она ведь Наследница, как ты заметил, — прохладно возразил он, складывая руки на груди. Защищаясь, если совсем начистоту: ходил по слишком тонкому льду, и удар в сплетение вполне поймет. — Такие символы идут ко дну вместе с кораблем. «Разрушь мафию как мы планировали» «Убей Тсунаеши Саваду своими руками» Мукуро ухмыляется ему и встает с места. — Я потерял аппетит, — отмахивается он и исчезает в дверном проеме. Чикуса смотрит на тарелку, что тот поймал, а затем касается вроде целого на вид фарфора кончиком пальца. Стеклянное крошево в которое Мукуро одним чистым давлением превратил посудину, потеряв стабильность, тут же рассыпается по столу.