Umbra

      Цайиль выросла среди негостеприимных просторов Забытой Пустоши. Она привыкла к колючим пескам, бурям, долгому зною без единого намёка на тучку и междуусобным войнам. Кочевые племена постоянно совершают набеги друг на друга, отбирая ресурсы, угоняя скот и рабов. Поэтому первая игрушка детей — нож, а самое востребованное искусство — чёрная магия. Нечестивая магия. Няня Зул-Зул говорила, что тьма охраняет от ослепляющего света. Оседлые, как всегда, всё перевернули вверх дном. Не тьма зло. Солнце забирает воду, превращает плодородные поля в безжизненные пустыни. Ночь приносит успокоение.       Няня Зул-Зул обучила ещё маленькую Цайиль чёрной магии. Она рассказала ей, что тени — не просто тени, и что далеко не всё в этом мире можно увидеть, услышать и почувствовать. Она научила Цайиль спускаться «вниз», в мир незримого и неслышимого, в Глубинные Тени, где обитают демоны. Цайиль научилась ладить с этими тварями, научилась понимать их разум, не признающей грани между светом и тьмой, возможным и невозможным. В какой-то степени она сама стала им подобна, но для жизни в Пустоши это более, чем хорошо.       Кочевник не любит сидеть на месте. Он всегда куда-то стремится, куда-то скачет на своём коне, ему всегда всё мало и чего-то недостаёт. «В сердце ветер, под задом седло», — так он говорит. В какой-то момент Цайиль стало мало Пустоши, и она покинула своё племя, отправившись на юг.       Юг. Место оседлых, место сыновей и дочерей солнца. Вождь презрительно называл их ленивыми слизнями — такими же медлительными и жирными. Их земли плодородны, полны цветов и плодов, их солнце не выжигает всё на своём небесном пути, их ветер не приносит пески и пыль. Первые жители юга и первые чужеземцы, которых увидела Цайиль, были девушки, собиравшие цветы. Они весело щебетали на чём-то своём, смеялись, среди тени листвы, смуглые и черноволосые, сами как эти цветы вокруг — быстро расцветающие и быстро вянущие. И способные расти только среди этих плодородных земель.       Когда Цайиль впервые увидела девочку с силой, как у неё, она не поверила своим глазам. Этот южный цветок… не похожий на своих землячек ни внешностью, ни характером, но всё же южный — и чернокнижник? Может, её чутьё, до этого безошибочно находящее подобных ей, на этот раз ошиблось? Нет… Она видит влияние тьмы в её чёрных глазах. Видит под ними следы бессонных ночей, наполненных кошмарами. Чувствует, как пульсирует в ней сила, запертая в ней. Эта сила очень хотела освободиться, и Цайиль ей в этом поможет.

***

      Вечерело. Прохладный ветерок ласкал нагретую за день кожу. Шумела листва, где-то журчал лесной ручей. Ветки под ногами Ангуль хрустели. Лес манил её своей прохладой, своими ароматами и звуками, своей таинственностью и необъятностью. Здесь, в горах юга, на многие места не ступала нога человека, ведь чем дальше, тем гуще и непроходимей был лес, тем он был опасней.       Наконец, она дошла. Старые-старые руины какого-то здания, скрытые среди зелёной листвы и кустов. Полуразрушенные колонны были овиты плющем, из-под трещин на полу проросли цветы, обломки вокруг были покрыты мхами. Сколько тайн оно скрывало, насколько далёкие времена застало? В деревне поговаривают, что здесь водятся призраки. Ну что ж, она их не боится. Что страшного в мертвецах? Они такие же люди, как и они, такие же, как Ангуль. Просто… умерли.       Ангуль усмехнулась. И о чём она только думает? Она и сама не знала, зачем сюда приходит. В детстве она часто бегала сюда с братьями и сёстрами, после купания в реке. Они наберут ягод в лесу, сядут на эти древние камни, и начнут рассказывать друг другу страшилки… Пролетели года, все повзрослели, завели семьи и потеряли интерес к детским играм, а Ангуль продолжала сюда приходить, как только выдавался свободный вечер.       Небо на горизонте окрасилось в оттенки красного и лилового. В вечерних сумерках эти стены из белого мрамора казались особенно таинственными. Ангуль сидела на камнях, поросших лишайниками, и смотрела, как вечер сменялся ночью.       