Dragon Age: Из нераскрытого

Персонажи: Мариан Хоук, Орсино Рейтинг: G Жанры: фэнтези, ангст Аннотация: Почему маг крови Хоук свободно разгуливает по Киркволлу? Как ей удается устоять там, где сбиваются с пути другие? Ошибочен ли постулат, что любая власть развращает?

“Remember, remember the Fifth of November!..”

      - Вы – малефикар? – ровно спрашивает Орсино.       И Хоук, не отводя взгляда, так же ровно отвечает:       - Да.       В Киркволле серо, сыро и пасмурно, так что кажется, будто сами тучи намереваются окончательно раздавить и похоронить под собой уставший город. Отрешенное полубезумие-полуспокойствие разошлось кругами от центральной торговой площади, до непривычно молчаливых поместий аристократов и впавшей в оцепенение Клоаки.       Казематы тоже поглотила тишина – хмурые храмовники дежурили у ворот, тоскливо отсчитывая оставшееся до смены время; маги разбрелись по комнатам подальше от всевидящего ока Рыцаря-Командора, а Первый Чародей...       ...Первый Чародей, получасом ранее в спешном порядке вызванный к вернувшемуся с вылазки и крайне потрепанному отряду Мариан Хоук, подумал, что пора бы наконец решиться задать мучавший его столько времени вопрос.       Впрочем, вопросом это не было.       У Орсино вполне хватает и знаний, и опыта, чтобы без лишних пояснений и сносок в манускриптах понять, что означают побелевшие ниточки шрамов на непривычно сильной женской ладони. Зелья способны вылечить раны, но полностью вывести шрамы под силу лишь опытному магу-целителю.       Но ему было нужно...       ...чтобы она призналась сама?       Зачем?       Во взгляде Хоук – вежливое любопытство; такое признание негласно требует ответа – хотя бы в том, что Орсино собирается теперь с этим признанием делать. Проблема лишь в том, что сам Первый Чародей об этом не имеет ни малейшего представления.       - Мередит знает? – наконец решается маг.       Хоук коротко кивает.       - Разумеется.       Орсино чуть поднимает бровь, выражая одновременно вопрос и почти-восхищение. Он не пылает любовью к Мередит, но не может не признать, что у «белой ведьмы» все же достаточно ума, чтобы знать, в каких ситуациях стоит наступить на гордость и принципы. Тем более, если она потом все равно останется в выигрыше.       - Пробежки по всему городу с посохом, полагаю, являются достаточно очевидным доказательством того, что ты маг, - губы женщины чуть дернулись в усмешке. – Я не так уж и скрываюсь, мессер.       Первый Чародей чуть передергивает плечами.       - Многих усмиряли и за меньшее, монна.       - Усмиряли, - Хоук смеется и не собирается спорить. – Но я нужна Мередит, и мы обе это понимаем. Да и вы знаете это, Орсино. Намного выгоднее и проще иметь под рукой знакомое и подконтрольное зло в моем лице, чем кучу малефикаров, сорвавшихся с поводка. В конце концов, зло можно уничтожить лишь ему подобным злом, а я именно этим и занимаюсь.       Маг крови, убивающий магов крови.       Забавный гротеск.       «К тому же, - отрешенно думает Орсино, - это выглядит как очень красивый жест со стороны храмовников: демонстрация того, что свобода магов не просто пустое слово; у нас же есть Хоук, свободно разгуливающая по Киркволлу...»       Но вслух он говорит другое.       - Мне кажется, контролировать вас – достаточно неблагодарное занятие, монна.       Кожа на ладонях Хоук загрубевшая и в мозолях – ее тяжелый магический посох можно неплохо использовать и как оружие ближнего боя. Да и сама женщина способна дать фору тем же рубакам-наемникам – у нее жилистое и поджарое тело, как у псицы из породы ловчих, которые, вцепившись в глотку, уже не отпускают добычу. У Хоук отменный нюх на неприятности и холодное бесстрашие – острый коктейль, переплавляющий ее в единственно возможного победителя.       А еще Мариан Хоук – малефикар, подлежащий немедленному уничтожению.       