***
Спокойствие продолжалось недолго, если говорить о конкретном состоянии Мэтта. Головная боль накрыла Беллами, как только он проснулся, и все утро прошло как в тумане. Не помня себя, Мэттью завалился на кухню, одолжил у своего соседа кофе и совсем не позаботился о завтраке, полчаса проторчал под душем и только тогда более-менее пришел в себя. Ватные ноги не слушались его, каждый шаг давался все тяжелее. Не хотелось ни слушать музыку, ни курить, ни идти привычным маршрутом, и кофе больше не хотелось – дешевый соседский уже все перебил. Голова не прекращала болеть, давило в висках, начинало потряхивать. Беллами тут же подумал, что у него лихорадка, – но с чего? Прямых автобусов и электричек до университета не было, но центральная станция находилась сразу через Темзу; минут пятнадцать быстрым шагом – и прямо от Стейшн-роуд можно было доехать на двадцать первом маршруте. Мэттью не был уверен, откуда владел этой информацией; вероятнее всего, подслушал, как и все остальное, в очередной раз наблюдая за однокурсниками. Запрыгнув в последний момент, Беллами упал к окну, прячась от головой боли на сидении автобуса. Дорога через центр, шум буднего утра, едва различимый запах сигарет от мужчины на передней площадке. Из окна над его сидением тянуло, моросил дождь. Мэттью обнял рюкзак, поставленный на колени, и посмотрел в окно, отбрасывая все наблюдения. Он не мог перестать думать даже в момент, когда самочувствие оставляло желать лучшего. Доехав до университета и повторно умывшись в уборной, Беллами почувствовал себя значительно легче, но в висках продолжало колоть. Он знал, что переживет пару по психодиагностике, на которую соберется весь первый курс магистратуры – чем больше людей, тем легче принимать обстановку. Хоть это и не было логичным до конца, Мэтт верил в такой расклад. Больше всего остального его волновала вторая пара (благо, последняя) – немецкий. К сожалению, он помнил (не мог иначе), что и Доминик Ховард между французским и немецким к изучению выбрал второй язык. И его по-прежнему смущала собственная же реакция на своего одногруппника, которая была крайне неоднозначна; о ней он ничего не мог сказать. Тяжелее всего было принять, что Беллами не мог объясниться даже перед самим собой, а ведь хотелось. И хотелось выяснить, как Мэтт мог променять свою центральную парту на первую возле двери, закрепляя это место за собой в аудитории немецкого. Он нашел, что ему комфортно по соседству с Таней – скромной и тихой девушкой, которой никак не давались языки. Но приятная компания была лишь половиной успеха, когда место не совпадало с привычным. И все бы ничего, Мэттью смог бы пережить такие изменения и даже выявил бы гораздо больше преимуществ первой парты перед центральной, если бы не человек, сидевший сзади. Все было под контролем. Шла вторая половина пары, студенты ознакомлялись с учениями немецких психоаналитиков. Практически каждый из магистрантов уже изучал немецкий язык ранее, не было нужды возвращаться к начальным темам; пара проходила планомерно, было дано пять минут на прочтение. Вскоре должны были задать вопрос по тексту. Но когда ответить вызвался Доминик и только произнес первое слово, Мэттью всего передернуло. Спина и руки покрылись мурашками, стало не по себе, подступило чувство тошноты. Беллами дрогнул, с тяжестью закрыв глаза, чем привлек внимание Тани: – Все нормально? – обратилась она полушепотом. Мэтт по-прежнему сидел с закрытыми глазами, пока прямо за его спиной Ховард отвечал на вопрос преподавателя. Уже и не так важно было, о чем именно он распространялся перед группой. Беллами повертел головой, но ответил положительно, сдерживая порыв. Дернувшись на месте, он посмотрел в сторону двери и замер; мысль, что ему сейчас же нужно выбежать из аудитории, иначе он задохнется, не давала покоя. Голос сзади, все же не прекратившийся, также не оставлял. Между моментом дрожи и рывком с места прошло не более двадцати секунд, но Мэттью похолодел, явно чувствуя ухудшения. Ни один в аудитории так и не пошевелился, все исправно следили за речью Ховарда, стояла практически полная тишина; и только Беллами горел, неясно