Мальчик с шипом в боку

      Когда он впервые заговорил со мной, я подумал о чем-то нелицеприятном, глядя на его холеную рожу. Наверное о том, что он пришел из какого-то более приятного места, чем наш городок — слишком непривычным было его лицо для этих мест, не приевшимся, новым. Оно располагало к себе, поэтому о нем хотелось знать больше.              Об этом новичке начали болтать задолго до его появления, когда кто-то с локаторами вместо ушей уловил, как переговаривались в кабинете директора Рико и Закклай, обсуждая личное дело нового ученика. История, словно пожаром охваченная, перекинулась по всей школе: говорили о новичке на каждом углу, в каждом гребанном классе, на самом маленьком клочке школьной территории, и от этих разговоров некуда было убежать. Поневоле я начал слушать, но долетала до меня лишь разрозненная, лишенная всякой конкретики информация: парня звали Хули-знает-как, приехал с Хрен-знает-какой-горы, богат как хули-знает-кто, красив как хрен-знает-что. Еще болтали всякую детективную чушь, строили теорию заговоров, отталкиваясь от аксиомы — в такую дыру никто по доброй воле не приедет. В какой-то степени это было правдой: за последние двенадцать лет в этот забытый всеми городок переехало не более сотни человек, заменив уехавших в большие города за лучшей жизнью и мертвецов, — а дохли здесь часто и с нарастающим итогом. Поэтому теорий из серии «новичок-наркобарон», «новичок скрывается от властей» было много, одна полоумнее другой. От такой пустозвонной информации хотелось лишь отмахнуться. Так что о новичке мне было известно лишь то, что он новичок, и что вся школа о нем треплется. А что может быть хуже провинциальной школы в занюханном городе, в одном из беднейших и малонаселенных штатов? Недостаток сплетен и участвующих в них новых лиц вводило местное школьное — да и не только — общество в слуховое — от слова «слухи» — голодание. Кому теперь интересно размусоливать любовь Пиксиса к выпивке и школьницам, ведь об этом каждая собака знает, а тут такая тема — городской новичок.              Новичка этого ждали два месяца. То, что он переводился в новую школу на пороге выпуска многих привело в замешательство. Какими бы не были обстоятельства, ученики старались доучиваться на обжитых местах, а потом уже двигать куда нужно, но, конечно, бывали и такие ситуации, только не в нашей дыре, не-а. Дело новичка привлекало и тем, что документы на обучение уже были поданы, но сам он в школе даже не показывался, отсрочивая свое всеми долгожданное появление, — тут уж приверженцы теории о «новичке-преступнике» начали ликовать, думая, что парня все-таки настигли власти. Я даже как-то успел позабыть о нем. Да что я, вся школа успела — наконец мирная трясина обыденности вернулась в нашу жизнь, — а потом он появился так внезапно, что стены сотряслись жужжанием — объект всех мыслимых и немыслимых слухов объявился. На одну секунду мне стало его жаль, люди ведь даже не пытались остановить свой треп при виде него, откровенно продолжая сплетничать перед носом новичка. Как он к этому относился, история умалчивает, но, наверное, безразлично, раз еще не разнеслась новость о выбитых зубах.              Я тупо глядел на беговую площадку через окно в кабинете английского во время перемены, придумывая, как бы съебаться с физо, не сдавая тупых нормативов — и, надо сказать, придумал как улучить момент пока школьный охранник находится в туалете, перелезть через забор и убежать незамеченным в закат, — да только был прерван яростным тычком в плечо; эта ебанутая привычка Изабель сведет кого угодно с ума. Только захотел спросить, какого хрена она это делает — знает ведь, что ненавижу, — заметил, что по правую руку от меня, между рядами школьных парт, кто-то стоит, а гул, стоявший в кабинете еще мгновение назад, стих. Позади меня раздался тихий писк и очень громкий шепот Нифы: «Это же он!» Дальнейшие восторженные овации не успели сорваться с ее губ, потому что Петра быстро сообразила толкнуть ее локтем в бок. Остальные молча пялились на вторженца, не сводя с него глаз, будто в класс пробрался инопланетный зверь.              Стоило поднять взгляд, как сразу стало понятно кто передо мной. Новое лицо, что до этого дня никто и никогда не видел в нашем городке. Тот самый Хули-знает-кто, о котором столько говорили в последние месяцы. Разрозненные слухи удалось собрать в кучку: да, высок, но Захариус дохрена выше; да, по вкусам девчонок можно сказать пиздец красив, а вот про богатство, судя по простоватой, но, правда, чистой одежде, да и про стычки с наркомафией, я бы еще поспорил. Но что самое главное, Хули-знает-кто действительно выделялся на общем провинциальном фоне, несмотря на некую неприметность, которую он так старательно пытался внести в свой образ. Обломись, новичок, остаться незаметным здесь не получится.              — Ты... Леви Аккерман? — Переведенный ученик поглядел на раскрытую ладонь, где, видимо, черными чернилами была написана подсказка, как именно читается мое имя. Произношение у парня было отличное от нашего, сразу видно неместный — здешние люди не растягивают так гласные в моем имени. Он доброжелательно улыбнулся, делая движение пальцами, — растирая чернила по ладони, стирая таким образом подсказку, — мне даже показалось искренне. На какое-то время ноющее, после тычка Изабель, плечо было позабыло.              