Pater Noster

Англия знал, что его мольбы о помощи ничего не стоят. Лучше уж выждать и выстрадаться, пока паршивец не почувствует себя достаточно виноватым, чтобы по крайней мере вернуться и проверить, не подох ли ещё Англия. Он ждал, что Америка скроется от ещё одной жестокой мировой войны, учитывая, какой ущерб нанесла ему Первая. Но, если честно, ещё он ждал, что Америка придет. Рано или поздно. Он сидел на единственном фрагменте крыши, уцелевшем после Блица. Одна его рука покоилась на коленях, другая — на раздробленном флюгере слева. Согнувшись, словно горгулья, он осматривал руины Лондона и башенки собора Святого Павла, которые всё ещё дымились после вчерашней бомбежки. И тут он увидел, как Америка пробирается сквозь груды булыжников. Америка был одет не в форму, а в обычный костюм: двубортный, тёмный, с бледными тонкими полосками, модными в тридцатые годы; он пришел не на помощь. Он пришел только посмотреть. И всё же, это лучше, чем ничего. Ему понадобилось время, чтобы найти Англию, который не собирался ему в этом помогать. Найдя его, Америка остановился у угла разрушенного дома (просто дома, обычного дома, брошенного и искореженного бомбами) и посмотрел наверх. — Что ты там делаешь? — позвал он. — О, — ухмыльнулся Англия, — да тут такая глупость приключилась. Залез сюда, а спуститься не могу. Америка покачал головой. — Прямо как кот, — отозвался он. — Что, подойти и поймать тебя? — Нет, нет, — Англия пренебрежительно махнул рукой. — Ты оставайся там, где безопасно. Я сам спущусь. — Ты только что сказал, что не можешь спуститься, — пробормотал Америка. Он увидел, как Англия соскользнул с крыши, используя три кусочка раздробленной стены в качестве ступенек, легко приземлился рядом с Америкой и отряхнул свой зелёный мундир. — Это была метафора, дорогой мой мальчик, — Англия обошел Америку и оглядел его сверху вниз со всех сторон. — Ну, дай-ка взглянуть на тебя. Уж несколько лет не виделись, да? — Да, — Америка нервно переплел руки. — Э, Артур, послушай— — О, не надо стесняться, — отстранено перебил его Англия. — Знаю, ты пришел сюда не за тем, чтобы помочь мне. — Ну— — Ничего страшного. Я в порядке. Всё в порядке, Альфред, правда, — Англия снова повернулся к нему лицом и коснулся его плеч. — Я проходил через всё это уже бесчисленное количество раз. Я больше войн повидал, чем ты горячих обедов. — Разве что нормальных горячих обедов, которые ты не сжег. — Ты говоришь так только потому, что так говорят все остальные, — вздохнул Англия. — А как всё было замечательно, пока ты не испортился. Разве не лучше было бы, если бы мы с тобой навсегда остались вдвоем? — Э... — Америка в замешательстве моргнул. — Артур, с тобой... всё хорошо? — Лучше не бывает, лучше не бывает, — Англия снова замахал на него руками. — Ну, думаю, выгляжу я ужасно. Знаешь, едва хватает времени взять себя в руки, пока Германия опять не разбомбил меня в пух и прах, но это всё так недальновидно, боевой дух он мой пытается подорвать, понимаете ли— — Артур, ты... лепечешь. — Да, пожалуй. Предпочитаешь, чтобы я чесал языком? — Англия оглядел выпотрошенную оболочку Лондона. — Потому что мне есть, о чем почесать языком. — Н-нет, всё... всё в порядке, — Америка похлопал Англию по плечам. — Мне не нравится, когда ты злишься. Ты не очень-то вежлив. — Не слишком-то хорошо у меня получалось бы злиться, будь я вежлив. — Ты знаешь, о чем я. — Да, знаю, — Англия наклонил Америку к себе. — Надеюсь, ты не хочешь сказать, что проделал такой путь, чтобы вытащить мой труп из какой-нибудь вырытой краутцами ямы, если придется, но у тебя не найдется для меня поцелуя? — А. Точно. Да. — Америка, кажется, замялся, со странной нервозностью сжал плечи Англии и нагнулся, чтобы оказаться с ним на одном уровне. Тем не менее, он не подался вперед; а когда это сделал Англия, Америка не раскрыл рта, чувствуя, как лижут и щиплют его сжатые губы — это всегда, всегда срабатывало. Англия нетерпеливо выдохнул через нос и отпустил Америку, снова оглядев его. Америка защищался от него. Какая досада. Глупый маленький мальчик. — Альфред, Альфред, — пробормотал он, обхватив руками лицо Америки, — как несвойственна тебе эта стеснительность. Учитывая положение дел между нами, должен сказать, что ты известен отнюдь не своим воздержанием. Америка покраснел и отвернулся. Но прежде, чем он сумел раскрыть рот и ответить, Англия стащил его очки и убежал, перескакивая через груды булыжников. — Артур! — Америка слепо пошарил в воздухе рукой, и выругался, когда никого не нашел. — Боже, они мне нужны! Вернись! Артур! — Я прямо здесь, Альфред, — Англия остановился у места, которое он мысленно окрестил «входом» в разбомбленное здание, и помахал очками. — Приди и возьми. Америка прищурился, нахмурился и пошел в его сторону, но по пути споткнулся о кусок дымохода. Хилые кирпичи сдались под напором его ног, и Америка шлепнулся лицом оземь. Англия цокнул языком, сунул очки к себе в пояс и подошел, чтобы помочь ему. Забавно: в детстве Америка никогда не плакал при падении, даже никогда не жаловался, только вскакивал и смеялся. А сейчас он просто развалился там, будто у него не было сил встать. Но когда Англия протянул ему руку, Америка схватил его за запястье. — Отдай мои очки, — выпалил он. — Сначала встань, — ответил Англия. — Потом их получишь. Упрямый Америка позволил Англии поднять себя. Как только он встал, то схватился за Англию и стал на ощупь искать свои очки везде, куда только дотягивались руки. — Нетерпелив, как и всегда, — вздохнул Англия, крепко сжал руку Америки и повел его в сторону дома. — Доверишься мне хоть на минуту, а? — Я всегда тебе доверяю, — заскулил Америка. — Артур, пожалуйста. — Он снова споткнулся. — Я сейчас опять упаду! — Вдруг в глазах всё потемнело, и он нащупал перед собой покореженную стену. — Куда ты меня ведешь? — О, да так, в одно место, — промурлыкал Англия. — Если честно, теперь это просто часть обыденного пейзажа, — он отвел Америку в середину комнаты, сунул очки ему в руку и покинул его. Америка благодарно вздохнул и надел очки: серый мир снова приобрел свои очертания в каждом из их стекол. Вздрогнув, Америка огляделся в поисках Англии. Тот отвел его в разрушенную кухню, которая покрылась пылью, кусками кирпичей и осыпавшей штукатуркой — когда-то это была кухня. Некоторые полки упали или подкосились, на полу валялась разбитая посуда. Лучи света паутиной пробивались сквозь потолок, путались в обгоревших проводах. Посреди комнаты стоял кухонный стол: потрепанный, скрюченный, но всё ещё стоявший на ножках, и каркасы четырех стульев. Одни сохранились лучше, другие — хуже. Америка нашел Англию в конце кухни: он рылся в одном из ящиков. Сбитый с толку Америка подошел к нему сзади. — Артур... что ты делаешь? — спросил он. — Ищу столовые приборы, — задорно ответил Англия, не поворачиваясь к нему. Америка моргнул. — Зачем? — Чтобы на стол накрыть. — И, э... зачем тебе это? — Ну, мне же надо же накрыть на стол к ужину, правда? — ...