***
Её вводят в комнату, что теперь должна принадлежать ей. Окно с видом на соседний дом, кровать, от которой сразу вспоминаются тюремные камеры; шкаф, от которого разит от самого входа, и тёмный стол. Наверно, стол — единственная более-менее нормальная вещь в этой комнате. Но, подойдя ближе, она видит торчащие опилки из края и даже середины столешницы. — Я буду жить здесь? — Хоулетт морщится, прикасаясь пальцами к столу и тут же их отдергивая: уже несколько заноз. Да и запах так себе, если честно. Мечтала о шикарной комнате, размером с три прошлых? Получай. — Не нравится — можешь перейти в чулан. Или на кухню, — обрывает её мужчина. Он скидывает пиджак и расстегивает пуговицы рубашки, и Джейд может увидеть его покрытую волосами грудь. Ей становится не по себе. — О'кей, как-нибудь протяну, — она окидывает потолок возмущённым взглядом: паутина такого размера, кажется, что тут не убирали со времён Второй Мировой, если не больше. — А что насчёт школы? До прошлой мне идти… Э-э-э, далековато. — Завтра идёшь в новую. Документы все готовы, возьмёшь со стола, — мужчина застывает на пороге, а потом, хлопнув дверью, выходит. Пару минут она сидит на кровати, обдумывая что-то о своей дальнейшей судьбе. Нет, ей сообщали о мужчине, пытавшемся её удочерить на протяжении двух месяцев, но она не была уверена, что тот всё-таки решится на это. Отчасти она просекла его аферу: вплоть до её смерти государство выплачивает пособия по инвалидности, надо сказать, довольно внушительные. Около девятисот долларов каждый месяц приходят ей. Большую часть, конечно, она тратит на лекарства, но всё же остаётся около двухсот долларов, которые она может тратить на себя. И теперь, она думает, перепадать ей будет меньше: скорее всего, Джекетс будет забирать сумму полностью. Джейд хмурится. На лекарства ему придётся расщедриться, иначе она попросту умрет от приступа. А тогда шиш ему, а не деньги. Джейд начинает разбирать сумку, пихая одежду в шкаф. Внутри более или менее чисто — подготовился, значит. Рыщет по комнате в поисках розетки — та находится только спустя почти десять минут под столешницей. Замечательно. Джейд виртуозным движением вытягивает провод, пытаясь положить телефон на стол, но расстояние слишком большое. Ещё лучше. 16:57. Время пролетело слишком быстро, вроде бы только что утро было, где… Где она ещё была воспитанником (ха-ха) сиротского приюта. Она трёт кулаком глаза, зевает, тут же мотая головой, пытаясь не заснуть. Теперь придётся высыпаться. Крыш, на которые можно сбежать ночью, здесь нет. Так и не дождавшись приглашения на ужин, Джейд идёт сама в кухню. Контейнер с яйцами, несколько бутылок пива (она закатывает глаза) и полупустая банка молока, на вид не очень свежего. Конечно, она знает, что очень "везучий" человек, но чтобы так повезти… что она такого сделала? Мужчина заходит на кухню следом. Видимо, в первый день он решает произвести на неё впечатление, потому что спустя пятнадцать минут у неё на тарелке лежит горячая яичница. — Оговорим кое-что, — начинает мужчина, садясь напротив. — Ну-ка, ну-ка, — Джейд кладет вилку на стол и упирается кулаками в подбородок. Пусть он скажет что-то неожиданное, до чего она догадаться не могла. — Причину, по которой я решился взять тебя к себе, ты уже наверняка знаешь, — Джейд тут же кивает. — Поэтому оговорим кое-какие аспекты. Мне плевать, как ты будешь учиться. Только не вылетай из школы в первые месяцы. Мне плевать, где ты будешь шляться. Только не попадайся на глаза полиции ночью. Мне плевать, чем ты будешь заниматься, только когда придут проверяющие, веди себя нормально. Ты поняла, да? Один годик прожить можешь, да? Джейд пытается разрезать вилкой яичницу на куски. Пихает их в рот, причмокивая и делая вид, что обдумывает его слова. Наконец, когда остается один кусочек, она чешет нос и отвечает: — Причину, по которой я согласилась переехать к тебе, ты наверняка знаешь, — она даже не утруждает себя