Объятья для мрази

      — Я не могу, — одними губами выдаю. Рука сама опускается, прижимая к собственной груди нож. Лезвие царапает кожу, и я откидываю его на пол, касаясь чужой кожи ладонью. Будто пытаюсь затолкать кровь обратно, и конечно же не удаётся. Бён отсаживается дальше к ногам, но не выглядит ни озадаченным, ни напуганным. Я прижимаю к небольшой ранке часть рубашки, свисающей с его плеча, и пытаюсь восстановить дыхание.       — Впервые вижу настолько глупых и слабых людей, — наконец, произносит мужчина, отводя мою руку. Прикрываясь его пиджаком, мельком взглянув в чужие глаза. Мужчина вздёргивает бровь и тянется к одежде, выуживая из кармана сигареты. Встаёт с постели и подходит к подоконнику, следом закуривая и открывая окно. Морщусь от холодного воздуха, окатившего тело, и скидываю вещи с огромного одеяла, укутываясь в него с головой. Бён оборачивается ко мне и кривит губы, упёршись плечом в стену. Неловко гляжу на него, стирая слёзы с щёк, не зная, что делать дальше. Иногда мне кажется, что он прикончит меня одним лишь действием, и именно сейчас тот момент, когда он может это сделать.       — Если бы я приказал тебе проткнуть собственную грудь, ты бы это сделал? Качаю головой, слыша встречный вопрос: «Почему?»       — После той попытки избавиться от жизни я пообещал себе, что больше никогда не сделаю себе больно.       — Разве только что ты не обрёк себя на насилие? — вздёргивает он бровь, подходя ближе.       — Вы хотите вернуть меня обратно? — испуганно поднимаю взгляд. — Я сделал что-то не так? На встрече я был очень напуган, но это больше никогда не повторится, честно-честно!       — Эти детские обещания, — устало хмыкает Бён, снимая обувь. Он стряхивает пепел в пепельницу на тумбочке и снова затягивается, отсаживаясь ближе к спинке кровати. Снова внимательно осматривает меня и спрашивает, неужели я не понимаю, что мог избавиться от тяжелой жизни ещё несколько дней назад, когда Кара пришла ко мне с предложением. Ошарашено открываю рот, чувствуя, как глаза снова наполняются слезами.       — Зачем Вы проверяли меня? — всхлипываю, закрывая лицо руками. — Разве я дал повод усомниться в себе? Я правда пытался хорошо работать и даже тогда на встрече…       — Да что ты понимаешь в этой жизни? — фыркает Бён, прикуривая новую сигарету. — Твоё желание делать всё хорошо и быть неприкасаемым довольно похвально, но в это никто не поверит, включая меня.       — Но это так! — плача, выдаю. — Когда я лишился той работы, я обязал себя хорошо трудиться, чтобы никогда не возвращаться обратно. Это же невыносимо!.. Как будто Вы не знаете, что такое отчаяние!       — Не знаю, — выплёвывает Бён, — и поэтому не мог доверять тебе. Ты слишком удобный. Мне казалось, что любой может подкупить тебя хорошим отношением к себе или выгодным предложением.       — Но я же старался! Я же хорошо работал! Я пытался делать всё, как меня просили!       — В этом-то и дело, — хмыкает мужчина, выдыхая дым, — ты был слишком хорошим мальчиком, Чанёль, и это наводило на соответствующие мысли. Качаю головой, буквально сходя с ума от этого разговора. Я пытался быть, а не казаться, но Бён этого не оценил. Больше полугода он видел только то, что хотел видеть, не желая присматриваться к моим истинным намерениям. Я заплакал ещё сильнее, притягивая к себе одеяло всё больше и больше, буквально превращаясь в огромный комок. Бён со вздохом выпустил из лёгких дым, устало глядя на меня, бесящегося в истерике.       — Почему Вы такой дикий? — плачу, даже не пытаясь удержать эмоции внутри.       — Я не в том положении, чтобы доверять людям вроде тебя. Мой род деятельности тоже не располагает к доверию. Я никому не могу доверять.       — А как же Крис! Мужчина кривит губы, в последний раз выдыхая дым сигареты. Он приспускается на подушке и облегчённо выдыхает, стоит ему принять горизонтальное положение.       — Один бог знает, как ему удаётся каждый раз выжить после подвала, — удивляет Бён. — Крис удобный, но особой преданностью от других не отличается.       — Хотите сказать, что Вы один?       — Я всегда был один, — фыркает Бён, взглянув на меня, — и ничего не потерял за это время.       — Но у вас есть брат…       — Который в случае чего подомнёт мой клан под себя, — усмехается мужчина, — рекомендую не поднимать эту тему. Еле слышно выдыхаю, чувствуя, как постепенно начинаю успокаиваться. Рассматриваю руку Бёна, внимательно оглядывая кольцо на левой руке, и передёргиваю плечами, отводя взгляд. Каждый раз после таких откровенных разговоров меня дико кроет от недоумения. Я не понимаю, как мне вести себя с ним, потому что с каждым разом я всё больше чувствую опасность, исходящую от него. Все люди нуждаются в ком-то, невозможно считать, что бесчувственность — это нормально. И Бён должен это понимать. Даже тогда, когда я только стал понимать, с кем имею дело, мужчина питался моими эмоциями, он так и говорил. Ему не хватало всего того, чего он себя лишил. Равнодушие — не преимущество.       — Ложись уже, — цокает мужчина. — Всё равно не доберешься до истины. Плюхаюсь на подушку прямо в комке одеяла. Расслабленно выдыхаю, выпрямляя ноги, и поджимаю пальцы на ногах, почувствовав холод постели. Всё равно под одеялом быстро согреваюсь, но сон не идёт. Мужчина снова закуривает, задумчиво глядя в потолок, а я рассматриваю его окровавленную грудь, думая, когда же он всё-таки пойдёт в душ.       — Хочешь, отпущу тебя? — неожиданно предлагает мужчина. — Совсем отпущу, наружу. Ожидал ли я этого вопроса? Должен ли соглашаться? Имею ли право, учитывая, что это может быть очередной проверкой? Мне нестрашно, что меня обманут, сколько раз это уже происходило?.. А сколько произойдёт?.. Обвожу взглядом чужой профиль, замирая взглядом на шее, и поджимаю губы. Мне нечего сказать.       — Что я там буду делать? — неловко спрашиваю. — Здесь я имею всё, а там меня ждёт ничего. Разве для этого я столько всего прошел?..       — Ты ещё ничего не прошел, — усмехается Бён, поднимаясь с кровати. — Даже от свободы отказался… с тобой точно что-то не в порядке. Мужчина молча докуривает сигарету и поднимается с места, закрывая выход из спальни. Значит, сегодня я не вернусь обратно. Хозяин комнаты отправляется в ванную, не взяв с собой ничего из одежды, но меня это не беспокоит. Я выпутываюсь из одеяла, оставляя мужчине половину, и поворачиваюсь спиной к двери, чувствуя себя разбитым. Почему так сложно понять его?.. Я даже представить не могу, что нужно сделать, чтобы добиться его расположения. Мне не нужно терпеть насилие или боль, потому что она возникает моментами и никогда не бывает такой сильной. Я стараюсь исполнять все его приказы, доверяться и быть внимательным ко всему, что происходит вокруг, но даже так у меня не получается достичь понимания. Он возвращается довольно быстро. За это время я не успеваю уснуть, да и вообще не ощущаю себя сонным. Поворачиваюсь на спину, когда мужчина укладывается на кровать, и он хмыкает, спрашивая, почему я всё ещё не сплю.       — Скажите, я хоть немного полезен Вам?       — Ты странный, Чанёль, — говорит Бён, закрывая глаза, — я удивлюсь, если не проснусь посреди ночи от ощущения ножа в глотке. Шумно выдыхаю, обижено поворачиваясь к нему спиной. Грёбаное недоверие… хотя почему я так переживаю об этом? У меня и не было намерений доказать ему свою верность! Я только хотел оправдать его надежды, когда он позволил мне стать сопровождающим. Но внутри что-то невыносимо тянет после его слов, и я закрываю глаза, прижимая ладонь к груди. Мне больно, но я не знаю, почему.