из чего сооружая свое пламя. Повторно дернувшись, он не выдержал и соскочил с места, тут же наваливаясь на дверь и грубо толкая ее. Не помня себя, закрывая лицо руками, Мэтт дошел до конца коридора и хлопнул дверью уборной. Он крепко вцепился в раковину, сжимая ее ледяными пальцами. Один взгляд к зеркалу – и Беллами не узнавал себя, наблюдая отражение бледного лица с огромными синяками под глазами и излишней сухостью губ. – Что за черт… – прошептал он себе под нос, тут же дергаясь вновь. Он несколько раз плеснул себе в лицо холодной водой, надеясь, что это вернет ему рассудок. Мэттью уже и не помнил об идущей паре, о своем резком исчезновении; ни о чем. Он по-прежнему стоял перед раковиной, держа лицо в полных воды ладонях, то ли надеясь захлебнуться, то ли задумавшись. Пропустив воду сквозь пальцы, Беллами тяжело дышал. Щелкнула дверь уборной. Забавно, что именно ему и именно в этот момент понадобилось выйти. Прямо вслед за Мэттом. Как ни в чем не бывало, Доминик прошел в уборную, не обращая на Беллами внимания, и остановился возле писсуара спиной к Мэтту. Тот напрягся сильнее, вне себя от злости – ведь Ховард действительно так сильно его злил, неясно из-за чего, непонятно почему. И у Мэттью все еще не было ответа: почему подобная реакция была именно на Доминика, почему именно он стал таким камнем преткновения для его головы? Беллами стоял над раковиной, свесив голову. Кроме них в уборной никого не было. Ховард подошел к соседней раковине, когда Мэтт наблюдал за его шагами в отражении зеркала. Включив воду, Доминик продолжал действовать так, словно Беллами не существовало; в какой-то момент тот даже спросил у себя, не было ли все это сном или бредом. Но Мэттью не грешил подобным. Только головной болью. – А с чего ты решил, что я не курю? – вдруг спросил Ховард. Он отряхнул руки от воды, все еще стоя возле раковины. Их взгляды на секунду пересеклись в зеркалах. Это загнало Мэтта в ступор. Невозможно так запросто объяснить, какими заметками и мыслями Беллами делал свои выводы. – Просто, – Доминик хмыкнул, вновь забывая про существование Мэттью, – это так странно. «Странно», – Беллами вновь начинал злиться. В прошлый раз приступ агрессии стал причиной неизгладимых последствий. – «Ненавижу это слово – странно.» – Ты ведь не Шерлок Холмс, чтобы по щелчку пальца это определить, – Ховард снова засмеялся. Секунда – и теперь Доминик точно смотрел на Мэтта, не стесняясь, прямо в глаза его отражения. – Потому что я курю, Беллами, – обратился он к одногруппнику, тут же поворачиваясь в его сторону. Теперь их взгляды пересекались в действительном пространстве. «Назвать меня по фамилии? Зачем?» – не унимался Мэтт, беседуя с самим собой в своих мыслях. Он умудрялся непоколебимо смотреть на Ховарда, думая о том, как растет ненависть. – «Неважно… Неважно, зачем ему знать мою фамилию. Звать меня не по имени – жест превосходства. Выходит, ты самовлюбленный идиот, Ховард.» – Еще как курю, – Доминик не переставал усмехаться, изображая на своем лице глупую улыбку. Только по ней Мэттью мог сходу поставить диагноз – нарциссизм. – Но я курю травку. Если бы Беллами мог себе это позволить, он бы закатил глаза. Но, в конце концов, он был даже немногим старше Доминика. И в разы взрослее умственно, что не позволяло ему показать себя вот так. – Так что ты ошибся, – в очередной раз указал Ховард. – Ты, наверное, был плох в прикладной психологии, – предположил парень, в шутливом жесте поднимая руки и тут же пряча взгляд. Сдался. Он, больше не смотря на Мэттью и вновь игнорируя его существование, вышел из уборной, словно его здесь и не было. Будто и не было этого неловкого разговора – монолога, грамотнее сказать. Монолога глупого, насквозь пропитанного самодовольством. Так и не отрываясь от раковины, Беллами был вынужден повторно набрать воды. Обдав ледяными брызгами уставшее лицо, он посмотрел на свое отражение. На фоне светлых волос бледность кожи особенно выделялась, но это ничего. Все придет в норму. Особенно, если избавить себя от контакта с Домиником – к слову, общения с ним он и не добивался. Даже не думал. Немного полегчало. Нервы начинали сдавать. Беллами задумался, сильно ли ему нужна эта последняя пара, и до звонка так и не вернулся в аудиторию. Он продолжал стоять возле зеркала, внимательно изучая собственное лицо, бледное и измученное. Голова ныла. Да, сигарета бы не помешала. Сигаретами решались все проблемы.***
