***
Тишина затягивалась. Ему бы и с ними расправиться — кто знает, что у странной парочки на уме. Хибари их видел едва ли один раз — когда они с Дино преследовали нарушителей на территории Центра Верде. Тогда были задействованы два вида пламени, и почти пугающий по размаху контроль толпы: кто-то из этого дуэта мог управлять людьми, почти точечно, и на расстоянии. …что мешало ему попытаться взять под контроль самого Кею? Он следил за ними краем глаза, не упуская ни на секунду, здраво этого опасаясь. Он ослаб, ранен, а их все еще двое. Блондин, вроде, еще и регенерировал, если в сумерках глаза Облака его не обманули — пары отстрелянных пальцев должно было не хватать, но покоящаяся на стволе дерева рука была абсолютно цела. Они были тогда на территории Верде. Как раз в тот короткий промежуток времени, что там же находилась… компания Тсуны. Подрывник, преступник с цепью, и — сплюнуть хочется — иллюзионист. Что подразумевает, все как минимум знакомы. Как максимум… — Вы с ней? — без предисловий уточняет он. Рука почти спокойно касается рукоятки тонфа. Потому что в противном случае — если он понял правильно и Савада разделилась с туманником — они были со вторым. И если терпеть подрывника, да даже того тупого, что стенка, бугая с цепью, он мог, то последнего — не собирался. Краткая передышка, перемирие ради наживы и возможности уйти относительно целыми — закончилась. Блондин оскалился. Брюнет — сверкнул холодно стеклами очков. — А ты? Хибари долго рассматривает их, взвешивая увиденное. Дождь — тот, что так славно перерезал глотку Орегано — был непроницаем, не выдавая информации больше, чем у него получилось собрать в бою. Темная лошадка. Скорее всего, и способность манипулирования большим количеством людей была его. Психологический портрет вполне подходил. А вот напарник его — как книга открытая. Читай — не хочу. По лицу у него текли раздирающие душу — если бы Кее было не срать — эмоции. Потерянность, осколки уже затухающей боли, странно сочетающиеся с таким оскалом — ноты тепла. Но доминировало там — жажда вцепиться уже самому Кее в глотку, если тот даст неверный ответ. Чтобы, видимо, защитить кое-кого им обоим знакомого. Хибари хмыкает под нос, да отпускает тонфа. И отворачивается в сторону трассы. Он бросает через плечо, уже спускаясь с небольшого пригорка: — ….Это не обнуляет нашу первую встречу. — Ха! С чего ты взял что сейчас мы не прибьем и тебя? Хибари ухмыляется шире, и даже не пытается обернуться. …похожи они, с этим подрывником. У Тсунаеши определенно вырисовывался типаж. Лают много, а кусают — не до смерти грызут, только держат, ждут команды от своей хозяйки. Хищники — а сидят на короткой цепи. Только вот Тсуны тут нет, чтобы отдать заветный приказ. …Хибари отгоняет от себя мысль, что он в этот типаж начал вписываться тоже, разве что имея цепь чуть длиннее.***
Кен бесится, глотает воздух шумно, и скалится в спину — но не бросается. Кен такой. Он сначала делает, потом думает. Но от японца — не как в их первую встречу — правда веет чем-то преступно, свербящее знакомым. От него веет… Кен не сможет, — понимает Дождь. Хотя японец явно опасен, хотя он их видел, и, несмотря на размолвку с парнями в черном, вряд ли будет скинут со счетов в ближайшем будущем. Кен не сможет накинуться на открытую спину, потому что он до сих пор не пережил разлуку, и иногда его напарник чует отголоски того, как тянет у Солнца внутри — не к боссу тянет. Не только к нему теперь, вернее. Джошима будет скулить, кружить вокруг цели, что пахнет почему-то знакомо, но не нападет первым. … Японец — потенциальная угроза. Которую надо устранить, но рука у самого Какимото — каменная. Он еле сгибает онемевшие пальцы на спрятанной в набедренной сумке игле, но никак не решается сделать бросок. Скорость у парня-с-тонфа была намного больше, и в целом Чикуса, к неудовольствию последнего, был ему не противник в открытом бою, если увернется — пострадает ведь стоящий между ними Кен… …если Чикуса попадет… (Будет капля крови — он ведь профи. Будет секундная тишина, провал в пространстве и чужих мыслях, а потом — японец даже не заметит, просто уйдет с маленьким сюрпризом, который активируется только вздумай он сдать Кена с Чикусой, или при их будущем непосредственном столкновении. Он ведь брал людей под контроль бесчисленное количество раз. Он ведь не проебется, не как в тот раз, как с…) Пальцы дрогнули. Время почти вышло: японцу достаточно спуститься еще ниже, и радиус в котором его можно достать, закончится. Он вскидывает руку вверх, хотя мышцы кричат так, будто внутри все в кислоте и железных скобах, (будто на плечах невыносимый груз — тонкие женские руки со сбитыми костяшками, с черными змеящимися венами, давят сверху, напоминая о том, что натворил) пересиливает себя… …чтобы застыть. Кен косится на него вопросительно, но Чикуса уже так же молча, после нескольких минут этой внутренней борьбы, прячет оружие и резко шагает в противоположную своей несостоявшейся жертве сторону — ту, где располагался их скромный городишко-убежище. Чикуса бы смог. Он ведь тот самый, берущий на себя ответственность, в их трио. Что исполняет тяжелую неприглядную часть, и молчит об этом. Чикуса так делал всю жизнь, еще один раз бы его не сломал. Но по почти затихшей за месяц бойкота связь расцветает предупреждением. Чикуса не спрашивает, на кой им япошка, и почему того приказано отпустить. Он бы сделал так еще раз, ради своей собственной Семьи. Но он малодушно рад, что не пришлось.***