к ужину? — Конечно. Я должен тебя покормить, ты под моей ответственностью, — Англия взглянул на Америку через плечо. — Не волнуйся, Альфред, я присмотрю за тобой. Почему бы тебе не присесть? Я скоро приду. Он снова стал рыться в ящике, а Америка так и остался стоять в полном недоумении. — Э... Артур? — осторожно спросил Америка. — Ты... ты уверен, что с тобой всё в порядке? — Разумеется, со мной всё в порядке, — резко ответил Англия, выложив на грязную стойку две вилки. — Глупые вопросы задаешь. А теперь иди и присядь, как хороший мальчик. — В ящике он нашел что-то ещё — Америка не увидел, что именно — и с интересом рассматривал свою находку. — Ну, эхе-хе, — Америка замер, ехидно растягивая слова, — просто ты снова ведешь себя так, будто на дворе восемнадцатый век. Свежие новости: сейчас тысяча девятьсот сороковой и я не— — Я отлично знаю, какой сейчас год, — спокойно прервал его Англия, сверкнув найденным разделочным ножом у горла Америки. — А теперь делай, что говорят. Америка был слишком ошеломлен, чтобы возразить. Он отошел от Англии и, широко раскрыв глаза, рухнул на один из стульев. Англия слащаво улыбнулся ему, повертел нож в руке, сунул за пояс, и снова стал рыться в ящике. Наконец, он принес с собой ножи, тарелки, поставил их на стол рядом с вилками и с необычайной аккуратностью начал раскладывать столовые приборы. На обеих тарелках — должно быть, они стукнулись друг о друга во время бомбежки — были сколы и трещины, но Англия лишь нежно смотрел на тарелки, пока расставлял их. Он улыбнулся Америке, когда их взгляды встретились. — Мило, правда? — спросил он. — В том-то и загвоздка, понимаешь. Это единственный способ победить Германию. Ну, не считая ответной бомбежки, само собой. Нужно просто продолжать жить по-нормальному, как ни в чем не бывало— — Но это ненормально! — отчаянно вставил Америка. — Артур, перестань, пожалуйста — ты меня пугаешь. — Но Альфред, — вздохнул Англия, — ты же не боишься меня. Никогда не боишься, никогда не боялся, — он подошел к стулу Америки и оперся об него, склонившись над мальчишкой. — Ты же об этом не забыл, правда? Всё остальные боятся меня, но не ты. С чего бы тебе боятся? Разве я хоть раз причинил тебе боль? — Ты... — Америка отвел взгляд. — Черт, ты головой ударился во время последней бомбежки или что? Ведешь себя как— — Я веду себя как кто? — Англия наклонился достаточно близко, чтобы поцеловать его. — Как я веду себя, Альфред? Как тот, кто по самые уши вляпался в ещё большее количество крови, бомбежек и убийств? Америка выхватил нож из пояса Англии и прижал кончик к его сердцу: лезвие коснулось кармана его зелёного мундира. — Отвали от меня, — процедил он. Англия рассмеялся. — Уж извини, — сказал он, прокашлявшись и взяв себя в руки, — но ты так редко перечишь мне, что меня это забавляет: ничего не могу с собой поделать. В любом случае, если ты хочешь этого, то ты должен был сказать мне об этом пару сотен лет назад, — он немного подался вперед, ткань съежилась под давлением ножа, — а не сейчас, когда для тебя уже нет спасения. Лезвие проткнуло карман и Америка отдернул его до того, как оно вошло глубже. Нож с грохотом отскочил в сторону. Англия только одобрительно кивнул. — Рад, что ты со мной согласен, — сказал он. Америка открыл рот, чтобы возразить — но не успел произнести ни слова, потому что стул, на котором он сидел, вдруг рухнул под ним, будто испарился. Когда Америка шлепнулся на спину, вокруг него витало облачко пепла. Англия распрямился и, щелкая своими длинными пальцами, протянул к нему раскрытые ладони. — Ты поосторожнее со стульями, — промурлыкал он. — Они довольно хрупкие. Блиц, знаешь ли, наносит страшный урон. Америка сел и покачал головой. — Это ты сделал, — выпалил он. — Стулья не... стулья не могут обращаться в пепел— — Я и правда понятия не имею, о чем ты говоришь, дорогой мой мальчик, — Англия вздохнул. Он взялся рукой за край стола и без малейших усилий перевернул стол на бок: кажется, он даже не заметил, как когда ножи, вилки и тарелки грохнулись на пол, как керамика разбилась, и её осколки покатились в разные стороны. Америка поморщился от громкого звука, но c вызовом посмотрел на Англию, когда тот навис над ним и окинул его холодным, любопытным взглядом зелёных глаз. — Не угрожай мне, Артур, — холодно сказал Америка. — Я не стану плясать под твою дудку лишь потому, что ты бросаешься вещами, — он фыркнул и невесело рассмеялся. — Что, ты всё это время ждал возможности показать мне, что владеешь... не знаю, магией? Англия нетерпеливо вздохнул. — Это не магия, идиот, — сказал он. Он сжал кулаки, резко прижал руки к бокам, и вдруг все кабели, трубки и провода, заточенные под поверхностями пола, стен и потолка, вырвались из своей тюрьмы, затанцевали и повисли, будто нитки марионетки. Англия застыл и взглянул на Америку. Ошеломленного Америку, который уставился на него в замешательстве и ужасе. — Это не магия, — снова сказал Англия. — Это цена войны: увечий, нанесенных мне, потому что я не желаю уступать Германии. Америка только покачал головой. — Я... я не понимаю, — сказал он. — Это потому, что тебе никогда не наносили таких увечий, — ответил Англия. — Или, по крайней мере — потому что это не совсем честно, предполагать, что ты никогда не страдал — ты никогда не чувствовал, что подошел к самой грани. — Он поднял одну руку над головой, очень медленно, будто потягивался, и несколько проводов обернулись вокруг его предплечья, будто лозы или ручные змеи. — Это моя земля, ведь так? — Лондон, Англия, Британия... — Америка не был уверен, к чему он клонит, но кивнул. — Да. Называй, как хочешь. Она твоя, Артур. — Ну, тогда послушай вот что: все мы, нации, являемся частью нашей земли точно так же, как наша земля является частью нас. Я повинуюсь её воле так же, как она повинуется моей. И сейчас ты наблюдаешь последнее явление, Альфред. Англия резко повел рукой вниз и выдрал кусок из потолка. Америка прикрыл руками голову, когда сверху посыпались обломки и пыль: будто упала ещё одна бомба. — Это, само собой, только пример, — мягко продолжил Англия, стряхивая пыль и обмякшие провода со своего рукава. — Я о том, что показываю тебе. Меня только и делали, что бомбили, поэтому рана ещё свежа. Можно сказать, чувствительна: и поэтому мой бедный остров лучше понимает меня. А вот решу ли я разорвать его в клочья или отстроить заново — уже совершенно другой вопрос. — Ты с ума сошел, — прошипел Америка, опуская руки Англии. — Так ты убьешь нас обоих, обрушишь на нас всё здание! — Да, — сказал Англия и снова улыбнулся ему. — Если нужно будет, я так и поступлю. Я закопаю нас обоих, Альфред, — он сделал многозначительную паузу. — Может быть, теперь ты видишь, почему все остальные боятся меня, м? — Ха, — кашлянул Америка, — я-то думал, это потому, что ты их всех обокрал. — Без этого не обошлось, само собой, но такую репутацию не заработаешь, потопив пару кораблей и помахав саблей. В мои земли не вторгались почти тысячу лет — ты не задумывался, почему? — Потому что никому не нужен крошечный остров? — Нет: потому что никто не хочет