Диалоги из Кореи

— Закатное небо, крыша, огни азиатского мегаполиса внизу, и на фоне всего этого великолепия — твой силуэт в профиль с бокалом вина. Знаешь, Мерван, художник внутри меня ликует. — Хах! Художник внутри тебя поедет завтра в аэропорт, проводить меня? — Конечно, поедет! И ему будет тебя ужасно не хватать… — Да, мне тебя тоже. Ладно, не будем нюни распускать. Ситуация, конечно, неприятная, но я не собираюсь плакаться, как маленький мальчик. «Нет, я не хочу уезжать, не хочу!» — Хах! — «Нет, синьор Локонте, не отдавайте меня злым дяденькам хирургам!» — Хехехе! А маленький мальчик у тебя здорово получается! — Да я вообще неплохой актер, знаешь ли. — Да ты отличный актер! Я никогда не сомневался в этом. Слушай, Мер… — Да? — Если встретишь там Фло… — Что, привет передать? — Нет, скажи ему… — Ну? — Да. Передай ему привет. — Микеле. — М? — Что мне ему сказать? — Да не знаю. Ничего не говори. У него там своя жизнь, в которой мне наверняка просто нет места. — Локонте, я не понял, ты что, решил сдаться, что ли? А как же твой грандиозный план? — Да какой хоть там план… — Но, Микеле… — Да подумай сам, Мер, начерта я ему сдался? Он на пике своей карьеры, у него новый успешный проект, еще один альбом на подходе, новый имидж, новые друзья… Посмотри, какие красавчики с ним рядом! Один Инкардона чего стоит! Таскается с ним вечно… — Ну и что? — А теперь посмотри на меня. Стареющий, лысеющий, застрявший в одной роли… Я рядом с ним — просто никто. Да на его месте я бы сам себя послал. — Так, а ну заткнись, ясно? Бросай это самоуничижение. Независимо от того, остались у Мота к тебе чувства, или нет, ты — не пустое место, а талантливый артист. На тебя много лет вся труппа равняется. То, что ты уже давно играешь одну и ту же роль — ну так только благодаря тебе этот образ и живет! Ты знаешь, я уважаю Нуно, люблю его, как артиста, но, когда ты перестанешь быть Моцартом, не будет больше Моцарта. — Мер… — Я не закончил! Помнишь, ты мне еще во Франции говорил, что у тебя просто черная полоса, и она пройдет? Так вот, я именно так и считаю. — Не надо меня утешать. — Ой, да мне в последний вечер делать больше нечего, кроме как тебя утешать. Мне, если помнишь, в этой стране осталось провести всего несколько часов, так что я могу себе позволить говорить все, что думаю. Могу пойти к Маэве и признаться, куда делась та синенькая чашечка Гаэля. Могу даже пойти к Бану и сказать, что у меня на него стоит с первого дня знакомства! — Ха! — Ну, ладно, не пойти, а поковылять. Но вместо всего этого говорю тебе: я в тебя верю, Микеле. У тебя все получится. Только руки не отпускай. — Спасибо, Мер. Спасибо, брат. Мне и правда нужно было это услышать. — Конечно! Так что ты бросай-ка в себе сомневаться. Ты востребован, тебя ждут в нескольких странах мира. — Вот только дома меня никто не ждет. — Кстати, да! Что касается Фло… Ты знаешь, может, и тут еще не все потеряно. Ты его, конечно, здорово обидел, но… Я помню, как он смотрел на тебя, говорил о тебе… Кто его знает! Флоран, вообще-то — довольно отходчивый малый. — Думаешь, у меня есть шанс? — Думаю, что, не удивлюсь, если так и окажется. — Мерван. Я должен тебе кое в чем признаться. — Надеюсь, я не пожалею об этом. Ну давай, признавайся. — Ты — самый лучший друг, который был у меня за всю мою жизнь. — В тебе говорит винишко, брат. — Нет, я серьезно! Не представляю, как я тут буду без тебя. — Эй, да ладно, перестань. Ты же не один остаешься, верно? Папа Со за тобой присмотрит. Лоран полон энтузиазма по поводу вашего концерта. Выше нос! — Точно, Мерван. Выше нос! Ты, как всегда, прав. Мне предстоит умереть еще около полсотни раз, но зато я столько же раз влюблюсь, женюсь, пошлю нахер Колоредо… А еще столько же раз напишу великую музыку, столько же раз почти доведу Сальери до самоубийства… Хех! Оно того стоит, правда? — Без сомнений.