Ветви оливы

С дюжину лет спустя, когда страшный секрет Индорил Ишрун не только перестанет быть секретом, но и утратит свою актуальность, её жизнь примет совершенно удивительный оборот. Могла ли она поверить, что будет служить грандмастеру Дома? Могла ли мечтать, что станет звать его по имени — а каждое “серджо”, мысленное или произнесённое вслух, будет окрашиваться дружеской иронией? Пожалуй что нет — и уж точно Ишрун не могла представить, что будет с грандмастером Дома сплетничать за бутылкой вина и обмениваться историями о любовных неудачах. – Эн лет назад, когда я был немного моложе и намного импульсивнее, я питал нежные чувства к одной особе… – начнёт рассказывать серджо; не успев оправиться от ранения, он быстро хмелеет и оттого пьёт исключительно в компании близких друзей. – И я, только почувствовав между нами взаимную симпатию, рухнул с разбегу в прорубь и утонул — очарованный, зачарованный. Это было глупое, бесперспективное увлечение, но моё сердце редко слушает доводы рассудка. Я знал, что слишком многое нас разделяет, и всё равно мечтал увидеть в её глазах отражение своих чувств… Но видел только сдержанную приязнь, уважение и иногда — благодарность. Это сводило с ума: моё жадное сердце не умело довольствоваться малым, тем более когда на других — не на всех, конечно, и всё же… — леди смотрела совсем иначе. Долгое время я давился завистью и злобой, пока однажды не высказал всё почти напрямую — об иссушающей жажде, о гнилостной ревности к тем, кого она одаряла живительной влагой… Леди хватило такта закрыть глаза на часть моих признаний — и хватило великодушия перешагнуть через другую их часть и предложить мне дружбу. – И что было дальше? – спросит Ишрун, разрывая подзатянувшуюся, помрачнелую тишину. – Дальше? А дальше я всё проебал! – разведёт руками серджо — Кериан — и пояснит, дёрнув уголком рта: — Вернее, “проёбывал” — долго и обстоятельно. Слышать, как Кериан ругается, будет по-прежнему непривычно и даже, пожалуй, дико — но Ишрун научится видеть в каждом таком резком слове знак особого доверия. – Всё было настолько плохо? Кериан хмыкает. Повязки к тому времени уже успеют снять, но правая половина его лица пока не вернёт всей подвижности… Поэтому левая бровь, выгнутая дугой, будет смотреться ещё эффектнее, когда он спросит: – А ты во мне сомневаешься? О, я по своему обыкновению был совершенно фееричен: то волочился за ней, то брызгал ядом, то окружал себя ледяной стеной, то умудрялся делать всё это одновременно. Конечно, бывали периоды просветления, когда мне почти удавалось быть для леди хорошим другом и не изводить ни себя, ни её по надуманным пустякам… Но в остальное время наша с ней асимметрия чувств лишала меня покоя. Леди старалась быть вежливой, деликатной, щедрой на добрые слова — но я-то прекрасно знал, что точно так же она вела себя и с теми, о ком была довольно-таки невысокого мнения, и знание это медленно протравляло вырытый мной колодец… В конце концов, с чего мне было считать, что чем-то от этих несчастных я отличаюсь? Я не был настолько тщеславен... Конечно, вечно так продолжаться не могло. Я оказался слишком сложен и неудобен в обращении — и сам создавал всё новые и новые сложности. В итоге мы молчаливо сошлись на том, что никто никому ничего не должен, и так же молчаливо отдрейфовали… Я всё проебал и наблюдал за нашими расходящимися маршрутами со странной смесью облегчения и тоски. Наверное, отступись я раньше, нам обоим было бы легче, но я себя переоценил — в очередной раз… И знаешь, я восхищаюсь тобой, Иши! – заявит вдруг Кериан, и в его голосе больше не будет слышаться перезвон битого стекла. – Твоё сердце оказалось куда сильнее и щедрее моего: я бы на твоём месте давным-давно сбежал от меня куда-нибудь в Кватч да на всякий случай отгородился бы кругом из зачарованной соли. – Наверное, мне повезло, что я отлично умею делиться, – усмехнётся Ишрун, салютуя бокалом. – А ты всегда был мне прекрасным другом, Индорил Кериан. Я тебя просто так не оставлю — даже если по дурости ты вдруг вздумаешь... лечь в дрейф?.. Ладно, морские метафоры – явно не мой конёк. Но, думаю, вы меня поняли, серджо. Он улыбнётся в ответ — мягко, радостно, — и в этой улыбке, от которой не ёкнет сердце, Ишрун прочтёт ответ на незаданный, но не забытый вопрос. Некоторые раны всё-таки зарастают со временем. Некоторые шрамы — не кара, но украшение.