Подшутить над толстушкой

Гермиона слегка поежилась. Серое небо блеклой тенью нависло над ними, обесцвечивая все вокруг, делая окружающий мир тоскливым, даже депрессивным. Они с Драко бесцельно бродили по Хогсмиду, заглядывая то в одну лавку, то в другую, перекидываясь незначительными фразами. Студенты с разных факультетов и курсов скользили между ними, заставляя парочку прижиматься к друг другу все плотнее и плотнее. В таком гаме и толкучке ни о каких разговорах не могло быть и речи. Гермиона, которой только что какой-то третьекурсник заехал локтём в бок, вновь ощутила себя зверем в замкнутом пространстве и приуныла. Драко чувствовал это и невольно накручивал себя, отдавая бразды злости и гневу. Только теперь целью его ярости была отнюдь не Гермиона, а бестолковые окружающие. Он схватил девушку под локоть и потянул прочь от толпы. Гермиона послушно последовала за ним по улицам и дворикам деревеньки, пока они наконец не оказались у самого края поселения, возле тропинки, ведущей обратно к замку. Это была не главная дорога, а одно из тех ответвлений, которые выбирали редкие студенты, так как путь оказывался по итогу в несколько раз длиннее обычного маршрута. Зато тропинка была хороша для медленных прогулок вдвоем — она была достаточно узкой, как раз для нескольких людей, и довольно уединенной. Малфой нехотя отпустил девушку, разрывая между ними контакт, но остался на довольно близком расстоянии, почти касаясь ее плеча своим предплечьем. — Так на чем мы остановились? — спросил он чуть погодя. Долгое молчание нервировало его. Будто бы в тишине между ними сразу возникала непроходимая стена, наличие которой терзало и ранило его. Она задумалась, теребя замок на курточке. — На твоих родителях? Драко вздохнул. — Разве мы не все уже выяснили? Мои родители уверены, что я неудачник, потому что не являюсь лучшим учеником, или лучшим игроком, или хотя бы старостой. Я не трофей, который они могут демонстрировать публике, а посредственность, которую хотят сокрыть с людских глаз, ведь иметь сына, не оправдывающего их надежд, все равно что не иметь ребенка вовсе. Под конец речи голос Драко стал похож на яростное шипение. Ей захотелось сделать шаг в сторону, чтобы не стать объектом для вымещения его ярости, поэтому, привычная к перепадам его настроения, она затихла. Между бровей девушки возникла напряженная складка. — Драко, — наконец тихо сказала она. Малфой вздрогнул. Слышать из ее уст свое имя он не привык. Она обычно просто заговаривала с ним, а если нужно было его окликнуть, делала это по фамилии. Драко же, напротив, звал ее только по имени, чтобы подчеркнуть свой «дружеский» настрой. Тем самым он добивался сразу нескольких целей: ее имя было ему невероятно приятно слышать, ее подобное дико нервировало, и это доставляло Малфою еще большее удовольствие. Но этот момент… Он закрыл на секунду глаза, растворяясь в хаосе собственных чувств и замирая, словно бы это могло ему помочь притвориться, что ее тихий, ласковый голос, произносящий его имя с придыханием, ничего в нем не затронул. Сквозь гул в ушах продолжал литься ее бархатный голос. — … так что ты вполне успешен. Это нельзя назвать «средним» результатом, — она кинула на него кроткий взгляд. И по спине Драко пошли мурашки. Воздух застрял у него в горле, и он лихорадочно закашлялся. — Что? — просипел он. — Ты в порядке? — она чуть наклонила голову, ее лоб все еще украшала морщинка меж бровей, — Я говорила, что нельзя считать тебя неудачником, ведь ты один из лучших учеников Хогвартса, тебе без особого труда даются многие дисциплины, при этом ты успеваешь тренироваться сам и держать шефство над командой факультета, которая выигрывает четыре матча из пяти в сезоне. — Четыре из пяти, — Драко едко ухмыльнулся, — Второе место должно меня утешать? — Если бы ты не пытался сравнить себя с другими, а рассматривал свои достижения объективно, то тебя вряд ли задевал проигрыш Гриффиндору. Драко скрипнул зубами. «Ничерта она не понимает!» — пронеслось в его голове. Он несколько раз вздохнул, борясь с желанием сказать что-то злое. Но у него не вышло. — Можно подумать, что ты не сравниваешь себя с другими, — произнес он, внимательно следя за реакцией собеседницы, ожидая ее смущения и волнения. Но Гермиона удивила его. Она ненадолго задумалась, анализируя свое отношение к соперничеству. Конечно, слова Драко отзывались в ней. Второй быть, увы, непросто, когда привык к первенству, когда ты должен быть лучшим из лучшим, самым хорошим, оправдывать ожидания. Причем не столько других, сколько свои собственные. Ее родители всегда называли ее «умница», «способная девочка», «семейная гордость», делились ее успехами с друзьями, родственниками и клиентами. Разве могла она показать нечто иное, кроме как «высший балл»? Из-за этого на факультете умников и умниц ей приходилось тяжело. Но с другой стороны вечное соперничество всегда подстегивало ее любопытство и увеличивало мотивацию. Да, на первом курсе ей было жутко обидно, когда на ее эссе по химии стояла А* — наивысшая оценка, а на работе Голдстейна, кроме оценки, красовалась надпись «Хорошая работа!». От Снейпа! «Хорошая работа»! Ей никогда, за все годы в Хогвартсе не удавалось заслужить от него даже устной похвалы, не то что письменной. А Голдстейн удосужился получить ее на первой же домашней работе. Но Гермиона и это преодолела. Во многом ей помогала здоровая конкуренция на факультете, где каждый был готов к сотрудничеству, обсуждению, экологичной критике и помощи. Тот же Голдстейн не раз восхищался ее работами по истории, сокрушаясь, что ему не удается в таким емких и красочных деталях передать суть давно минувшего прошлого. Поэтому Гермиона лишь пожала плечами на колкий вопрос: — Я из Когтеврана. Наверное, ты слышал, что у нас много талантливых студентов. Может сложиться впечатление, что я всегда и во всем первая, но это не так. Оценки — это не показатель первенства, потому что почти все мои знакомые сокурсники — отличники. Порой я читаю эссе кого-нибудь из когтевранцев, например, Энтони или Роджера, и понимаю, что их мысли намного глубже или фразы сформулированы ярче. Если бы это каждый раз задевало меня, то от меня, как от личности, уже давно бы ничего не осталось, — она сделала паузу, изучая реакцию Малфоя, тот молчал, раздраженно сопя. Она постаралась успокоиться, чтобы четче донести свою мысль до него, — Сравнивать себя с однокурсниками бессмысленно. Сегодня ты лучше, завтра — они. Не существует вечного «успешного успеха». Это ведь иллюзия. — Ты звучишь как максималистка, — Малфой сжал руки в кулаки, чувствуя, как ногти вспарывают кожу. Ему неистово хотелось рассмеяться на ее банальные умозаключения, — Вряд ли ты можешь понять, что я чувствую. Гермиона вздохнула, борясь