Как только показалась полная луна, Цайиль пришла. Подошла плывущей походкой, с заплетёнными чёрными косами до пояса и узорами на шерстяном платье. Таинственная. Чужая. Другая.       — Боишься? — спросила Цайиль.       — Нет, — честно ответила Ангуль.       — Ты пришла, белые косы*, — улыбнулась Цайиль, скрестив на груди руки.       — Как будто у меня есть выбор, — горько усмехнулась Ангуль. — Пожалуйста, давай побыстрее покончим с этим.       — Побыстрее не получится, — покачала головой Цайиль.       Кочевница смотрела на эту маленькую южанку, доверчиво смотрящую на неё своими карими глазками, измученную, уставшую и напуганную, готовую на всё, лишь бы всё прекратилось. Когда-то и Цайиль была такой. Когда-то и Цайиль боялась саму себя.        — Знаешь… Иногда, чтобы успокоить монстра внутри себя, его надо просто… принять. Тьма — это всего лишь отсутствие света. Ночь — это всего лишь отсутствие солнца. Не нужно их боятся, южаночка. Тебе будет гораздо легче, если ты помиришься с ней. — Цайиль заговорщески подмигнула Ангуль.        Чем больше темнело, тем яснее становились воспоминания Ангуль о кошмарах беззвёздных ночей, и порой ей казалось, что она всё ещё лежит в мокрой постели, трясясь в безмолвной истерике. И даже свет звёзд и луны не приносил облегчения, а напротив, пугал, казался каким-то равнодушным, мёртвым.       Но Цайиль сидела перед ней, приготавливая ритуальные принадлежности, такая ясная и осязаемая, казалось, она породнилась с этой тьмой вокруг, даже в какой-то мере властвовала над ней. Пока они собирали травы, кочевница рассказала ей, что в детстве её тоже мучили кошмары, а шаманка провела над ней похожий обряд.       — Конечно, мне всё равно потом мерещилось всякое. Но я не боялась. Я ни на секунду не забывала, что пока я не боюсь, я сильнее. Сечёшь, о чём я?       Она остановилась, повернувшись к Ангуль. Свет луны на миг осветил её лицо, заострив его черты, сделав похожим на лицо призрака или мертвеца. Казалось, в её глазах затаилась вся тьма этого мира, и тьма это смотрела на Ангуль, заглядывала куда-то вглубь неё, в её душу. Ангуль поймала себя на мысли о том, что тьма эта казалась ей родной. Как и её обладательница.       — Чувствуешь? — махнула она рукой в сторону здания. — Чувствуешь эту тишину? Чувствуешь наволок беспроглядной скорби?       — Такое чувство, будто время здесь остановилось. Будто это место отрезано от остального мира. Островок звенящей тишины и печали.       — Это место повидало предательства, страшные тайны и жестокие убийства. Веками хранит оно секреты темных граней людской души. Боишься?       Ангуль закрыла глаза, прислушавшись к своим ощущениям.       — Нет.       — Это уже о чём-то говорит.       Цайиль принялась толочь травы черным камнем. Ангуль терпеливо ждала. Наконец чернокнижница сказала спутнице проглотить получившуюся кашицу. Причем глотать не морщась, сразу, без раздумий. Вкус у трав был острый, Ангуль показалось, что она сунула в рот горящий факел. Затем она должна была подложить под язык нечто кроваво-красного цвета, с виду напоминающее кристалик, но на вкус оно было кисловатым. Потом Цайиль приказала ей лечь, закрыть глаза и расслабиться, ни о чем не думая, и зашептала слова на незнакомом языке.       Сначала Ангуль стало жарко. Жар зародился в районе живота и постепенно распространился по всему телу. Девушка покрылась испариной. Затем ей показалось, что неведомая сила подхватила её и начала вращать в бешеной скоростью. Трудно было ни о чем не думать при таких-то условиях. Ангуль стало выворачивать наружу. Кристалик словно раскалился, она едва не выплюнула его. Цайиль продолжила читать, только громче, прибавив, что Ангуль должна повторять за ней. Слова были очень сложными, их фонетика была непривычна для Ангуль, кроме того, Цайиль читала очень быстро. Ангуль едва поспевала за кочевницей, ей очень хотелось посмотреть на тех, кто придумал этот язык, и спросить, за что они так ненавидят всех вокруг.       