С привилегиями почти-безнаказанности.       Орсино беззвучно выдыхает и со странным опустошением чувствует нечто, остро напоминающее страх.       Это страх другого порядка.       Страх...       ...непредсказуемости.       Женщина, расположившаяся перед ним в кресле, задумчиво крутит в тонких пальцах бокал и чуть заметно кривит губы.       - Круговая порука, мессер. Вы полагаете, Карвера просто так взяли в храмовники? Из-за наших семейных разногласий и братских обид? Хотя, братец, скорее всего, так и считает... пусть считает. Мне не хотелось бы делать его предметом спора, а Рыцарь-Командор отлично знает, какие рычаги давления применять, если один знакомый малефикар вдруг решит проявить самостоятельность.       Почему-то Орсино слабо в это верится.       Почему-то он вполне может себе представить, что, посчитай она необходимым – во имя всеобщего блага или собственной прихоти – Мариан Хоук могла бы принести в жертву не только брата, но и весь Киркволл.       На чьей она стороне?       - Не беспокойтесь, - усмехается Хоук, верно истолковав выражение его взгляда. – Моя нынешняя относительная свобода зависит лишь от моего послушания, и я не собираюсь делать глупости.       «Пока что».       Первый Чародей встает, направляясь к резному серванту – бокалы почти опустели, а вино, настоянное на травах, неплохо восстанавливает кровопотерю. Чувствует направленный на него изучающий взгляд, но отчего-то не торопится обернуться. И даже возвращаясь обратно и разливая багрянец по бокалам, он не встречается с Хоук глазами.       Лишь следит за тем, как она, хмыкнув, потирает ладони – недавние шрамы зудят и чешутся даже после магии.       - Вам неприятно? – негромко и спокойно интересуется Мариан. – Я понимаю, что Целителю, возможно, не...       - Все в порядке, - говорит Орсино, и неожиданно отчетливо понимает, что не лжет. Пожимает плечами, как будто всю жизнь только и делал, что общался с малефикарами, потом вспоминает Квентина и с молчаливой иронией думает про прихоти судьбы. – В конце концов, может, это и к лучшему.       Может, это и к лучшему, что напротив него – именно Хоук.       С ней хотя бы можно...       ...на что-то надеяться.       - Знаете, есть один древний постулат, - вдруг задумчиво произносит женщина, постукивая пальцами по столешнице. – О том, что любая власть в итоге развращает.       Орсино смотрит на нее, и в ее темно-карих глазах ему чудится зарождение лесного пожара и грозовой разряд Тени.       - Так вот, - усмехается Хоук. – Я хочу его опровергнуть.       ***       Второй раз они говорят об этом лишь через несколько месяцев.       Орсино предпочел бы, чтобы этот разговор не состоялся вовсе, или состоялся не сейчас – только не сейчас, Создатель, только не сразу после смерти Леандры и белых лилий! Потому что он не знает, как смотреть в глаза Хоук, он не знает, как можно будет промолчать и не сказать ей, что это, в общем-то, его вина, что он был вполне способен это предотвратить, потому что он знал Квентина, знал, что ему никогда не бывает достаточно...       ...как не сказать ей: «вот чем оборачивается ваша магия крови».       Первый Чародей даже не хочет представлять, что сейчас должна чувствовать Мариан, потерявшая мать, и не хочет даже встречаться с ней теперь.       Но ему приказывает – почти-просит – Мередит.       Приходит к нему в кабинет – неприступная и железная, как обычно, но в остром взгляде он с удивлением видит непривычное смятение и...       ...страх.       «Белая ведьма» способна бояться?       - Состояние Хоук нестабильно, - без долгих предисловий глухо сообщает Рыцарь-Командор, и сочувствия в глазах цвета лазури не больше, чем у ледяной глыбы. – Учитывая ее... особые возможности, нельзя допустить, чтобы она сорвалась; это может обернуться большими проблемами. Вы должны поговорить с ней, Орсино. Вы ведь, в конце концов, тоже маг.       