с самой собой. С одной стороны, Драко Малфой страшно пугал ее своим неадекватным поведением, она чувствовала исходящую от него ярость, и боялась сказать что-то лишнее, неуместное. Ей было страшно не только то, что он направит свою злость на нее, сколько то, что он может воспользоваться ее откровениями в корыстных целях. Гермиона не хотела, чтобы потом информация, которую она рассказала в попытках наладить искренний диалог, была растиражирована на каждом углу замка. Но с другой… Грейнджер понимала, что за злостью Драко скрывается уязвимость. Если он прав, и его родители только и делают, что клеймят его за малейший неуспех, то… Смогут ли тут помочь ее слова? Она нерешительно покрутила в пальцах собачку на куртке. — Ты злишься, — наконец произнесла она, — Но не мои слова были этому виной. Ты понимаешь, что… Если до этого Малфой еще боролся с самим собой, то сейчас будто бы перед ним рухнул барьер, ограждавший его ярость от Гермионы. Он мог контролировать себя, когда они болтали о глупостях за обедом, учебе или внеурочной деятельности, касающейся школы. Но это было личным, болезненным. Ему вдруг нестерпимо захотелось уколоть ее как можно больнее, чтобы не только он чувствовал всепоглощающую ярость и обиду, которая пожирала его последние несколько минут, которые он чувствовал всю жизнь. Ему хотелось быть не единственным неудачником в этом момент, поэтому он нанес удар. — Тебе нравится спорт? — перебил он ее. — Спорт? — переспросила она. Грейнджер чуть запнулась, и Драко пришлось подхватить ее, чтобы Гермиона не рухнула на дорогу. Жар ее тела, ощутимый даже сквозь многочисленные слои ткани, обжег его руки и грудь. Ее запах, такой волнующий и манящий, окружил Малфоя, проник глубоко в легкие, напоминая о его зависимости. Мысли, до этого зло шипящие, извивающиеся, словно комок змей, утихли. Будто бы резко вновь возвелась стена между ним и яростью. В голове стало тихо, зудящая обида, бесновавшаяся под кожей, потухла, словно ее и не было. Ему мучительно захотелось уткнуться Грейнджер в шею и дышать, дышать, пока она не начнет протестующе вырываться у него из рук. — Я не люблю футбол… — эта фраза привела его в чувства. Драко несколько раз моргнул, стряхивая с себя морок. В голове завертелись фразы, разрывая его сущность на две части: одна хотела унизить ее в отместку за свою несостоятельность, довести дело до конца, но другая сопротивлялась, отказываясь причинять боль той, что очаровывала его все сильнее и сильнее. Малфой старался всеми силами давить тот, второй голос, отвергая его существование, ненавидя даже саму мысль о том, что ему в действительности может нравиться Грейнджер. — Нет, — он, наверное, хмыкнул слишком зло, потому что глаза Гермионы настороженно прищурились, а морщинка меж бровей стала отчетливей, — Футбол люблю я. И я им занимаюсь. Я имел в виду, каким спортом занимаешься ты? Гермиона покраснела от смущения и стыда. Такое пристальное внимание было ей неприятно. В голову тут же пришла мысль, что это очевидная месть за то, что она посмела расстроить его. Девушка сделала шаг в сторону, разрывая контакт с Малфоем. Тот недовольно вздохнул, а Гермиона поежилась от пронзающего холода после теплого прикосновения юноши. Она посмотрела наверх, на холодное серое небо, такое же злое и беспощадное, несущее мрак и ливень. «Как, собственно, и глаза Драко Малфоя». Казалось, она уже привыкла к его ненависти и презрению. Как же больно было разочароваться в нем сейчас, видя, как он специально задевает ее, после таких прекрасных месяцев перемирия. Он не хамил, не грубил, напротив, был мил и вежлив со всем ее окружением. Сейчас же у девушки и мысли не возникало, что это был невинный вопрос. Нет, он знал, чем задеть ее и нагло пользовался этим. «Прекращай заниматься самообманом, Гермиона. Люди не меняются». Она не любила спорт. Нет, не так. Она его ненавидела. Эта стойкое чувство возникло у нее из-за межфакультетских уроков физкультуры, где безжалостные сокурсники только и делали, что измывались над ней. От неприятных воспоминаний Грейнджер поморщилась. Теперь любая физическая активность вызывала в Гермионе дискомфорт, который невозможно было преодолеть простым желанием. Разве что прогулки не ассоциировались у нее с кошмарным испытанием, но попытка хотя бы начать приседать вызывала в ней чувство тревоги, даже паники. Предвкушая ответ, Драко медленно окинул взглядом ее фигуру. Джинсы, которые Гермиона надела, обтягивали ее, словно вторая кожа, и Малфой просто не мог игнорировать этого. Не тогда, когда он несколько минут назад касался ее тела. Он вновь уставился на девушку, борясь с вожделением, с желанием, зудящим под кожей, притянуть ее к себе за талию и скользнуть руками по округлым бедрам. Гермиона вскинула голову, обратив внимание на тяжело дышавшего Малфоя, изучающего ее фигуру, в глазах которого можно было заметить нечто, похожее на желание. Она отшатнулась. Новая волна стыда охватила ее. В голове назойливо всплыла противная мысль о том, что она не достаточно хороша для подобного парня. «Для любого парня». Она обещала себе, что не будет больше сравнивать себя с худощавыми, идеальными девушками из Слизерина, но вновь не смогла побороть искушения, потому что такие как Дафна и Астория Гринграссы, Панси Паркинсон, Гестия и Флора Кэрроу всегда были напоминанием того, чего Гермиона была лишена — красоты и обожания противоположного пола. Несколько минут Гермиона обдумывала ответ в тягостном молчании. Казалось, Малфой, не сводящий с ее бедер глаз, о чем-то крепко задумавшись. Девушка же пыталась найти хоть какой-нибудь достойный ответ. Не желая врать, она сказала: — Ты знаешь ответ, — она чуть помедлила, — Никаким. Драко моргнул. Он вновь увлекся своими фантазиями и потерял нить разговора. Он растеряно посмотрел на нее. — Хорошо. — Хорошо? — Гермиона сложила руки на груди в защитном жесте. Казалось, морщинка на ее лбу приклеилась к ней окончательно после их сегодняшней прогулки. Драко что-то пробормотал, делая шаг в сторону. Он отвернулся, прикрывая глаза и проходясь по ним пальцами. «Господи, да что со мной происходит, это уже не смешно», — ругался он про себя. Малфой старательно изгонял назойливые фантазии, но они с новой силой кружили вокруг него, заполоняя сознание, как пчелы улей, и мешая сосредоточится. Он слабо помнил тему их разговора, поэтому сказал: — Давай поговорим про что-то другое. Гермиона шокировано уставилась на него. Ее глаза, до этого широко распахнутые, недовольно сузились. Она почувствовала себя обманутой и обиженной. Ей захотелось хоть раз защитить себя, поэтому, чувствуя уязвимость Малфоя, она решила ответить: — Что, тебе уже не интересно обсуждать мой вес? — Что? — переспросил Драко недоуменно, — Твой вес? — Смею заметить, что