Вернувшись в аудиторию во время перерыва, Мэттью забрал со своего места рюкзак и висевшую на стуле куртку. Накидывая ее на ходу, покидая университет, и попутно ища сигареты, Беллами вспомнил, что закинул пачку в рюкзак прошлым вечером, останавливая себя от неосознанного курения. Он поймал себя на том, что был доволен подобной предусмотрительностью. Это было важно – с психологической точки зрения. Но все, что было дальше, стало лишь фактором разобщения Мэттью и его программы по собственному отдалению от самого же себя. Стоит вспомнить, что он начал новую жизнь здесь, в Рединге, укатив из Кембриджа на юго-запад, чтобы полностью поменяться и переделаться в лицо исключительно свежее. Кажется, что все было нацелено против него. Ведь агрессия так и оставалась в крови, а рядом с ней появлялось уже забытое желание причинять боль. Достав одну сигарету и зажав ее между зубами, Мэтт упрятал пачку обратно. Он помнил, что зажигалка должна была остаться в куртке, но не мог найти ее, прощупав все наружные и внутренние карманы. Возможно, он слишком резко дернулся, влезая в куртку, и зажигалка выпала еще где-то возле главного холла внутри здания. Он плюнул, но попросить прикурить у других студентов не успел. – Эй, – на плечо упала рука, кто-то звал сзади. И Беллами мог поклясться, он уже ненавидел этот развязный голос. С сигаретой в зубах, молясь, чтобы все это как можно быстрее закончилось, Мэтт повернулся на крыльце. Он в упор смотрел на Доминика, выросшего перед ним и державшего в руке самокрутку. Было удивительно безветренно. Как-то слабо улыбнувшись, Ховард наклонился к земле, сильнее озадачив Беллами. Все происходило без лишних слов. – Ты обронил, – и Доминик усмехнулся, поднимая зажигалку Мэтта, не спеша возвращать ему в руки. Все так же застопорившись, прикусывая намокшую сигарету зубами, Беллами пристально смотрел на Ховарда, следя за движениями его рук. Нельзя было упустить момент наблюдения. Руки достаточно своевольно сжали зажигалку, большой палец прокутил колесико; пламя засветилось прямо между двумя студентами, пока один из них наблюдал за огнем, а другой смотрел первому в глаза не отрываясь. Парень аккуратно поджег сигарету Мэтта, когда тому пришлось вдохнуть. Беллами был уверен, что затянулся раза в три сильнее, чем ему следовало. Он проглотил дым, держась, чтобы не закашлять, и слабо выдохнул остатки, не спуская глаз с Доминика. Было интересно, что этот эгоистичный самозванец сделает дальше. – Я прикурю? – спросил Ховард, нагло изгибая бровь, с вопросом поднимая зажигалку перед лицом Беллами. Даже как-то банально, логично, что ли. Мэттью рвано выдохнул, держась, чтобы не ударить. Столько самонадеянности он давно не видел. И вся она скопилась в одном человеке, который только что поджег косяк травки прямо на территории университета. Сырой масляный запах обдал лицо Беллами, когда Доминик вновь улыбнулся, как будто бы напоследок. Мэтт с закипающей злостью закрыл глаза, избегая дым, и успокоил себя, нервно кусая щеку изнутри. По крайней мере, попытался успокоить. – Благодарю, – опустил Доминик и настойчиво ткнул в Мэтта его же зажигалкой. Тот лишь успел вырвать ее из рук парня, не меняясь в лице, и в следующую секунду Ховард развернулся, отдаляясь от здания университета. Без лишних слов, не попрощавшись и не захотев добавить ничего более, Доминик спокойным шагом шел на выход, покуривая самокрутку. Беллами сделал затяжку покрепче, нуждающийся в расслаблении. Следом его голову посетила мысль, хотя он и не желал контактировать с Ховардом, что может запросто проследить за ним. Практически проводить до дома. Ни секундой дольше – он направился за Домиником, чуть поодаль, не переходя через дорогу. Это не будет местью или чем-то вроде жеста соперничества. Элементарное любопытство. Мэттью любит наблюдать. Ему ведь ничего за это не будет.