Savior

- Ну и напугали вы нас, Мирон Янович! – В мою палату ввалился Ваня, а вместе с ним проникли шум, краски и запахи. Много запахов. Дорожная пыль, дождь, кофе и крепкие сигареты. Я лишь улыбнулся и протянул руку для крепкого рукопожатия. Вслед за Охрой в палату просочилась Мария Романовна и встала у стенки, опираясь спиной на холодную штукатурку. Девушка тактично молчала, не желая прерывать нашу встречу. - Я все морги обзвонил, все больницы обыскал… - Тоном заботливой мамочки рассказывал Рудбой, выкладывая из принесенного пакета дежурные апельсины, киви, яблоки, виноград, блок сигарет, две маленьких бутылочки виски… - А вот этого нельзя! – Вмешалась доктор, подбегая и выхватывая из рук Вани запрещенные продукты. – Как вы вообще смогли это пронести? - Ловкость рук и никакого мошенничества, леди! – Рудбой обезоруживающе улыбнулся и склонился в шутливом реверансе. – Мария…эмм… - Романовна. – Подсказала девушка. - Мария Романовна, - Поправился Ваня. – Неужели вы запретите мне порадовать моего товарища, волею судьбы оказавшегося в таком беспомощном положении? Его единственным источником наслаждения являются лишь ваши лучистые глаза и ма-а-аленькая доза никотина. - Запрещено. – Девушка улыбнулась комплиментам. Ее щеки и шея слегка покраснели, отчего бледность ее кожи стала особенно заметной. – Ничего не могу сделать, это больница. - Что ж, это останется на вашей совести. – Ваня театрально всплеснул руками и повернулся ко мне. - Суровые у тебя доктора, Мирон! Эта парочка меня веселила. Их перепалка отвлекла меня от тоскливых мыслей о собственной беспомощности и о том, как все дерьмово складывается в моей жизни. - Вы не могли бы оставить нас, Мария Романовна? – Впервые нарушил тишину я. - Да, конечно. – Мария аккуратно отодвинула Ваню от прикроватного столика и забрала сигареты и алкоголь. – Медсестра отдаст вам это на посту. – Девушка посмотрела на меня, словно хотела что-то сказать, нечто наподобие: «Не натворите глупостей, Мирон Янович», но, видимо, вспомнила, что это не входит в круг ее обязанностей. Когда дверь за ней захлопнулась, Ваня по-хозяйски уселся на рядом стоящее кресло и закинул ноги в новеньких кроссах, затянутых в синие пластиковые бахилы, на мою белоснежную кровать. Белый халат, небрежно накинутый на плечи, сполз, открывая вид на яркую футболку с кричащим принтом. - Есть курить? – Я даже не смотрел на него, ожидая водопада ругани, который вот-вот готов был на меня обрушиться. Страх неодобрения лучшего друга висел надо мной Дамокловым мечом. Рудбой молча достал из нагрудного кармана блок Winston, отработанным движением пальцев откинул крышку и протянул мне распахнутую пачку. Малопослушными дрожащими пальцами я кое-как вытащил сигарету и, прикурив от подставленной зажигалки с удовольствием затянулся. - Ты такой долбоеб. – Тихо. Почти шепотом. Ни тени неуверенности – банальная констатация факта. – Ты хоть представляешь, что мы пережили? - Ну, вы, наверное, испугались. – Предположил я, выпуская очередное облачко дыма в потолок. – Открой окно, пожалуйста. Ваня встал, чтобы распахнуть пластиковые практичные рамы. Вдохнув полной грудью тяжелый воздух городской осени, он опустился на кровать, пристально смотря мне в глаза. - Испугались? Серьезно? Мне в половине первого ночи звонит Крис и зареванным голосом вопит, заметь, я не просто так употребил слово «вопит», что ее любимый Мир сошел с ума, выжрал в одну глотку бутылку Чиваса, сказал ей, чтобы она убиралась из вашего дома, сел за руль и уехал. И теперь ей страшно. – Ваня остановился, чтобы перевести дух. - Это был не Чивас. И всего два глотка. Я был трезв, ты знаешь, чтобы меня вырубить – нужно намного больше. - Я звонил тебе раз двадцать, ты не брал трубку. А потом мне звонят с твоего телефона и говорят, что ты в реанимации и неизвестно, выживешь ли ты вообще. Ладно, хоть, сказали, куда тебя отвезли. – Рудбой вытер лоб тыльной стороной ладони. - Извини, Вань, правда. У меня были причины. – Я сделал последнюю затяжку и бросил бычок в стакан, который чудом избежал гибели несколько часов назад. - Не поделишься? – Ехидно усмехнулся друг. - Нет. Скажу лишь, что тур отменяется. И выход альбома тоже. – Слова дались мне тяжело. Нелегко наблюдать за тем, как рушатся твои воздушные замки. - Вау, все настолько серьезно? – Рудбой снял кепку и взъерошил короткий ежик крашеных волос. – Мамай будет в ярости. - Более чем. А еще я не хочу слышать ничего о… Меня прервал телефонный звонок. Ваня достал из кармана телефон и уставился в дисплей. - Крис. – Закончил я. – Ее для меня больше не существует. - Мир, не превращайся в ванильную пизду? - Ваня сбросил звонок, предварительно показав мне дисплей. С него скалились наши с Крис рожи. - Ну повздорили, поцапались. С кем не бывает? Она к тебе приедет, вы помиритесь прямо на этой койке. – Рудбой попрыгал на кровати, проверяя ту на упругость. – Ну, отлично пружинит! - Вань, я серьезно. Больше никакой Крис. Хочу, чтобы ты проконтролировал ее отъезд из моей квартиры. Если ей нужны будут деньги – дай ей денег. Все, что она захочет. Пусть забирает все, только убирается. - Окей, как скажешь, друг. – Ваня поднял руки в примирительном жесте. – Я, кстати, разговаривал с твоим врачом. Очень миленькая! Я б с ней… отдежурил пару смен! Не обидишься?– Глаза Рудбоя загорелись. - Да, пожалуйста. – Флегматично хмыкнул я. – Что она про меня сказала? - Ну… - На лице Охры отразился трудный мыслительный процесс. – Что-то про травму спины, потерю чувствительности, подавленное состояние, депрессию, необходимость положительных эмоций и все такое. Херня какая-то. А что, ты правда ниже пояса ничего не чувствуешь? Ваня откинул тонкое флисовое одеяло и начал тыкать пальцами в мои ноги. Я не чувствовал ничего. Я ясно представлял, как должна реагировать моя кожа на прикосновение его холодных острых пальцев, но нервные окончания не подавали соответствующих сигналов в мой мозг. Стало по-настоящему страшно. - Правда ничего. – Я зло одернул одеяло. – Мне нужны кое-какие вещи. Привезешь? - О чем речь, брат? Пиши список, к вечеру постараюсь прикатить.