Что бы ни случилось, мы всегда будем вместе

Дни тянулись непомерно тоскливо. Впрочем, все было бы по-другому, если бы не сидение в четырех стенах в полном одиночестве. Гриммджоу составлял компанию Хине нечасто. Весь его распорядок дня сводился к тому, что утром он ходил за запасами еды для девушки, а затем исчезал на весь день, возвращаясь только, чтобы свалиться спать. И каждый день все повторялось. Иногда арранкар приходил с ссадинами и синяками. И тогда Хина вроде бы бросалась «лечить» кровоподтёки и ушибы, но Джаггерджак только отмахивался и молча устраивался на диван, поближе к окну. Разговаривал он с Хиной так же, как и раньше – редко. В основном он отвечал на её вопросы, связанные с жителями замка, или кратко пересказывал события дня по её же просьбе. А в дни, когда Хина занимала его просторный диван, недовольно шел на кровать и там же засыпал. И тогда девушка тихо, как мышка, боясь вызвать на себя гнев, перебиралась к Джаггерджаку под бок и сворачивалась клубком, насколько это позволяли раны. Следы от проводов на руках зажили быстро, а вот шрам на груди заживал тяжело. Хине было больно шевелиться, больно спать. Всё вокруг шва горело и зудело. Гриммджоу видел эти страдания, но единственное, чем он мог помочь, – приносил бинты и мази. В часы, когда Джаггерджак заставал Хину спящей, он садился на диван и подолгу смотрел на девушку из своего темного угла. Он пытался увязать в голове ту маленькую зарёванную девочку, того мелкого юркого пустого и то, что видел перед собой теперь. Он не мог поверить, что всё это было одно и то же существо, как не мог уложить в голове, что белая пантера и он – это одно и то же. Его разрывало изнутри от множества противоречивых чувств, многие из которых для него были в новинку. Он испытывал отвращение к себе и своему новому телу; он злился, потому что не мог ещё понять, какое место ему уготовано здесь, в Лас Ночес, хотя внутренне понимал, что это ещё только начало, и всем ещё только предстоит оценить его силу; он чувствовал себя потерянным, потому что в его жизни больше не было цели; он испытывал раздражение по отношению к слабости Хины, к её глупому выражению лица при виде его, к её попыткам говорить с ним. Когда он прошел реабилитацию и вышел за стены лаборатории, первым делом он стал искать Хину, но с ужасом обнаружил, что её нигде нет, даже следа присутствия её духовной силы, а потом вскрылось, что с этой девчонкой случилось на самом деле. Каким облегчением было всё-таки найти её живой. Какой мукой и разочарованием было увидеть её бессильной. Но когда Гриммджоу приходил в комнату и видел её, ему вдруг становилось необъяснимо спокойно. Но Хина ничего об этом не знала. Гриммджоу ничего ей не говорил, и в моменты пробуждения всегда оставлял её одну. Часы, проведенные в одиночестве, арранкар посвящала размышлениям и лечению. Хина пыталась создать для себя хоть какую-то стратегию, которой можно было придерживаться, находясь в совершенно недружелюбной компании арранкаров. По сути самой главной задачей для девушки было возвращение духовной силы. Но как её возможно было вернуть, Хина не знала. Вероятно, можно было бы получить подсказку от Алессандро или от какого-нибудь другого арранкара, находящегося в этом месте дольше, чем Гриммджоу, или даже у одного из чужаков. Но так как получить совет было не у кого, Хина понимала, что, как ни крути, придется решать всё самой. Прошло много тоскливых дней, прежде чем шов затянулся, оставив на месте себя длинный розовый неровный шрам. Каждый раз, когда Хина одевалась, она невольно проводила рукой по изуродованной коже, задаваясь только одним вопросом. А когда он перестал болеть, Хину начали посещать странные ощущения, словно силы её снова возвращались. И с каждым днем эта уверенность росла. Сначала арранкар стала улавливать рейацу Джаггерджака, когда тот находился в комнате, а затем стала чувствовать его духовную силу и за пределами этих ненавистных стен. Следом за этим она постепенно начала различать и чужую духовную силу. Но вот своя рейацу к Хине так и не возвращалась, хотя её не покидало ощущение, что что-то кипит внутри, просится выйти наружу, зовет её. Арранкар понимала, что