нападать на крошечный остров, который даст отпор, — Англия снова щелкнул пальцами, и стены задрожали. — Конечно, мне не нравится соглашаться с тобой, когда ты упоминаешь о своем территориальном превосходстве, Альфред. Но в этот раз я соглашусь, чтобы подкрепить свой довод: по меркам наций я достаточно мал — и я сам, и моя территория. Но это означает, что мне легче контролировать её, и выходит, что мой контроль над землей намного сильнее чем, скажем, у Франции или Германии, — он чуть повернул голову. — То же самое можно сказать и о Швейцарии. Как думаешь, почему ему всегда удается оставаться в стороне? Я бы не стал к нему лезть — и по той же причине никто не лезет ко мне. Америка, совершенно лишенный дара речи, ещё долго смотрел на Англию; а потом, безо всякого предупреждения, вскочил и кинулся к двери— — Альфред, тебе не сбежать от меня, — вздохнул Англия, когда мальчишка грохнулся лицом оземь, не пробежав и фута: кабели, словно паутина, оплели его ноги, — у тебя был такой шанс много лет назад, и ты им так и не воспользовался. Теперь уже ничего не поделаешь. — Ты сумасшедший, — процедил Америка, повернувшись на спину. — Черт побери, чего ты добиваешься? Доказываешь, что я твой? Хочешь убить меня? Что, Артур? — Хм, — Англия размял пальцы, и ещё несколько проводов послушно обернулись вокруг горла Америки: недостаточно туго, чтобы задушить его, но достаточно, чтобы предупредить о том, в какой опасности он находится. — Позволь у тебя кое-что спросить. Ты ведь не собираешься втягиваться во всё это? — Нет, — Америка тщетно потянул за петлю вокруг своей шеи. — Черт возьми, Артур— Англия, пусти меня! — Нет, не пущу. Твой ответ неприемлем. — Я не думаю... что это имеет какое-то отношение— — Ко мне? — Англия снова усмехнулся. — Ещё как имеет. Разве это не я превратил тебя в то, чем ты являешься? — Так я — твой должник? Или это просто... плохо скажется на тебе, если я так и не подниму свою задницу? — Думаю, всего по чуть-чуть, — Англия сделал задумчивую паузу. — Немного странно, если подумать. Раньше ты первым бежал объявлять войну. — Ага — тебе. — Потому что тебе это было выгодно, — Англия пожал плечами. — Что ж, я польщен, но не удовлетворен. — Тебе же, блять, хуже. — Так оно и есть, верно? В этот раз, опираясь не на кабели, а лишь на свой контроль над тем, что возводилось или обрушивалось на его землю, Англия опустил вниз оставшуюся часть потолка. Одна из стен тоже обвалилась и рухнула посреди комнаты, будто кусок картона. Америку всё ещё связывали провода и он не мог встать: тогда он опять закрыл лицо руками и крепко зажмурился, думая, что сейчас огромный фрагмент потолка всё равно его раздавит— Грохот оборвался и наступила тишина. Америка выжидал, его грудь вздымалась. Он убрал руки от лица и лег на спину. Англия склонился над ним, внимательно разглядывая его. Америка отвернулся от Англии, чтобы посмотреть на новый ущерб, причиненный разбомбленному дому: теперь вокруг стало намного темнее, поскольку Англии удалось создать своего рода пещеру — стены скосились внутрь, как в карточном домике. — Ты запер нас, — заметил Америка. — Мм, — на удивление спокойно согласился Англия. Он зашевелился и Америка почувствовал, как что-то теплое полилось ему на горло. Он протянул руку и почувствовал это скользкое и мокрое нечто на своих пальцах. Когда он поднял их, то увидел жидкость ярко-красного цвета. Он взглянул на Англию. Только сейчас Америка заметил, что Англия склонился над ним потому, что использовал себя как щит, закрыв Америку от стального прута — части каркаса внутри потолка — который насквозь проткнул Англию. Англия, кажется, и не заметил, что из его груди торчал кусок металла — или, по крайней мере, казалось, что ему не больно. Америка не знал, как поделикатнее ему об этом сказать, не показывая пальцем. — Артур, у тебя... у тебя, эм— — Я знаю, — рассеянно сказал Англия. Он воспринял это как приглашение усесться на животе Америки; Англия поудобнее прижался ногами к его бокам, а потом обратил внимание на прут. — Он прошел через спину. Думаешь, лучше вытолкнуть его сзади или спереди? — Ну... — Америка моргнул. — Толкай, конечно, н-но... — Он покачал головой и неверяще взглянул на Англию. — Боже, Артур, разве это не больно? — Немного, — Англия попытался вытолкнуть прут, но для такого маневра ему не хватало усилий; он цокнул самому себе. — Сейчас я его вытащу. Видел бы ты свое лицо, — и безо всякого предупреждения, за исключением этого, он вытащил прут и повертел его в руке, чтобы получше рассмотреть. — Да уж, тот ещё засранец, правда? Человека бы убило. Америка, снова лишенный дара речи, посмотрел на металлический прут. — Это для тебя просто игра, да? — прошептал он. — Все эти войны — ты их даже не воспринимаешь всерьез, такое ощущение, что ты ввязываешься в них, как только заскучаешь— — Так, Альфред, не будь несправедлив, — надменно перебил Англия, приставив прут к подбородку Америки: это заставило его чуть повернуть голову. — Я просто заметил, что, поскольку я не являюсь человеком, это маленькое происшествие ранило меня не так сильно, как могло бы ранить одного из моих людей. — Потому что ты нация. — Именно. — Я тоже нация. — Да, определенно. — Тогда почему ты только что защитил меня от этого прута? — с вызовом спросил Америка. — Ведь и меня бы он наверняка не убил? — Нет, но тебя бы он ранил сильнее, чем меня, — Англия убрал прут от подбородка Америки и положил на потрескавшийся пол, куда-то слева от них. — Моя земля неспособна навредить мне так, как способен навредить ей я. — И поэтому ты защитил меня. Ты защитил меня, несмотря на то, что ты хочешь затащить меня в ещё одну свою чертову войну, чтобы я смотрел, как людей беспричинно вырезают тысячами; чтобы меня годами мучали кошмары, потому что все эти картины встают у меня перед глазами, когда я засыпаю: трупы отцов и сыновей, гниющие под дождем из-за того, что ты, Франция, Германия, Австрия и Россия и шести месяцев не можете прожить без мысли, что вам надо объединиться друг против друга— — Не смей так со мной говорить, лицемер недоделанный! — перебил Англия, на секунду сжав провода вокруг горла Америки: достаточно, чтобы тот начал ловить ртом воздух. — Ты ничем не лучше нас! Разве ты не хотел стать взрослым? Разве ты не хотел, чтобы я считал тебя равным? Тогда вырасти и перестань показывать пальцем, как ребёнок! Если ты хотел, чтобы я нянчился с тобой всю твою жизнь и придумывал для тебя оправдания, тогда не надо было объявлять мне войну. Провода ослабили хватку, и Америка тяжело задышал. — Значит, — выдохнул он, — это... наша могила, Артур? — Наша? — Англия склонился над ним и положил руки на плечи Америки. — Нет, я так не думаю. Возможно, моя. Но тебе больше подойдут другие могилы, Альфред. — Ты о поле боя? — Мм, — Англия заправил прядку волос за ухо: женственный, ранимый жест. — Но только не в красном. Америка отвернулся от него. — Ты вытворяешь глупости, — печально произнес он. — Ты не умираешь, но выбираешь себе могилу, и это после тирады о своей силе, которая способна