говорить вежливо. С набитым ртом слова получаются непонятными, но ей это на руку. В какой-то момент из её рта вырывается маленький кусочек яичницы и падает в сантиметре от руки опекуна. Тот даже глазом не моргает. Джейд мысленно проклинает его сотни тысяч раз. Он может сейчас сказать, что у нее не было выбора, но тут же найдется ответ. В случае насильной передачи опекуну она могла просто сбежать. Даже не знает, что её удерживало там. — Мне плевать, где ты работаешь. Только не трогай меня. Вообще никогда. Мне плевать, убираешься ли ты дома, главное не трогай меня. Я всё равно не буду этого делать вместо тебя. Мне плевать, сколько ты зарабатываешь. Только не смей забирать все мои деньги. Я знаю, что не могу просто так запретить тебе распоряжаться моими деньгами, но всё-таки они мои, и их мне дают на лекарства. И если ты хочешь получать некую их долю в течение года, то позаботься о том, чтобы лекарства мои были куплены вовремя, — Джейд ласково улыбается и откладывает вилку. Скрипнув стулом, она поднимается и уходит, лишь в дверях останавливаясь и небрежно кидая: — Яичница, кстати, была отвратительна. Джейд поднимается на второй этаж и идет в ванную. Она на вид чуть лучше её комнаты. Но паутина есть и здесь, как только Джейд её видит, тут же закрывает дверь, не решаясь зайти дальше. Ей это надо? Пусть сам разбирается. Если он её удочерил ради бесплатной домохозяйки, то крупно облажался, потому что Джейд Хоулетт терпеть не может убираться, к тому же не для себя, а абсолютно незнакомого мужика, пусть теперь и считающегося её опекуном. Она ему всё сказала. Его дело — выслушать и запомнить. Вернувшись к себе, она ложится на кровать, утыкаясь взглядом вверх. По высокому светлому потолку бегает если не сотня, то точно несколько десятков жучков разных видов — их и видно, и слышно. В какой-то момент Джейд судорожно глотает ртом воздух — а если не удержатся на тоненьких лапках, а вдруг упадут ночью прямо на неё? Она тут же успокаивает себя, думая о том, что мошки эти меньше её ноготков, поэтому даже в случае их сокрушительного падения на неё ей ничего не будет. ВПС¹ проявляет себя в стрессовых ситуациях — она помнит, как на экзамене меньше года назад её чуть ли не на носилках вынесли из аудитории, потому что волнение, переживания, — приступ одышки, острой нехватки кислорода в сердце. И сейчас, кажется, начинается точно так же. В горле будто костёр: все жжет, горит, пылает, несмотря на то, что она старается себя привести в порядок. Она пытается успокоиться, дышать размеренно, чтобы не задохнуться прямо здесь. Через несколько минут (но прошло всё же не менее часа) она все-таки успокоилась, но неприятное чувство, что маленькое противное тело насекомого может оказаться на ней, не давало ей покоя. Утром долго пытается отыскать телефон, по привычке бьёт рукой рядом с головой, ведь раньше он всегда лежал около неё. Сонная, никак не в силах проснуться, лазает по полу, пальцами задевая пыль и остатки вчерашней паутины, но никак не разрывающийся телефон. — Да что ж это такое! — в сердцах выкрикивает Хоулетт, кулаком ударяя по экрану. Телефон затихает, видимо, она не только попала, но и конкретно его запугала. В следующий раз все будет проще: она привыкнет. В записке, лежащей поверх толстой папки, указан (весьма непонятным почерком) адрес новой школы, а сверху папки лежит два маленьких ключа, связанных веревкой.. И всё? Джейд, кое-как разобрав почерк "отца", открывает холодильник безо всякой надежды. Коробка молока выкинута, может, просто выпита. Яиц поубавилось — Джекетс (неожиданно даже для себя, Джейд понимает, что запомнила его фамилию) их любит, однако. Ведь кроме них, ничего больше нет. Тонна похожих друг на друга свитеров и джинс — ей больше не нужно. Хотя, тут приврато. Не тонна, а штуки три всего. Год, Джейд, год. Эту фразу она повторяет каждый раз, надеясь на лучшее. И каждый раз ничего не меняется, кроме того, что почти все, с кем она