он вполне в пределах медицинской нормы. И полностью соответствует моему росту. Юноша поморщился, вспоминая свои неуместные попытки отомстить девушке за собственные обиды. Гермиона не была виновата в его чувствах, но он малодушно атаковал ее. Она хотела поддержать его и нарвалась на его гнев. Малфой вздохнул, наполняясь раскаянием. — Отлично, — пробормотал он. — Да, это отлично. Гермиона развернулась и стремительно понеслась по тропинке, оставляя Драко далеко позади себя. — Придурок, какой же он придурок! — сквозь зубы шептала она, чеканя шаг и утопая в собственном гневе. Грейнджер была невероятно рассержена на себя — за попытку поверить, что Малфой мог стать кем-то вроде хорошего приятеля, на него — за то, что он пытался в этого приятеля играть, претворяясь добреньким и исправившимся парнем. Когда ее руки ощутили прикосновение, Гермиона попыталась оттолкнуть преследователя, но ей не дали такой возможности. Ее взяли в плотное кольцо, прижав к себе так, что Гермиона не могла пошевельнуть ни корпусом, ни руками. — Немедленно отпусти меня, — потребовала девушка, задыхаясь от быстрой ходьбы и плотных объятий. — Нет, пока не выслушаешь, — дыхание Драко тоже было сбивчивым, и хотя перехватить Грейнджер было проще простого, ему пришлось бежать за ней. Раньше он счел бы такое поведение недопустимым для себя, а тут сделал это даже не задумываясь, словно извиниться перед ней было единственно верным решением. — Вряд ли ты можешь… — Я мудак, и ты это знаешь. Знала всегда, — произнес он, и Гермиона замерла. Драко почувствовал, как сопротивление девушки ослабляется, и продолжил: — Я разозлился, прости за это. Мне не стоило срывать на тебя свой гнев. — Но ты это сделал… — Верно. — Потому что не умеешь по-другому или потому что не хочешь быть другим? — А есть разница? Гермиона подалась корпусом назад и откинула голову, касаясь затылком чужого плеча, чтобы посмотреть Драко в глаза. Его хватка ослабла, но руки по-прежнему обвивали ее талию на случай, если она решит сбежать. — Разница в том, что в первом случае ты видишь, ощущаешь и осознаешь, что причиняешь людям боль. Ты пытаешься совладать с собой и исправить свой недостаток. Во втором же случае ты манипулируешь и врешь, что хочешь исправиться, хотя на самом деле наслаждаешься чужой болью и не намереваешься предпринимать никаких действий, чтобы прекратить это. Так какой твой случай? «Второй». — Первый. Гермиона пристально посмотрела ему в глаза. — Ты врешь, — сказала она уверенно. Глаза Драко сузились. — Я не… — Тебе нравится причинять людям боль. Тебе нравится смотреть, как они мучаются от стыда и страха перед тобой. Тебе доставляет удовольствие ненавидеть кого-то. — Потому что ненависть взаимна, — перебил он ее. — Это такая чушь. Драко отшатнулся от нее. Жар его рук покинул Гермиону. По ее коже побежали мурашки от тревоги и холода. Она замерла, будто олененок в свете фар грузовика, несущегося с огромной скоростью. Ей хотелось отойти от него, но тело одеревенело, пораженное ядом ужаса. — Ты не думал, что ты можешь добиваться взаимности иными путями? — прошептала она. — Спасибо, поразмыслю над этим. Малфой обошел ее и направился к замку. Теперь уже он сбегал от Гермионы, а она, в попытке осознать, что сейчас между ними произошло, поплелась за ним, смотря, как он в ярости удаляется. Внутри нее медленно распрямлялась пружина. Она впускала и выпускала воздух из легких, в то время как тело продолжала бить дрожь от адреналина. Ноги чуть подкашивались. Ей хотелось остановится, усесться на холодную голую землю и зарыдать, чтобы хоть как-то снять навалившееся на нее напряжение. Но, несмотря на бушующие внутри нее эмоции, ноги автоматически несли ее в сторону замка. Она не понимала Драко Малфоя. И одновременно видела его насквозь: злой, жестокий, умеющий только ненавидеть мальчишка, и в то же время ранимый, уязвимый, пытающийся защитить себя совершенно мерзкими выходками юноша. Гермиона испытывала к нему сострадание, что было свойственно ее натуре, и так сильно ненавидела, что даже презирала за его слабости. И во всем этом коктейле она неожиданно для себя чувствовала и еще что-то. Не любовь, но влечение. Что-то тянуло ее, такую правильную, честную, открытую и добрую к нему — демону, который поглощал свет, но не отдавал его обратно. В ней боролись две Гермионы: одна — уставшая, желающая устраниться, вырваться из безумия близости с мучителем, и другая — любопытная, смелая, стремившаяся помочь любому, кто в этом нуждается. А он нуждался как никто другой. Погружённая в свои размышления, она не спеша дошла до внутреннего дворика замка. Обходя массивные арочные своды, полукругом отделявших территорию школы от проселочной дороги, она увидела, как Драко входит в увитые лозой ворота сада. Местный сад был любимым местом парочек — он был достаточно велик, чтобы затеряться в нем и остаться в томительном и интимном одиночестве. Борясь с собой, она сделала несколько шагов по направлению к саду. Силой воли остановив себя, она присела на ближайшую лавочку и, закинув ногу на ногу, осмотрелась вокруг. Несколько учеников сидели в отдалении, переговариваясь и смеясь. На Гермиону они не обращали никакого внимания, если вообще замечали ее. Стоило ли ей следовать за Малфоем в сад? «Определенно нет, Гермиона!» — твердило ее нутро. А ноги то и дело хотели двинуться вглубь сада, исследовать каждый закуток, чтобы отыскать Драко и выяснить все причины его странного поведения. Она не была специалистом, но готова была выслушать его, дать ему всю поддержку, на которую была способна. Ей казалось, что если он откроется кому-нибудь, кто искренне хочет ему помочь, то это непременно облегчит его страдания и направит на верный путь. Быть может, если он придет в гармонию с собой, то больше не будет причинять боль и обиды другим? «Это наивно, Гермиона!» — ругала она себя. В нерешительности она топнула ножкой. У нее было не так много вариантов. Если она последует за ним, то он может накинуться на нее, они разругаются и все вернется на круги своя. «Что в общем-то привычно, хоть и не хотелось бы сталкиваться с этим вновь… Потому что он станет еще более жестоким, упрямым и невыносимым». Также, если она последует за ним, у них мог бы получиться неплохой разговор. Но это был скорее оптимистичный сценарий. В целом, она могла бы ничего не делать вообще, а просто пойти в библиотеку или гостиную Когтеврана и заняться своими делами. Примерно с равным успехом итог будет таким же: или он вновь начнет атаковать ее в коридорах, лекционных комнатах и Большом зале, или он вернется к ней в библиотеку и, как ни в чем не бывало, они вновь будут читать друг другу отрывки на латыни. Внезапно на нее упала тень. Она почувствовала, как ее коленки касается чья-то