раздавить любого, кто посмеет вторгнуться в тебя; после того, как в доказательство ты обрушил на меня целый дом— — Если бомбежка продолжится, тогда мне нечем будет уничтожать, — спокойно сказал Англия. — Элементарная логика. — С каких это пор у войн появилась логика? Война Для Завершения Всех Войн? Это было логично? — Тогда считай это фундаментальным принципом равного обмена. Возможно, сейчас мы пускаемся в теории мистического или магического характера — быть может, слишком причудливые на твой вкус — но если у солдата нет меча, разве может он защититься? Чтобы защищаться — или нападать — нужно иметь некий щит или оружие, которые дают такую возможность. Проще говоря, если мое всё обратиться в пепел, чем мне дать отпор? — Чем... пушками, танками или— — Ты не слушаешь меня, Альфред. — Ты всё ещё силен, Артур, — поспорил Америка. — Я чувствую это. — Да что ты можешь почувствовать? — хмуро спросил Англия. — Ты даже не касался меня. Ты даже не поцеловал меня. — Это... это не— — Нет, всё так, — Англия тяжко, картинно вздохнул. — Я не виню тебя. Зачем тебе я, когда у тебя есть целый мир? — он стал разглядывать свою руку, поворачивать её так и эдак. — Тебе, наверное, уже опротивело это усталое, старое тело: оно — не единственное, что ты знал, но ты знаешь его лучше всего. Разумеется, ты не пришел ко мне на помощь; какая тебе разница, если я обращусь в прах вместе со своей землей? Да какую пользу принес тебе царственный сей остров—? — Перестань, — Америка резко сел и обхватил лицо Англии ладонями. — Не надо так. Всё это... совершенно бессмысленно. Разве ты не видишь? — Да, всё это совершенно бессмысленно, верно? Даже то, что я вырастил тебя. — Я так не думаю. И знаю, что ты так не думаешь, — Америка удержал голову Англии, когда тот попытался отстраниться, и подался вперед, чтобы, наконец, поцеловать его как следует. Но теперь упирался Англия: он схватил запястья Америки и высвободился из его хватки. — Я так думаю, — настоял он, — думаю, ещё как думаю. Всё, что я сделал для тебя, ничего не значит: я пытался защитить тебя, и ничего не вышло. Ты погублен, и тебя так или иначе погубили бы. Ты даже не носишь крест, который я вырезал. На это Америка ничего не сказал. Но он высвободил одну руку из хватки Англии и залез в нагрудный карман его мундира, вытащил из него ожерелье и стал самодовольно разглядывать его. Англия коротко взглянул на крест, а потом пренебрежительно махнул рукой. — О, не обращай внимания, — сказал он. — Как будто это защитит тебя. Это же просто кусок дерева. Он ни разу не спас тебя, да? Америка крепче сжал крест. — Нет, спас, — поспорил он. — Он— — Лжец. Он даже не защитил тебя от меня. — Тогда зачем вырезать его для меня? — вспылил Америка. — Зачем отдавать его мне, зачем говорить, что он убережет от всего, что могло бы мне навредить, зачем врать? — О, да зачем всё это? Зачем растить тебя, зачем издеваться над тобой, зачем пытаться убить тебя больше раз, чем ты можешь себе представить? Америка моргнул. — ...что? — Не играй в наивность; терпеть этого не могу, — рявкнул Англия. Он отдернул одну руку, положил их обе на плечи Америки и снова толкнул его на спину. — Америка, я собираюсь убить тебя. Ты позволишь мне? Америка схватил Англию за локти и посмотрел на него. — Я не понимаю, — тихо сказал он. — Конечно же не понимаешь, — бросил Англия. — Ты никогда ничего не понимаешь. Ты чувствуешь, что я всё ещё силен? Я в этом очень сильно сомневаюсь. Он высвободил руки из хватки Америки и сдвинулся ниже, опустился на его бедра. Ноги Америки всё ещё связывали провода, и точно так же медные кабели всё ещё стягивали его горло: словно физическая тень тех прелестных синяков от удушья, что когда-то оставил на его шее Англия. — Что ты делаешь? — пристально наблюдая за Англией, Америка приподнялся на локтях. — Артур? — Будь хорошим мальчиком, Альфред, — мягко сказал Англия, не взглянув на него. Он расстегнул полосатый пиджак Америки и распахнул его, тут же передвинулся к ремню и тоже ловко расстегнул его. — Откинься назад. Ты же знаешь, что я никогда бы не навредил тебе, правда? — Ты только что сказал, что собираешься убить меня! — выпалил Америка. — И во что ты веришь? — Англия стал играться с пуговицей на брюках Америки, скользнул рукой за застёжку и крепко прижался ладонью к его паху, вслушиваясь в сбившееся дыхание Америки. — Чему ты доверяешь? Америка долго смотрел на него, обдумывая сказанное. Он закусил губу, когда почувствовал, как Англия медленно, последовательно доводит его до возбуждения сквозь два слоя одежды. Америка попытался ухватиться руками за потрескавшийся бетон, и его связанные ноги дернулись под весом Англии. Свободной рукой Англия потянулся к нему и снова снял с него очки, сложил их и аккуратно сунул в тот же карман, из которого Америка вытащил крест. — Ну разве ты не видишь, что я никогда бы не навредил тебе? — настоял он нежным голосом, готовым вот-вот разлиться мелодичной народной песней. — Откинься назад, Альфред. Америка замялся ещё на мгновение; потом его локти разогнулись и он с тяжелым вздохом снова улегся на пол. Всё ещё крепко сжимая деревянный крест, Америка уставился в потолок, хотя уже и не очень хорошо его видел: вид причиненного ущерба размывала тьма и близорукость. Не играть в наивность? Прости, ты же знаешь, что я ничего не могу с собой поделать. Англия только одобрительно кивнул, наслаждаясь измученным выражением лица Америки, который пытался казаться невозмутимым, словно не замечая, как дергались его бедра. Но, как обычно, он не мог долго молчать: — Никакой романтики, — тяжело выдохнул он. — И так уже, знаешь ли, много лет. Когда мы в последний раз занимались этим на нормальной кровати? — В тысяча девятьсот одиннадцатом, — отстранено отозвался Англия. — Если не считать кроватей в блиндаже. — На нормальной кровати. — В тысяча девятьсот одиннадцатом. — Много воды утекло. — Да, думаю, что так. Англия наконец оставил промежность Америки в покое, довольный тем, как тот отозвался на его ласки, и стал раздевать его. Застёжка была расстегнута и пальцы Англии скользнули в раскрытую щель, чтобы расстегнуть ряд маленьких пуговиц на боксерах Америки. Он снова услышал, как мальчишка задержал дыхание, в этот раз — с бо́льшим волнением, поскольку его выставили на обозрение. Англия чувствовал, как Америка ерзал под ним, словно ему хотелось свести колени вместе и прикрыться. — Альфред, Альфред, — упрекнул его Англия, нежно прижимая ладонь к члену Америки, — не стесняйся. В конце концов, чего я там не видел, — на мгновение он обернул руку вокруг его члена, с интересом наблюдая перемену в лице Америки; наблюдая, как вздымалась его грудная клетка, когда Англия прижимал большой палец к головке. Выдохи Америки стали такими короткими, что казалось, будто он напуган. Но его красное лицо ясно говорило о том, что это впечатление обманчиво. — Вот так, — сладко продолжил Англия, скользнув двумя пальцами по члену, — тебе нравится, да? Я ведь знаю, что тебе нравится, Альфред, м? Америка кивнул и крепко зажмурился. — Конечно