А потом… произошло нечто странное, удивительное. Ангуль словно оторвалась от своего тела. Она перестала чувствовать жар, перестала чувствовать тошноту. Она не чувствовала ничего. И даже дышать не могла, потому что нечем было. Она стала чистым сознанием, бесформенным и бестелесным. Вокруг неё была пустота, черная, звенящая, жадно разинувшая свою пасть. Пустота из её снов.       — Ты не бойся Бездны, — послышался голос Цайиль, — Пока ты не боишься, она тебя не тронет. Чтобы не сгинуть здесь навсегда, твой дух должен быть непоколебимым. Усвой три простых правила: не бойся, не сомневайся, не лги.       — Я видела эту пустоту в своих снах! — вскричала Ангуль.       — Это тебе ещё повезло. Чем больше мастерства, тем хуже сны. Я бы всё променяла на то, чтобы видеть тоже, что и ты.       Ангуль вглядывалась в черную пустоту. Постепенно она начала ей казаться уютной темной комнаткой.       — Ты там слишком не увлекайся.       И постепенно бездна начала вглядываться в меня. Своим черным бездонным глазом.       — Я всегда с тобой… — послышался леденящий душу шепот. Такой знакомый… — Я — внутри тебя. Отрицай меня, забывай меня, запирай внутри себя, но я — часть тебя. Я — это ты. Я — твоя сила.       Тот самый шепот, что преследовал её каждую ночь. Как только луну скрывала туча, как только последний фонарь был погашен. От него не было спасения, ведь это был её собственный голос. Нельзя убежать от себя. Нельзя убить собственную тень.       — Прими меня, ведь я люблю тебя. Прими… Прими. Прими.       — Цайиль! Цайиль, помоги мне! ЦАЙИЛЬ!!!       Она не ответила. Ангуль осталась одна. Она всегда была одна. Ты рождаешься один и умираешь один. Глубокой, тёмной ночью, пробудившись от кошмара и трясясь от страха в постели, Ангуль понимала это. И потому никто не придёт и не спасёт её. Но этого и не нужно. Пока я не боюсь, я сильнее.       — Правильно. Не бойся. Просто прими меня. Освободи меня. И ты станешь по-настоящему свободной.       — Принять?.. И как я это сделаю?       — Ты знаешь. В глубине души ты знаешь.       И вправду. В глубине души Ангуль знала, как её освободить. И знала, что сама должна её освободить, потому что если это сделает она, то та Ангуль, которую все знали, пропадет навсегда.       И Ангуль освободила её. Она вырвалась, словно птица, которую держали в клетке. Её тень, её отражение, такая похожая и в то же время другая, возможно, даже более настоящая, чем сама Ангуль. Их губы соединились в поцелуе. И сами они слились, и было это нечто сродни экстазу. Словно опьянение. Словно воссоединение с другом после многолетней разлуки. Словно первый и пылкий юношеский поцелуй. Словно родник, долго сдерживаемый камнем, наконец освободился.       Очнулась Ангуль уже другим человеком. Освобожденным. Счастливым. Цельным. Помирившимся с самим собой.       — Молодчина. Говорила же, что способная.       Ангуль взглянула на Цайиль, вытирающую пот с её лба. Теперь в ней не было ничего таинственного или пугающего. Это была просто женщина из далёких земель. Женщина, которая многое видела и многое знала.       — А пошли со мной? — вдруг предложила она. — Такому таланту пропадать нельзя.       — Но я вовсе не хочу отсюда уходить, — возмутилась Ангуль.       — А придется. Такую силу нужно учиться контролировать. Иначе она поглотит тебя.       — Я не знаю… Я не готова. Я не могу бросить свою семью. Пусть мы избрали неправильный путь, но мне нравится наша деревня. Наши люди добрые и веселые, а фрукты и ягоды у нас самые сладкие. Не хочу покидать эти места.       — Я понимаю, — склонила голову Цайиль, — Я приду через год. Буду ждать тебя здесь. И если ты не передумаешь, я уйду.       Она встала и отряхнулась.       — Ладно, бывай, мелочь.       Они разошлись в совершенно противоположные стороны. Ангуль — в сторону зажжённых фонарей и дыма из труб. Она — вглубь темного и враждебного леса. *белые косы — то же самое, что и белая ворона.