нога. Гермиона подняла глаза и увидела нахмуренного Малфоя. — Думал, ты пойдешь за мной, — сказал он. По его выражению лица Гермиона поняла, что он явно недоволен ее действиями. Она мысленно покачала головой, отмечая его ребячество. — Я решила дать тебе время подумать и выплеснуть свою агрессию на расстоянии от меня. Он хмыкнул. В один момент Драко приземлился на лавочку рядом с ней, касаясь ее ног, бедер и плеч. Гермиона отметила, что он сидит к ней непозволительно близко, а от его тела ей мгновенно стало слишком жарко. Но и отсаживаться, капитулируя, она не стала. — Ты, должно быть, окончательно разочаровалась во мне… — Разве для того, чтобы разочароваться в человеке, о нем не нужно думать нечто хорошее? Послышался смешок. — И то верно. Обо мне нельзя сказать ничего хорошего. Гермиона терпеливо вздохнула. — Боюсь, ты не даешь людям и шанса увидеть что-то хорошее, узнать тебя. — Блейз знает меня. — И что же, он говорил тебе, что ты плохой человек? — Не такими словами, но… — Вот видишь, — перебила его рассуждения Гермиона, — Блейз явно дружит с тобой за что-то. Сомневаюсь, что ему нравятся в тебе именно негативные черты. Есть, наверняка, и нечто хорошее, — она замолчала. Между ними повисла тишина. Но не давящая или напряженная, а вполне уютная, которая часто сопровождала их совместные вечера в библиотеке. Каждый думал о чем-то своем, и при этом они проводили время плечо к плечу. Драко почувствовал себя в этой тишине опустошенным. Этот день с ней был слишком… выматывающим. Он никогда еще за столь короткое время не испытывал такой яркий спектр эмоций. Теперь же их из него будто бы все выпустили, оставив внутри тянущую пустоту, которую хотелось немедленно заполнить. Это не вызывало в нем ярости или злости. Больше всего ему хотелось уткнуться Грейнджер в шею и задремать, чувствуя ее успокаивающий аромат, ее теплое дыхание на волосах, ее нежную кожу под щекой. Он покосился на девушку. Гермиона сидела тихо, будто бы прислушиваясь к его настроению, и рассматривала ровный ряд туй, отгораживающих сад от сквера. — Прогуляемся по саду? — предложил он. — До фонтана? Драко пожал плечами. — Я не против. Они медленно побрели к увитым лозой аркам, и скоро на них упала тень деревьев, отгораживая парочку от остального мира. Сразу стало темнее, небо сузилось до маленького свинцового окошка. Гермиона слушала, как перешептываются туи меж собой, как птички, звонко чирикая, перелетают с клена на дуб, а с них на роскошную яблоню, под которой затухали остатки сочных мелких плодов. — Тут красиво, — тихо сказала она, смотря на юношу. Они шли довольно близко, касаясь локтей друг друга. Малфой шел, нахохлившись, как сердитый воробей, — О чем ты думаешь? — Мм, — Драко наклонил голову, — Я могу не отвечать? Девушка рассмеялась. — Конечно. Между ними снова повисло молчание, но теперь уже более неловкое. Гермиона не знала, что ей сказать, чтобы вновь почувствовать между ними ту легкость и искренность, что они оставили в баре. Казалось, у них не было общих точек соприкосновения. Хотя это суждение было весьма субъективно — Гермиона вообще ничего не знала о Драко Малфое. А потом… Вспышка давно забытого воспоминания пронзила ее разум. — Знаешь, я кажется была на одном из спектаклей твоей мамы, — сказала она с улыбкой. — Вполне возможно, — Драко чуть помедлил, с неохотой вступая в разговор о матери. Он не хотел возвращаться к тревожащим его воспоминаниям и эмоциям. Но он также не хотел быть грубым, особенно сейчас, поэтому сухо спросил, — Что за спектакль? — Я была тогда маленькая. Лет 8, наверное. Это была новогодняя постановка… Хм, — Гермиона задумалась. — Наверное, «Снежная королева». Мама играла в нем злую колдунью. Девушка кивнула. — Да. Помню, мы с родителями были в полном восторге. Там были такие красивые декорации и костюмы. И такой большой трон, будто бы из настоящих сосулек, — она рассмеялась. Уголки губ Драко опустились вниз. — Да. Мама хорошо играет, — он сглотнул ком в горле, — особенно ей удаются злодейки и королевы. Гермиона заметила его перемену в настроении, жалея, что вновь подняла эту тему. Внезапная радость от приятных воспоминаний сменилась настороженностью и горечью. — Прости, я не должна… — Нет, — Драко посмотрел на нее и улыбнулся. Его улыбка была пустой и безжизненной. Неискренней. Гермионе стало жутко от этой безликой маски, — все в порядке. — Не в порядке, — тихо произнесла она, — Я вновь затронула неприятную тебе тему. Ты должно быть снова сердишься. Гермиона замерла, словно мышь полевка перед удавом. Сегодня она словно шагала по минному полю. Драко был таким вспыльчивым. А она и забыла, каково это, чувствовать себя под прицелом. Еще недавно он был так добр и мил. Несколько часов назад он был искренним и интересовался ее жизнью, смеялся и улыбался. А потом все изменилось. Малфой снова давил, запугивал, заставлял испытывать страх и ужас. Столь интенсивные эмоциональные качели вызывали у Гермионы головокружение и тошноту. Но Малфой удивил ее на это раз. — Разговоры о матери не злят меня. Скорее, — его взгляд стал рассеянным, — они расстраивают и ранят. Гермиона несколько раз моргнула, находясь в легком ступоре. Она не понимала, что ей следует на это ответить. Что в данном случае будет правильным? Утешить, расспросить, дать время? Было видно, что Драко очень любил маму, потому что, говоря о ней, он меньше всего стал походить на самого себя. Гермиона увидела, как обнажается его ранимое, беззащитное нутро, и испугалась, не зная, как он поведет себя в следующие несколько минут. — Вы плохо ладите? — голос девушки был больше похож на шепот, но Драко ее услышал. — Нет, я хорошо лажу с ней. Она бывает отстраненной, можно даже сказать недоступной, но ей это простительно. Ее воспитали в строгости, поэтому она едва ли может проявлять даже минимальный набор эмоций вне сцены, — Драко кинул встревоженный взгляд на Гермиону, проверяя, правильно ли она понимает его слова. Удостоверившись, что она внимательно его слушает, он продолжил, — Это не значит, что она ничего не чувствует. Уверен, она любит меня, — он рвано вздохнул, — Мама всегда выступает как буфер между мной и отцом. — Почему? — Потому что он меня, кажется, ненавидит. — Не думаю, что это правда, — возразила Гермиона. У нее в голове не укладывалось, что кто-то может ненавидеть своего ребенка. Она вспомнила Люциуса и Нарциссу Малфой. Вспомнила, с какой жалостью и немного презрением глядела на нее величественная мама Драко на вокзале Кингс-Кросс. На миг ей вновь стало дурно, как и тогда, на платформе. — Может и неправда, — продолжил Малфой, — Но чувствуется это именно так. Он ни разу за всю мою жизнь не похвалил меня, не был мной доволен. В его голове есть какой-то «идеальный сын», которому я вечно и в подметки