Umbra

      Это была не просто тьма. Это был мрак беззвёздной ночи, подземных глубин и человеческих сердец. Тьма, что поглощала весь свет. Тьма, что пожирала саму себя. Древняя. Голодная. Недобрая. И всё было бы не так страшно, если бы эта Тьма не была её частью.       Глупо отрицать меня. Глупо прогонять меня в далёкие закоулки сознания. Ты не меня боишься, ты себя боишься, Ангуль.       Знахарка не понимала сны. Знахарка видела лишь поверхность вещей. Как и все в этой деревне. Они предпочли сладкое неведение. Они предпочли убежать от себя, от своей сути, заперев свои силы внутри себя. Так они поступали и со своими детьми, и с детьми своих детей. Так они поступили и с Ангуль.       Но ведь это преступление против сути вещей! Невозможно победить собственную тень.       Ангуль в какой-то степени могла их понять. Жить здесь, среди этой зелени и жаркого солнца, цветов и осенних дождей, не ведая забот, не видя вещих снов и не зная о других мирах и тварях, живущих среди теней. Жить жизнью мотылька, настолько быстро, что не успеваешь заскучать и задуматься о законах Вселенной, когда весь мир понятен и прост — весной сеять, осенью пожинать, утром кормить скотину, а вечером сплетничать, собираясь на крыльце.       Но ей, Ангуль арх Мараб, младшей дочери семьи виноделов, такая жизнь была недоступна. Знахарка сказала, что её сила слишком велика, слишком темна. Раз в год печать, сдерживающую её способности, ставили заново, проводя изнуряющие обряды. Каждый месяц на убывающую луну она пила отвар и читала заговор. Но это мало помогало.       Цайиль была её надеждой. Цайиль — кочевница, пришедшая издалека и принесшая с собой запах чужих земель, запах пепла, песка и кобыльего молока. Но самое главное: она была чёрным магом. Такая же, как Ангуль. Та чувствовала это, чувствовала ещё с первой встречи. Но боялась подойти, приблизиться к этой чужеземке с крутым характером и недобрыми узкими глазами. Но однажды всё же решилась. Точнее, всё произошло само собой.       Это был Праздник Огня, который ежегодно устраивался в их области в день летнего солнцестояния. Со всех деревень стекались, чтобы прославить богов, попировать, послушать песни и, конечно же, увидеть Танец Огня. Цайиль тоже не пропустила этот праздник. Вместе со всеми она пила вино, заботливо приготовленное семьёй Мараб, болтала с местными и смотрела на танцовщиц. Было на что: вокруг Большого Костра, среди цветов и огней они плясали, мелькая цветастыми юбками и гремя браслетами, сами как маленькие огоньки, и южное солнце сияло в их глазах, а кожа казалась золотой.       Цайиль смотрела на танцовщиц, а Ангуль смотрела на неё. Кувшин вина приятно холодил ладони, в памяти были ещё свежи воспоминания о прошедшей ночи и голосах из тьмы. Наконец кочевница повернулась к южанке, их глаза встретились, и Ангуль с испугом увидела в них ту тьму, которую видела во снах, которая была внутри неё.       — Быстрее, чаво встала, девка? — нарушила тишину Цайиль, требовательно указав на опустевший сосуд. Ангуль извинилась и стала наливать вино, пахнущее травами и пряностями.       Ощущение связи исчезло. Цайиль, казалось, не горела желанием разговаривать с Ангуль и даже не смотрела на неё.       — Вы маг? — просила Ангуль.       — Приворотами не занимаюсь, — отрезала Цайиль.       — Вы знаете, как окончательно избавиться от способностей? — прошептала Ангуль, склонившись над магом.       В ноздри ударил сильный запах выпивки и каких-то горьких трав. Цайиль посмотрела на девушку с внезапной злобой, сверкнув раскосыми глазами.       — Ты осознаёшь, что просишь? — прошипела она. — Стереть способности — всё равно, что себя стереть.       Нельзя убежать от себя. По спине Ангуль пробежал холодок. Но отступать она не собиралась.       — Вы не понимаете, как это ужасно! — горячо зашептала она, умоляюще глядя на Цайиль. — Каждую ночь мне снятся кошмары. Каждую ночь что-то давит на мою грудь, и я не могу дышать. Порой мне кажется, что я сама себе не принадлежу, что мной управляет кто-то другой, и этот кто-то явно не желает мне ничего хорошего. Я боюсь, что окончательно потеряю над собой контроль.       Где-то с минуту Цайиль изучающе смотрела на Ангуль. Казалось, она заглядывала прямо в душу. А потом улыбнулась.       — Чем свирепее зверь, чем более он дикий, тем сильнее он пытается вырваться на свободу, тем яростнее бьётся о прутья клетки, в которой заперт, — проговорила Цайиль. — Конечно, она хочет вырваться на свободу. Никому не нравится сидеть взаперти.       — Вы предлагаете… снять печать?       Цайиль кивнула.       — Умная девочка. Только так её можно успокоить. Но лишь на время. Если есть желание — встретимся завтра в полночь возле заброшенного здания в лесу.       — И это действительно поможет?       — Говорю же — поможет, но на время, — сварливо ответила Цайиль. — Решай сама. Но знай: не сниму печать я или кто другой — твоя сила снимет сама. И тогда… Кто знает.       Цайиль встала, отложив в сторону опустевший сосуд, и направилась к зовущим её женщинам, оставив Ангуль в одиночестве.       Оставшуюся ночь Ангуль провела в тяжелых раздумьях. Постель промокла от пота, голова раскалывалась, в глазах плыло. Утром она уже знала ответ.       Её не интересовала власть, которую давала магия. Её не интересовала и медленная, ленивая жизнь в деревне, в окружении братьев и сестёр, а потом мужа и детей, среди виноградников и кустов роз. Она лишь хотела избавиться от кошмаров. Почувствовать, что она принадлежит себе, что она вернула контроль над собой. Чтобы тьма внутри неё рассеялась, голоса перестали шептать по ночам, а сны стали просто снами.       Нет… Было что-то ещё. Ангуль понимала это, хоть и не желала в этом признаваться даже себе.       Она хотела узнать, кто она такая, что за силу запечатали в ней, что представляет из себя магия, которой так боятся здешние жители, и которая убила её бабушку, которая была таким же чёрным магом, как Ангуль.       Поэтому, дождавшись полуночи, она отправилась на встречу с ней. С Цайиль из далёких пыльных пустошей, царства тёмной магии и запретных знаний.