Без всяких условий

      Леонард расправил плечи, как только магнитные двери медотсека позади него сомкнулись с тихим шипящим звуком. Он старался не думать о том, что все двери на корабле были полностью герметичны и, случись что, он не сможет самостоятельно выбраться, как бы далеко ни распространялись его полномочия главного врача судна.       А они распространялись очень далеко.       В ту комнату, куда он не далее как пару часов назад отправил капитана и закрыл за ним дверь своим собственным ключом авторизации, не смог бы проникнуть больше никто, кроме него. Разве что Хан, но тот сейчас был нужен Споку на мостике. Нужно было уладить дипломатический скандал до того, как он выльется в острую фазу.       Доктор решил пока не сообщать Кирку новости ни о статусе Кевина Райли (тяжёлый, но стабильный), ни о том, что Ухура и другие старшие офицеры бросили все силы на то, чтобы пустить в глаза пыль адмиралу, присутствующему в данный момент на корабле в качестве гостя. Нет, конечно, самого Каридиана и его спятившую дочь ничего не стоило посадить под замок, но ведь на корабле присутствовала целая актёрская труппа! Их-то нельзя было просто взять и запереть в своих каютах!..       Впрочем, все вышеперечисленное не входило в ведение доктора. Но в него входило едва ли не что-то ещё более важное — здоровье капитана и его самого близкого друга.       Леонард шагнул в изолированную специально для таких случаев комнату в медотсеке. Он не решился помещать Джима в отдельную палату, заключив, что в данном случае лучше будет предоставить Кирку собственную комнату отдыха. Джим и так ужасно не любил медотсек, незачем ещё сильнее нагнетать настроение.       Когда он вошёл внутрь, он даже не сразу увидел Кирка. Тот буквально слился с диваном, укутавшись в клетчатый шотландский плед. Он смотрел в одну точку, не обращая внимания на работавшую на стене плазменную панель. На экране справа от него шла демонстрация записи из парка Йосемити с Земли. Гигантские секвойи, спускающиеся в долину, внизу которой текла река с кристально-чистой водой, медленно унося с собой по-осеннему золотые листья; шум от водопадов, которые не вошли в кадр… Если присмотреться, то можно было бы разглядеть даже одинокого гризли, но Маккою сейчас было не до любований природой.       Усевшись рядом, доктор повернул голову в сторону Кирка, предоставив ему право заговорить тогда, когда тот сочтёт нужным.       — Я в порядке, — слабо произнёс Джим.       Доктор слегка улыбнулся.       — М-м-м, — согласился он, думая о том, что в противном случае Хан бы уже поставил на уши весь медотсек. — Не считая того, что ты упал в обморок в общем зале, перепугав всех вокруг.       — Ты прав. Я не в порядке, — вздохнул тот. — Но теперь же ни одна отмазка не прокатит, так?       Леонард покачал головой.       — Нет, Джим. Теперь — нет.       Шум водопадов с панели на стене создавал приятный фон. Краем глаза Леонард наблюдал за тем, как медведь гризли, который до этого рыскал где-то в кустах, с шумом ухнул в воду, проплыл несколько метров и принялся плескаться на мелководье. После недолгих усилий он поймал рыбину красноватого цвета и затрусил с ней на берег.       Джим повернул голову в сторону Маккоя и вновь улыбнулся. В его взгляде было что-то такое по-детски чистое и беззащитное, что в этот момент он напомнил Леонарду его собственную дочь. Но у Джима было уже столько морщин вокруг глаз, и он глядел на него так остро, как глядят брошенные хозяином животные, что Леонард не выдержал и привлёк его к себе.       — Это будет тяжёлый рассказ, — пробормотал Кирк, обнимая его в ответ.       — Всё будет хорошо, — пообещал Маккой.       Впервые в жизни он настолько в открытую соврал своему пациенту.       — Компьютер, начать запись, — тихо произнёс Маккой, настраивая оборудование.       