не гожусь. Отец либо нападает, либо игнорирует. И я не знаю, что хуже. — Довольно угнетающе. Люциус Малфой, по словам Драко, был совсем не таким, каким ей виделось когда-то в детстве. От такого разительного контраста ей стало не по себе. Появилось ощущение, что ее дурят, причем очень искусно. Но смотря на Драко, который весь их разговор, казалось, был невероятно раним, ей не хотелось верить, что притворщиком был именно он. Скорее Люциус слишком хорошо играл роль «благотворителя». «Впрочем, таким талантом должен обладать любой искусный политик, разве нет?» Драко тем временем невесело усмехнулся. Он кинул изучающий взгляд на свою спутницу. Та выглядела расстроенно, потрясенно и смотрела на него с сочувствием. И несмотря на то, что первоначально именно такой реакции он и хотел добиться — вызвать у когтевранки сострадание к своей персоне, чтобы она смогла простить «сломанному мальчику» все обиды, это немного огорчило его. При всей очевидной ранимости в ситуации с родителями, Поттер не выглядел слабаком. Он был силой, загадкой, к которой хотелось прикоснуться. Драко же выставил себя уязвимым перед той, с кем он не мог позволить себе быть таковым. — Но в конечном итоге, я научился справляться с этим. Гермиона скептически посмотрела на него, и Драко стушевался, поняв, что его ложь раскусили. — Хорошо, — поправил он, — я научился сопротивляться их «идеальному ребенку», их чопорному распорядку, сценарию «хорошего сына» — назови, как угодно — я ломаю их систему. — Куришь, набиваешь тату, носишь кожанку… — Да, я часто поступаю им назло. Курю? Отец тоже смолит, почему ему можно, а мне — нет? Лицемерно выходит, — он загнул один палец, потом второй, и Гермиона поняла, что он считает свои «прегрешения». Неожиданно, этот забавный жест развеселил ее, — Набиваю тату? Да, видела бы ты их лица, когда они это увидели. Меня на полгода лишили всех карманных денег. Повезло, что я не настолько туп, насколько они рассчитывают, и умею думать на несколько ходов вперед, — Драко замолчал, остановился, разворачиваясь к Гермионе, и голосом заговорщика прошептал, — А еще я собираюсь сбежать из дома, чтобы поступить в медицинский. Буду жить в общаге бедным студентом. Гермиона подавилась воздухом. — Что? — Не ожидала от меня такого бунтарства? — он ухмыльнулся, — Да, это тебе не одежда, — он немного покрутился, намекая на ее заявление о куртке, — Я хочу побыстрее отделаться от их контроля. Да, родители лишат меня средств к существованию, но, — Драко пристально поглядел на девушку, — разве это повод унывать? У меня есть и свои кое-какие сбережения, прожить можно. А потом — работать. Изучая ее реакцию, Драко чувствовал превосходство. Ему удалось добиться, кроме противоречивого сочувствия, и удивления, и, наконец, интереса к нему. Малфой был доволен собой. Он знал, что в Гермионе, в отличие от многих девчонок, кому его идея казалась нелепой, найдется отклик его безумия. Она одобрит. И не только потому, что всегда и всех поддержит. Но и потому, что в ее природе помогать людям, а, значит, такой выбор профессии не мог не впечатлить ее. И она оправдала его ожидания, сказав: — Это так… благородно. Твое стремление стать врачом вопреки общественному мнению, — на ее губах появилась ободряющая улыбка, а глаза засверкали, — Ты должен бороться за свое право быть тем, кем ты хочешь. Я, если честно, не ожидала, что ты можешь быть таким… — Каким? — Честным, — она сделала паузу, намекая, что он был довольно открытым весь их разговор в саду, — Знаешь, — Гермиона потупилась, смотря себе под ноги, — если бы ты поговорил с родителями, рассказал бы им все преимущества своей профессии, ее престиж, то они, возможно, смогли бы занять твою сторону. Драко рассмеялся, четко давая понять, что он думает об ее идее, и снова в мыслях обзывая ее «максималисткой». — … Ну, — продолжила она уже не так вдохновлено и уверенно, — не сомневаюсь, они когда-нибудь простят тебя и, не сразу, со временем, примут твой выбор. — Это больше на правду. Хотя и не слишком на них похоже. Драко мысленно расплылся в улыбке, смотря, как блестят от удовольствия ее глаза и разгорается румянец на бледном личике. Внутри расплывалась теплая волна удовлетворения. Даже если день прошел не так, как он изначально планировал, то его итог точно смог порадовать его. Он поймал ее на свой крючок… От этой метафоры ему стало жарко. Пустота, которую Драко испытывал, когда думал о разладе с родителями и ссоре с Грейнджер, наполнилась чем-то, чему Малфой едва ли находил объяснение. «Туман помешательства». Он превращал Драко в безвольного, помешанного, возбудимого дурака, который следовал за Грейнджер, будто бы доверчивая козочка за хозяйкой. Силясь разорвать круг порочных мыслей, Малфой ускорил шаг, и уже вскоре парочка оказалась в центре сада: своды зеленых арок образовывали круглую беседку, увитую колючим плющом. Весной и ранней осенью там можно было заметить и яркие цветы шиповника, но сейчас для них было уже поздновато. Между некоторыми из арок были разбиты клумбы с камелиями, орхидеями и поздноцветущими азалиями. Скоро садовый клуб под руководством профессора Стебль выкопает нежные растения и унесет их на хранение в оранжерею, которая располагалась у самой границы сада. Даже сейчас Драко и Гермиона могли разглядеть ее голубоватую, излучающую мерное свечение кровлю. Но пока остатки летней роскоши еще радовали тех немногих студентов, кто бродил в небольшом садике в преддверии ноябрьских холодов. Поздней осенью и зимой сад становился более блеклым, чем в теплые времена года, однако вечнозеленые туи, голубые ели и пушистые сосны делали это место надежным убежищем парочек. В центре плющевой беседки стоял фонтан — местная достопримечательность. Его масштабные колоны уходили вверх, под ажурную готическую крышу. Внизу, у самого основания колон, сидели четыре орла с распахнутыми крыльями, будто бы птицы готовились вот-вот упорхнуть с каменных парапетов. — В нем до сих пор вода, — пораженно сказала Гермиона, походя ближе. Водой это было назвать трудно. Струйка била из сооружения еле-еле, лениво журча, наполняя воздух влагой. Лицо Драко припорошили капли, стоило ему подойти поближе. Он смотрел, как его спутница разглядывает полуразрушенное сооружение, и в груди у него стало тесно. — Так что насчет тебя? — А? — она оглянулась, сосредотачиваясь на нем. Драко подметил, что пристальное внимание девушки приносит ему удовольствие. Он расправил плечи, чувствуя, как по телу быстрее понеслась кровь. — Я так много тебе сегодня рассказал о себе, а ты так и не поделилась со мной ничем сокровенным. Гермиона нахмурилась. — Что ты хочешь узнать? — в ее голосе сквозило напряжение. Девушка заволновалась и подобралась, готовясь к очередному удару. Она окинула