Он очень хочет ответить что-то холодно-едкое в стиле «это же ваша игрушка, вы с ней и разбирайтесь», но почему-то молча наклоняет голову, соглашаясь.       Может быть, потому, что отчасти он виноват в произошедшем.       Может быть, потому, что ему тоже страшно.       Дверь в поместье Хоук не заперта, и Орсино находит магессу во второй гостиной, неподвижно сидящую в кресле у камина. Лицо женщины спокойно и не выражает никаких эмоций, и на ее светлых свободно-полотняных домашних одеждах нет ни капли крови, но вот только...       ...ее мабари, способный равно разорвать быка и гарлока, скулит и отползает в угол.       ...в воздухе пахнет пеплом, тленом и Тенью.       ...пальцы Хоук чуть подрагивают.       Первый Чародей почему-то задерживает взгляд именно на ее руках, и страх в нем отступает, подавленный болью и скорбью.       Он – Целитель.       Он еще не разучился сострадать.       - Я выдержала, Орсино, - глухо говорит Хоук, не оборачиваясь к нему, и ее обычно ровный голос срывается на сип. – Выдержала их испытание. Теперь я пройду всё, что угодно. Теперь мне уже ничто не страшно.       Эльф аккуратно затворяет за собой дверь – дерево под ладонью кажется холодным, несмотря на то, что камин растоплен жарко, да и снаружи летняя полночь. Дверь чуть скрипит несмазанными петлями, и этот звук неприятно врезается в тишину, заставляет поморщиться и отойти.       Орсино вдыхает пожар и Тень и позволяет себе понять-ощутить-почувствовать то, что изнутри рвет Хоук на части.       Всего лишь на несколько мгновений – он просто не уверен, что сам сможет выдержать дольше.       Так чувствуют себя безумцы?       Или те, кто пережил безумие и остался собой?       - Всевластие, мессер, - глухо шепчет Хоук, не отводя глаз от огня в каминном зеве. Смеется, хрипло и едко: - К счастью, я знаю, к чему приводят необдуманные сделки. Но мне еще никогда... никогда не было так сложно отказаться.       Первый Чародей уже знает.       - Тень сказала мне, что она пропала, - размеренно говорит женщина. – Сказала – даже показала, что с ней делают. Я чувствовала каждый ее вдох. И каждый вдох давался болью. И я могла все изменить... всего лишь ненадолго поддавшись своему всевластию. Всего лишь позволив им на миг пройти сюда... воплотиться в моем гневе, в моей злобе. Может быть, у меня хватило бы воли удержать их, удержаться на этой грани, Орсино? Может быть, я могла бы ее спасти?       Он не отвечает, лишь сжимает ее ладонь – до боли – простой физической боли; и сам отрешенно изумляется, что у него есть на это силы.       Мариан на выдохе оборачивается к нему.       Ее плечи мелко подрагивают.       - Это самая большая цена, которую я могла бы заплатить, - шепчет она, и за пеплом в карих глазах встает стена стали; стена, которую не пробить, не сломать никому. – Но теперь мне не страшны их искушения. Теперь я знаю.       «Знаю, что я смогу устоять».       Камин, кажется, почти не греет – после дыхания Тени всегда знобит, и Орсино устало садится прямо на ворсистый ковер, опираясь спиной на обитую мягкой кожей ножку кресла Хоук. Невысказанное признание собственной вины, невысказанная благодарность за то, что эта женщина выдержала то, что ломало и более мудрых, и более сильных, сумбурно мечутся в его сознании, и он тяжело закрывает глаза, отдаваясь на волю течения.       Пальцы Хоук касаются его плеча.       - Вы только не проверяйте на себе, Орсино, - сбивчиво и глухо произносит Мариан. – Только не вы, вы еще не разучились жалеть других, вы не выдержите подобного, они раздавят вашу душу... не надо.       Орсино хочет сказать, что никогда не собирался связываться с магией крови. Он много чего хочет сказать.       Но почему-то молчит.       И не уходит.       ***       Когда взрыв сотрясает землю, и, кажется, что легкие забиваются пеплом и дымом сгоревших надежд, Орсино оборачивается к Хоук – растерянный и едва ли не впервые в жизни действительно не знающий, что же теперь делать.       И видит, что на лице женщины, застывшей рядом с отступником-целителем из Клоаки, танцуют багряные отблески пожара.       И те же отблески горят в ее темно-карих глазах.       И он понимает.       - Вы знали.       Хочется кричать и обвинять, но почему-то это не звучит как обвинение, а лишь как запоздалая констатация факта. Возможно, у него действительно не осталось сил даже на это. Возможно, он сам уже действительно сдался.       Хоук поворачивается к нему – бесстрастная и невозмутимо спокойная, и руки ее, сжимающие посох, не дрожат.       - Разумеется, знала, - криво усмехается малефикар. – И мысленно поддерживала. Мне было в какой-то мере интересно, хватит ли у Андерса духа довести все до конца. Впрочем, он тоже прошел свое искушение.       Небо заволакивает серой пеленой дыма; багровое пламя на останках Церкви и крови вздымается вверх, словно жертва Создателю. Зрелище, ужасающее своей нечеловечностью и жестокой беспрекословностью. Зрелище, восхищающее своей сокрушающей мощью и масштабом. Зрелище, от которого невозможно оторваться.       Безумие. Они все обезумели.       - Зачем? – отчаянно выдыхает Первый Чародей, с усилием переводя взгляд на Хоук. – Это же конец... конец всему, вы же понимаете?!       Разумеется, она понимает.       - Потому что не бывает промежуточной свободы, Орсино, - спокойно отвечает женщина. – Сколько можно было уже держать этот идиотский пат, который не вел ни к чему, лишь к дальнейшему подавлению? Когда нарыв гноится, его вскрывают – вы же Целитель, вы знаете.       Он смеется, сухо и надрывно, потому что его мир сейчас сгорает вместе с остовом Церкви, а что будет дальше – через тысячи чужих душ и тел – ему неизвестно.       Да, прежде было унижение и почти-рабство, но...       ...стоило ли убивать ради возможности свободы?       ...стоило ли убивать – других – ради своей свободы?       - Власть развращает, Хоук, - сдавленно говорит Первый Чародей, ощущая, как острейшим лезвием меча опускается на них Право Уничтожения. – Вместо того, чтобы опровергнуть этот постулат, вы сами его доказали.       Она чуть улыбается краешком рта, словно они сейчас ведут философскую дискуссию в библиотеке Круга, а не стоят на площади среди доносящихся криков, плача, воя тех, кто хотел остаться в стороне, и лязга клинков тех, кто был готов убивать.       Что они натворили?       - Напротив, мессер. Не бывает добрых королей – это плохие короли. Плохих королей ненавидят, жалких королей прогоняют*. Единственное, что можно просить от правителей – это справедливость. И готовность принимать решения.       За спиной Мариан Хоук стоит отступник-целитель, взорвавший Церковь, и в его глазах полыхает грозой ослепительная лазурь Тени.       ...справедливость.       ...готовность принимать решения.       - Кто дал вам право решать за других? – беззвучно шепчет Орсино, пытаясь отыскать в непроницаемом взгляде один-единственный, жизненно-необходимый ему ответ. Пытаясь найти оправдание происходящему – какое угодно, он согласен на все.       Но в глазах Хоук нет ни безумия, ни одержимости, лишь бесстрастная логика расчета.       В глазах Хоук – сталь воли и непреклонная уверенность.       В глазах Хоук – победа.       - Это право ты берешь сам, - ровно отвечает Защитница Киркволла, - если больше не находится тех, кто на это решится.       Она коротко вздыхает, на мгновение оборачивается, словно бы безмолвно спрашивая что-то у отступника, потом вновь поворачивается к Первому Чародею и, кивнув сама себе, призывно машет рукой.       - Надо уходить, здесь сейчас будет жарко. Смелее, Орсино. Мир меняется – но я на вашей стороне.