***
— Однако… Спаннер снял защитные очки и вылез из-за приборной панели. Заниматься ремонтом и дальше, пока за твоей спиной ожидают ответа на самое компрометирующее предложение, это, знаете ли, требует невероятного уровня концентрации. Которым он в последнее время похвастать не мог, увы и ах. Механик даже руку поднял, глаза протереть — а ну как от переутомления пошли галлюцинации. И слуховые, и зрительные… однако от перчатки разило каким-то стухшим реагентом, а от стоящего напротив Гокудеры — сигаретным дымом. Не иллюзия, увы. — Звучит, конечно, заманчиво… но… — он замялся. —…Почему ты мне это говоришь? Первому? «Не ей?» Спаннер думал, что за ту неделю, что они прожили вместе, ютясь в крохотной итальянской квартирке с облезлым балконом, он как минимум понял характер своих «соратников», а как максимум — разгадал примерные мотивы каждого. Однако случай с Мукуро был хорошим, болезненным и слишком неприятным щелчком по носу, что-то вроде «ковыряйся и дальше в своих машинах, нечего было лезть к людям». Он, Спаннер, тогда сдуру решил, что Рокудо с Савадой слишком крепко повязан и имеет что-то более глубокое, чем просто холодный расчет, а получил вот этот полуразрушенный бункер и потерю ее доверия. До сих пор при одном воспоминании о том вечере на автомате до боли кусает себя за губу: и чего только стоило ему промолчать… «Десятая Донна Вонголы». Одна его фраза, сжегшая только выстроенные мосты… До этого момента он еще и считал, что лучше всех понимает Хаято «Гаваларо», что первым делом старается бежать к ногам своей Донны. А нет, вот он, стоит перед ним. Вертит в руке уже изрядно помятую сигарету. Солнце давно заметил, что тот снова стал меньше курить — хотя дымил первые пару дней без перерывов на еду и сон — но все равно в сложные моменты любил держать курево поближе. Успокаивало, видимо. Тоже, что ли, курить начать? Ах, стоило об этом моменте позаботиться раньше: в магазин за пачкой просто так не выйдешь. — Почему? Ха. Ну, допустим, потому что когда я пришел в пункт связи, один из кабелей был на месте. Хотя я перепроверял в прошлый визит: они были отключены. …вот черт. Точно проблемы с концентрацией… Блондин тяжко вздохнул и выпрямился в полный рост, встал ближе к выходу, где стоял молчащий Ураган. Чтобы смотреть в глаза. От Верде он пытался закопаться поглубже в США, от Савады младшей ныкался по щитовым и ремонтным, а теперь… Теперь бегать больше не выйдет. Ну, хоть убивать его явно не будут: Гокудера не прибежал, развеивая вокруг разрушительные волны пламени, и, при том что поймал Спаннера за руку, вывалил ему еще и свои «темные секретики», которыми обзавелся за спиной обожаемой Донны. И которые хотел ей же и вывалить на коллоквиум… — Тогда вопрос «почему мне» становится еще более актуальным, — уже серьезно заметил он. — Раз знаешь, что я тоже… связывался кое с кем. — Будет смешно уличать тебя за то, что я сам повторил, — Хаято мрачно поджал губы: — что, однако, не делает произошедшее менее важным. И мы это обсудим. Но сначала: что ты думаешь о том, чтобы поднять эту тему с Тсуной? «Я не психолог!— стонет про себя Спаннер. — Я даже не подхожу ей как Хранитель. Как я могу решать?! Я, блядь, своим длинным языком уже поставил крест на вашей Семье, а ты даешь мне право голоса?!» Сумасшедшие… с другой стороны, может, поэтому он не сбежал как выдался шанс? От чахнущей Тсуны. Спаннер всегда искал выгодные партии, а тут что-то словно цепью приковало к самой проигрышной из них. Может, вот это заразное, что-то светлое, наивное, так нелепо и странно выглядящее в их криминальном болоте. М-да… — Спросил бы у Ланчии. — Ага. Конечно. Не хочу ссылаться на этого туманного уебка, но доля правды в том, что они редко прислушивались к его мнению, есть. Серпента даже мне просто руки сломает сначала за нарушение приказа Тсунаеши, а потом подумает, стоило ли это делать, — подрывник поморщился, вспоминая как они недавно схлестнулись. И потер втихаря фиолетовое запястье: он, наверное, правда начал душить Донну своей заботой, но то что попытку девушки от этого откреститься Серпента принял чуть ли не за «фас!»