хорошо общалась (либо заморыши, либо изгои, либо вообще никто), либо вырастали, либо им всё же находили семьи. А она что, хуже? Похоже на то, раз на её удочерение отважился лишь вот такой не внушающий доверия тип. Афера Джекетса ей даже кажется крутой. Почему бы и нет? Берёшь ребёнка-инвалида, до чьего совершеннолетия тебе будут платить немалые деньги. Плюс единичная выплата государством после оформления документов нескольких десятков тысяч. Хорошо же. Вырастет один, так это не проблема. А там и другого ребёнка возьмёшь. Маленькие таблеточки амлодипина лежат на ее ладони, прежде чем она решается их выпить. Целипролол принимает следом, знатно прокашлявшись. Её предупреждали, что могут быть побочные эффекты, но, раз таблетки смягчают приступы боли, ей плевать.***
Длинное светлое здание, сразу же появляется мысль о психушке, хотя вроде бы ничего общего между ними нет. Неловко получалось, когда ей приходилось за весь путь раз пять спрашивать направление. И каждый раз казалось, что спрашивает она у одного и того же человека, которому до чертиков надоело ей подсказывать. Ну кто переходит в новую школу посреди учебного года? Прошло два месяца, но для Джейд это целая вечность. Наверх, направо и налево — найти кабинет директора сродни чему-то сверхъестественному, вроде достать звезду или увидеть призрак. Ни того ни другого произойти не может — уж она-то знает. Если бы призраки существовали, то она бы обязательно знала. Наткнулась бы на них в туалете, где они придушили бы её. И то, что призраки бестелесны, она знает. В её случае возможно даже такое. Она же очень везучий человек. — Здрасьти, — её голос, обычно похожий на бас четырнадцатилетнего подростка, переживающего переходный возраст, вдруг слабеет и повышается на несколько тонов. Или просто скатывается в разряд «Мышиный писк». Мужчина за столом поправляет очки, сухо её приветствуя. Кивает на кресло, и Джейд тут же садится, чувствуя, что не устояла бы ещё дольше. Ноги будто ватные, толкни — и она упадёт. Соприкоснувшись со спинкой кресла, она глубоко дышит, потому что чувствует еле заметную боль в груди. Она же таблетки приняла… Директор быстро пролистывает документы, останавливаясь на чем-то и цокая языком, а где-то одобрительно (хотя скорее недоверчиво) хмыкая. Хоулетт уверена, что цокал он, видя её оценки, а хмыкал при виде грамот от олимпиад. Такого же быть не может, верно? Олимпиады раз в год, а уроки — каждый день. Да и грамоты там в основном по химии. Ничего, кроме этого, она не понимает. Кроме этого предмета она не любила ничего. Даже выбрала его для сдачи экзамена и углубленного изучения в двенадцатом классе. У директора даже вопросов не возникает, почему она одна, без опекуна. Видимо, гадёныш договорился с ним. Кроме того, Джейд знала, что, заглянув в её медицинскую карточку, на неё посыпятся вопросы относительно инвалидности. И этот раз не стал исключением. На вопросы насчёт занятий физкультурой она отвечала между короткими зевками. Помимо этого, директор, видимо, посчитал своим долгом спросить о самочувствии и даже таблетках, что она принимает; наверное, чтобы выяснить, а не наркотики ли это. — А что ты принимаешь? — мужчина поправляет очки на носу и смотрит на неё оценивающим взглядом. — Таблетки, — с нажимом отвечает она. — Какие? — с еле заметным раздражением интересуется директор. — Какие доктор прописал, — Джейд наивно улыбается и наклоняет голову, подпирая ее кулаком. — Ещё вопросы? — Тебе не кажется, что ты ведёшь себя неподобающе? — улыбается ей в ответ, что-то строча в ежедневнике с изображением часов. — Ни капельки, — она перестаёт улыбаться и облизывает губы, чувствуя нарастающую боль в груди. — Если позволите, я пойду. — Иди, — кивает директор, будто бы понимая. — Я позову сеньору², чтобы она проводила тебя до библиотеки. Или завтра? — Можно и сегодня, — соглашается Джейд, тут же жалея. Могла бы отказаться и один день отдохнуть. Вот дура! Из кабинета директора