Феномен по фамилии Лонгботтом

      Я сидел между четырехглавым и восьмируким пацаном и зеленой от какого-то яда молодой ведьмочкой. В столовке единственной маго-британской больнички шумно праздновали стовосьмидесятилетний юбилей старичка, который из-за неправильно наложенных чар омоложения выглядел как если не ровесник моего тела, то шестиклассник. И нельзя сказать, что он был не рад. А торжество вел чересчур шустрый паренек тамада (во всяком случае, я именно так понял суть его профессии), которого в свою очередь пытались превратить недовольные заказчики в что-то молчащее, но даже в виде старинных часов обладал на редкость мерзким голосом. И вовсю пользовался благосклонностью медсестричек. Самая старшая — пятидесятилетняя и дважды разведённая Дорис, «можно просто Долли», держала тамаду на коленях, а две мадам чуть помладше сидели рядом, готовые вскочить по любому его велению. Мда, наверное, лицо у него такое… Как Париж*. Смазливое. — Дорогой наш друг! Сегодня ты — действительно звезда нашего вечера. Если бы ты видел, какими восхищенными взглядами смотрят на тебя присутствующие здесь женщины!       Стайка женщин со страшными ожогами захихикала, а именинник скептически оглядел столовку. Единственная женщина, которая смотрела на него с восхищением, была пятилетней девочкой, никогда не видевшей вставную челюсть. Старика в теле ребенка бубнеж тамады достал и он громко сказал: — За меня!       Он выпил половину стакана воды (выпить что-то более крепкое не позволяло новое тело), а затем ополоснул челюсть и бережно положил ее в футляр, вызвав недовольство у малявки. Тамада обрадовался, если можно относить человеческие эмоции к часам, и несколько оживился. — Ну что же, за здоровье нашего юбиляра предлагаем выпить полные бокалы прекрасных напитков, а для этого — приглашаем всех за праздничный стол!       Градус скепсиса в столовке повысился. Несмотря на магию и неплохой ремонт, больница оставалась больницей. Она была пропитана типичным для больницы запахом медикаментов, разве что в прошлой жизни их состав был менее экзотическим. На праздничный стол невнятная овсянка без ничего не тянула, а тыквенный сок, который я быстро возненавидел, на прекрасный напиток не походил ни под каким углом.       И все было бы хорошо, если бы юбиляра не пришел бы проведать правнук. На вид он был моим ровесником (не этого тела, разумеется), разве что более упитанным, если не сказать раскормленным. Эдакий двухметровый валенок с отсутствием проблесков разума в глазах. — Деда, я пришел тебя забирать отсюда, — весело сказал он. — Зачем ты все молодишься и молодишься?       Именинник тяжело вздохнул, достал из футляра вставную челюсть, задумчиво ее оглядел и вручил ошалевшему внуку. — На! Тебе пригодится. С таким отношением в жизни.       Он поднял свой бокал, с подозрением понюхал, а затем хлебнул из армейской фляжки, возникшей будто по волшебству. Ма-агия, чтоб ее! — Это оборотное! — воскликнула одна из медсестричек, почти уронив тамаду. — Чистый спирт, — довольно и тихо добавил все еще мальчишка, медленно цедя местную водку из фляжки. Или, как медсестричка ее назвала, оборотное. — Я хочу жить долго, очень долго. Мое тело уже сдает, а ты, внук, ничего еще не понимаешь в этой жизни.       Именинника торжественно увезла каталка под причитания трех медсестричек. Они все-таки догадались позвать главного врача, в надежде на то, что он умудрится отобрать у школьника-пенсионера фляжку с водкой. Но нет! Старик и целитель Сметвик заперлись в кабинете и долго о чем-то разговаривали, а медсестричкам стало не до больных.       Мне даже удалось под шумок скоммуниздить хлеба к себе в палату, пока все были заняты перемыванием костей тех двоих. И я столкнулся лицом к лицу со странной проблемой: куда прятать хлеб? Ибо в столовке все вскармливаются по часам, а единственное, что там действительно можно есть — белый хлеб с золотистой корочкой. И выносить-то ничего нельзя! А мое заключение в больнице никак не заканчивается… Никаких целлофановых кульков у меня, разумеется, не было. Я даже грешным делом подумывал о том, что маги-сатанисты-оккультисты еще не узнали о шедевре органической химии, но те же конфеты насмерть упаковывали именно в него. А пакетов не было. Где логика? А нет ее. И когда я все-таки нашел бумажный пакет для хлеба и бережно спрятал, в комнату постучалась медсестричка. — Доброе утро, Невилл, — ангельским голоском пропела она, с гадючьей улыбкой пропуская вперед Императрицу Черепов. — Доброе, целитель Тики, — буркнул я. Время, в которое старуха меня обычно навещала, было совсем иным, поэтому я смотрел на обеих с легкой настороженностью. Но когда в мою палату зашла пара врачей постарше, понял, что дело серьезное. — Ты, наверное, никак не можешь понять, почему мы пришли, — догадалась медсестричка. Я кивнул. — Мы никак не могли понять, вследствие чего у тебя возникла потеря памяти. — Стихийный выброс магии… — недоуменно ответил на невысказанный вопрос то, что мне твердили уже два месяца, но меня перебил возмущенный голос незнакомого врача, который был ненамного старше медсестрички Оливии: — Потеря памяти не может быть вызвана стихийным выбросом магии! Не для своего носителя.       Самый старший целитель — грузный мужчина лет шестидесяти — неодобрительно зыркнул на молодежь, а затем пояснил густым басом: — Мы не имеем права давить на тебя, как и твоя бабушка. Для того, чтобы вылечить тебя, нам нужно точно узнать причину твоего недуга. Ты можешь рассказать нам все.       Мне это не понравилось. Видимо, маги наконец сообразили, что дело пахнет керосином, но причину правильно не определили. Мысли лихорадочно скакали от причины к причине, пока я не догадался включить идиота. — Меня уронили из окна? — наивно спросил я, пытаясь вспомнить то, что говорила мне крейсер Аврора в первый день не-моей-новой-жизни. Уронили или выпал? Ладно, будь что будет. Старушка недовольно поджала губы, становясь похожей на жабу, но по глазам я увидел, что угадал. — Кто? — одними губами спросил меня тот врач, становясь похожим на охотника, учуявшего добычу. — Элджи… Элжеральд Морис*, — наконец ответила Августа. — Дядя Невилла.       Занавес. Семья в магическом мире, не переключайтесь!.. Один вопрос. Почему я?