же знаю, — сказал Англия. Он убрал руку и решил уделить внимание собственной одежде: привстал, на ощупь расстегнул ремень и грубо спустил с себя брюки. Америка не смотрел на него — похоже, слишком размяк в предвкушении, чтобы сосредоточиться на чем-либо — и просто лежал с закрытыми глазами. Неважно. Англия положил руку на грудь Америки, чтобы обеспечить себе поддержку, а сам подался вперед, принимая более удобную позу. Свободной рукой он взял член мальчишки, направил его к себе и насадился на него с необычайной уверенностью — раньше Англия никогда не делал этого с Америкой и надеялся, что паршивец не запаникует. Америка ахнул, и его глаза распахнулись. Он приподнял голову, чтобы недоуменно посмотреть на Англию, и тогда они соединились полностью; Англия только фыркнул и расправил свой зелёный галстук, его плечи сжались от неудобства. Конечно, Америка подрос с того вечера на поле боя, но по ощущениям он был намного больше: неприятно. Англия не растянул себя, да и вообще не привык ощущать кого-то внутри себя, поскольку старался держаться подальше от Франции. Вообще-то, оглядываясь назад, эта идея уже начала казаться ему неудачной, но он бы почувствовал себя дураком, если бы отступил сейчас. Он глубоко вдохнул через нос, чтобы помочь себе привыкнуть к растяжению. Тогда Америка ухмыльнулся: слабо, но гадко. — Что, мой член для тебя великоват, Артур? — подколол он. — Едва ли, — холодно ответил Англия. — Просто я не так привык перегибаться через столы, как ты, мальчишка. Америка беззлобно пожал плечами. — Это же твои столы, — мягко сказал он. — И всё-таки... — он снова приподнялся, чтобы взглянуть, как соединились их тела. — Я удивлен. — Как ощущения? — Эм... — Америка зашипел, когда почувствовал, что Англия двинулся чуть вперед. — Думаю, х-хорошие... немного ошеломляющие... — Пожалуй, — Англия вцепился Америке в грудь, будто кот, пройдясь ногтями по ткани его пиджака. — Положи мне руки на пояс, чтобы была поддержка, а? А то получается, что вся работа на мне. — К-конечно. — Америка в третий раз откинулся назад и протянул руки к поясу Англии. — Так лучше? — Сойдет, — Англия несколько раз опустился вниз-вверх, отчего Америка ахнул, но ритм был отрывистым, неслаженным. Америка лежал неподвижным бревном: он только железной хваткой вцепился в Англию и в замешательстве смотрел на него. — Если бы ты приподнял бедра, было бы приятнее, — холодно сказал Англия. — Не могу, ноги связаны, — возразил Америка. Англия закатил глаза, но решил расчистить ему простор для движения и ослабил провода, которые всё ещё замысловато опутывали ноги Америки. Мальчишка раздвинул ноги, поджал колени и поставил ноги на пол. Это телодвижение подтолкнуло Англию вперед, заставило опереться на грудь Америки. — Вот так намного лучше, — согласился Америка и вздохнул. Он разжал руку, которая всё ещё сжимала крест, и его бедра стали толкаться навстречу каждому движению Англии. Англия сжал лацканы пиджака Америки и вцепился в него, будто в якорь; Америка был так силен, что каждый его толчок поднимал Англию, почти выводя из равновесия. Он раздраженно глянул на Америку, заметив, что его глаза снова закрылись, а лицо расплылось в удовольствии. — Теперь-то ты чувствуешь? — с вызовом спросил Англия, вцепившись в шелковые лацканы Америки. — Ты чувствуешь мою силу? Или чувствуешь лишь нанесенные увечья? Что-то должно было измениться! Измениться с того раза на поле боя — у березы, помнишь? Наверняка я уже не тот, что прежде. — Нет, — вздохнул Америка. — Тогда ты был сильнее. Я даже не мог удержать тебя на месте. Я ничего не чувствовал. — А так? — Англия холодно усмехнулся. — Так лучше? Теперь это уничтоженное тело больше удовлетворяет тебя, Альфред? — Мм. Так лучше — нежнее. — Слабее, узколобый ты дурак. — Это— — Это правда, ещё какая. — Англия перестал двигаться и повернул голову, чтобы взглянуть на обвалившийся, покосившийся потолок разрушенного дома. — Могила, спрашиваешь? Да, думаю, что так... я для тебя могила, Альфред? — Я... — Америка снова открыл глаза. — Н-нет— — А я чувствую себя именно так. Сколько ещё я смогу прожить на одолженные деньги, одолженное оружие и одолженное время? Я не идиот — я знаю, что близится конец дней былой славы, я знаю, что империям больше не найдется места в мире, когда всё будет кончено. Было бы старомодно и лицемерно считать иначе. — Артур— — Вытащи меня из-под руин Лондона, когда всё закончится. Ты найдешь лишь останки костей, которые обратились в пыль ещё много лет назад. — Ты хоть слышишь, что ты говоришь? — Америка схватил его за пояс и легонько встряхнул. — Разумеется, слышу, — Англия снова взглянул на него. Он приподнялся и почувствовал, как вместе с ним приподнялись бедра Америки, — но ты ведь уже принял решение? Тогда это всё, что я могу: принять собственные останки с распростертыми объятиями. — Я не— Подожди секундочку, я не... не принимал никакого решения— — Ты нейтрален, — Англия снова тяжело опустился на него. — Так это или не так? — Это... — Америка разочарованно вцепился в свои волосы рукой, сжимавшей крест. — Артур, это не... не надо смотреть на всё сквозь чёрно-белую призму, в смысле, я, конечно, едва ли что-то предпринимаю, но— — О, Альфред, Альфред, я не обвиняю тебя в том, что ты приговариваешь меня к смерти, — устало вставил Англия. — Попридержи штаны. — Не так-то это просто, когда ты на моем— — Это просто образное выражение: как, например, моя к тебе просьба выбрать. Америка застыл, цепь ожерелья задела его щеку. — Помнишь? — мягко спросил Англия, ухмыляясь. — Милый, ты должен выбрать. Синий или красный. Твоя сторона или моя. Выбирай сейчас. Если придется бросить меня на погибель, чтобы спасти свою шкуру, тогда сделай это. — Дело не в спасении моей шкуры! — вспылил Америка. — Сколько своих людей ты уже потерял, Артур? Сколько моих ты ещё заберешь? — он горько усмехнулся. — Они называли её Ничьей землей, но это была неправда. Это была Всеобщая земля, потому что все погибли там, или знали кого-то, кто погиб. Ты превратишь Европу в ещё один подобный Ад — и ты разукрасишь его моей кровью наряду со своей? Только начни копать и увидишь, сколько найдется забытых скелетов: американцев, британцев, французов, немцев, — он отвернулся, больше не желая смотреть в глаза Англии. — Я дам тебе денег, но я не дам тебе людей. Англия моргнул, а потом рассмеялся. — Это несмешно! — рявкнул Америка, всё ещё не желая поворачиваться. — Знаю, что несмешно, — Англия потянулся к нему и успокаивающе погладил бедра Америки. — Давай, поднатужься, а то все наши усилия пропадут даром. Закрой глаза и расслабься. На мгновение Америка прикусил нижнюю губу, а потом коротко, глубоко вздохнул и кивнул. Он откинулся назад, кончики его пальцев скользили по узорам на кресте, и он закрыл глаза, когда почувствовал, как Англия сжал его руку — ту, что недавно покоилась на поясе Англии. Он ощутил, как Англия наклонился к нему и нежно прижался губами к костяшкам пальцев — жест джентльмена, возможно, несколько ироничный, и всё же, приятный. Когда Англия снова