она выходит с лёгкой дрожью в ногах — пронесло. Ее просят подождать тут же, на лавке. Она сидит на холодных кожаных креслах, потирая потные ладони о колени. Сердце колотится немного быстрее обычного, хотя что уж тут — она боится. Новая, нисколько не похожая на старую, эта атмосфера давит на неё своей неизвестностью, заставляя дышать то слишком быстро, то слишком медленно. Она справится. Как и всегда. К ней подходит девушка, чуть выше неё самой. Поправив очки (на деле же скатив их ближе к кончику), она заправляет за ухо чёрную прядь и улыбается. — Ты новенькая что ли? Джейд поднимает голову, делает вид, что пристально её разглядывает, хотя сама думает, что сказать, чтобы не показаться глупой. Девушка кажется милой и доброй, но, немного поразмыслив, Джейд понимает, что навряд ли она таковой и является. — Да, — не находит ничего более остроумного, чем просто согласиться. — Пошли, — девушка опирается на стену сбоку от Джейд. — Зачем переходить в двенадцатом классе в новую школу? — под нос бурчит она, но так, чтобы Хоулетт слышала. Когда Джейд морщится и шумно выдыхает, она улыбается. Сеньора ведёт её куда-то по лабиринту коридоров, Джейд успевает только головой вертеть и всё сильнее ёжиться от просторных комнат, которые мелькают мимо неё. Учебники до невозможности похожи на старые, только более новые, более красивые, более… чужие. Даже пахнут по-другому, как-то богаче, что ли. Библиотекарь улыбается и даже пару раз пытается заговорить, но безмятежное лицо Джейд, не выражающее абсолютно ничего (что нельзя было сказать о том, что творилось у неё внутри), пресекает эти жалкие попытки, и улыбка женщины превращается в гримасу непонятия, жалости и… злобы? Словно говорит: «С такими выходками иди-ка ты отсюда. Я к ней со всей душой, а она улыбнуться не может». Девушка, её сопровождающая, смотрит на всё это со снисходительной улыбкой, изредка подёргивая губами. Когда Джейд оборачивается, чтобы спросить про выход, девушки уже нет. Приходится самой искать. Кажется, физическая память у неё лучше, потому что ноги сами приводят… домой? К зданию, где она теперь живёт, да. Так лучше. Уголок губ сам собой приподнимается, когда Джейд касается двери, пытаясь её открыть. Заперто. Что ж, сама дошла до дома, а там, думала, всё будет так же гладко? Ха-ха, наивная. Не менее получаса проходит, пока Хоулетт не вспоминает о связке ключей у нее в кармане и том, что дом замыкала именно она. Придерживая тяжелый рюкзак, пытается открыть дверь. Потом чертыхается и ставит рюкзак на ступеньки, бурча на саму себя, ругая за то, что не догадалась сделать этого раньше. С трудом открыв дверь (слишком толстая, слишком тяжёлая, слишком скрипучая), Хоулетт находит на столе десятку и недопитую бутылку рядом на полу. Десятка, это что? На обед? Серьёзно? Попутно засунув бумажку в карман, Джейд, прихрамывая (столько учебников, Боже), поднимается наверх. В сердце снова ноет; она останавливается посреди своей комнаты, надавливая ладонью на грудь, глубоко дыша и стараясь успокоиться. Джекетс оставил ей десятку. Не иначе как сбрендил. Джейд сомневается, что он дал ей хотя бы цент. Не говоря уже о десятке. Это же много. Для стольких книг даже места нет, только на полу. Она быстро проводит ногой по нему, носком стирая пыль, только потом шумно опуская стопку книг. Всё совсем не как раньше, нет даже поверхностного ощущения защищённости, сердце готово вырваться, с хрустом проломив ребра, Джейд даже поначалу кажется, что ей действительно слышится звук трескающихся костей. Новый класс, новые люди, новые насмешки. До чёртиков всё надоело. В холодильнике всё так же пусто, да и что могло измениться за то время, пока ни её, ни мужчины дома не было? Ничего. И всё же Джейд обижается. Сегодня обед тоже пропустит. Хорошо, хоть десятка есть, может, сходит купит булочку или бутерброд. Джейд вспоминает, как бегала с давними сожителями в "Настоящую Маленькую Италию" через два квартала. Там семья