Они входят в город все в той же тишине. У Солнца — на лице написано. — на языке крутится невысказанный вопрос, полу-насмешка, полу-укол, и, наверное, самая капля надежды. Что Чикуса хоть чему-то научился и что-то, помимо поганого чувства собственной правоты, чувствует. Но он молчит тоже, потому что заметил, что их среди запутанных улочек уже ждут. — Босс, — одним губами выдыхает он, и лицо пытается от присохшей крови оттереть втихаря — уже ждет взбучку что они в таком виде по улицам шествовали. Кен стонет про себя устало: он попросту не задумался вовремя. Обычно о таких мелочах думает Какимото. Только вот Какимото — после их знаменательного кросса по лесу вместе с внезапным временным “союзником” — был как пришибленный. То пялился в никуда, то за сумку свою злоебучую хватался, как будто не знал что с ней делать — прижать к себе, или выкинуть к черту. Рокудо сидел на краю маленького декоративного фонтанчика, и держал в воде руку. Другая покоилась на трезубце. Лицо у него было насмешливое, но изможденное до бесконечности. В такие моменты сами собой всплывали непрошенные картинки-воспоминания босса-из-прошлого, когда он был даже мельче и слабее чем всегда здоровый Кен, и рано вытянувшийся Чикуса. Когда это его надо было защищать. — Не стоило, — монотонно, скрывая беспокойство, цедит Дождь. И до Джошима доходит, что на ботинках Мукуро тоже — рыхлая вкусно пахнущая земля, которой в городе никак не могло оказаться. Не по клумбам же он потоптался. — Ситуация была под контролем. — Вы следы заметаете как пятилетки, — усмехается иллюзионист, вставая с борта. Его ощутимо качает. — Стыд и позор. Кен со вздохом подходит, позволяя закинуть на себя руку: если уж им, здоровым, было нелегко шляться по лесистой местности, что о боссе говорить. Он, конечно, хорохорился много, а сейчас странным образом казался чуть более собранным, но Джошима ему здраво не верит: свежая с утра повязка на горле в сумерках города уже подернулась темными мазками. …рана, которая, как казалось, зажила полностью, после их разделения с тандемом Гаваларо-Наследницы, гнила с новой силой. Практически из царапины, без всякой видимой причины. Даже позвоночник у него давно зажил, а эта гниль — нет… Думать о ней не хотелось. Говорить — тем более. Они медленно бредут по ночному городку, и все равно стараются, укрываясь в тени: Мукуро не признает вслух, но его явно выжала эта попытка их прикрыть. И ведь наверняка мониторил еще и многочисленные, пусть невысокие домишки, пока они шли к нему навстречу. — А, понятно, — Кен косится на отстраненного Дождя. — Так это вы сказали япошку не трогать. А нам он на кой хер? Рокудо неопределенно жмет плечами. То ли сам не решил, то ли не придумал что им ответить. Чикуса думает, что и то, и другое. — А я уже подумал у кое-кого совесть проснулась, — устало-привычным тоном хмыкает он, и колючая злость, что кипела в знакомом голосе последние пару недель — почти выпарилась. Чикусе так намного легче. Только каплю неприятно, что в итоге катализатором стало его малодушие, что ли? — Может и проснулась, — вместо Дождя внезапно отвечает Мукуро. И смотрит на него, чуть повернув голову. В глазах стоит всезнающая ухмылка. …он его сомнения там, в лесу, хорошо почувствовал тоже. Дождь молча обгоняет их, и шагает впереди, делая вид что не слушает лающего смеха, и вторящего ему — тихого, с легким хрипом. …спрятанные в карманах куртки руки отпускала донимающая его этот месяц дрожь.***
Он не вмешался в бой — во-первых, подошел уже поздно, исход был предрешен. Не то чтобы сильно волновался, но сам видел, как пошатнулась обычно сглаженная работа дуэта (Солнце — не простил. Дождь — не признал вину), и не решился рисковать. Плата в пару дней недееспособности и блевания кровью, это довольно жалко, по сравнению с перспективой лишиться своей последней опоры. Вытащить Кена с Чикусой из тюрьмы еще раз у него не выйдет. Вернуть их из могилы, в худшем случае, тем более. …поэтому да, Рокудо пошел за ними. И был приятно — или нет, скорее нет — удивлен тому, кого почувствовал. Хорошо, не обоюдно, так как успел прикрыться пологом, да шел следом на большом расстоянии — ну и просто повезло, что тот кого-тут-не-ждал явно был сенсором скромной средней дистанции, в отличии от Рокудо. Он может сказать им, что Облако все еще грозный противник, и он просто не хотел бойни. Хотя они трое — идеальная машина, и сравнять противника даже такого калибра с землей не было бы большой проблемой, несмотря на вымотанность Тумана. Он может развести театральщины, поныть им о своих ранах, потыкать в чувство вины более прозорливого Чикусы, и они просто оставят эту тему. Он, однако, так ничего и не говорит. Потому что не знает, что должен сказать. Они — не задают вопросов. Мукуро дает кое-как промыть свое горло, а затем валится в спальне, забыв запереть дверь, как делал это последние недели — он смертельно устал. Ему впервые за это время снится что-то… относительно спокойное. Не бредовая кровавая пустота, где на самой периферии ощущается та, кого хотелось видеть в последнюю очередь, и от которой экранироваться не выходило никакими силами — хоть внутренности в узел завяжи. Ему снился океан. И…