… И вот проблема: Тсуна, которая обычно тянула его ментальное состояние на поправку, сейчас сама была нестабильна. Так что Ланчия чуть ли не дичал. Его, конечно, можно было и голой силой на место ставить, но чем тогда Хаято отличается от Мукуровской тройки? Да ничем! Приходилось, сжав зубы, терпеть и пытаться растрясти Грозу. Да не выходило нихуя. — Я… гм. Да, я понимаю, — Спаннер закатил глаза, вспоминая как вел с Ланчией светский разговор. Выходило ничем не лучше, чем со стенкой. — И, наверное, стоит ей говорить это лично: он вряд ли на нашу сторону встанет. Погоди, — поднял вверх руку, видя что Хаято есть что сказать. — Ты поделился своими данными. Теперь я. Можешь тоже окрестить это интуицией, но… тот человек, что заказал пистолет до Реборна, связывался со мной несколько раз, и каждый, когда я оказывался… в не самой приятной ситуации с выходом аля «сдохни или подчинись». Так что мое посещение рубки было, м-м-м, отчаянной надеждой, что наш невидимый соратник и сейчас подкинет пищи для размышлений. — И? Спаннер улыбнулся. Впервые — не натянуто, и это вселяло реальную надежду. — И ее есть у меня. Так что думаю, аргументы для Тсуны мы найдем…***
Тсуна, чуть ссутулившись, сидела в прохудившемся кресле, подобрав под себя ноги. Она не смотрела на Хаято, зная как тот, наверняка, нервничает. Винить его за такую опасную затею — идиотизм. Сама ведь ничего не придумала. Только и знала, как убегать от свинцовой тишины и темноты снов, где из раза в раз возникал Мукуро, напоминая обо всем, что они натворили впустую. — Он надежен? — тихо уточнила она. Гокудера замялся. — Шамал меня принял после ухода из Семьи. Учил, потому что Реборн… не взялся. Он, конечно, иногда придурок, но владеет клиникой, связями, и определенно от нас не открестится. Информация, которую он нам подогнал — исключительно инсайдерская, и как залог: сможем использовать, если что… Звучало воодушевляюще. Но внутри — колючее, странное, чуждое шепчет на ухо: он ведь замялся. А прозвучавшее имя, это проклятое Имя, вовсе вывернуло душу наизнанку. Уход Мукуро чуть не убил ее не своей неожиданностью — в глубине души она прекрасно знала на что подписывается, подпуская его ближе, — это ударило так больно, потому что уже происходило, но Тсуна — глупая-глупая-глупая — все верила в сказку. Это ударило в самое сердце через ее броню, потому что Реборн уже разворотил там дыру, а она все покрывала, все изворачивалась и сама плела для себя паутину, пытаясь его оправдать. Но вот какая злая шутка вышла из этого: вся ее шаткая башня из веры в это стояла на том, что он все-таки придет. …но его нет. Реборн бросил ее. Как бросал отец. Как бросил Мукуро. Тсуна поднимает на него потемневшее, хищное, будто розовое золото глаз. Ее тихий голос звоном отдается в тишине, воздух в комнате наливается чем-то тяжелым, резким: — Но? Хаято подходит ближе, игнорируя то, что что-то глубоко в подсознании, переча его желаниям и мыслям, отшатывается назад. Он садится на пол у ее ног. — Он с Вонголой. Контракт. Девушка хмыкает. Опускает голову на колени и обнимает себя. Голос теперь звучит приглушенно, уютно почти, но по позвоночнику у Хаято бегут мурашки: — В таком случае это не обсуждается. — Тсуна… — Мы больше не будем рисковать. Я больше никого не потеряю, — кричит между строчками, — я больше не могу никого терять. — Это не все! — горячие ладони обхватывают ее голову, поднимают, чтобы видеть лицо, чтобы убедить, успокоить, поделиться теплом и верой: — Тсуна, это же не конец. Вылазка чуть дальше, чем обычно, но не займет и трети дня. До его клиники — один рывок. В Вонголе после отказа Ноно теперь все вверх дном, они снизили бдительность! Ты мое Небо, и я все сделаю, чтобы ты забрала, что заслуживаешь…Нравилось с нами играть, а, Де-чи-мо?