неплохо было бы потренироваться, хотя бы попробовать воспроизвести старые умения, чтобы разбудить в себе это чувство, но за этим стояла новая проблема: а где, собственно, тренироваться? Не в этой же комнате! Нужно было более обширное пространство, и такое, где бы арранкары не появлялись. На самом деле Хине больше всего хотелось на арену под куполом, к солнцу и небу, и пусть даже они были подделкой. Но там её точно увидят. И в своих мыслях девушка отправлялась в странствие по Лас Ночес, чтобы упомнить все укромные места, которые она когда-либо находила, блуждая по замку без дела. Но память всё равно упорно возвращалась к куполу с голубым небом. И наконец её осенило: купальни глубоко под замком. Сколько бы Хина туда не спускалась до этого, там всегда было пусто. Тщательно взвесив все за и против, девушка рассказала о своих мыслях Гриммджоу. Тот внимательно выслушал, согласился и сказал, что завтра найдет эти купальни и проверит, действительно ли там никого нет. На следующий день, вернувшись обратно в комнату, Джаггерджак сообщил, что бывал в купальнях, и там действительно не было ни души. По крайней мере, ничьих следов рейацу он не обнаружил. Но чтобы уйти туда, надо было подгадать момент, ведь арранкары никуда не делись. Кроме того, изо дня в день Гриммджоу приносил какие-то скудные вести, и в каждой из них кто-нибудь да упоминал Хину. Так что, как бы арранкар не надеялась, никто и не собирался забывать о её позорной истории. И постепенно уверенность начала пропадать. Какими бы воодушевляющими не были слова Гриммджоу, она прекрасно понимала свою ущербность, и видела это в голубых глазах арранкара, отчего ей становилось перед ним стыдно. То, что она снова может чувствовать рейацу - невероятная малость по сравнению с тем, что могут другие арранкары. Да это даже малость по сравнению с тем, что могла когда-то сама Хина! Как может она здесь на что-то надеяться? Ей так и придется всю жизнь прятаться за спиной Гриммджоу! Какой стыд… * * * Когда Гриммджоу в очередной раз вернулся в ссадинах после долгого дня и устроился на диване, чтобы зализать раны, Хина осторожно подсела к нему. Тот слизывал капельки крови, выступавшие на запястье правой руки. Арранкар отгородила от Джаггерджака ссадину своей ладонью и опустила его руку на диван вместе со своей. - Не делай так. Ты же не животное больше, - удрученно произнесла Хина и достала обеззараживающий раствор, вату и пластырь. - Я? Не животное? Хех, - арранкар усмехнулся и хотел отдернуть руку, но Хина не дала. Крепко сжав пальцами ладонь, она стала протирать ссадину. - Чего тебе надо? – настороженно произнес Гриммджоу. - Почему ты ведешь себя как животное? Мы больше не живем в пещере, и ты больше не дикая белая кошка… - И? - Ты выглядишь, как человек… Слова Хины всколыхнули внутри Гриммджоу то чувство неуверенности, которое он так усердно старался заглушить. - Это ничего не меняет. Из нас двоих – человек ты. Хогиоку только поменяла внешность. Я как был пожирателем пустых, так им и останусь, - голос арранкара звучал глухо и безэмоционально. Хина приклеила пластырь на запястье и подняла на арранкара глаза. - Но ты же никого не пожираешь теперь… Это всё в прошлом! Ты теперь другой! Так и веди себя соответствующе хотя бы. А не зализывай раны, как обычное животное! Арранкар шумно взглотнул. Он был задет за живое. - Ты меня учишь, как быть человеком? – Гриммджоу усмехнулся, открыв оба ряда зубов. Даже в этом облике его оскал оставался звериным. – Что ж, тогда и я в ответ поучу тебя, как быть арранкаром! – Джаггерджак повернул к девушке лицо и кинул в её сторону высокомерный взгляд. - Пустые – не люди! Звери! Без душ! И у меня её тоже нет! Или тебе напомнить, что у меня есть дыра? Гриммджоу бесцеремонно выдернул руку из пальцев девушки. - И если мы хотим жить, то сражаемся, а не торчим где-то, пытаясь понять, как нам дальше жить, пока другие тебя хотят убить! Хина посмотрела на Гриммджоу. Его зрачки сузились, а брови сошлись хмурящимся углом на переносице ещё больше. - Хватит жалеть себя! И меня хватит жалеть! Хочешь жить – сразись за свою жизнь! Не будешь бороться – живо станешь кормом для других! – арранкар поднялся с дивана, выгнул спину дугой и ткнул пальцем в сторону выхода. - Ты думаешь, там, за этими стенами все пустые, приняв человеческий облик, разом стали человечны? - и повысив голос, продолжил.