отпустил его руку, Америка уронил её на изгиб его бедра, чувствуя грубую, толстую, стянувшуюся ткань его брюк. Больше они не говорили. Наконец, возникло сносное подобие ритма, пускай и всё ещё несколько неудобного. Они двигались с точностью и предсказуемостью механизма, повторяя одно и то же движение снова и снова, поднимаясь и опускаясь в один момент, будто вторивших их синхронному дыханию. Америка выгнул спину и приподнял бедра, усиливал каждый толчок, почти опасался, что Англия отодвинется слишком далеко; он был таким легким, физически хрупким, а Америка без усилий, без труда поднимал его всякий раз, когда Англия насаживался на него. Не слабость, не изничтоженность, а... нечто другое. Англия был таким маленьким, а Америка так долго этого не замечал. Ему нужно было вырасти из его объятий, чтобы понять: Англия не сможет защищать его вечно. Америка повернулся и ухватился за брюки Англии; он почувствовал, как тот сжался вокруг него, как раньше не сжимался никогда: ни в этот раз, ни в тот ужасный раз в красном свете сумерек, и от этого восхитительного ощущения Америка издал сдавленный, приглушенный, визжащий звук. Какая мерзость. Америка только ухмыльнулся самому себе, когда ему показалось, будто пол задрожал под ним — вот же клише, да? Это было так прекрасно, что в глазах стояли искры и сама земля затряслась— Стоп. Он почувствовал, как что-то — маленький камушек — стукнул его по лбу, и глаза Америки распахнулись. Англия гадко, лениво улыбался ему, прикрыв свои нефритовые глаза. Пол дрожал: всё дрожало и сотрясалось под контролем Англии. Одна из стен вдруг провалилась ещё на метр внутрь, поднялось облако пыли и на них обоих посыпалась штукатурка. — Стой! — закричал Америка. Он отчаянно схватился за Англию; хватался за всё, что мог, пытаясь выбить его из равновесия. — Ты закопаешь нас! Артур! — Разве это будет неподходящая могила? — пропел Англия. — Нет, не будет— — Америка попытался оттолкнуть Англию. — Свали с меня, чудила! Пол перестал дрожать, и в ту же секунду Англия поднял руки. Медные провода со всех сторон обвили его пальцы, подобно замысловатому узору. Он отдернул руки, и Америка понял — слишком поздно — что те же самые провода обернуты вокруг его шеи: они туго, крепко впились ему в горло и начали душить его с легкостью, неподвластной голым рукам Англии. Он даже не мог говорить, не мог издать даже самого нечленораздельного визга — вот, как сильно сдавили его шнуры. Тогда он начал биться под Англией, бороться с проводами и пытаться стянуть их со своей шеи. Он пинался и брыкался; но, несмотря на легкий вес Англии, Америке не удалось его сбросить. У Америки начало темнеть в глазах, и сквозь тусклую пелену наступавшей черноты он наблюдал, как Англия стягивал провода всё крепче и крепче, что хватало мочи. От отчаяния и безысходности Америка протянул одну руку, ища что-нибудь на ощупь, что угодно, лишь бы сгодилось в качестве оружия, лишь бы повалить Англию или разрезать провода— Его пальцы нащупали металлический прут и сомкнулись вокруг него. Он вытащил его из щели, в которую засунул его Англия, и тем же движением вскинул вверх, целясь вслепую, только надеясь, что прут ударит по нему— Провода ослабили хватку и Америка упал, хватая ртом воздух; он всё ещё сжимал прут до побеления костяшек. Он ещё долго задыхался, жадно вдыхая полной грудью, и только потом решился открыть глаза. Англия смотрел на него снизу вверх, его руки снова болтались по бокам. Судя по всему, ему было не так уж больно, но он наблюдал за Америкой с каким-то скучающим интересом. Прут пронзил его прямо под сердцем. — И что дальше? — наконец спросил он. Он пожал плечами и снова начал поднимать руки. — Ну, если это всё, на что ты способен— Америка направил штык вверх и толкнул. Англия застыл, широко раскрыв глаза, а потом обмяк, потому что Америка сел и всё толкал и толкал, даже когда металлический прут прошел прямо через тело Англии и проткнул его спину. Англия выдохся, и Америка повалил его, поменявшись с ним местами: Англия грохнулся спиной об пол, как тряпичная кукла. Америка всё ещё был внутри него: колени Англии болтались у его бедер. Америка склонился над ним и схватился за металлический прут обеими руками, толкнул его в последний раз и приколол им Англию к полу его могилы — будто вонзив флаг в поверхность неизведанной земли. Застывшие провода, свисающие с его шеи, зазвенели будто жемчужины, когда он помотал головой, всё ещё сжимая в руках прут и крест, и восстановил дыхание. — Нет, ты не позволишь мне, — тихо произнес Англия, улыбаясь ему. — Я рад, Альфред. — Заткнись. — Америка взглянул на лезвие из чистой стали, пронзавшее сердце Англии. — Даже это тебя не убивает, чудовище. — Нет, конечно же. — Кровь начала стекаться в уголке рта Англии. — Но это больно. Америка ничего не ответил — но его плечи начали вздрагивать. — Скажи мне, — нежно рассуждал Англия, не замечая всхлипываний мальчишки, — не это ли тебе снилось? *** — Тебе снился я, Альфред? Англия был не готов отпустить ребёнка после такого заявления, поэтому он скользнул руками под одеяло, взял Америку под мышки и притянул к себе. Сонный Америка воспротивился и стал легонько пинаться, но вскоре пристроился на груди Англии, сжимая в маленькой ладошке свой тяжелый крест. — Альфред, — Англия встряхнул его. — Твой сон. Почему с такою легкостью говоришь ты о своих кошмарных чудищах и обо мне в одном предложении? — Потому что это был кошмар, — сообщил ему Америка, не открывая глаз. — Молю, поведай мне. — Мы были в лесу вдвоем, совсем одни. Шел снег. Ты показал мне упавшие под дубом жёлуди, которые уже начали давать первые побеги. Ты сказал, что они находятся слишком близко к дереву-родителю, и поэтому, скорее всего, погибнут: большое дерево задушит их корни. Я ответил, что семенам лучше бы убраться подальше от большого дерева, чтобы вырасти и выжить. — А что было потом? — Англия обернул руки вокруг Америки, который размеренно покачивался в его объятиях. — Ты убил меня. Англия замер. — И как я это сделал? — он опять встряхнул Америку, не позволяя ему заснуть снова. — Альфред, только ответь мне на этот последний вопрос. Как именно я убил тебя? — Схватил руками за горло, достаточно крепко, чтобы вытрясти из меня всю душу, уложил на снег. А потом... — Америка уткнулся макушкой в подбородок Англии и разлегся у него на ключице, будто на подушке, — ...