— Это не обсуждается, — хрипло цедит она и откидывает от себя чужие руки: дискомфорт топит грудную клетку, заставляет задыхаться, и вместо электрического света ламп да обитых металлом стен ей мерещится кровавый океан и плавающие в нем трупы белых журавлей. Среди птиц можно было разглядеть и других — слишком больших, слишком узнаваемых, слишком… — Не перечь мне, Гокудера. Это приказ. Он безвольно отступает на шаг. Тсуне хочется извиниться и почти кажется, что по щекам бежит теплое — то ли кровь та же, то ли слезы, и в горле дрожит противно. Небо принимающее, Небо мудрое и прощающее… она должна… Она снова сжимается как может и не смотрит в его сторону. Минуту, пять, десять… пока не слышит тихое «простите, Джудайме» и медленные, отдаляющиеся шаги.***
Тсуне больно. Она понимает, о, прекрасно все понимает. И диссонанс со Спаннером, который мог бы стать ей Новым Солнцем, был вовсе не в просто несовпадении. Она сознательно отталкивала его, слишком другого, слишком… Если бы он молчал, если бы только держал язык за зубами, Рокудо был бы здесь. Кен. …И Чикуса тоже, — обрывает она сама себя. Шаги Хаято, наконец, затихают. Она бесшумно встает и запирает дверь. Выуживает из-под железной тумбы блокнот, в который поспешно переписала все, что могла — остальные документы в доме Гаваларо пришлось сжечь: не дай небо при Бьянки обнаружились бы такие данные… их, конечно, раздобыл Реборн, и Скорпион могла бы отмазаться тем, что понятия не имеет, что он держит у нее в поместье, но если все так как начала догадываться Тсуна — то ее объяснения уже никому были бы не нужны, неважно, понимает ли она суть бумаг или нет. Тсуна приходила в себя несколько недель, но между приступами все-таки смогла сжать в дрожащих пальцах ручку ровно настолько, чтобы хватало вести записи дальше. «Проигрывает не тот, кто ошибся, — рука Реборна словно ложится поверх ее собственной, — а тот, кто остановился». Он, может, и бросил ее на произвол судьбы… но уж что Тсуна усвоила в первую очередь, так это то, что остановка неприемлема. Она справится. Она обязана.***
Она намеренно оттолкнула. Теперь Хаято не будет лезть ближайшие сутки. Спаннер давно старается не попадаться на глаза, и, как бы Тсуна не пыталась убедить себя, что делает это ради их блага, была доля правды в его легком страхе, что она ощущала кожей. Ее пламя отказывалось принимать его как Хранителя, зато отлично воспринимало как ходячую батарейку. И тянулось, чтобы подпитаться немного… … пусть лучше будет подальше. Такая резкая потеря Рокудо — и, чего таить — Кена с Какимото ударила по ней слишком сильным откатом. С Дождем они ладили не сильно, но вот Туман и Солнце были ей как влитые — оттого резкий дисбаланс. Не хватало сделать хуже, Спаннер, как бы глупо ни поступил, ведь не со зла это, он гений, он светлый, он не заслуживает того, чтобы быть расходным материалом. Ланчия не заходит без дела вообще. У нее есть эти сутки.И она либо умрет, либо сойдет с ума, либо, черт подери, получит, что нужно.
Тсуна сжимает блокнот в одной руке, а карандаш — в другой. Там, наверху, Вария начинает разворачивать конфликт с Вонголой. Как бы ни хотелось признавать, но в данной ситуации ее главным противником остается… Дон Тимотео и родной отец. Потому что не признают, как пить дать, накачают седативными и вернут под свое крыло. Это в их манере — «милосердной» и «мудрой». Тсуне это даром не надо. Значит, Вария… но как вернуть их признание? Информация — самое ценное, что в ней есть. Так что пора это достать. …если Чикуса смог заблокировать часть ее воспоминаний и восприятия — почему она сама не может что-нибудь таким же образом достать? Удобно ложится в ладонь… игла.***
Хаято будет в ужасе. Спаннер — уговаривать на другой путь. Ланчия… вот уж точно тот, кто не одобрит. Хорошо, что она не собирается их в это вмешивать. Рука вспотела и дрогнула. Дыхание тоже, и концентрация сбилась. Нельзя — Тсуна дышит плавно, вводя саму себя в транс, и пламя пускает по венам. …она не собирается ломать себе череп. Но кровь — вода — пламя, и его подход, требуют определенных махинаций. Тсуна узнает, зачем была нужна задержка Ноно. И тогда уж решит, какую сторону в конфликте будет проще к себе склонить. Раз уж Реборн и не собирается показываться на горизонте. Она берет все в свои руки. Сжав иглу, Тсуна резким четким движением вскрывает себе вену. Голова кружится. Проводник, привычный к чистому атрибуту Дождя, противится и резонирует с ее собственным пламенем, но послушно впитывает и подтягивает к себе ее кровь. …придется повозиться. Тсуна вдыхает в последний раз и закрывает глаза, погружаясь в темноту. Она готова теперь запачкать руки в крови — больше не получится убегать от того, во что ее превращает этот мир. Но, пока возможно, пока еще можно спасать остальных… Тсуна позаботится, что кровь будет только ее.