Малфоя взглядом, пытаясь угадать его настроение. Он выглядел спокойным, сосредоточенным. Казалось, от его злости, вспыхнувшей не больше часа назад, не осталось и следа. — Мне бы хотелось узнать, кем ты хотела стать в детстве. Гермиона чуть расслабилась, выдыхая. — Врачом, как родители. — И почему сейчас передумала? — Ммм, — девушка задумалась. На самом деле ей приходилось часто наблюдать за работой родителей или их коллег. И, исходя из этого, она смогла вынести довольно много уроков. Желая стать отличным специалистом в области медицины, она прилежно изучала все предметы, что были нужны для данной специальности. А потом умерла бабушка… При мысли о ней к глазам Гермионы подступили слезы, а нос защипало. Она коснулась его рукой, потирая, глотая комок в горле, в попытке снять напряжение. Драко заметил, как изменилось лицо его собеседницы, и нахмурился, не понимая, что послужило этому причиной. Ему страшно захотелось залезть к ней в голову, чтобы препарировать каждую из ее мыслей. В надежде на честность спутницы, Малфой спросил: — Откровенность за откровенность? Она вздохнула. — Ты прав. Я хотела этого до смерти бабушки. Когда мы приехали к ней в Австралию и узнали, что она умерла в больнице, то незамедлительно поехали туда. Нас встретил врач. Он принес нам свои соболезнования, все объяснил, проводил в морг, чтобы мы могли подписать необходимые документы, забрать ее вещи. — Ты передумала становиться врачом, потому что они не смогли ее спасти? Гермиона покачала головой. — Нет, потому что поняла, что не смогла бы себе простить, если бы не спасла человека. Не смогла бы стоять, рассказывая об этом родственникам умершего, не смогла бы произносить слова сочувствия и не винить себя. Я бы вечно прокручивала это в голове, стараясь найти ошибку… И это точило бы меня изнутри. — Но люди умирают и не всегда это вина врачей. Иногда ты ничего не можешь сделать, — перебил ее Драко. — Верно, — прошептала Грейнджер, — Только моему сердцу на это все равно. Я не могу вынести подобную ответственность. Это пугает меня больше всего на свете. — Больше меня? — Драко вызывающе улыбнулся. — Ты меня совсем не пугаешь, — она замерла, осознавая, что она лукавит, — скорее меня тревожат твои вечные перемены в настроении. Улыбка, мелькнувшая было на устах Драко, обернулась поджатыми губами. Между его бровей появилась морщинка. — Я знаю. Это… — он провел ладонью по волосам, и некоторые пряди упали ему на лицо, — Я не всегда могу контролировать то, что делаю, о чем думаю, что чувствую. Это постоянная борьба… Она… Не поднимая на него взгляд, Гермиона сказала: — Не могу знать, какого это. В беседке повисла тишина. Стараясь не соприкасаться взглядами, каждый думал о чем-то своем. Гермиона вспоминала о бабушке, о своей любви к медицинским справочникам и клинике родителей. Ей было жаль расстраивать семью и говорить, что на них прервется врачебная династия. Возможно, их внуки захотят влиться в семейный бизнес, но она — пас. Драко думал совсем о другом. О изводящих его мыслях, собственном помешательстве, об интересе к жизни Гермионы и собственном раскаянии, которое ему бы не мешало испытывать по отношению к ней. — Тебе стоит знать, что мне жаль, — сказал он. Она подняла голову. — Ты уже извинялся. — Не слишком искренне, впрочем, не знаю, достаточно ли я искренен сейчас. — Это хотя бы честно, — еле заметный кивок, — Давай поговорим, когда ты испытаешь по-настоящему сильное раскаяние, чтобы я могла принять твои извинения, договорились? Драко кивнул, понимая, что этого никогда не произойдет. От мыслей про будущий скверный поступок по отношению к ней ему стало мерзко. Возможно, Блейз был прав, и ему стоит отступить. Он не потеряет ни грамма уважения коллектива, большинство даже не знают о глупом споре. Уговорить Нотта будет куда проще, чем Уизли, но Забини ему поможет. Он обладал по истине впечатляющей властью над Теодором, а Уизли можно просто поставить перед фактом. Конечно, это не значит, что он не станет болтать… И Драко придется закончить свои псевдозанятия и посиделки с Гермионой. Но ей это не разобьёт сердце. Когда-нибудь он снова может вступить с ней в диалог, наладить отношения, поддаться своей зависимости. И это когда-нибудь может настать… Но было одно «но» — гордыня. Гордыня говорила ему, что его не должны волновать ее чувства, что она сама будет виновата, если поверит, если влюбится в него. Гордыня говорила ему, что терять авторитет, даже пусть среди подонков, последнее дело, что отец, если бы узнал, сказал ему, что Драко ни одно дело не может довести до логического конца, неудивительно, что он «вечно второй». От этих мыслей ему стало чуть ли не физически больно. — Тебе стоило бы подумать, чтобы стать психологом или адвокатом, — сказал он Грейнджер, — Тогда бы ты могла спасать бедных девушек от зверья, вроде меня. Она удивленно посмотрела на него. — Адвокатом или…? — Подумай только, как много девушек страдают… — И не только девушек, — перебила она, — парни тоже подвергаются насилию, — Гермиона задумалась, — На самом деле, слишком много людей нуждаются в помощи. Старики, например. Они часто становятся объектом внимания мошенников или подвергаются абьюзу собственных родственников. Драко смотрел на нее, наблюдая, как на ее лице выражение удивления сменяется задумчивостью, а позже решимостью. — Кто, как не ты, должна помогать людям? — сказал он, желая подтолкнуть ее к принятию решения. — Почему? Он неопределенно пожал плечами. — Потому что такое у тебя сердце. Ты самоотверженная, добрая, храбрая. Умная. Ты найдешь выход, чтобы помочь максимальному числу людей. Румянец залил щеки Гермионы. Она моргнула и обхватила себя дрожащими руками. — Спасибо, — прошептала она смущенно, — Тогда надеюсь, что каждый из нас, ты и я, — она посмотрела на него. В ее глаза вернулась искорка, которую Драко ждал с замиранием сердца и от которой будто бы пропал весь воздух из его легких. Он судорожно вздохнул в попытке вернуть себе контроль над телом, — реализуем себя как первоклассные специалисты по помощи людям! — Да, Гермиона, — прошептал Малфой, — Я надеюсь, что все так и будет. Девушка весело рассмеялась. Она коснулась его руки и в одну секунду прильнула к нему в неловком объятии. И мир для Драко сузился. От вида ее розового язычка, мелькнувшего сквозь ряд зубов, от жара ее тела, прижимающегося к нему, у Малфоя забурлила кровь. Его глаза потемнели, а сам он наполнился желанием. Желанием схватить ее за мягкое розовое личико, коснуться пальцами пухлых щечек и целовать. Губы, аккуратненький носик, щеки. Вылизывать шею. Он мечтал ощутить ее вкус, впиться сладким укусом в ее нижнюю губу, а после провести по ним языком, глотая сладкий нектар из крови и слюны. Драко тряхнул головой, молясь, чтобы его