Буджардини готовила славную выпечку. Подкосившиеся ноги и вспыхнувшая боль в подреберье просто голосят о том, что ей нужно принять таблетки. Последний приём был меньше двух часов назад. Джейд заходится кашлем и наливает в стакан воды. Три часа пролетают как одно мгновение, она словно один раз моргнула, а на часах уже почти два. Что она делала это время? Сидела, обдумывая свою неизбежную судьбу. Нет, серьёзно, раньше была цель — прожить год. Потом ещё год, ещё. Теперь же придётся мучиться чуть больше обычного, — надо определиться с профессией, получить достаточное количество кредитов для поступления. Хотя она сомневается, что сможет куда-то поступить. Неизбежность серьёзно так давит на неё, прижимая к полу, тракторной подошвой (Джейд уверена, что это не лишенная силы женщина-рок-н-рольщица) превращая её шею в плоскую фигуру. Когда сквозь громкие басы она различает хлопок двери, то отбрасывает наушники, почти мгновенно выключая музыку и выскакивая за дверь. Её нового "папу" надо встретить, как никак, это благодаря ему у неё своя комната, пусть и не соответствующая всем пунктикам её идеальной комнаты (в детдоме она делила комнату с одной хорошей девчонкой, но ведь пусть будет своя не очень комфортная, чем удобная, но деленная с кем-то). Хоулетт выглядывает из-за угла. Мужчина смотрит на неё так враждебно, будто она у него из-под носа что-то стащила или нечто подобное; ей становится настолько неуютно, что идея провалиться под землю кажется не такой уж и плохой. Джейд оттягивает уголок губы, расползаясь фальшивой улыбкой. Настолько фальшивой, что опекуну наверняка стало бы плохо. Она не произносит ни слова, даже не кивает, просто стоит, упираясь лопатками в дверной косяк своей комнаты. Джекетс ухмыляется, будто знает что-то, неизвестное Джейд, и ей становится не по себе. — Джейми, — он немного смягчается и сбрасывает пиджак на тумбу, — принеси бутылку. Джейд щурится и всматривается в его лицо. Впервые может разглядеть его подробно. Вчера за ужином такой возможности не было, он сидел против света, скрытый в темноте. И сейчас Джейд может уверенно сказать, что ему чуть больше сорока, но лицо выглядит молодо. Довольно красивый черный блестящий костюм, отглаженная рубашка, скорее, работает в каком-нибудь офисе. На кой черт ему сдалась она? Насколько она знает, воротничкам из офисов платят достаточно. И только спустя пару секунд она понимает, что он назвал ее имя неправильно. — Ты чё, блин, серьёзно? — срывается она, всё же делая несколько шагов по лестнице. Её "отец" теряет несколько десятков очков её уважения: не запомнить имя, состоящее из четырёх букв³… Его показатель в глазах Джейд быстро уходит в отрицательные числа, довольно большие. — Тебе не нравится твоё имя? — приподнимает бровь мужчина. Джейд мысленно метает в него молнии. Бровь поднимать здесь будет она. — Моё имя меня полностью устраивает, — цедит сквозь зубы девушка. — А вот это хрен пойми чьё. Джейд. Меня зовут Джейд. Простое имя, довольно короткое, легко запомнить, придурок. — Ох, ну извините, маленькая Мисс Недовольство, — улыбается Джекетс. — Как-то вообще всё равно, как тебя зовут. Удивительно, как он может говорить одновременно так ласково и так оскорбительно. Джейд мстительно останавливается перед дверью на кухню и разворачивается к нему, скрещивая руки на груди. — Слышь, мистер Джи-что-то-там, сам пойдешь и возьмёшь себе гребанную бутылку. Я не прислуга. — Кому-то ротик с мылом надо вымыть, а? Хоулетт с улыбкой оттопыривает средний палец и резво поднимается к себе. Вот ещё, будет ему носить бутылки. А потом что? Возьмёт тряпку и полы начнет мыть? Фигушки. Как всегда и бывает, она цепляется носком за ступеньку и чуть не падает, но кое-как умудряется удержать равновесие и с почти гордо поднятой головой дойти до двери. — Уже потратила первую десятку? — она жмурится и считает мысленно до пяти, а потом разворачивается. — Какое тебе дело? — Принеси бутылку и получишь