- Ты же своими ушами всё слышала! Они как были животными, так и остались! - теперь палец указывал не на дверь, а на Хину. - И история с тобой – тому пример. Казалось бы, какое им дело до того, что ты провалила призыв пустого? Но нет. Они, узнав о твоей слабости, РАДЫ тому, что подвернулась жертва, которой они могут показать, насколько сильны сами! Хина молчала и нервно крутила в руках моток пластыря. Увидев это, Гриммджоу начал по-настоящему злиться. - И тебе не меня надо менять, а себя! Я сам в силах разобраться со своими проблемами! Хватит жалеть меня! Не я здесь слабое звено! Вставай и действуй! Иначе станешь трупом! И хватит испытывать чувство вины за то, что я прячу тебя здесь. Ты мне ничем не обязана! Это мой выбор! - Но как же… - Не «но как же»!!! Забудь всякую ерунду! ВОЗЬМИ СЕБЯ В РУКИ! МНЕ НИЧЕГО ОТ ТЕБЯ НЕ НАДО! - И это тоже мой выбор! – не выдержав, девушка вскочила с дивана, опрокидывая пузырек с колен. – Я у тебя в долгу! За все эти годы! Начиная с первой встречи! Всё только и выходит, что ты что-то делаешь для меня, а я ничем не могу отблагодарить взамен! – эмоции захлестнули Хину, и она перешла на крик. – Я ЧУВСТВУЮ СЕБЯ БЕСПОМОЩНОЙ, ГРИММДЖОУ, ПОВИСШЕЙ У ТЕБЯ НА ШЕЕ, НИ НА ЧТО НЕ ГОДНОЙ! ДАЙ СДЕЛАТЬ ДЛЯ ТЕБЯ ХОТЬ ЧТО-ТО ПОЛЕЗНОЕ!!! - ВМЕСТО ТОГО, ЧТО БЫ УПИВАТЬСЯ СВОЕЙ БЕСПОМОЩЬНОСТЬЮ, ВСТАНЬ И СДЕЛАЙ ЧТО-ТО ПОЛЕЗНОЕ ДЛЯ СЕБЯ! – арранкар с размаху стукнул кулаком в стену, оставив там огромную вмятину и трещину. От неожиданности Хина отшатнулась назад. Джаггерджак сорвал свежеприклееный пластырь и с остервенением кинул его не пол. - ХВАТИТ БЫТЬ ЖАЛКОЙ ТРЯПКОЙ! И НЕ СМЕЙ БОЛЬШЕ ЖАЛЕТЬ МЕНЯ! Я НЕ ЧЕЛОВЕК! Я ВСЁ ТОТ ЖЕ ЗВЕРЬ ИЗ ПУСТЫНИ! Еле сдерживая дрожащий от обиды голос, Хина заговорила: - Тебе легко так говорить… Сильному… Ты даже не можешь себе представить, как это – не иметь рейацу. А мне что делать? Ну что? - теперь в голосе девушки сквозило отчаяние. – Я ничего не знаю! Я НЕ ПОНИМАЮ НИЧЕГО!!! Я не знаю, как вернуть себе рейацу, слышишь? С ЧЕГО ТЫ ТАК УВЕРЕН, ЧТО Я ВООБЩЕ ЕЁ СЕБЕ ВЕРНУ!? Одним резким движением Гриммджоу оказался рядом с девушкой и оторвал у Хины один рукав, выкинул кусок черной ткани за спину, грубо схватил руку и, выворачивая запястье, поднес ладонь к самому носу девушки. - Что ты видишь, скажи мне? Онемевшая от страха, Хина только в упор смотрела в злые голубые глаза. - Я спросил тебя, - проговорил Гриммджоу, скрипя зубами. Девушка, сдерживая комок в горле, перевела взгляд на свою кисть. Поверх кожи лежали пять ровных тонких белых косточек пястья. - …маска... – еле выдавила арранкар. - Именно. Так что хватит ныть, - Джаггерджак ослабил хватку и выпустил руку Хины.- Возьми себя в руки. Мне на тебя смотреть противно. - Но я… правда.. не знаю, что делать… - Хина уже готова была расплакаться. - Здесь я ничем не смогу тебе помочь. Я не могу предположить, как вернуть тебе утраченную силу. Девушка прижала руку к оголившемуся локтю. - Поборись за себя. Не будь дурой. Отблагодарить ты всегда успеешь. А если ты так и будешь продолжать скулить, я перестану тебя прятать и выкину отсюда. Попадешься на глаза другим арранкарам, может чему и научишься. Стань сильной, в конце концов! Если не выйдет, мне тебя больше не будет смысла защищать. - Я никогда не стану сильнее тебя, даже если верну себе силу. Ну а если всё так и останется… - Тебе не надо становиться сильнее меня. Тебе надо обрести свою собственную силу. Черт тебя подери! ХВАТИТ! Мне надоело слушать это всё!!! НА-ДО-Е-ЛО!!! – выкрикнул Гриммджоу, стискивая кулаки. - Тогда отведи меня завтра в купальни и оставь там. - Что угодно, только больше не видеть тебя…- прошипел Джаггерджак. Он отошел от арранкара, стянул с себя безрукавку и рухнул на кровать. Хина так и осталась молча стоять посреди комнаты, в тусклом свете Луны. Взгляд девушки бессмысленно застыл на клочке черной ткани, когда-то бывшем рукавом, а в голове стучало единственно слово, обидное, но в то же время до боли правдивое. Тряпка.