Он решил пожертвовать своим личным планшетом ради того дела, что ему предстояло выполнить: для этого он предварительно отформатировал устройство и отключил от общей сети. Теперь планшет был не более чем игрушкой, годившейся разве на то, чтобы хранить на ней информацию. Его ни в коем случае нельзя было подключать к сетям корабля во избежание утечек. И хотя Леонард мог бы в принципе выслушать Джима без записи, зная, что таким образом он гораздо лучше защитит конфиденциальность данных своего друга и пациента; всё же он решил прибегнуть к этой крайней мере, чтобы в случае чего они могли бы предоставить эту запись суду или флотской комиссии, если те что-то пронюхают о состоянии Кирка. Если эта запись поможет Джиму не пересказывать то, что он собирался сейчас рассказать Маккою хотя бы один раз, то запись уже себя оправдает.       — Ты готов?       — Да, — повёл плечами Кирк. — Я не очень понимаю, с чего я должен начать. Всё, что я скажу… Я знаю, что ты за время своей работы повидал много всего, но тут я тебя хочу предупредить заранее: приготовь рвотный пакет сейчас, чтобы не пришлось потом убираться здесь после моего рассказа. Я заранее прошу у тебя прощения за то, что ты услышишь и что я тебя в это втянул. Но, видимо, по-другому больше нельзя… Маккой сдвинул брови, приготовившись услышать рассказ Кирка.       Проигрыватель закончил воспроизведение рассказа капитана, и в конференц-зале воцарилась тишина, насколько это было возможно на корабле, где никогда не смолкал едва заметный гул варп-двигателя. Ни доктор, ни старпом, ни Хан не решались нарушить тяжёлое молчание. Аугмент в очередной раз повторил про себя, словно мантру, мысль о том, что сейчас самое главное — это замять назревающий скандал. Разбираться с личными проблемами Джима они будут позже.       — Давайте подытожим то, что мы имеем на текущий момент, — тихо начал Спок. — А имеем мы следующее. Капитан страдает — как вы сказали, доктор? — атипичным пищевым расстройством со времён своих злоключений на Тарсусе IV, о чём он благополучно умолчал при поступлении в академию, по её окончании и при всех тех многочисленных собеседованиях, которые он проходил по ходу продвижения по службе. Во-вторых, у нас на руках находится виновник всего произошедшего — губернатор Тарсуса Кодос, которому, очевидно, удалось сбежать от правосудия и который чудесным образом воскрес из мёртвых после многих лет небытия. И, наконец, у нас есть не менее яркая — и столь же печально известная — знаменитость. Да, я говорю сейчас о вас, мистер Сингх. Уважаемые коллеги, если мы пустим всё на самотёк, то, как мне кажется, уже завтра на нас с вами обрушится шторм масс-медиа и шквал критики. Далее «Энтерпрайз» будет снят с миссии, после чего последует отстранение от работы всего экипажа. Всех семисот двадцати человек. Ну а старшие офицеры и главы отделов, — Спок сверкнул взглядом в сторону Маккоя, — могут приготовиться сложить свои полномочия и пойти под трибунал.       — Ну, всех-то они не отстранят, — буркнул доктор, не глядя ни на кого в отдельности. — потому что откуда они возьмут такое же количество квалифицированных специалистов? Не заменять же их, в самом деле, курсантами Академии? А вот насчёт старших офицеров я согласен: всех нас уберут как пить дать. В том числе тех, кто ни сном ни духом о происходящем. А это Чехов, Райли, Ухура, М’Бенга, не говоря уже о нас с вами, мистер Спок… Не хочу даже продолжать. Их карьеры закончатся просто потому, что их набирал капитан. Возможно, если мы сумеем найти грамотного юриста, который будет на нашей стороне, суд взглянет на всё это несколько по-иному, но факт остаётся фактом: внимание к персоне Джима будет изрядное. А я не думаю, что он сможет это пережить не сломавшись. Снова расследование, и снова Тарсус, и снова он пойдёт свидетелем… А что, если вдруг суд оправдает этого Кодоса? Что тогда? Я уже ничему не удивлюсь, если это случится… Ведь свидетелей, готовый опознать его по голосу, почти не осталось: Райли всё ещё в тяжёлом состоянии, да и сам Джим не очень-то…       — Прекратите! — рявкнул на них Хан, вставая из-за стола, так что Спок с Леонардом подскочили. — Во-первых, Кирк не сахарный. Он пережил такое, о чём вам даже думать противно, остался жив и не сдался! А вы? Как вы смеете сидеть здесь и ныть?! Отставить пессимизм! Доктор, вы похожи на пожилую женщину с ревматизмом. А вы, мистер Спок, и того хуже.       — Ваш оптимизм, мистер Сингх, сейчас вряд ли чем-то нам поможет.       — Мой оптимизм, мистер Спок, помог мне прожить дольше, чем прожили вы оба вместе взятые, — огрызнулся Хан в ответ. — Так что сделайте милость, употребите ваши таланты во благо и представьте, как вы видите выход из сложившейся ситуации с наименьшими для нас потерями! Самое время подумать сейчас о собственной шкуре, а не об абстрактном всеобщем благе.       Маккой сложил руки на груди, озабоченно переводя взгляд с одного своего собеседника на другого, но прервать их перебранку не решился.       — Что ж, если без пессимизма, — выделил последнее слово вулканец, — то я могу предложить вам следующий план действий. Наша цель — замять это дело как можно скорее. Шаг номер один: сделать так, чтобы палач Кодос и его дочь оказались в руках правосудия таким образом, чтобы об этом ничего не пронюхали масс-медиа. Шаг номер два: обеспечить безопасность и неприкосновенность капитану судна — по крайней мере до поры до времени.       Аугмент вскинул бровь.       — Впервые в жизни я готов признать, что не могу не согласиться с вами по каждому пункту, мистер Спок.       — Я рад, что вы, наконец, нашли общий язык, — с сарказмом протянул Маккой. — Только как вы собираетесь это сделать стандартными средствами, я не могу себе даже представить.       — Значит, пришло время средств нестандартных, доктор. Иначе боюсь, что нам не избежать серьёзных последствий.       Хан заметил, как Спок отвёл взгляд. Ладони вулканца лежали на глянцевой поверхности столешницы из красного дерева, и аугмент готов был поклясться, что тот приложил все усилия, чтобы не сжать руки в кулаки.       — Секция 31, — произнёс вулканец. — Мы можем с ними связаться. Мы сдадим им самого опасного преступника настоящего времени, а в обмен потребуем от них полной конфиденциальности. Другого нам просто не остаётся: либо так, либо скандал и расследование межгалактического масштаба, в котором вы с Джимом окажетесь в центре внимания. И что-то подсказывает мне, что в данный момент ни вам, ни капитану не нужна подобная публичность. Вы знаете, что вы находитесь в относительной безопасности только здесь, в глубоком космосе, на «Энтерпрайзе». Среди своих.       Хан скрипнул зубами, зная, что Спок прав. Он почувствовал, как внутри него будто натянулись тысячи пружин. В голове промелькнул эпизод, в котором он обрисовал — нет, практически пообещал — бывшему Кодосу-палачу размеренную жизнь в Новой Зеландии, нарушаемую разве что шумом газонокосилки. Хан никогда не почитал себя за человека высоких моральных принципов, однако в случае с Кодосом он ощущал некоторую степень участия и не желал добавить бывшему диктатору ещё страданий. Теперь же аугмент испытывал угрызения совести за то, что дал человеку опрометчивое обещание, которое он просто не мог выполнить. Вернее, мог, но какой ценой?.. Ценой того, что кто-то вновь начнёт совать свой нос в личные дела Джима, заодно заставив его вновь вспомнить всё то, что тот так отчаянно стремился забыть?..       Нет, теперь, скорее всего, Кодосу придётся провести остаток жизни в совсем других условиях. Он сгинет в недрах подземных комплексов самой таинственной — и самой беспринципной — на Земле организации.       — Я согласен, — кивнул он Споку. — Кодос в обмен на конфиденциальность. Это будет честный обмен.       На месте Кодоса мог бы оказаться и я, — подумал он про себя, решив не говорить этого вслух. Впрочем, чувство было такое, что вулканец понял его и без слов.       — Я поздравляю нас всех с консенсусом, джентльмены, — встав из-за стола, произнёс Леонард. — Уверен, что при иных обстоятельствах Джим бы обрадовался, что нам удалось найти общий язык. Мы только что обеспечили себе спокойствие до лучших времён. Секция 31 уже точно не растрезвонит публике о своей находке, хотя участь у мистера Каридиана, прямо скажем, не завидная. Что с ним станется, мы уже никогда не узнаем.       