наваждение прошло. Ногти впились в ладони. Он нервно вздохнул, хватая ее за плечи. Она, будто бы не видя, в каком он находится состоянии, отпрянула от него и сделала несколько шагов назад. — О! — Гермиона наклонилась к фонтану, — Кажется, в нем лежат монетки. Никогда не замечала, — выдохнула она восхищенно, — как интересно! — Очень, — выдавил он в ответ. Драко заметил, как воротник свитера немного приоткрыл ее шею, демонстрируя ему кусочек бледной кожи. Одна небольшая кудряшка из гривы Грейнджер приютилась под подбородком, плотно скрутившись из-за влажности. Драко представил, как он протягивает руку к локону, касаясь кончиками пальцев ее нежной шеи, чувствуя жар кожи. Он вообразил, какого это, касаться ее волос. Насколько они мягкие? Он наклонился ближе, пытаясь уловить ее запах — теплый и цветочный, скорее почувствовав, чем увидев, как ее плечи напряглись. Драко отпрянул. — Как думаешь, монетки сюда бросают наудачу? — спросила она, оборачиваясь. — Эм, — Малфой растерялся. В голове не осталось ни одной адекватной мысли. Все вокруг потемнело. Казалось, что она единственный источник света. Или же это была игра его воображения. Но ему немыслимо хотелось коснуться ее. Даже если Гермиона будет против этого. Девушка же, не подозревая, какие мысли раздирают его, скользнула ладошкой в задний карман своих джинсов. Драко еле сдержал свои эмоции, которые обухом ударили по его голове, напрочь отключив весь здравый смысл. В одно мгновение он шагнул к ней, почти касаясь ее тела своим. В ее руках сверкнул металл. Малфой сосредоточил на нем все свое внимание. — Монетка, — она показала ему кругляшку на открытой ладони, — Загадаем желание? Драко сглотнул. «Желание у меня только одно…» Она закрыла глаза. Драко тоже. Но не для того, чтобы загадать глупое желание, а для того, чтобы побороть собственное. Он несколько раз вздохнул, призывая себя успокоиться. Рядом с ней Малфой постоянно лишался контроля, но в последние дни это приобрело вопиющий характер. Если он не придет в себя, то… Раздался всплеск. Драко приоткрыл глаза, чуть прищуривая их от яркости окружающего мира. — Ты успел? — спросила она, поворачиваясь к нему. Теперь Гермиона стояла у самого фонтана, касаясь его каменной кладки икрами. Он почти загнал ее в угол. Еще чуть-чуть, и она выставит руку, чтобы остановить его. Коснется его груди как тогда, в Большом зале. От этой мысли у Драко вновь голова пошла кругом. Он сделал большой шаг назад, отворачиваясь от спутницы. Стараясь отвлечься, Малфой закинул голову вверх, обводя взглядом извивающийся над ними плющ. — Уже вечереет. Она подошла к нему, едва касаясь своим плечом. — Сумерки. Драко недовольно вздохнул. Казалось, Грейнджер абсолютно не понимала, как его мучила. Впрочем, решил Малфой, он заслужил нечто подобное. Ему не стоило заигрывать с ней. Теперь же приходилось расплачиваться томительным жжением в теле от каждого ее движения или взгляда. — Нам пора возвращаться в замок, — Гермиона сделала несколько шагов в сторону выхода. Он последовал за ней, проходя взглядом по ее фигуре. И в самом деле она, в обтягивающих джинсах, выглядела вполне неплохо. Ее широкие бедра, плавные черты тела, грудь делали ее фигуру женственной, словно бы перед ним была Венера с картин Рубенса*. Его всегда окружали худощавые девчонки. И он, даже не задумываясь, наслаждался их телами, презирая иное. И вот она — Персефона Бернини*. А он ее Аид, забирающий свет в свое царство тьмы. Природа, словно желая продемонстрировать готовность к внутренней тьме Драко, разверзла над Гермионой свинцовые дождевые облака. Холодный ветер разметал ее волосы по плечам, донося до Малфоя запах ее парфюма. — Кажется, сейчас начнется дождь, — пробормотала Гермиона, запахивая куртку на груди. — Да, но мы уже к этому моменту доберемся до замка, — голос Малфоя был низким, убаюкивающим. Подобно хищнику, он приблизился вплотную к своей жертве, стараясь надышаться ее ароматом, — Ты любишь дождь? Гермиона вздрогнула от раздавшегося над самым ухом голоса Драко. Ее плечи напряглись. Она не могла не заметить, что в последние пятнадцать минут с ним творилось нечто странное: он наступал на нее, с каждым шагом стараясь встать к ней все ближе, принюхивался, вздыхал и хмурился. Выглядел он растеряно, словно все не мог сосредоточить внимание на их разговоре, витая в облаках. — Люблю. Но предпочитаю делать это на расстоянии. — Порой иначе просто не получается, — загадочно сказал Драко. Гермиона нахмурилась, кидая напряженный взгляд на Малфоя. Он засунул руки в карманы своей кожаной куртки и смотрел под ноги, энергично вышагивая рядом с ней. — Скоро игра… — проговорил он нерешительно, вскидывая голову и смотря на нее. Пойманная на подглядывании, Гермиона смутилась. — Я не очень люблю футбол… — Да, ты говорила. За всю учебу в Хогвартсе Драко ни разу не видел Грейнджер на трибунах. Особенно на игре со своим участием. Однако он не мог не понадеяться, что раз они заключили «мир», пусть и весьма фальшивый с его стороны, она не откажется прийти на игру его команды. Мысли об этом захватили его, преисполнив надеждой и воодушевлением. Драко представил, как она поднимается на трибуну в шарфе Слизерина, а ее волосы, выбивающиеся из-под мелкой вязки символики его факультета, развиваются на ветру. Грейнджер могла бы провожать его фигуру взглядом на протяжении всего матча, хлопать в ладоши и улыбаться, стоило ему или кому-то из команды забить гол. Могла бы переживать, если его повалят на траву или он получит травму. А если у него будет серьезная травма, то она сможет зайти в медпункт, как бы под предлогом позаниматься, но на самом деле просто навестить его, потому что переживает, потому что ее сердце наполняется тревогой каждый раз, стоит ему оказаться… За своими мечтами он не расслышал ее ответ. — Игра с Гриффиндором, — как бы между прочим добавил он. — А я что сказала? — Гермиона оглянулась на него. Он растерялся, не зная, что ответить. — Я надеялся, что ты придешь поддержать меня… Гермиона подняла бровь в удивлении. — Хочешь, чтобы я болела за тебя? Малфой кивнул. — Пришла и сидела на трибунах? Он вновь кивнул, раздражаясь с каждым ее глупым вопросом. Грейнджер покачала головой. — Я подумаю. Малфой чуть ли не зарычал от досады. Глубоко дыша, он шел следом за Грейнджер, вдыхая аромат роз, исходящий от нее. — Прости, что разозлила, — сказала она чуть погодя. — Ага, — пробурчал он. — Это не просто… — Куда проще, чем ты думаешь, — расстроенно выплюнул он, чеканя шаг с такой скоростью, что девушка едва поспевала за ним. Он услышал, как ее дыхание ускорилось, и оглянулся. Гермиона, смотря себе под ноги, перебирала ножками, в попытке угнаться за ним. Драко остановился, заставив ее стукнуться лбом о свое плечо. Девушка поднялся