виновата странность снов, но из неоткуда ты вытащил свой флаг и пронзил меня им насквозь, приколол к моей земле. Я стал ещё одной бабочкой в твоей коллекции. Он сонно улыбнулся, очень довольный тем, что у него появился предлог забраться в кровать Англии. — Но, — счастливо пробормотал он, — это был всего лишь сон. *** Америка лежал на спине, смотрел в потолок и следил взглядом за трещиной, тянувшейся от крепежа люстры, пока не нашел её конец. Это было привычное утро, раннее и тусклое, хотя на дворе стоял май. Привычное, поскольку всё в нем было естественно: и свет, и тишина. Они находились в очередном загаженном мотеле, с когда-то белыми стенами, простенькой, уродливой настольной лампой и тонкими простынями в цветочек на шатком металлическом каркасе кровати. Занавески прикрывали окно, и Америка выглянул в него поверх головы Англии, всматриваясь в размытые, серые силуэты полуразрушенных лондонских построек. Признаться, без очков ему трудновато было отличить Биг Бен от фонарного столба... Англия всё ещё крепко спал. Его голова покоилась на широкой груди Америки, а тот по привычке закинул на него руку. Америка помнил, как много лет назад, в его детстве, они спали точно в такой же позе, но поменявшись местами: это его щека покоилась на груди Англии, когда он засыпал и просыпался. Тогда Англия пах морем, холодной солью и сильными ветрами; росой туманных полей и дурманящими благовониями одиноких церквушек; непрерывной суетой лондонской жизни, чернилами, воском и смазочными маслами. Теперь же он пах порохом, кровью, ржавчиной, прахом и разрухой. В Европе всё было кончено. Италия покинул Германию два года тому назад и укрывался под щитом Союзников с тех самых пор, как они начали наступление по всем фронтам. Союзники подтягивали за собой Францию и уверенно продвигались вперед, даже когда их мертвецы снова укрыли его землю. В июне они высадились на его берегах, а в июле сорвали флаг Германии с Эйфелевой башни. Они рвались вперед, люди гибли; Франция дышал полной грудью и Канада помогал, пускай они и забыли про него. А Англия наблюдал, как Америка и Россия разрывали Германию меж собой. Америка повернул голову, прижался щекой к подушке и посмотрел на противоположную стену: у потрепанного старого комода стояли костыли Англии. Прищурившись, Америка смог бы почти разглядеть их с достаточной четкостью. Они его больше не шокировали — Англия пользовался ими уже несколько лет. Может, его земля не смогла навредить ему; может, поваленные здания едва задели его, потому что Германия не смог сломить его, чтобы он не делал. Но Америка предвидел это, предвидел, как затянувшаяся война мало-помалу искалечит Англию. Деньги, оборудование, люди — всё это кончалось и Англия больше не мог выстоять без поддержки. Он бился вместе с ними, полный решимости дойти до конца, но со временем они начали покидать его. Даже наблюдая, как Китай придерживает правый костыль Англии, пока тот подписывал мирный договор с Германией, Америка вспоминал времена, когда Англия был достаточно силен, чтобы поднять его, унести далеко-далеко, крепко прижать к себе. Америка помнил, как смотрел на него ночью и задумывался о своей слабости в сравнении с силой Англии. Он помнил, как Англия не раз щадил его. Он помнил, что Англия, по правде, ни разу ни от чего не спас его — даже от этого. Он нежно приподнял Англию и выскользнул из-под него, закутал его в одеяло и оделся. Готовая новенькая униформа ждала его в Лондоне, когда они вернулись из Европы, но Америка отказался расставаться со своим бомбером, хотя Англия и дразнил его за то, что Америка поддался мимолетной прихоти и решил за десять минут свободного времени придать куртке индивидуальности при помощи краски. Он как раз надевал бомбер, повернувшись спиной к кровати, когда услышал голос Англии: — Уходишь, Альфред? — У меня там ещё остались люди, — Америка расправил свой шерстяной воротник. — В Окинаве, Иводзиме. — Мы с Иваном— — Да, я знаю, — вздохнул Америка, развернувшись к нему. — Знаю, дело не только во мне — это не только моя война. Но ты знаешь, что я больше не могу оставаться здесь с тобой. Вам с Франциском ещё предстоит разобрать весь этот европейский бардак, а я не знаю, долго ли Яо протянет в одиночку, и— — Я в курсе, что на Тихоокеанском театре ещё ничего не кончено, — Англия, одетый в слишком большую для него рубашку Америки, оперся на изголовье кровати, и стал теребить свои манжеты. — Чертов Кику — упрямится, как всегда... — Когда-то он был моим другом. — И моим тоже, — пожал плечами Англия. — Что ж, чему быть, того не миновать. Всего пятьдесят лет назад я дружил и с Германией — ну и кто бы мог подумать, что для меня всё закончится союзом с Францией? — Он содрогнулся. — Дважды. «Или что для тебя всё закончится вот так». Америка не произнес этого вслух, но он долго смотрел на Англию. Тот поднял на него внезапно помрачневший и потяжелевший взгляд нефритовых глаз. — Значит, отправляешься на Восток, — протянул он. — Так далеко, как сможешь. — Да, — Америка тоже тяжело пожал плечами. — От чего вообще может уберечь Запад? Ты отправился на Запад ко мне, когда хотел спасения от Европы, и это стало твоей погибелью. — Ах, да; получается, Восток разбит? — Англия сухо ухмыльнулся. — В конце концов, для тебя я Восток, а Япония — Восток для всех нас. Америка не ответил ему, а только вздохнул. Сейчас Англия был так по-странному... нежен, можно сказать. У него как будто отлегло на душе после того, как Америка дал ему отпор — словно тяжкая ноша свалилась с его плеч в ту секунду, когда Америка пронзил его сердце и вырыл ему могилу. Он не заскучает с сильным Америкой, пытавшимся убить его в ответ. — Не мог бы ты кое-что для меня сделать? — наконец спросил Америка. — В смысле, пока я не ушел. — Конечно, — Англия протянул руку. — Если ты будешь так добр подать их мне. Жестом он указал на свои костыли; но Америка покачал головой, вернулся к кровати и присел на её край. — Нет, всё в порядке, не надо вставать, — сказал он. Он залез в карман своей пилотской куртки и протянул Англии крест, болтавшийся на старой, потускневшей цепи. — Не мог бы... эм, не мог бы ты... снова надеть его на меня? Англия моргнул и на какое-то время замолчал, удивившись такой просьбе. Затем он улыбнулся — настоящей, редкой, искренней улыбкой, — взял ожерелье, растянул цепь во всю длину и потянулся к голове Америки. — Нет, — Америка отпрянул, качая головой. — Я хочу, чтобы ты расстегнул и снова застегнул застёжку... как в первый раз, когда ты надел его на меня. Англия только кивнул, не удивляясь странности его просьбы — ну, Англия и сам временами вел себя непредсказуемо, с этим не поспоришь — и он положил цепь к себе на колени, чтобы расстегнуть застёжку. Она плохо поддавалась: её ни разу не открывали с тех пор, как Англия надел крест на шею Америки почти два столетия назад. Понадобилось какое-то время и большее усилие, чем он предполагал, чтобы раскрыть её. Он взял по концу цепи в каждую руку, и Америка приблизился к нему, чтобы Англия сомкнул цепь вокруг его шеи. — Вот, — Англия потянул за цепь, желая убедиться, что застегнул её как следует: так оно и было. Его руки опустились на шею Америки. — Теперь ничто не навредит тебе, Альфред, — он поцеловал мальчишку в лоб. Америка откинул голову и засмеялся. — Лжец, — сказал он и улыбнулся. *** Америка убежал вперед. Его следы в снегу тянулись замысловатым узором, петляя то в одну, то в другую сторону, когда Америка перепрыгивал через корни деревьев и крутился вокруг своей оси, желая убедиться, что Англия ещё следует за ним. Тяжелый плащ Америки был крепко стянут вокруг его плеч, защищая его от пробирающего до костей зимнего мороза. Америка не одел на голову колпак, и серебристые