Хан отвернулся, разглядывая молочные пятна звёзд за окном.       …в этот раз мне повезло.       Они решились воплотить свой план в жизнь, не посвящая капитана в подробности. На этом вновь настоял вулканец, и это добавило ему ещё очков в глазах Хана. Кажется, у них появился шанс если не к дружбе, то к обретению взаимоуважения как минимум.       Всё произошло почти так, как и предсказывал Спок. Буквально спустя два дня с «Энтерпрайзом» состыковалось небольшое судно, с которого к ним на борт поднялось трое в чёрной униформе. Незнакомцы тихо переговаривались между собой, прогуливаясь по кораблю. Старший офицер Т’Маар сразу обозначил, что работа не помешает им попутно насладиться видами с обзорной палубы и попробовать блюда от шеф-повара в столовой.             Хан был готов встретиться с каждым из них в любой момент, поэтому и бровью не повёл, когда почувствовал на своём лице тень чьего-то присутствия. Отложив вилку в сторону, он поднял взгляд на молодого мужчину, стоявшего с подносом у его столика.       — Вы не будете против, если я присоединюсь к вам? — спросил тот с лёгкой улыбкой. — Мой шеф — вулканец, и потому придерживается строгой вегетарианской диеты. Как вы понимаете, я не имею морального права осквернить его взор стейком с кровью, пусть даже таким отменным, как этот. Кстати, я давно мечтал оказаться на «Энтерпрайзе» и попробовать местные деликатесы. Говорят, среди капитанов топовых флагманов разыгрывается нешуточное противостояние в стремлении заполучить лучших поваров квадранта.       Аугмент окинул незнакомца взглядом. О возрасте было судить трудно, хотя навскидку парню можно было дать около тридцати. Впрочем, ему могло быть и все шестьдесят: ходили слухи, что Секции 31 были доступны и не такие технологии по изменению внешности. Холодные серо-голубые глаза, коротко подстриженные светлые волосы, широкое и довольно плоское лицо с квадратным подбородком и крошечная родинка на шее: типичная внешность деревенского жителя Северной Европы. Ничего особенно запоминающегося, хотя в глаза бросалась уже привычная чёрная униформа и солдатская выправка. Тем не менее, когда Хан жестом указал ему на место напротив, мужчина без видимых усилий принял самое расслабленное выражение. Будто форма — это вообще не его тема и он тут случайно.       Аугмент дал ему жестом понять, что совсем не против компании.       — Лейтенант Ларс Сёренсен к вашим услугам, — представился незнакомец. — А вы…?       — Джон Харрисон. Обойдёмся без титулов: их у меня, как вам должно быть известно, слишком много.       Хан молча сжал протянутую руку и, углядев знакомый блеск в глазах блондина, — блеск, который бывает только у ищейки, — ухмыльнулся, не сдержавшись.       — Вот вы и нашли нас, господин Сёренсен, — он произнёс датское имя своего собеседника с лёгким акцентом, давая ему понять, что ни на грамм не верит в то, что это имя настоящее. — Надеюсь, перелёт прошёл без эксцессов.       Лейтенант Сёренсен хмыкнул, включаясь в игру. Он настолько идеально соответствовал образу агента Секции в представлении Хана, что от этого начинало сводить мышцы на лице.       — Говорите по-датски? — на всякий случай уточнил агент, принявшись за еду.       Хан наблюдал за тем, как тот начал орудовать ножом и вилкой, разрезая на куски мясо.       — Давно не практиковался, — медленно ответил ему аугмент на том Rigsdansk, который он помнил. — Да и, признаться честно, мне не знакома современная литературная норма. Что я, по-вашему, вообще всё на свете знать должен?       — Нет, конечно, — ухмыльнулся его собеседник. — Хотя мне всегда было интересно узнать, насколько далеко простираются ваши таланты… Впрочем, неважно. Я просто думаю, что для нас будет разумным сузить круг тех, кто мог бы подслушать нашу беседу, будь она на английском.       — Если вы так боитесь, что нас кто-то подслушает, мы можем пойти в переговорную, — предложил Хан. — После того, как вы окончите обед, разумеется.       — Не стоит, — отмахнулся Сёренсен. — Да это будет и хорошо, если ваши люди увидят нас вместе. Будь всегда на виду, и тебя никто не заметит.       Агент подмигнул Хану, отправив очередной кусок стейка себе в рот, и аугмент тоже сделал вид, что его заинтересовала еда.       — Сказать по правде, — продолжил Сёренсен, — вы устроили нам большой сюрприз. Я всё гадал, когда же на «Энтерпрайзе» прозвенит звоночек. И вот, этот день настал. Правда, наши делали ставки на разных людей, но я-то всегда был уверен, что скомпрометируете себя именно вы. Вы уж не обижайтесь, такая у вас репутация.       — Я не обижаюсь, — со смешком ответил аугмент. — Извините. Продолжайте.       — …Тем более интересно было узнать о том, что именно вы — из всех людей! — помогли в раскрытии личности Антона Каридиана. Наша организация очень ценит ваше содействие.       — Рад стараться. Я так понимаю, что теперь, когда между нами установился мир, я могу рассчитывать на то, что Секция 31 позволит мне не держать под подушкой фазер?       Хан произнёс это самым шутливо-пренебрежительным тоном, на который только был способен. Тем сильнее он удивился, когда Сёренсен — ну или как там его на самом деле — отложил в сторону приборы и рассмеялся.       — Фазер? Вы что, серьёзно?       Он продолжил смеяться ещё какое-то время, после чего промокнул салфеткой область вокруг глаз и уже с самым деловым видом тихо ответил:       — Даже не думайте об этом. Нет, вы, конечно, можете держать под подушкой что угодно, хоть китайского носорога, но если вас захотят убрать из игры, то вас уберут. Даже не сомневайтесь. Впрочем, нам представляется это крайней мерой. Пойти на неё никогда не поздно, но сейчас в этом нет никакого смысла. Зачем губить такой блестящий ум, когда он, совершенно очевидно, может принести столько пользы?       Сёренсен вновь увлёкся едой, и аугмент отвёл взгляд. Он даже не осознавал, что всё это время сидел, задержав дыхание. Как бывший военный, он сам прекрасно понимал логику агента. Пока он не доставлял им каких-либо проблем, они были согласны не трогать его и впредь. Но тон, которым было произнесено последнее предложение, предполагал, что аугмент мог бы даже стать им полезен.       — Звучит как деловое предложение, — осмелился высказать свою мысль аугмент, наблюдая за тем, как Сёренсен прикончил стейк.       — Это оно и есть. Подумайте о нём на досуге. Не всю же жизнь вы будете летать туда-сюда. Говоря откровенно, я считаю это несерьёзным занятием. Когда-нибудь нужно будет остепениться, занявшись по-настоящему важным делом.       — Помнится, раньше вы придерживались иного мнения относительно моего будущего и считали меня персоной нон-грата по крайней мере в этой части галактики.       Агент вновь рассмеялся, уверенными движениями разрезая стейк.       — О, ну, вы знаете, как это бывает. Поменялось начальство, поменялись и приоритеты. Так что вы у нас, как говорят у меня на родине, первый жеребец в конюшне.       — У нас говорят, первый парень на деревне, — поправил агента Хан, ничуть не смутившись грубым сравнением. — Благодарю за оказанное мне доверие.       Нужно было как-то отвлечься. Хан взял со своего подноса клубничный десерт и запустил туда ложку.       — Я вижу, что вам не очень приятно со мной беседовать, — вполне искренне улыбнулся Сёренсен, отставляя тарелку в сторону. — Не буду вас в таком случае больше терзать. Скажите мне только вот что. О чём вы разговаривали? Мне правда просто интересно.       — С Кодосом?       — Да, с ним. Таких персонажей, как он, ещё поискать. Их немного осталось на территории Федерации.       Аугмент пожал плечами, поднося к губам бокал.       — Так, ни о чём особенном. Шекспир. История. То, как предвзято зачастую мы интерпретируем те или иные события.       — Удивительно, просто удивительно! — с воодушевлением выдал агент. — Участвовать в философских разговорах с таким человеком. Можно ведь очень многое узнать. Многое пересмотреть, в том числе свои собственные убеждения.       — Уверен, у вас будет теперь много времени, чтобы пообщаться с ним.       — Да, но… Я не вы. У меня нет такого огромного исторического и социального опыта, что у вас. Кстати, об истории. Надо думать, что господин Каридиан считает, что он-то действовал непредвзято в череде тех событий на Тарсусе. Что он был объективен. И принял справедливое и непредвзятое в историческом смысле решение. Хотя, скажите мне, можно ли вообще действовать непредвзято? И можно ли потом объективно описывать результаты своих действий в историческом разрезе?       — По вашему мнению, можно непредвзято описывать историю? — устало возразил Хан. Ему действительно начал надоедать этот разговор. — Человек ворует, затем убивает. Затем снова ворует и снова убивает. Вот если составить подобный список — без выяснения причин и мотивов убийства и воровства — тогда и только тогда это будет непредвзято. А привилегию выяснять причинно-следственные связи давайте оставим врачам и психологам, у них это лучше получается. Я же больше не хочу участвовать в событиях ни земного, ни галактического масштаба.       Агент изучал лицо Хана всё то время, что он говорил, но аугмент знал, что прочесть по нему ничего не удастся. Правда, на какую-то секунду он испытал укол паники при мысли о том, что Секция 31 могла что-то разнюхать про их с Кирком ментальную связь, однако ему снова, видимо, повезло. Сёренсен начал складывать столовые приборы, давая понять, что закончил трапезу.       — Что ж, вижу, что я стал утомлять вас своими разговорами. Думаю, что мне пора. Лишь напоследок я скажу вам вот что… Я увидел в вашем меню нечто, напоминающее нашу традиционную «красную кашу». В моей родной стране это блюдо прославила одна удивительная легенда. Говорят, что ни один иностранец не сможет правильно произнести название этого десерта. Считается также, что во время Второй Мировой войны оно служило своеобразным паролем: так можно было отличить по произношению настоящих датчан, которые возвращались на родину, от немцев, пытающихся пересечь границу. В общем, я всецело рекомендую вам это попробовать. Что-то подсказывает мне, что уж вы-то с вашими выдающимися способностями сможете освоить аутентичное произношение. И ещё я всё же надеюсь, что это будет лишь началом нашего с вами сотрудничества.       — Ничего не могу обещать, но приму к сведению, — вежливо улыбнулся Хан.       Его собеседник встал и взял в руки поднос с грязной посудой.       — Именно это я и имел в виду, — уверенно улыбнулся он. — Кстати, как будете на Земле в следующий раз, обязательно приезжайте в отпуск в Данию. Нас всё время списывают со счетов, решая отправиться то в Швецию с их невыразимо тухлой рыбой или в Норвегию к этим тупоголовым олухам, которые ничего не смыслят в туризме и развлечениях. Вам обязательно нужно провести отпуск у нас! Только в Дании вы насладитесь лучшей на этой планете селёдкой, рыбалкой, наркотиками и видами на знаменитые фарерские утёсы. Если захотите, устрою вам грандиозную экскурсию по всем островам, вы не пожалеете. Обещаю не заводить деловых разговоров.       — Спасибо за приглашение. Учту ваши столь ёмкие предостережения относительно ваших стран-соседей.       — Всегда пожалуйста. Хорошего дня.       Испытывая смешанные чувства, Хан выдохнул, радуясь тому, что светская болтовня окончена, и наблюдая за тем, как агент развернулся к нему спиной и зашагал прочь. Двое его соратников махнули ему рукой, и Ларс Сёренсен заспешил к ним навстречу, сунув поднос в диспоузер. Хан перевёл взгляд на стол. Он и не заметил, что на его планшете мигал голубой огонёк, возвещая о новом сообщении.       Хан открыл почту и обнаружил письмо с именем агента и его личными контактными данными, после чего вновь сделал глубокий вдох и выдох.       Они всё-таки отпустили его. Отпустили, предложив работать на них, попутно дав ему понять, что он лишь неразумное дитя, которому нужно как следует нагуляться, прежде чем оно должно будет вернуться домой к маме с папой.       Он не знал, плакать ему или смеяться.