Кое-что никогда не меняется (рабочее)

   Зуммер издает навязчивые трели, напоминая, что челнок приближается к ретранслятору. Пилот-турианец потягивается на лежанке... и одним резким прыжком оказывается в кресле рулевого. Необходимости спешить нет, просто разминка после долгих часов ожидания. Смазанные линии за обзорными стеклами укорачиваются, вливаясь в точки звезд — челнок выходит со сверхсветовой.    — Говорит пограничный патруль Совета, — оживает связь. — Назовитесь и предъявите допуск.    — Сарен Артериус. СпеКТР, — турианец почти мурлычет в микрофон, сбрасывая патрулю позывной. Они всегда так забавно пугаются, поняв, что пытались остановить элитного агента. Три, два, один... Ошарашенное молчание на другом конце связи разражается извинениями:    — Простите, СпеКТР. Просто у вас отключен автоответчик с позывными, вот и...    — Ничего. Вы просто делаете свою работу хорошо.    — Да, СпеКТР, — облегченно выдыхает патрульный. — Полномочия подтверждены, конец связи.    Сарен откидывается в кресле, легко касаясь клавиш управления. Ретранслятор вырастает, заполняя иллюминаторы веским присутствием, слегка поворачивается на мониторах, хотя на самом деле это челнок заходит на прыжок. Программа автопилота давно отлажена так, что кораблик вполне мог бы путешествовать и без хозяина, но СпеКТРу нравится делать все самому. Задать координаты точки переноса. Уточнить массу. Траектория совпадает... Поехали.    Картинка на мониторе, дрогнув сменяется картой одной из Граничных систем. Зуммер звенит снова, предупреждая, что корабль покинул пространство Совета.    "Вы покинули сектор галактики, в котором ваше звание СпеКТРа имеет какое-либо значение для окружающих. Будьте готовы к нападению в любую минуту. Приятного полета", — мысленно переводит сигнал турианец. Мандибулы невольно чуть раздвигаются в усмешке.    Под хорошее настроение Артериус даже мурлыкает какой-то прилипчивый мотивчик, выстраивая курс к незаметному астероиду. Хорошее место, чтобы спрятать базу наемников, но кто-то ее нашел. По крайней мере, Сарен не видел другого объяснения одновременно пришедшим от информатора на этой базе сигналам "тревога" и "особая важность". Первый означал, что агента срочно нужно вытаскивать. Второй — что у него чрезвычайно интересная информация...    Впрочем, связь прервалась в ту же минуту.    Артериус мается от безделья, пока челнок приближается к точке назначения. Рассматривает виды на мониторе и в иллюминаторах. Крутится задумчиво в кресле. О, если бы можно было использовать любопытство в качестве топлива, челнок уже пробил бы астероид насквозь, не успев сбросить скорость, но по турианцу такого не скажешь.    Наконец, автопилот сообщает о завершении программы. Сарен отрывается от полировки пистолета, оценивает задумчивым взглядом местность внизу. Вытянув руку с оружием, подмигивает собственному искаженному отражению в ребристом металле и вновь берется за управление. Сбрасывает высоту — не стоит раньше времени нервировать местных обитателей.    Облет на "бреющем" показывает, что осторожничать уже не с кем. База уничтожена, да еще как! Ровная площадка оплавленной породы на месте наземного шлюза, да идеально круглая дыра вместо лифтовой шахты — вот и все, что осталось. Чистая работа, даже немного завидно.    Посадив челнок у края выжженого участка, Артериус высаживается на поверхность. Хрустят под сапогами брони мелкие камешки, пока он, внимательно осматриваясь, подходит ближе. Сам след удара отзывается гулким звоном. Жар все еще идет от поверхности... Можно прикинуть, когда прошла атака. Пара часов, навскидку, но сигнал пришел много раньше. И это еще не считая времени, которое понадобилось ему, чтобы добраться до СпеКТРа через многочисленные информационные буи. Если принять за момент атаки вероятное время отправления сигнала... рассчетная мощность сделавшего это оружия поражает воображение. А интуиция говорит, что так и было. Сарен всегда верит интуиции.    