Голос низкий, без хриплых ноток, определенно из рода «некурящих» — таких в школе меньшинство. В городе, где из развлечений лишь бар с мерзкой выпивкой, на двери которого висит надпись «Несовершеннолетним входа нет», по факту — принимающий всю местную школоту, а также ночные гонки на петляющих дорогах по краю обрыва, где хрен знает сколько малявок разбилось во время пьяного вождения, — курить — не важно что: сигареты или травку — считалось одним из обыденных вещей, без которых день в этом богом забытом месте никак не заканчивался.              На предположение новичка ответил кивком, ожидая перехода к следующему вопросу. Не из праздного любопытства он подошел к такому мрачному типу как я; таким меня считало большинство одноклассников, что выяснилось во время теста на коммуникабельность, устроенного приходящим школьным психологом несколько лет назад. Тогда Закклай вызывал меня к себе для долгого, но не плодотворного разговора, в конце которого я интеллигентно ему объяснил, что клал и на них самих, и на их сраное мнение. Закончилась встреча оставлением после урока и написанием эссе на тему: «Почему так важно быть общительным?»              Здесь у каждого была своя компания, подходить к тем с кем не контачишь, считалось стрёмным и не приветствовалось. Уже сформированный коллектив редко принимал к себе кого-то нового, если ты не супер крутой чел или супер богатый, остальные шли в жопу, смотря издалека на тех, с кем так отчаянно мечтал потусить. Но сейчас я бы мог поставить двадцатку, лежавшую мятой соплёй в кармане моих штанов, что каждый в этом классе ни за что бы не отказал новичку в общении, если бы тот в эту секунду изъявил желание влиться в какую-нибудь компашку. Его бы приняли с распростертыми объятьями, еще бы и бесплатную рекомендацию дали с кем стоит контачить, а от кого нужно держаться подальше, если не хочешь прослыть «мрачным типом».              По лицу новичка было ясно, что ничего из этого — установленные местными правила — дерьма ему не интересно. Сейчас он стоял передо мной, мягко проигнорировав вопрос любопытной старосты, которая еще и состояла в совете для помощи переведенным студентам — так как таковых учеников не было уже давно, совет был временно расформирован и создан вновь, когда этот Хули-знает-кто появился в школе, — не хочет ли он, чтобы она помогла решить его проблему. Новичок ответил, что он хочет поговорить с Леви Аккерманом, а остальные вовсе не обязаны тратить на него свой законный перерыв. Будто мне хочется тратить на него свой перерыв.              — Я слышал, ты чинишь машины. — Видно новичок тоже умеет слушать и слышать — нет того человека, который не знает о моей подработке. Это почему-то слегка меня развеселило, даже позволил себе на секундочку ухмыльнуться. Приготовьтесь, киски, этот парень не идиот.              — Верно, — я обошелся односложным ответом, ожидая, когда же этот парень перейдет сразу к сути дела.              — Как насчет пикапа? — Тут я обратил внимание на его брови. Они у новичка были… габаритными. Я таких вообще ни у кого в жизни не видел, и, когда они у него приподнялись вверх, делая его каким-то озадаченным что ли, мой смех, уже зарождавшийся в горле, мигом испарился. Потешаться над его едва заметной неуверенностью отчего-то расхотелось. Он выглядел немного уязвимо, будто он моего положительного ответа сейчас зависела его жизнь.              Чинить машины мне не нравилось — это была прерогатива Кенни, по моей же части была починка байков. Тут я спокойно зарабатывал себе на пачку сигарет и какую-нибудь мелочь. Обычно это были кассеты понравившихся мне групп, ну и всякая, связанная с ними атрибутика. Тратиться здесь больше было не на что. Какую-то часть у меня получилось отложить, даже не знаю на что, просто так, чтобы было, наверное. В колледж я уж точно не собирался, а вот свалить от Кенни когда-нибудь, вполне возможно.              Починкой машин Кенни зарабатывал уже давно, и, сколько себя помню, от него вечно пахло машинным маслом, а пропитанные им руки никогда не оттирались полностью. Кенни можно было назвать аккуратным человеком, ему нравилась его работа и то, что за нее можно получать чистые деньги. Кенни всегда подчеркивал это слово. Когда я был мелким, то пытался узнать, что все это значит, но он постоянно отмахивался от меня. Догадаться, что дядюшка имел дело с каким-то дерьмом в молодости было несложно, когда я стал чуток постарше. Мне было интересно, знала ли моя мать об этом, и почему впустила его в свой дом, ведь его точно не было в моих самых ранних детских воспоминаниях, точнее дядюшка Кенни запомнился мне большим темным пятном, и это пятно мне удалось рассмотреть вблизи лишь спустя годы. На этот вопрос Кенни тоже не отвечал, предпочитая проводить большую часть времени под капотом машины, чем за душевными разговорами о былом с угрюмым племянником.              — Что за пикап? — поинтересовался я, прикидывая, сколько баксов смогу на этом деле заработать.              — Toyota HiLux. — Лицо новичка приобрело странное выражение. Между бровей появилась морщинка, но взгляд стал теплее. Значит, эта машина важна для него. Не понимаю только, нахрена он пришел ко мне, если она ему так дорога? Такие вещи обычно делаются в автомастерских, лучше где-нибудь в центре, где точно найдется опытный мастер.              — Какой пробег? — Честно, даже представить не могу, что нужно сделать с этой машиной, чтобы с ней хоть что-то произошло. Этот азиатский монстр считался неубиваемой тачкой, даже бытовала шуточка, что после атомного взрыва машина будет как новенькая, и резину менять не придется.              — Где-то четыреста тысяч миль, — почесав пальцем подбородок, обдумывая, все же ответил он. — Там странный звук под подвеской, на треск похож, под капотом шумы, ну, знаешь, похоже на то, как крышка кастрюли хлопает. Я не сильно в этом разбираюсь, — новичку не осталось ничего иного, кроме как виновато лыбиться и чесать затылок. Краем глаза я заметил старосту, все еще не выпускающую новичка с поля зрения. Пригнувшись, они шептались с подружкой, косо посматривая на меня. Наверное опасались, что я заражу его бешенством.              — Уже заметил, — помимо воли на лице нарисовывается ядовитая ухмылка, подпитанная шепотком двух сплетниц, адресованная мистеру Долгожданному. — Ты неудачник, раз добил тачку, которую по факту невозможно угробить. — Люблю говорить без обиняков, что тут сделаешь. Но Хули-знает-кто не растерялся, на правду не обиделся, точно и не услышал того, что я сказал, лишь уточнил, помогу ли я ему. — Диагностику сделать надо, все проверить, если какая фигня — заменить, пока не сдохло, но стоить будет не хило. На твою тачку деталей здесь нет, и, если что, придется в центр ехать, а это тоже затраты.              С каждым произнесенным мною словом, лицо новичка бледнело. Он пытался взять себя в руки, сделать лицо попроще, но выходило хреново.              — Что со страховкой? — поинтересовался, в принципе уже зная, что услышу.              — Полная жопа, — тихо прошептал он. Получилось уловить только концовку, но тут не нужно быть гением, чтобы сообразить что к чему.              Об автомастерской в центре можно было даже не мечтать. У парня нет денег, накладка со страховкой, если таковая вообще имелась, и любимая тачка, дышащая как в последний раз. Теперь понятно, почему он обратился ко мне, а ведь по роже видно — гордый засранец, значит принципами поступился, когда услышал, что я смогу помочь.              Не зная, зачем вообще в это ввязываюсь, — точно не по доброте душевной, — ведь у меня тоже есть принципы, но отчего-то мерзким клубком они сейчас закатываются в пыльный уголок, предоставляя, нет, заставляя меня сделать отличное из того, к чему я привык. С трудом я все-таки произнес:              — Оплатишь только материалы, если понадобятся. Может, обойдемся и без них, или с тем, что найдется у нас в гараже. — Вот бы Кенни ахуел от моей самоотверженности. Сам-то он машины в жизни задаром не чинил, и меня учил так делать. Каждая работа оплачивается, — были его слова, и, черт возьми, Кенни был прав.              Позади меня внимательно слушающая и наблюдающая за новичком Изабель, тихо, только я услышал, ахнула. Да, такую скидку «малявка Аккерман» — так меня называла Рико в особо поганые дни — еще никому не делал, уж она-то точно знает: всех тех, кого Магнолия приводила ко мне для починки, посылались на хуй, если не были способны заплатить, — я же всегда припоминал слова Кенни. Новый тычок в плечо означал целую прорву вопросов: «Почему?», «Зачем?», «Для чего?», «С какой целью?» — и хоть бы на один я знал ответ. Сомневаюсь, что смогу на него ответить и по прошествии десятка лет.              Мистер Хули-знает-кто моему широкому жесту тоже не обрадовался. Сделался серьезным, для образа даже кулаки сжал, его вмиг сменившийся взгляд я оценил.              — Я оплачу твою работу, — тон у него решительный, не терпящий возражений.              У меня от него уже голова болела; не удержался, виски потер. Впервые вижу этого новенького, а он уже успел мне смертельно надоесть.              — У тебя ни хрена нет денег, оставь себе что есть, они тебе еще пригодятся. — Если по-другому новичка не привести в чувство, пусть получает порцию такой неприглядной для него правды.              Он тот еще упрямец, решил зайти с другого бока. Осмотрел меня внимательно, задерживаясь взглядом на маленьком крысином хвостике на затылке и темных кругах под глазами, спускаясь ниже, к черной футболке с короткими рукавами, при этом упрямо игнорируя крашенные в черный лак ногти.              — Любишь «Oomph»? — На лицо новичка вернулась улыбка. Этот Хули-знает-кто бесил хули-знает-как. Честно, у меня просто не получалось поспеть за сменой его настроения, — или образа.              Отвечать было тупо — явно люблю, раз надел футболку с принтом их группы.              — Дядя Сэм еще не оценил их, удивлен, что ты нашел такую футболку, — улыбка новичка стала хитрее. Он наблюдал, ожидая от меня какой-то реакции, я же насторожился, пытаясь докопаться до хода его мыслей. — У меня где-то были билеты на их концерт в Нью-Йорке…              Ублюдок, он меня купил еще до того, как дошел до конца предложения. В ту секунду у меня просто сорвало крышак. Могу поспорить, лицо у меня было как у кэтчера, разгадавшего уловку питчера и в результате словившего кервбол. И разумеется мне даже в голову не пришло отказаться.              — Хорошо, — резко выдохнул я, пожимая протянутую им левую руку, хотя не любил все эти скрепления деловых сделок. Но перед этим на секунду все же отвлекся, чтобы взглянуть на его руки. Они у новичка были чистыми. Таких чистых рук я не видел даже у самых отъявленных школьных красоток, ежесекундно смотрящихся в карманное зеркальце. А потом я снова почувствовал на себе взгляды посторонних. Даже восхищает, как у новичка получалось абстрагироваться от этих взоров. — И сверху положишь пару пачек сигарет.              — Договорились, — хмыкнул новичок. Руку — сухую и бледную — он опустил, пряча в кармане джинс. — Моя машина сломалась на полпути в школу. Заберем ее после занятий?              И как же он тогда добрался сюда? Дошел пешком или подцепил попутку? Вопрос остался не заданным, но мысленную пометку все же сделал.              — Я собираюсь свалить с физры. — Поставил его перед выбором: если хочет поехать со мной, придется сбежать с уроков. На деле же это была просто проверка на вшивость его шкурки «идеального парня».              — Тогда встретимся на заднем дворе. — Проверка пройдена успешно. — Меня тоже бесит физо.              На этот раз моя ухмылка стала несколько четче. Сейчас он мне даже чуточку стал симпатичнее. Несмотря на то, как быстро он меня просек, проигравшим я себя не чувствовал. Не каждый незнакомец будет предлагать билеты на концерт твоей любимой группы. О, так он сказал билеты.              — Какая песня у них нравится? — спросил я, а когда он не догнал, ткнул на свою футболку.              Новичок пожал плечами, вежливо улыбаясь.              — Сложно сказать, они не совсем в любимом мною стиле играют.              — И зачем тогда тебе билеты на концерт, если ты даже не их фан?              Тот снова пожал плечами. Видимо у него зачесалась переносица, но он поленился вытащить руки из карманов, поэтому проделал эту манипуляцию плечом.              — Как раз для таких ситуаций как наша.              Изабель, сидящая позади, тихо прыснула в кулак. Наверное, и у меня получилось бы оценить юморок, если бы его лощеная морда не излучала эту мерзкую доброжелательность.              — Какой же стиль тебе нравится? Какую группу слушаешь? — Вот вроде он не обосрал «Oomph» и никак не задел, просто сказал что-то там про стиль, но ощущение, будто как-то поднасрали, создалось именно у меня.              Я понял, что меня дико бесит привычка этого Хули-знает-кого пожимать плечами; когда он снова повторил этот жест, мне захотелось подсечкой сбить его с ног, чтобы он своей тупой башкой уронил соседние парты, и заодно прихватил этих шепчущихся сучек.              — Ну, «The Smiths» ничего.              О том, что его музыкальный вкус полное дерьмо, можно было догадаться сразу, как только он что-то там сказал про стиль «Oomph». Эти Смитсы могут нравиться только сопливым школьницам, страдающим от несчастной любви. Какой парень вообще будет слушать такой отстой?              Сказать ничего едкого в адрес британской музыки я не успел — прозвенел звонок на урок английского, а занятие у новичка было в другом кабинете. Он уже собирался уйти, но обернулся.              — Кстати, я Эрвин Смит.              Глядя на то, как он выходил из аудитории, во мне поднималась какая-то темная волна, подстрекаемая смехом Изабель. Первое впечатление об этом Хули-знает-о-ком по имени Эрвин Смит — что за имя вообще? — было каким-то противоречивым. Пока было сложно сказать о нем хоть что-то дельное, если только то, что он чистоплотен и у него не мокрые руки. Правда то, что он угробил неубиваемый пикап конечно очень настораживало, как и отсутствие у него музыкального вкуса — то было вообще непростительно. Нет, серьезно, Смит слушает Смитсов?              — Эй, — раздался тихий шепот Изабель. — Кроме шуток, что на тебя нашло? В альтруисты подался?              — Продался за билет, — вроде для потехи ей ответил, а на деле всё было чистой правдой.              — Везет тебе, бро. Смит ни с кем в школе не тусуется, а тут на — к тебе обратился, к тому, кто даже имени его не знал.              — Эрвином его зовут, — буркнул я и заткнулся, когда препод объявил план на сегодняшний урок.              Я продолжил сверлить беговую площадку взглядом, ни одним ухом не слушая преподавателя, лишь думая о новичке.              Эрвин Смит. С таким именем не спрячешься от копов, особенно на издыхающей тачке и без бабок в кармане, но можно постараться начать жизнь заново в тихом городке, где тебя точно никто не будет искать.              У парня не было денег оплатить ремонт машины, но совершенно случайно оказались билеты на летний концерт «Oomph», на который мне так хотелось попасть, но я даже не пытался хоть как-то их достать. Мистика, да?              Когда занятие подошло к концу, я резко схватил рюкзак и, пока Изабель копалась в своих тетрадках, нетерпеливо поглядывая, ожидая точного ответа на свои, повисшие в воздухе вопросы, сбежал через черный ход, хваля себя за то, что верно подгадал, и охраны на посту не было.              