глаза. — Там будет много людей, которых я не знаю. Невилл и Луна не пойдут со мной. А для меня одной будет слишком шумно и неловко, — она сделала паузу, переводя дыхание, — Разве тебе недостаточно будет знать, что я желаю тебе победы? — А ты желаешь? — прошептал он. Внезапно для самого Драко, его грудь наполнилось приятной истомой, а раздражение ушло. Он заметил, как судорожно она сжимает руки своими красными от холода пальчиками. Окинув ее взглядом, Малфой понял, что Грейнджер замерзла. Ему понадобилась пара секунд, чтобы решиться схватить ее за руку. Холодная рука в теплой. Девушка посмотрела на их сомкнутые руки, недоумевая. — Зачем… Ее голос дрогнул, когда Малфой потянул ее к себе, засовывая их руки в карман своей куртки. Краска залила щеки девушки, и она отвела взгляд не замечая, как румянец стыда тронул и лицо парня. Их руки, сплетенные в замок в карманах его куртки, смутили их обоих, но тем не менее они продолжили движение, касаясь друг друга. Далеко не впервые за сегодня Драко испытал целую гамму чувств: от паники до острого наслаждения. Они брели, уже значительно медленнее, наслаждаясь происходящим и стыдясь этого. — Мне никогда не будет достаточно, — едва различимо прошептал он. Гермиона нахмурилась, не понимая. — Что? — Ты спросила, будет ли мне достаточно знать о твоей поддержке, — он покачал головой, — Мне всегда будет мало простого знания. Я хочу большего. «Хочу всего, что могу получить от тебя». И его это до жути пугало. Когда он добрел до гостиной факультета, то осознал, что больше всего на свете он хотел бы закрыться в собственной спальне, очутиться под темным пологом, снять с себя одежду и представить вновь все те образы, что крутились в его голове весь вечер, сопровождая их с Грейнджер беседы. Но его ждали. Драко не собирался рассказывать ни малейший клочка информации. Страхи Гермионы, а он уверен, что они имели место, были беспочвенными — он бы ни за что не расстался с тем, что принадлежало ему. Только ему, и никому больше. Он с трудом выносил мысль, что его «друзья» начнут осквернять своими языками то, что являлось его собственностью. Терпение Малфоя было на исходе. Он готов был наброситься на Уизли и Нотта, выбивая кулаками ее имя из их голов. Они не должны были думать о ней. Они не должны были обсуждать ее губы, бедра. Не должны произносить ее имя и секс с ней в одном предложении. От одной только мысли, что Уизли воображает, как своими грязными руками касается ее тела, у Драко падала кровавая пелена перед глазами. Поэтому Малфой пошел прямиком к Забини, чтобы соврать. Он рассказал ему, перекроив напрочь весь их разговор с Грейнджер, что все прошло отвратительно, что она равнодушная зануда и помешана на учебе, что он все испортил, обозвав ее толстухой, тем самым обидев и разозлив девушку. Забини весь разговор хмурился, кусал губы, морщился от недовольства, и Драко через силу вываливал из себя все эти лживые фразы, ломаясь изнутри от молчаливого презрения и разочарования лучшего друга. — Ничего не выйдет, — наконец сказал Малфой, замирая в кресле. Друг замотал головой, прикрывая глаза, видимо соглашаясь с ним. Драко не впервой сталкиваться с неудовлетворенностью окружающих его поведением, но от близких подобное воспринималось особенно болезненно. Он мог бы рассказать Блейзу правду, мог бы поделиться всем, что произошло, но… Но ему нужно было, чтобы Забини передал его рассказ Нотту и Уизли с нужной интонацией. Поэтому, удаляясь под внимательным взглядом Блейза, Драко почти не испытывал раскаяния. Вместо этого его потряхивало от возбуждения. Из-за этого Драко совсем не заметил, как Блейз открыл глаза, прищурившись. Как его взгляд из разочарованного превратился в заинтересованный, а на губах промелькнула хитрая улыбка. Блейз мог бы поверить в ложь друга, если бы не одно обстоятельство — с седьмого этажа в башне Гриффиндора открывался поистине впечатляющий вид на задний двор. И хоть Забини был весьма занят, обхаживая одну симпатичную девчушку, он все же нашел время и для прочих наблюдений и выводов. Довольно хмыкнув, слизеринец развернулся и пошел к друзьям.

***

Уже под пологом ночи Драко поднялся с кровати. Под тихое сопение сокурсников он проскользнул в коридор, чтобы дойти прямо до юношеских душевых. В них оказалось пусто. Впрочем, он и не ожидал иного в четыре утра. Лунный свет лился сквозь окна-бойницы, отражаясь от поверхности зеркал, поэтому в душевых было светло. Он шел медленно, скользя босыми ногами по кафелю. Голую кожу плеч, рук и стоп холодил влажный воздух, вызывая стаю колких мурашек. Он выбрал для своего дела последнюю кабинку, словно какой-то преступник. Румянец раскрасил его щеки, когда он осознал, что собирается сделать. Он мог бы выбрать ванную в спальне, но побоялся, что разбудит сокурсников. Общественные душевые подходили для грязного дела куда лучше, особенно когда все еще спят. Шум воды заставил юношу вздрогнуть. Стало громко, и Драко настороженно прислушался. В коридорах по-прежнему не раздавалось ни звука. Настроив температуру, юноша стянул с бедер пижамные штаны и оказался обнажен. В шее тяжело забился пульс от напряжения, мышцы одеревенели. Малфой сделал шаг, и на него волной хлынула вода, отрезав его от остального мира. Он фыркнул, сплёвывая под ноги то, что попало в рот. Несколько раз проведя по волосам, он шагнул в бок, давая струям стекать по корпусу, не касаясь лица. Руки заскользили по телу, пока не коснулись ноющего члена. Он снова прислушался, охраняя свое одиночество. Луна по-прежнему была единственной его спутницей. Злобно на нее зыркнув, будто бы она была виновата в его низменных желаниях, Драко отвернулся и принялся за дело. Вскоре его дыхание сбилось, а взгляд затуманился. Сдерживаемое за день напряжение скрутилось узлом внизу живота. Ему слышалось, как она произносит его имя и хрипло дышит, как вздыхает. Краснеет. Драко представил, как он швырнет девушку на свою школьную скрипучую кровать. Он бы водил своими руками по всем ее мягким изгибам, сжимая ее кожу своими пальцами, причиняя этим ей мучительное удовольствие и легкую ноющую боль. Она смущенно раздвинет перед ним свои ноги, а внутри нее будет очень тесно. Тесно и горячо. Он бы двигался в ней так медленно, что она, раздираемая наслаждением и поскуливая от удовольствия, начнет умолять его двигаться быстрее… Он замер, а потом по телу прокатилась мощная, сокрушительная волна горячего облегчения, заставляя его стиснуть зубы. Гортанный стон вырвался сквозь них, свидетельствуя о его наслаждении. Драко облокотился о стену, прижимаясь любом к холодному кафелю. Он ударил кулаком по нему один, два раза, оставляя на костяшках ссадины. — Черт, — прошептал он. Струи воды били по его телу, смывая и унося его слабость вниз по канализации.