Турианец останавливается, не доходя десятка шагов до бывшей шахты лифта. Стены ее оплавлены так же ровно, как и вся площадка. Можно сказать — аккуратно. Жар прошел вертикально вверх. Или вниз? Сарен задумчиво смотрит в небо. Орбитальный удар?    Есть лишь один Корабль, способный такое сделать. Тот самый, за которым СпеКТР охотился, едва узнав о его существовании из перехваченных отчетов некоей батарианской экспедиции. Точнее, охота началась даже раньше — когда он выяснил кое-что о подпольной лаборатории, занимающейся разработкой ИИ. Ну, а потом закрутилось... Слежка, погони, снова слежка. И в итоге — словно награда за каторжный труд — пара строчек о дредноуте невероятной мощи. Без конкретных координат. Без указания даже системы, в которой была совершена находка. Но Сарен искал. А Сарен всегда находит то, что ищет.    Машина оказалась сломанной.    Но именно тогда, когда СпеКТР изучал в бинокль батарианцев, суетящихся вдалеке вокруг выступавшего из земли огромного корпуса, похожего на спину исполинского живого существа... Тогда этот Корабль и стал для него целью. Кораблем с большой буквы. Даже в таком состоянии — разбитый, засыпанный древней пылью, он потрясал. Он восхищал. Но лучше всего он бы смотрелся в составе Вооруженных сил Иерархии.    Сарен тогда ушел, посмотрев напоследок в холодное серое небо. Ушел за ресурсами на восстановление этой древней мощи. Но первой экспедиции батарианцев пришлось бесследно исчезнуть.    И снова — несколько лет каторжной работы. Бесчисленные инвестиции в различные компании, медленное, но верное продвижение исследований трофейных документов. Обман, подкуп, шантаж и еще раз шантаж. Нарушение всех законов, какие только успели придумать разумные. Все ради одной цели — поднять Корабль в космос.    Пришлось даже, набрав шайку наемников, промышлять пиратством, во времена Иллиумского биржевого кризиса. Но, когда почти все финансовые башни, возведенные толстосумами от торговли, рухнули, его дело — устояло.    И все это только для того, чтобы, когда все уже было готово, испытать новое разочарование.    Батарианцы вернулись. И, хотя снова не продержались долго, успели сделать СпеКТРу последнюю гадость. Умерли до того, как он сам до них добрался. И потеряли Корабль.    Сарен тогда не успел всего ничего. Еще бы полчаса... Но история не терпит сослагательного наклонения. И о своем провале СпеКТР узнал, почувствовав дрожь земли под ногами. Даже на таком расстоянии, в едва заметной вибрации, ощущалась мощь.    Спотыкаясь и падая почти на каждом толчке локального землетрясения, оскальзываясь на склоне, задыхаясь от спешки и ярости, что не успевает, Артериус выскочил на вершину холма... Только чтобы увидеть то, о чем так мечтал — взлет Корабля. Словно исполинский матово-черный зверь вырвался из клетки державшей его земли, с ревом разбрасывая обломки узилища. И умчался домой — ввысь. А Сарен стоял, не обращая внимания на падающие рядом камни, глядя вслед Кораблю в холодное серое небо.    Он снова ушел тогда. Ушел с той забытой планеты. Ушел в работу с головой. Ушел... собрав, на всякий случай, все документы новой экспедиции. Опираясь лишь на надежду. На простое упрямство. На нежелание расставаться с мечтой.        И, кажется, удача снова улыбается СпеКТРу. Он уходит к своему челноку, посмотрев напоследок в холодное синее небо. Наемники ошиблись, решив, что могут использовать Корабль в мелких междусобойчиках с конкурентами. И ошиблись вдвойне, позволив Сарену узнать об этом. Потому что теперь Сарен будет искать. Потому, что интуиция говорит, что мечта уже близко.    