Можно было не сомневаться, за новичком водилась дебильная привычка пожимать плечами. Пока я стоял в сторонке, скрытый кипарисом — или как там называется это дерево? — и смотрел, как они с Захариусом болтают через сетчатый забор, он шесть раз пожал плечами в течение трехминутного разговора, — совершенно без повода, если судить по Захариусу, который вообще не совершал никаких лишних телодвижений во время всей беседы; лишь в конце, когда я все-таки решился намекнуть о своем присутствии, хлопнул новичка по плечу, прощаясь. Сетчатый забор, служивший преградой, немного смазал этот жест, но было понятно, что Изабель оказалась плохо проинформирована насчет знакомств Смита. Проходя мимо, Захариус приветственно кивнул, повел носом, словно уловил дурной запах, но, так ничего не сказав, скрылся в стенах школы. На один фут приходится дохера людей со странными привычками.              В тени, скрытый деревьями на возвышенности сетчатый забор был тем самым способом побега с уроков, которым пользовалось большинство учащихся. Почему Закклай не сообразил поставить сюда какую-нибудь ленивую охранскую задницу, которая хоть немного будет глазеть по сторонам, тот еще вопрос. Райссы, возглавляющие школьный учредительный совет, могли бы себе позволить нанять одну рабочую единицу для полного контроля территории, ведь здесь учится дочь Рода Райсса, а тот сделает все для ее безопасности (только вот от кого он пытался ее обезопасить в этой-то глуши?). Сам видел, как она выходила из крутой тачки с предоставленным личным водителем в нескольких кварталах от школы, лишь бы никто из учеников ее не заметил, а следом за ней трое агентов 007, пытающихся быть неприметными в своих дорогих выглаженных костюмах — наверное, за ними ездили в самый центр, чтобы парни могли соответствовать должности телохранителя, потому что в местном магазинчике готовой одежды, в котором работала восьмидесятилетняя миссис Уайт, глухая на правое ухо, вряд ли найдется что-то поприличнее рабочего комбинезона. Быть незаметными у 007 получается просто отстойно, а Хистория, съевшая на этом деле собаку, научилась отлично от них скрываться. Как-то мне даже «посчастливилось» наткнуться на одно из ее укрытий, откуда одним лишь тяжелым взглядом меня выпроводила ее подружка Имир. Не в моих правилах подглядывать за парочками, но они постоянно зависали в местах моего уединения. Единственным местом для сохранения личного пространства оставался кабинет искусств, свободный после ланча, — хоть о нем девчонки еще не прознали. Но чаще всего я выбирал другой вариант, а именно, перелезть через сетчатый забор и идти куда дальше от этого места.              Вариантов, правда, было немного. В этом захолустном городке, численность которого менее тысячи человек, судя по приветственной табличке на въезде в город, совершенно некуда было пойти и нечем заняться. Здесь были такие как Пиксис — спящие в обнимку с выпивкой и девочками, такие как Кенни — а их большинство, — выполняющие самую простую работу, получающие за нее крохи и счастливые от того что они «обычные люди — как все», ну и был Род Райсс — единственный в своем роде, — выкидывающий нескончаемые деньги в эту дыру.              О существовании такого человека как Род Райсс стало известно лет двадцать назад, когда он, женившись на дочери важной шишки и получив ее поддержку, конечно же с деньгами в придачу, стал заниматься переработкой мусора. Заработав на этом предприятии неплохие деньги, сделав себе имя и приобретя важные знакомства, амбициозный говнюк Род Райсс решил, что спасать мир от его же дерьма ему порядком наскучило, поэтому пора менять сферу деятельности. Тут-то новые знакомства пришлись кстати для его нового предприятия, а именно добыча руды. Таким образом Род Райсс оказался здесь. Надо отдать ему должное: те, кто раньше сидел без работы, утопая в дрянном пойле, получили работу в шахтах, что положительно сказалось на показателях безработицы, постепенно снижавшейся. Но здесь же зарылся и другой конец палки — ухудшение здоровья и выросшая смертность. Как бы там ни было, а Род Райсс старался, и кроме шахт в городе появились закусочная «В гостях у Райсса», парикмахерская «Р. Р.», аптека «Райсс и ко» и еще парочка заведений, которые носили его скромное имя; и он же занялся реконструкцией нашей школы.              До того как он приложил к этому руку, городская школа находилась в аварийном состоянии. Так как в ней учились вместе и младшие и старшие классы, разделенные корпусами, что, по существу, являлось неправильным — что до неправильности, городской администрации было по большому счету наплевать, на что-то другое все равно не было денег, — многие школьники ездили на учебу в соседний городок, за полсотни миль от дома. С уходом многих способных учеников качество школьного образования снизилось в разы, оставив в стенах всякое отребье. И если раньше из всего потока в колледжи поступало десять человек, то в тот год туда пробился лишь один ученик.              Райсс спас положение, предложив программу «Место под солнцем». Я не очень помню то время, но вроде бы это была волонтерская строительная работа с целью восстановить школу и уменьшить отток местной школоты. Помню Кенни пришел как-то вечером после стройки и заявил, что если я не окончу эту проклятую школу и вылечу оттуда, не добравшись до старших классов, то он мне собственноручно свернет шею. Его скверное настроение мне было понятно: «простреленная» поясница не позволила подняться с постели в следующие три дня. Тогда я задумался, почему же он там работал, если труд был добровольным. Предположил даже, что из родственных чувств ко мне, но все оказалось прозрачнее: его отказывались обслуживать в баре, если он не окажется в волонтерских рядах.              