ещё десять долларов, — невозмутимо продолжает мужчина. — С какого фига ты такой добрый? Десяточками разбрасываешься. Я нихрена не знаю тебя, но не думаю, что ты такой щедрый. Джекетс достаёт из кармана смятую бумажку и машет ею. Потом кивает в сторону кухни и идет в гостиную, где заваливается на диван. Видимо, заставить её любыми способами принести эту несчастную бутылку — новый вид мучений. Может, показать хочет, что деньги для всех важнее? Или просто хочет подчинить её? Но Хоулетт, взвесив все «за» и «против», идёт на кухню. Проклинает себя и называет продажной, но всё же идёт. Холодная поверхность бутылки, только что вытащенной из холодильника, приятно окутывает её пальцы мелкими иголочками мороза, заставляя и поежиться, и ощутить некое удовольствие. Хоулетт успокаивает себя, думая, что это не Джекетс такой хитрый, а она. За десятку сделать пятнадцать шагов? Да если она так будет делать каждый день, в неделю по сотне будет получать. Навряд ли, конечно, он будет ей платить постоянно, но всё же помечтать-то можно? Джекетс протягивает руку с дивана, но тут же отдергивает её и вновь прожигает девушку взглядом. Он уже сидит в домашней одежде. Он либо спидстер, либо идиот, носящий футболку и треники под костюмом, чтобы потом дома не заморачиваться. Джейд бурчит что-то, непонятное даже ей самой, нечто между ругательством и... ругательством. Что ему не так? — Открой, — командует он, переключая каналы. — Десять, — тут же находит что ответить девушка. Мужчина поворачивает к ней голову и прожигает понимающим взглядом. — Маленькая поганка, — улыбается он. — Пять! — Девять. — Восемь, — поджимает губы Джекетс. — Идёт, — она легонько стукает донышком бутылки его по раскрытой ладони и неспешно уходит. Мужчина усмехается. Джейд мысленно проклинает его уже в который раз. Широкий короткий нож ложится в руку так удобно и легко, и поначалу ей в голову приходят такие мысли, больше похожие на маньякские (или те, что у мясника перед разделкой жертв). Гортанно булькнув (думает, что смеялась), она поддевает крышку бутылки кончиком лезвия, второй ладонью нажимая сверху, чтоб бутылка не ускользнула от неё. В какой-то момент нож выскакивает из-под крышечки, оставляя порез на ладони, и, отдернув руку, Джейд чуть не роняет бутылку — хорошо, что успела поймать другой рукой. — Ладно, попробуем по-другому, — с силой приложив бутыль о подоконник, девушка облегченно выдыхает: метод из интернета работает довольно хорошо. Зажимая левую ладошку в кулак, чтобы уменьшить боль, Джейд подает Джекетсу (а она даже не знает его имени, во второй или третий раз задумывается она) пиво и уносится наверх, заворачивая руку в футболку (старую, которую она хранит именно ради таких случаев). Завтра надо будет как-то пережить; кровь быстро останавливается, корочкой застилая подножье пальцев. По светлому потолку снова бегают жучки — надо будет завтра всех убить, стряхнув их хладные трупики в мусорку. Неприятно ощущать, что в твоей (ну почти) комнате, кроме тебя, ещё кто-то есть, пусть это даже и маленькие неприметные мушки. Джейд накрывается почти с головой; на поверхности оставляет лишь кончик носа, чтобы дышать. Ночью, как и обычно, снова случаются приступы. Она просыпается и старается ровно дышать, лежит на спине, поглаживая ладонью горло и место под сердцем, — обычно её это успокаивает. Ночью пить таблетки доктор не рекомендует, но кто слушает врачей? Бета-блокаторы она пьет почти каждую ночь, что выходит не слишком дёшево для неё. Но ведь государство выплачивает ей пособия, поэтому элементарно на лекарства ей хватает. А утром весь дом, от крыши и до подвала (если он есть, конечно), наполняет крик. Хоулетт старается не дышать, но получается очень плохо. Вообще не получается. Жучок размером с её мизинец важно восседает на её носу, изредка шевеля усиками. И даже дикий крик его не тревожит, он лишь как-то недоверчиво переминается с ножки на ножку, в душе, несомненно, покрывая