А Сарен всегда верит интуиции. И всегда находит то, что ищет.    Под душным покрывалом близкой ночи валяться никакой уж нету мочи.    Прокрутившись пару часов, Балак все же не выдерживает, отпинывает покрывало и вытягивается на простынях, подставляясь прохладному ветерку из открытого окна. Мало, все равно жара невыносимая. Поднимается и, прокравшись мимо спящих — и как им это удается? — соседей, по пояс высовывается на улицу.    Небо подсвечено с двух сторон разом. С запада — уходящим за горизонт основной планеты Торфана закатом. Непривычно, когда угасающие солнечные лучи все же идут сверху.    С востока — высверками вспыхивающих молний, среди плотной пелены надвигающейся грозы.    — Красиво, не правда ли? — словно эхо собственных мыслей спецназовца. Старший. Стоит справа от окна, перед навесом крыльца, привалившись к опорному столбу. Смотрит в небо, склонив голову влево перед непостижимой мощью природы.    — Очень, — соглашается Балак и раздумывает, не вернуться ли в койку, чтобы не отвлекать... С другой стороны, команды "марш под одеяло" не поступало.    Усмехнувшись, спецназовец все-таки возвращается к спальному месту. Всего лишь для того, чтобы, наспех натянув форму, снова выглянуть в окно. Старший еще там. Балак перемахивает подоконник, в тишине казарменного двора гулко разносится звук встречи подошв его ботинок и асфальтовой дорожки. Затихает в отдалении, и снова все словно замирает, в ожидании очищающего ливня.    Стараясь ступать потише, чтобы не тревожить молчание планеты неуместными звуками, Балак подходит к старшему и тоже прислоняется к столбу.    — Скажите, Балак, — нарушает молчание пожилой батарианец. Вполголоса, так спокойно, что оно и не кажется нарушенным. — Вы ведь из кшатриев?    — Разумеется, — растерянно отвечает. И, пораженный догадкой, пытается запоздало вытянуться смирно, но старший останавливает.    — Не нужно. Я сам кшатрий, хоть и всего во втором поколении. Отец отказался от сана. Считал, что на службе ему слишком часто заглядывают в рот всего лишь из-за происхождения. И мне, с тех пор, как узнал об этом, не дает покоя вопрос... Почему их так тянет в армию? Чего еще могут желать те, кто стоит на вершине общества?    — Не знаю, — слегка огорошенный и новостями и самой неожиданной откровенностью начальства, Балак приваливается обратно к столбу. — Они редко говорят о своих мотивах. И еще реже полностью переходят в другую касту...    — На самом деле, не так уж редко. Я встречал много воинов, лично сбросивших жречество, либо получивших это наследие от предков. Видел даже целый род торговцев, состоящий — представьте себе — из потомков одного из основателей Церкви. Они страшно гордятся этим и тщательно ведут записи генеалогии. Но ни один так и не согласился вернуться в сан.    — А им предлагали? — удивленно уточняет Балак.    — Всем потомкам брахманов предлагают. Обычно в том возрасте, когда уже достаточно ума, чтобы не делать выбор наобум.    — И чем же объясняется ваш выбор, старший?    — Привычностью. Я слишком сроднился с воинскими церемониями, чтобы принять какие-то еще.    — Не жалеете?    — Пожалуй, нет. Не знаю, каким образом, но отец сумел воспитать воина, даже не зная, как это делается. Чувствую себя... на своем месте. И мне, пожалуй, повезло больше чем тем, кто умудрился родиться крестьянином в семье воинов.    Балак усмехается. Ну да. Те самые знаменитые мажоры, выезжающие на спинах родителей и даже не имеющие смелости признать, что не угадали с реинкарнацией. Да им бы никто и не позволил — кому же хочется навлечь на род позор? Брахманам проще. Брахманы плевать хотели на чужое мнение.    — Вы ведь не потому не спите, что захотели послушать байки? — неожиданно спрашивает старший.    — Да вот... не спится, — этот неловкий момент, когда разговор переходит с метафизических материй кармы на вполне земное нарушение режима...    — Ну так займитесь чем-нибудь полезным. Пробежкой, например, — невозмутимо предлагает старший. И Балак с трудом сдерживает желание рассмеяться. Конечно же! Старый армейский метод борьбы с тяжелыми мыслями.    — Сколько?    — Пятнадцать, думаю, хватит.    Под навесом стоит стул. Обычная пластиковая пластина, выгнутая и снабженная ножками, наверное принесена из столовой. Зачем она старшему на улице? Неважно. Главное — со спинкой, есть куда деть китель.    — На старт, внимание, марш! — раздается команда.    Спецназовец срывается с крыльца на беговую дорожку. Летит, как вихрь — чтобы опередить грозу, придется очень поторопиться. Тем лучше. Хорошо уставшему батарианцу не помеха никакие дурные предчувствия.    Грах-грах. Топот армейских ботинок, не заглушаемый таким же топотом десятков чужих подошв, мечется к стене и обратно непривычно четко.    Да, пожалуй, дело именно в предчувствиях. Все-таки слишком неопределенное сейчас время. Раньше все было понятно и просто. Даже когда люди напали на Мендуар. Вернее — особенно тогда. Нужно было просто стрелять.    Даже когда почти весь взвод остался там. Нужно было просто искать способы отомстить.    Но что делать, когда ничего не происходит?    Грах-грах. Начальство выжидает, строит хитрые планы.    Грах-грах. Люди притихли, даже в новостях не мелькают. Явно затевают нечто... коварное.    Грах-Грах. Даже Танак воду мутит и на все вопросы изведшегося спецназовца таинственно отмалчивается. Или отвечает намеками, как в последнем разговоре.    — Как это "дело закрыли", — почти рычит Балак, вцепляясь в край стола. Полицейский на той стороне связи разводит руками.    — Вот так взяли да и закрыли. Ну что ты, в самом деле, как на другой планете живешь? Нет улик. Не-ту.    Балак уже готов рвать и метать, но вовремя останавливается. Что это он, действительно, как на другой планете... Да потому, что и есть — на другой. А главное — почему он есть там, а не на службе. Из-за того же дивера клятого. А, раз Балак еще не отправился обратно в действующую армию, значит, ничего на самом деле не закрыли. Точнее, не так. Закрыли... от посторонних глаз. Закрытая информация.    — Если обратно откроют, дай знать, — устало произносит спецназовец. — И спасибо, что предупредил. Не буду лезть не в свое дело.    Танак согласно прикрывает одну пару глаз.    "Дожили, называется. В одной Гегемонии, а друг от друга секреты прячем", — думает Балак.    Грах-грах. Гроза сверкает уже чуть ли не над головой. Ветер становится по-настоящему холодным, но разгоряченному телу это даже приятно.    Под навес Балак влетает уже под первыми ударами дождевых плетей. Небо напоминает, что все равны перед ним — и воины и рабы.    Дыхание срывается, но зато в мыслях - долгожданная легкость, четкость.    Старший вежливо наклоняется вперед, сидя на стуле, чтобы Балак мог забрать китель. Уходить он, похоже, не собирается.    — Можете уже не торопиться, — говорит. — Свое право не спать этой ночью вы честно отработали.    — Я бы и рад воспользоваться, — ежится Балак. Все-таки становится слишком свежо, не для взмокшего после пробежки офицера. — Да вот у вас нет второго стула. А не спать стоя, на мой взгляд, слишком утомительно. Так что я сделаю это лежа.    Старший прикрывает одну пару глаз, до изумления напоминая этим жестом Танака. И, когда спецназовец уже собирается уходить, неожиданно произносит:    — Война скоро будет.    Снова — как эхо собственных мыслей. Балак оборачивается. Старший сидит, наблюдая за танцем дождя.    — Будет, — соглашается спецназовец. Накидывает китель. — Вот тогда и будем думать, что делать. Нужно только сейчас получше приготовиться.    Старший не отвечает, и Балак идет в казарму, оставляя его наедине с размышлениями.