***

Просыпаюсь рано утром или же ночью — не могу определить. Поворачиваюсь на спину и еле слышно вздыхаю, чувствуя, как стягивает болью спину. Пытаюсь проморгаться ото сна и определить, что меня могло разбудить. На улице ещё темно, и даже свет от фонарей совершенно не касается комнаты. Какое-то время я оглаживаю собственную грудь, болящую не пойми от чего, и аккуратно сажусь на кровати, чтобы не потревожить Бёна. Смотреть на то, как он спит, у меня совершенно нет желания. До сих пор какой-то осадок внутри, но он усиливается с каждым разом после включившегося сознания. Какое-то время просто сижу на кровати, спустив ноги на пол. Вожу пальцами по тёплому ковру, тому самому дорогому, и не могу понять, что должен делать. Упираюсь ладонями в постель и чуть наклоняюсь, пытаясь побороть боль в спине. Спустя время подключаются и рёбра, и я не понимаю, в чем проблема, стараясь не зацикливаться на боли. В одной из книг, которую мне прислал Бён, было написано, что любая боль — это попытка организма сказать что-то человеку. Так из-за чего я могу себя так плохо чувствовать? Стоит спать на полу, а не на этом матраце? Стоит перестать испытывать уничтожающие меня эмоции и предаваться плохим чувствам? Или же моя спина ломается из-за чувства ответственности и бесконечной нервозности, которую я никогда не смогу рядом с Бёном побороть?.. Не знаю. Встаю с кровати, нащупываю свои трусы с брюками и утыкаюсь пальцами в пиджак. Поднимаю его с пола. Еле слышно звенят цепочки и опадают украшения на ковёр, утопая в нём. Я вздыхаю и откладываю пиджак на подножие кровати, не желая больше нужного прикасаться к нему. Эти костюмы… никогда не любил, а теперь и вдвойне. В ванной долго привыкаю к свету и ещё дольше привожу себя в порядок, надеясь, что так пройдёт больше времени. Обнаруживаю на рёбрах и спине отметины от цепочек и разорванных украшений. Они настолько были вдавлены в спину, что остались потемневшие следы. Выхожу в комнату и застываю рядом с окном, которое так никто и не закрыл. На улице пахнет морозом. Я опускаю взгляд вниз и кривлюсь, замечая, как расчищают дорожки от опадающего снега. Бойцы совершают обход, готовят территорию к новому дню, тщательно выполняя свою работу. Они здесь работают не за «спасибо», да и вряд ли Бён вообще в состоянии поблагодарить кого-то. У них есть заработок, у половины даже крыша над головой, возможность карьерного роста и привлечения новых людей в организацию. Разве кто-то осмелится отказаться от этого всего? Клан у Бёна сильный, пусть и со своими недостатками, но он в состоянии дать отпор, потому что найдутся люди, которые будут преданы ему до последнего, хоть подкупай, хоть убивай их. Испытываю такую тяжесть внутри, что не могу понять, как её лишиться. Стукаю себя по груди, думая, что пройдёт, но не проходит. Мне нечего надеть. Я понимаю это, когда замечаю испорченную рубашку. Ёжусь от воспоминаний и сажусь рядом с пиджаком, на ощупь вытаскивая остальное оружие. Под воротником иглы, у карманов сюрикены, нож остался где-то на полу. Я нахожу его почти под кроватью, складываю всё это на стол и нахожу чужой телефон. Проверяю время — 05:29. Ну и какого чёрта ты не спишь, Пак Чанёль? Плюхаюсь обратно на кровать и скручиваюсь в комок, вздыхая от усталости. Поднимаю глаза на мужчину и вздрагиваю, встретившись с его глазами.       — Даже не попытаешься? — хрипло ото сна спрашивает он.       — Что «попытаюсь»? — хмурюсь. — Убить вас?       — Именно, — поворачивается на спину, потягиваясь, — всю ночь ждал, пока ты сделаешь хоть что-нибудь. Раздраженно цокаю, стягивая с него одеяло, укутываясь с ещё большей силой. Мужчина хмыкает, оглаживая живот, и устало прикрывает глаза. Неужели он действительно ждал, что я нападу на него? Это была очередная проверка? Он мог бы вынести пиджак и нож из комнаты в другую, но не сделал этого. Или же мог положить его в сейф. У него же должен быть в спальне сейф?..       — Вы совершенно невыносимый, — бубню в одеяло, прикрывая глаза, — как будто мне больше делать нечего. Если Вы всю ночь не спали, ожидая моих действий, то каким образом я должен был нападать? К тому же, у Вас же реакция сумасшедшая. Скорее, это мой труп бы вынесли отсюда, чем Ваш.       — Ты недооцениваешь себя, Чанёль, — усмехается Бён, поднимаясь с кровати. — У тебя снова было столько возможностей сделать это, но ты предпочел провести сорок минут в ванной в полной тишине и ещё минут двадцать здесь, собирая по комнате вещи и оружие.       — Здесь темно, а если бы я поранился? Мне хватило собственной спины: вон вмятины какие, болят до сих пор… Мужчина усмехается, а потом и вовсе накрывает лицо рукой, качая головой. Выдыхает «Сумасшедший» и поднимается с места, отправляясь в ванную. Я продолжаю лежать, не желая забивать свою голову чужими глупыми идеями. Его недоверие — это нормально, но не ко мне. Я ведь и правда не имею намерений сделать что-то плохое! Да и если бы была возможность — у меня нет в этом нужды. В конце концов, он вполне может за себя постоять, в отличие от меня. Что я могу ему сделать?.. Выходит из ванной в трусах. Я наблюдаю за тем, как он проверяет время на телефоне и, вероятно, отправляет кому-то смс. Проходит к шкафу за мою спину, и неожиданно спрашивает:       — Так и будешь продолжать лежать или пойдёшь со мной?       — Мне не в чем идти, — вздыхаю. — Кто-то испортил мою рубашку.       — Не забывайся. Прямо на голову падает одежда, и мне со вздохом приходится вылезать из кровати. Так не хочется оставлять эту мягкую подушку и одеяло… Сейчас от силы половина седьмого, может, немного позже. Бён, несмотря на напряженную для него ночь, выглядит как всегда восхитительно равнодушным и собранным. Я натягиваю брюки, следом рубашку, которая больше в плечах, и решаю не заправлять её. Какая к чёрту разница, как я буду выглядеть? Кому я тут нужен, кроме Бёна? И то… Обуваюсь и поднимаюсь с места, обращая внимание на мужчину. Он укладывает телефон в карман брюк, застёгивает часы на руке и принимается надевать пиджак. Внимательно оглядывает меня, и я поворачиваюсь к нему боком, застывая взглядом на книгах. В этот раз дверь открывает «Одинокий журавль», и я невольно пытаюсь рассмотреть автора, но Бён подталкивает меня вперед и закрывает шкаф, легонько толкнув назад. В здании, кажется, никто не спал. По коридорам патрулируют охранники, при встрече кланяясь боссу, который даже не смотрит на них. Я иду за ним, даже не пытаясь понять, куда мы идём, но надеюсь, что завтракать, потому что живот уже начинает неприятно стягивать болью. Крис встречает нас на втором этаже и здоровается с Бёном, который лишь кивает ему и отправляется в сторону своего стола на балкон. За неимением указаний, по привычке двигаюсь к лестнице в общий зал, улавливая взглядом небольшие группы охранников, тихо переговаривающихся за столами.       — Куда? — басит Крис, перегораживая дорогу рукой. — К боссу иди, — удивлённо поднимаю на него взгляд. — Ну? Чего встал? Сворачиваю направо и нервно облизываю губы. Сажусь напротив Бёна, рассматривающего какие-то документы. Неловко поднимаю взгляд на Криса, замершего рядом с мужчиной, и опускаю взгляд на стол: перед Бёном несколько папок и чашка кофе, а передо мной полноценный завтрак: горшочек похлёбки, рис, яичница, кимчхи, грибы, морская капуста… Классический завтрак, который мне часто приносил Кёнсу. Я замираю взглядом на рисе и хмурюсь, боясь, что сейчас сдадут нервы.       — Ешь, — командует Бён, не отрываясь от документов. Есть воспоминания, возникающие от аромата, вида, звука, и их никак нельзя объяснить. Такие моменты вызывают во мне бурю эмоций, и их невозможно сдержать. Я старательно поглатываю ком в горле и берусь за ложку, помешивая суп. «Ты идиот, Чанёль, забудь обо всём, что было раньше. Сейчас у тебя другие проблемы, правда…», — мельком смотрю на Бёна, переговаривающегося с Крисом, и опускаю взгляд. — «Правда, ты никогда их не сможешь решить»