За три месяца все корпусы привели в благообразный вид, сделав все очень неплохо снаружи и комфортабельно внутри. В тот же год школа впустила в свои двери первого, за долгое время, новичка. Хистория, дочь Рода, была новичком до Эрвина Смита, и было это лет семь назад. Не принять ее просто не могли, и имя папочки было здесь ни при чем. У Хистории оказался приятный характер, она была доброй и всегда старалась помочь, даже если это было не в ее силах. Многие считали — и до сих пор так полагают, — что она притворялась, но она действительно была именно такой, и улыбки у нее были настоящими в отличии от гримас ее папаши.              А теперь здесь появился Эрвин Смит, которого пока сложно определить к какой-то конкретной группе, кроме «новички», а таких в наших краях не было уже очень давно. Помню Кенни как-то сказал, что сюда приезжают те, кто хочет забыться, или чтобы о них поскорее забыли; наверное он знал о чем говорил. Глядя на новичка невозможно было сказать а чего хотел он: забыться или быть забытым. Тени от листьев мельтешили по его волосам, а парень стоял с легкой улыбкой на губах, отстраненный, совсем чужой для этих мест, но, словно чувствующий себя здесь родным. Это было так дико и странно, потому что я, родившийся здесь, никогда не выглядел таким безмятежным и спокойным, каким сейчас был Смит.              — Смотрю, ты уже готов, — бросил я, взбираясь на холм.              Он пожал плечами. Седьмой раз за четыре минуты и как минимум десятый, что я видел за сегодняшний день.              — Поболтал с Майком, пока тебя ждал.              — О чем? — Не сказать, что меня это особо волнует, но правила этикета и все такое.              — Зовет в баскетбольную команду.              В школе когда-то была очень сильная баскетбольная команда, когда-то даже участвовавшая в национальных соревнованиях. Закклай до сих пор продолжал надеяться, что местный баскетбол обретет второе дыхание, у него даже были на это все основания. Захариус и Доук играли классно, тут не поспоришь, но их было всего двое таких способных, а этого для триумфального возрождения определенно не хватает. То, что они взялись за Смита в какой-то степени говорит об их отчаявшемся положении. Я не видел его в игре, да и физо Смит как видно не жаловал, поэтому сомневаюсь, что они добьются от него какой-либо реакции.              — Ну и записался бы. Ты, вроде, высокий.              Восьмой или одиннадцатый раз.              — Не интересует. Ну что, — резко сменив тему, он сделал шаг к сетке, и, вытащив руку из кармана, вцепился в металлические прутья, — тебе помочь? — Взгляд цепкий и ухмылка нарисовалась. Подъебать захотел, — на, выкуси.              Может в командных видах спорта я не силен, но что касается одиночных видов, — перелезть через забор, удрать от охранника или набить кому-нибудь морду — это я мигом. Легко перебравшись и спружинив на траву, приземлился прямо перед Смитом. Очевидно другого он от меня и не ждал. Не удивился, только звук странный издал: то ли шикнул, то ли присвистнул.              — А ты быстрый.              Пока мы шли вдоль забора, делая крюк, чтобы добраться до моего байка, я прислушивался к шагам Смита позади и втайне мечтал, чтобы хрустнула ветка или он напоролся на камень, но Смит был бесшумным. Кенни, когда напивался вдрызг, любил уходить в философию жизни; краем уха я все это слушал. Наверное, мне все же не хватало вот таких вот разговоров с ним, типа по душам. Одной из тем таких пьяных бредней было, что нельзя подставлять свою спину вот таким вот бесшумным людям, вроде как они могут воспользоваться этим и нанести удар. Может, Кенни сталкивался с этим в прошлом, поэтому знал, о чем говорил, но вот сейчас мне было реально неудобно идти с не издающим лишних звуков Смитом. Еще более неприятно стало, когда он уселся позади меня; единственными, кому я до этого открывал свою спину были Фарлан и Изабель.              — У тебя нет шлема? — Даже не поворачиваясь, я услышал в его голосе удивление и немного страха.              — Держись крепче и он тебе не понадобится. — Какая-то часть меня даже надеялась, что он сейчас слезет с байка.              Им я очень гордился. Подержанный, перекупленный у какого-то торчка за смешные деньги, практически задаром, пришлось его немного подлатать и переделать, но этот зверь был надежен и стабилен, байку я доверял и знал, что он не вильнет, куда не надо и не заглохнет где-то в пустоши. Эрвин Смит походил на человека, который все держит под контролем, в особенности свою безопасность, но нет, парень остался сидеть.              — Доводилось пассажирствовать? — С его губ не сорвалось ни звука, только шея хрустнула, когда он покачал головой. — Тогда вот тебе инструктаж: не сидеть прямо как истукан, не наваливаться всем весом, не трогать мои руки, не хватать за плечи и не кричать во всю глотку — все равно не услышу. Ноги с подножки не опускать, жопой по сидению не елозить, головой как сова не вертеть.              — Ты в курсе, что весь твой инструктаж состоит из сплошного «не»? — Могу поспорить он обосрался, но пытается острить для успокоения души.              — Будешь держаться за меня, — тем временем продолжал я, сжимая челюсть. Даже Изабель, приноровившись кататься на байке, вскоре было запрещено держаться за талию. Девчонке пришлось учиться удерживаться за специальную ручку. Смиту придется сделать маленькую поблажку из-за его абсолютной неготовности к езде. — Повторяй все мои движения, не забывая про «не» и тогда целым доедешь до своего пикапа. — Признаю, в конце я немного переборщил с запугиваниями, однако Смит не сказал ни слова, молча прижался ко мне и, могу поклясться, закрыл глаза. — Глаза открой, иначе вылетишь как пуля из ружья, даже не заметишь. — Видимо я был прав — он немного поерзал, уселся поудобней, прижался бедрами ко мне и затих. Я обернулся к нему, нацепляя на голову свой шлем. Он опешил, но сказать ничего не успел: — Поехали.              Я научился водить в одиннадцать совершенно от нечего делать. Кенни в тот день был в приличном настроении и поинтересовался, умею ли я водить. Я вроде ответил ему, что он чокнулся, мне одиннадцать и за руль меня никто не пускал — только под капот машины. Кенни взял ключи от ржавого корыта, — я даже не помню, какой эта машина была, кроме того, что она компактная, — сел на пассажирское сидение, скрючившись наполовину из-за низкого потолка, в который упиралась его голова в дурацкой шляпе, а мне кинул связку и сказал, чтобы шевелил задницей, если хочу получить бесплатный урок по вождению. Машина была добита к третьему занятию, но водить он меня все-таки научил.              По законам нашего штата мне дали права в четырнадцать лет, тогда же, теперь уже официально, я стал помогать Кенни с переправой неисправных машин на свалку на его тягаче, зарабатывая свои первые серьезные деньги. Роста во мне было настолько мало, что для того чтобы водить тягач, пришлось исхитриться и носить ботинки на высокой платформе, иначе до педалей тупо не получалось дотянуться. Примерно в то же время я увлекся байками, мечтая накопить на свой. Два года занимался этим, и, когда все-таки его купил, двое суток дрых в гараже вместе с ним, засыпая весь в масле, перемазанный, с синяками на руках, но абсолютно счастливый. Не уверен, что в последующие годы у меня появлялась хоть толика того счастья, которое было со мной те два дня.              Выдержке новичка я мог только позавидовать. Ни за что бы не подумал, что он впервые сидит на пассажирском сидении байка: получалось у него не совсем херово, если не обращать внимание на дрожащие пальцы на моих боках. Ехали мы совсем медленно, — я все-таки побоялся лихачить на той скорости на которую привык, — но даже так я чуть не проморгал его пикап, а Смит, скорее всего пребывающий в своем собственном мирке, сжавшемся до размера мотоциклетного шлема, не успел меня предупредить условным знаком. Когда мы остановились, он еще несколько минут сидел, не снимая шлема, стараясь незаметно выровнять дыхание.              Предоставляя ему возможность прийти в себя, я тем временем принялся осматривать его пикап. Первое, что мои глаза отметили в машине, была ее чистота снаружи. Она была белой, без единой капельки грязи и совершенно не пыльной, учитывая особенности нашего климата и долгое нахождение на открытой местности под палящим солнцем. Второе, это чистота уже в самом салоне. Сидения менялись, это было видно, материал был из дешевого кожзама, но не протертый, в отличном состоянии. Бардачок был от и до заполнен кассетами с музыкой, тут уж мой интерес невозможно было остановить, поэтому не удержался и полюбопытствовал, какую же музыку слушает любитель Смитсов. Там были записи битлов, те же Смитсы, вроде какая-то джазовая музыка и еще какая-то хрень, которой я не интересовался. Музыкальные предпочтения новичка меня окончательно разочаровали, пока я не наткнулся на первый альбом «Oomph». Тут у меня не получилось отогнать улыбку с лица — своевольно вытащил кассету из коробки, запихнул в проигрыватель, создавая себе рабочее настроение.              Когда Смит пришел в себя и подошел ко мне уже без шлема, но с красными щеками, — в шлеме было чертовски жарко, а еще на улице знатно припекало, — и со все еще тяжелым дыханием, я включил зажигание, пытаясь услышать тот хлопающий звук крышкой кастрюли, о котором твердил Смит.              — Надо будет залезть под нее и посмотреть в чем там дело, — ответил я, захлопывая крышку капота где-то через тридцать минут после беглого просмотра. Смит уже успел переместиться на водительское сидение, где слушал Умфов, лениво барабаня пальцами по рулю, отбивая электронный ритм, смотрел куда-то вдаль через лобовое стекло. Он выглядел нормально, а я, весь в поту и пыли, мечтал сейчас о душе и чистой одежде.              Подойдя ближе, прислонился плечом к водительской двери и посмотрел туда же, куда Смит, пытаясь увидеть то, что видел он, но наблюдал лишь пустынный безжизненный пейзаж, а не что-то прекрасное что, по взгляду новичка, видел, — или представлял — сейчас он сам.              — Знаешь, о чем они поют? — спрашиваю неожиданно. Почему-то у меня никогда не возникало интереса к переводу песен, если они были не на английском языке. В школе я изучал французский, а тот ассоциировался со старыми, давно забытыми шлягерами и шансоном, ныне никому не нужными, поэтому песни на этом языке меня не интересовали, а если я их и слышал, они не приводили в восторг, только нагоняли откровенную скуку. Здесь же был жесткий, четко проговоренный немецкий, который мне нравился. Никаких сложных звуков и ломающих язык слов, что присутствовали во французском языке, заставляющие язык свертываться трубочкой в поисках правильного звучания.              Смит хмыкнул, я заметил его легкий кивок, но слов от него не дождался.              — Что скажешь о машине? — вместо этого поинтересовался он, не отрываясь от созерцания своей невидимой мне картины.              — Отбуксирую ее ко мне и посмотрю, что с ней можно сделать. Какого она года? Восемьдесят второго?              — Почти, — улыбнулся он. Разговоры о дорогой машине новичку были приятны. — Третьего.              — Хм, неплохо побегала за столько-то лет, — оценил я, вытаскивая из заднего кармана джинсы бандану, которая только сегодня утром еще была чистой, чтобы оттереть проклятые песок и машинное масло от рук — вечных спутников жизни тех, кто копается в железяках. Именно по этой причине я красил ногти. Мне часто казалось, что грязь вросла в мои пальцы, и эта чернота никогда оттуда не сведется, и даже если мои ногти были чисты как в день, когда я родился, меня все равно преследовали мысли о грязи — проще было избавиться от настоящих или фантомных следов с помощью черного лака.              Смит с интересом наблюдал за моим занятием, не говоря ни слова. Он вообще не любил трепаться без особой причины, как я понял за сегодняшний день.              — Где ты живешь? Я тебя подброшу, — продолжил я, когда убрал измазанную тряпку обратно в задний карман, делая себе мысленную заметку постирать ее сегодня вечером вместе с другими вещами.              — Совсем не обязательно, здесь недалеко…              А еще я понял, что Смит не любит быть должным кому-то.              — Шестнадцать миль придется идти до города под палящим солнцем, в лучшем случае грохнешься где-нибудь в кустах. Лучше заткнись и двигай свою жопу к байку, — мрачно заявил я, придавая лицу суровое выражение. Миндальничать со Смитом не хотелось, он был упрямым. — Подвезу тебя и заодно заберу тягач — на своих четырех твоя тачка все равно не доедет.              Пожевав губу и что-то бормоча себе под нос, он все-таки вышел из машины. Я отодвинулся, стараясь не загораживать ему проход и посмотрел на его слегка сутулую спину в черной футболке с длинными рукавами, прикрывающим даже пальцы. Даже если ему было жарко и он упрекал себя за то, что оделся не по погоде, Эрвин Смит ничего не сказал, молча надел шлем и дождавшись, когда я сяду, стараясь не выдать себя, судорожно вцепился в меня.              — Не закрывай глаза, — мягко напомнил я, заводя байк.              Всю дорогу до города мы ехали тихо, не прибавляя хода. Я следил за дорогой и пытался не зацикливаться на подрагивающих пальцах. Уверен, он попадал в аварию, и скорее всего это произошло именно в открытом транспорте, на велосипеде может быть, или на чем-то еще, но точно не на своем автомобиле — наоборот, пикап был для него таким же надежным средством передвижения, каким для меня был мой байк.              Я высадил его у бакалейной лавки, он сказал, что нужно купить какую-то фигню для дома, может быть наврал, чтобы слезть поскорее, может быть просто не хотел, чтобы я знал, где он живет — первый день и без того был богат на открытия.              Припарковавшись у дома, я заметил Кенни — тот читал газету, сидя на капоте автомобиля, и выкуривал одну из своих дешевых сигарет. Когда я поравнялся с ним, он кивнул в сторону, мол, не отвлекай меня, и снова уткнулся в желтые страницы. Он тоже сутулился, — это я заметил, когда отошел подальше от него и обернулся, — но спина у него была не такая как у новичка. Он выглядел как человек, который уже давно сдался.              — Эй, Кенни.              Дядя повернулся вполоборота, сжимая в зубах сигарету. Ковбойская шляпа, которую он не снимал во время таких жарких дней, опасно накренилась, готовая слететь внезапно нагрянувшим порывом ветра.              — Чего тебе, коротышка?              — Ты разбираешься в пикапах? — Вспомнив вопрос, заданный сегодня Смитом, я не удержался от мысленной улыбки. — Поможешь, если понадобится помощь?              Я не просил у Кенни помощи в починке уже пару лет, давно пустившись в собственное плавание, а он ни разу не предложил свою, не столько видя мою компетентность, сколько боясь услышать отказ. Наверное, нам обоим все-таки не хватало этого родственного взаимодействия, которое бывает у тех людей, которые называют друг друга «семьей».              — Если понадобится, — гаркнул он своим прокуренным голосом, утыкаясь в газету, словно защищаясь ею от меня. Эти неловкие попытки убивают нас сильнее и быстрее чем никотин, содержащийся в дешевых сигаретах Кенни.              Когда я возвращался на тягаче вместе с пикапом Смита, через открытое окно в салон попадал прохладный сумеречный ветер, и я, почувствовав, как по руке прокатываются мурашки, подумал о переведенном ученике, окруженному слухами различной степени дебилизма, а он так яростно пытался скрыть свои страхи под футболкой с длинными рукавами, и только я знал как дрожали его пальцы, когда байк невзначай вихлял на повороте.