снежинки сверкали в его золотистых волосах. Чем дальше они продвигались через лес, тем ниже спускалась вечерняя темнота. Высокие, нагие, совершенно черные деревья стояли, как понурые солдаты на посту. Какую-то часть прогулки Америка держал Англию за руку, но не так давно вырвался и погнался за кроликом. Тот оказался достаточно покладист, чтобы встретить Америку без особого страха, но всё ещё слишком робок, чтобы позволить мальчику коснуться себя. Кролик выжидал момента, когда Америка наклонится и протянет руки к его ушам, а потом отскакивал ещё на несколько футов назад. Мальчик только смеялся над каждой неудачной попыткой и, спотыкаясь, снова бросался вслед за кроликом. В отсутствие Америки ладонь Англии вдруг опустела, и он сунул руку в карман, чтобы занять её чем-нибудь другим. Он нащупал тупые концы деревянного креста и замер, когда коснулся рукой ствола березы и посмотрел на крест, упокоенный в его ладони. Форму можно было считать более или менее завершенной: он собирался украсить её дополнительными узорами, разрезать дерево, чтобы взгляду раскрылась вся его красота. Береза. Он нашел её здесь, среди этого леса. В землях Америки, увядающих с пришествием зимы, но всё таких же прекрасных в своей жестокой, ранней смерти, тихое царство леса составляли лишь они вдвоем, и никто больше. Европа задыхалась и корчилась под прикосновением декабря, но земля Америки окружила себя заботой, словно обворожительная дама с жемчугом в волосах, брильянтами на шее и лунно-белым платьем, расшитым опалами: идеальная мать для идеального дитя. (Даже если его волосы были подобны солнцу, а глаза — незамерзающим рекам). Англия был здесь чужим. Он витал в Новом мире тусклой призрачной тенью, выжигал кожу земли Америки, будто расползающаяся рана, неспособная сузиться или зажить. Америка не видел в нем опасности, потому что не понимал ничего, кроме того, чему научил его Англия. Пройдут года, прежде чем он поймет, что Англия не властен над этой землей. Нет. Англия сжал крест в руке и спустился к подножью березы. Лондон льнул к ногам Англии при встрече, но Массачусетс отступал: будто боялся, что европейский смрад, зловоние грязи, войны и мертвецов запятнает его. Здесь Англия абсолютно безвластен — над всем, кроме самого Америки. Но его земля была прекрасна; только один этот лес мог бы вместить множество чудесных могилок, глубоких и тихих, где сон Америки не прервали бы никакие чудовища. Работать с березой было нетрудно — но как же эта береза ненавидела его английский нож. — Ты поёшь? Англия открыл глаза. Америка с любопытством склонился над ним — в руках он сжимал пленного кролика. — Нет, нет, я... — Англия покачал головой и сунул незаконченный подарок к себе в карман так, чтобы Америка не увидел. — Молился, Альфред. Pater Noster. Он не сразу понял, что его губы двигались. — О, — Америка кивнул. — Отче наш. — Да, — Англия встал. — Ну, отпусти уже кролика. Ты не можешь забрать его домой: его дом здесь, в лесу. Америка чуть надул щеки, но наклонился, чтобы опустить существо. Оно тот час застенчиво промчалось мимо Англии и исчезло из виду, скрывшись за деревом. — Может, ты ему не понравился, — жалостливо сказал Америка, глядя кролику вслед. — Наверное, ты пахнешь как волк, Артур. — Как странно, — рассеянно согласился Англия, — раньше они сами приходили ко мне в объятия. Америка заснул в объятиях Англии, пока тот нес его домой; он держал его осторожно и робко, не зная толком, что с ним делать. Англию переполняло желание убить Америку, закопать его так глубоко, чтобы никогда не пожалеть о том, что Англия превратил его в нечто, над чем изначально не имел никакой власти; переполняло желание заняться с ним любовью, совершить над ним насилие словами и прикосновениями, которых он в силу своей юности ещё не мог понять; переполняло желание уложить его в кровать и аккуратно закутать в одеяло, поцеловать в лоб после молитвы, оберегающей от чудищ, услышать, как он шепчет «спокойной ночи, папочка» сквозь сонную улыбку. О, он и понятия не имел, что ему делать с этим обещанием, кроме как нарушить его. Единственный подарок, который он мог сделать, заставлял его пальцы кровоточить; но он закончит работу над крестом сегодня. Тогда Америка будет в безопасности. [Америка сжимал крест в ладонях, когда падала первая бомба. Он не столько молился, сколько умолял. «Избавь нас от лукавого».] *** Примечание автора: Так. Эм. Да. Мои поздравления! Вы дочитали до конца это чудище в 30,000 слов! XD Эта часть с Блицем так затянулась, дажнезнаю почему... Не очень-то хочу предполагать, что вы читали мои другие фанфики по Хеталии, потому что вы, скорее всего, их не читали, но... если вы читали, то могли заметить, как велико мое пристрастие к очкам Америки. XP Ах, ничего не могу с собой поделать — я студентка-американистка (п/п: американистика — совокупность дисциплин, направленных на изучение США), и то, что Америка носит очки — предположительно из-за того, что близорук, ведь он носит их всё время — это просто... ну чертовски идеально. Честное слово. Я обожаю его близорукость. Думаю, это вытекло из давнего разговора с Narroch, когда мы только подружились и поняли, что мы из разных стран. Но я о том, что идеологически это... запало мне в душу. Хотя, наверное, это я опять ищу во всем глубокий смысл. Химаруя Хидзеказ наверняка просто подумал: «Да, а этот парень круто бы выглядел в очках...». (Но дайте мне повеселиться). Кроме того, я сама ношу очки, поэтому знаю, что это за заноза в заднице. На них постоянно скапливаются пыль, грязь и царапины, а если начинается дождь, то пиши пропало, потому что как только они намокнут, ты уже ничего не увидишь. А если ты снимешь их, раз уж ты ничего не видишь, то ты всё равно ничего не увидишь, потому что ты их снял. Но всё-таки, хорошо, что кто-то изобрел их, чтобы нам, нехилому такому проценту людей, нуждающихся в очках, не пришлось слепо спотыкаться остаток жизни... Что до Америки, немного о его литературном наследии: здесь не было прямых отсылок к поэзии, но вся эта глава в каком-то смысле пронизана мотивами Роберта Фроста, особенно поэмами «Остановившись у леса снежным вечером», и, конечно же, «Березы». О литературном наследии Англии: «царственный сей остров» (п/п: «sceptered isle»; перевод М. Донского) — отсылка к пьесе Шекспира «Ричард II»; далее в цитате: «Благословенный край, страна родная, отчизна наша, Англия» (п/п: «This blessed plot, this earth, this realm, this England»; дореволюционный перевод Н. Холодковского. Он чуть ближе всех прочих к истинному смыслу фразы — «эта благословенная почва, эта земля, это царство, эта Англия»). Эм, ну, думаю, на этом всё. Спасибо, что потратили на чтение этого где-то три часа вашей жизни. Надеюсь, вам понравилось! Вау, мне правда надо бы однажды написать что-нибудь радостное... (Что поделать — я европейка!) («Spiritu Sancti» — Святой дух. «Избавь нас от лукавого» — последняя строчка укороченной версии молитвы Отче Наш/Pater Noster). (Вдруг очень захотелось послушать песню E Nomine — Vater Unser, лол).