Джейд руганью. Девушка передергивается и, на секунду закрыв глаза, хватает левой рукой тельце жучка и кидает его в сторону стола. Сама быстро вскакивает, хватает первый попавшийся учебник (химия, какая ирония) и опускает его на бедное насекомое, снова передёргиваясь от хруста. Она уже видит, как на самом видном месте расплывается жуткое пятно, а на столе остаются прилипшие конечности. Жуть. Она глядит на гору учебников и мысленно пинает себя. Почему нельзя было оставить их в шкафчике? Чтобы не таскать туда-сюда и не надрываться. Джейд быстро находит виновника всей ситуации. Точнее, виновницу. Девушка-сеньора, которая была обязана проводить её и показать, как обустроена школа, быстро сбежала от неё во время выдачи книг. Потому и локера⁴ у нее нет. Вот, думает Хоулетт, удачно всё взвалено на ту девчонку; в случае выговора (которого быть не может) она быстренько скажет, что виновата не она. Завтрак с привкусом таблеток, таблетки после завтрака, а еще перед выходом, — кажется, скоро Джейд сама станет таблеткой. Там, часом, в побочных эффектах такое не прописано? Школа встречает Джейд не слишком дружелюбными дверьми, впуская в себя как-то лениво, неохотливо. И та поначалу пытается влиться в толпу, но среди разговорчивых весёлых ребят она выделяется своей отчуждённостью, словно это не она одна в толпе, совершенно ей незнакомой, а толпа рядом с ней, совершенно чужой и забитой. Как только она находит верное направление к комнате, к которой надо идти, её за локоть подхватывает женщина, уверенно ведёт прямо туда, куда Джейд и направлялась. Ей остаётся только сжать губы и беспрестанно повторять «Какого чёрта», — выглядит так, будто она маленький потерявшийся младенец, не знающий, куда нужно шагать. А ведь она знает. Английский. Она терпеть не может английский. Хоулетт ощущает эти мерзкие взгляды, проходящие по каждому изгибу её тела, буквально лапающие её везде, где только можно. Уже дождаться не может следующего урока, чтобы скрыться от этих людей и найти новых, может, более нормальных. И почти все смотрят не то чтобы зло — недобро, ехидно, это уж точно. Оценивающе, вот. И даже закатывать глаза устала — у неё капилляры лопнут скоро, а глазные яблоки (одно из них уж точно), противно липнув к щеке, скатятся вниз, под всеобщие крики и визги. И только эта картина вызывает у неё улыбку. Она даже не знает, серьёзно её уже все так ненавидят (она на их месте сделала бы это) или просто скрывают интерес за ухмылками. Один из парней, из типичных амбалов, коих в каждом классе было по десятку, настолько пожирает её взглядом, что Джейд хочется врезать ему. С разворота, с ноги. Уж тут она не оплошает. И пожирает её снова не в том смысле, а скорее в более кровожадном. Как будто он каннибал. Тут она задумывается вот о чём: действительно ли он каннибал, или же просто она настолько противна, что вызывает чувство тошноты одним своим появлением. Было бы круто вызвать отвращение при первом же появлении. У неё на такое чуйка какая-то, поэтому Джейд сразу же определила, что на английский она теперь будет с еще большей ненавистью. Не дай бог пересекутся на другом занятии. Будто назло, сажают недалеко, прямо перед ним. Каждую секунду Джейд напряжена, не может сделать лишнего движения, лишнего вдоха или выдоха, потому что знает: десятки пар глаз направлены на неё. Когда заходится кашлем, все сразу же уставляются на неё, пристально наблюдая за ходом действий. Как будто она больна туберкулезом. Английский, к сожалению, урок совмещенный, общий для всех, что не может не огорчать. Джейд осматривает ребят, сидящих вокруг, и приходит к мнению, что тут расслоение тоже есть. Как в типичных фильмах. Несколько рыжих красоток, две белокурые девицы и четыре брюнетки да одна шатенка. Плюс она, Джейд. Ни рыжая, ни брюнетка, ни даже шатенка. Что-то среднее, ужасно некрасивое. Услышав свою фамилию на задних партах и противный гогот, она понимает, что день безнадежно испорчен.