Nightcore//Fleurie–Hurts Like Hell (male)
Яркие и резкие взгляды, бросаемые друг-другу, так скоро исчезают в беспросветной тьме, становясь в голове на полку с пометкой «прошлое». Прикосновения, подаренные ежедневной любовью и нескончаемым теплом, испарились, как сейчас быстро пропадает пар, вырвавшийся изо рта Донхёка. Поцелуи, которые сначала пугали робостью и нежностью, позже стали пугать яркостью и их же страстностью, всепоглощающими чувствами. Улыбки, оставленные ключами на тумбе возле двери, исчезли. Смех стал криком. Слёзы счастья – слезами боли. Едкими каплями они падали на кафель каждое утро, когда парень только вставал, и смешивались с собственной кровью глубокой ночью, прямо перед сном. Бинт был самым паршивым из всех, что, наверное, существует. Он крошился и опадал мелкими ниточками на пол, приходилось постоянно сметать и выкидывать. Но даже он закончился, нужно было купить новый, Донхёк ходил в аптеку. На улице ужасный мороз, хотя буквально вчера была слякоть и хмурилось, предвещая дождь, небо. Ли поскальзывается, идя против ветра, падая как-то странно. Вроде бы на задницу, но колено неудачно сгибается, и тело по инерции откидывает голову назад, а затем и вперёд. Жидкость похожа на обычные солёные сопли, поэтому парень не сразу понимает, что его лицо сейчас не в лучшем виде. Только когда Донхёк, продолжая лежать на льду, переворачивается, чтобы плюхнуться в снег, замечает алые капли на белоснежной поверхности. Его не пугает кровь, он и так видит её каждый чёртов день, и каждый день эта кровь вдвойне солёная, когда смешивается со слезами. Приходится идти домой, ноги совсем окоченели и кровь всё ещё идёт тонкой струйкой, окончательно пачкая чёрную куртку и сияющий чистотой белый шарф. Уже не сияющий. Уже не чистый. Донхёк не выдерживает и ревёт прямо на улице. По лицу стекают два вида соли, а мороз быстро сцепляет их друг с другом. Всхлипы становятся громче и тонкий голос разносится по пустынной улице, никто не слышит, ещё бы его кто слышал в три часа ночи. Разве что… Хотя, всё это глупости, Тэён наверняка спит спокойно в тепле, на той самой кровати, но уже с Джехёном. Кулаки сжимаются, а слёзы обильно катятся по окровавленным щекам. Он не хотел вспоминать, но так получилось, что утром, как только он проснётся, и ночью перед сном, мысли о нём лезут в голову, как по часам. Днём пустота, днём университет и весёлые студенческие будни. Днём у него есть друзья, которые видят весёлого парня, вечно подкалывающего и достающего. Но дома. Там повсюду ужасный запах Тэёна. Его смех эхом раздаётся в комнатах, хотя его уже нет тут, его шаги слышатся, но только лишь миражом в голове Донхёка. И снова заходя в помещение, он всё это чувствует, кровь потихоньку прекращает течь, но вот слёзы нет, они, кажется, усиливают поток. Шарф остаётся валяться в прихожей, куртка и ботинки лежат чуть дальше. Свитер, который был снят уже на проходе в комнату, испачкан только что. Джинсы быстро покрываются пятнами, тоже не годятся, летят в угол. Бинты Донхёк где-то потерял, как так вообще можно. Лезвие скучает по его рукам, зажившие раны кровоточат, как только Донхёк проводит по ним ногтями и раздирает. Всё-таки, ему нужно в ванную. Вода горячая и приятно жжётся, обволакивая тело. Чистая и прозрачная, она скоро чуть меняет свой оттенок, но продолжает греть дальше. Ли смотрит на своё изуродованное тело и думает, что Тэён лишь сошка, и все раны зря. Но он сам не понимает, ради чего делал это. Старший не видел его рук, не видел исполосанных ног и разбитых в кровь коленок. Он видел перед собой только Джехёна, от этого становилось ещё хуже. Самым мерзким было то, что приходилось ловить на себе взгляды: оценивающие, безразличные и скупые. От Тэёна. Донхёка всё это бесило. Он приходил домой, делал все нужные ему дела, и в одиннадцать ночи по квартире разносились то тихие всхлипы, то оглушающие крики. Принося себе боль, он пытался забыться. Ребристая поверхность была похожа на телесного цвета зебру. С белыми полосами на чёрном. Белые шрамы на тёмной смуглой коже выделялись и смеялись над ним. О руках лучше вообще ничего не говорить. Мурашки пробегаются по телу. У него идея, которая, кажется, самая тупая и гениальная за всю его жизнь. Донхёк резко вскакивает, поднимая брызги и спешит в комнату, надевая разбросанные вещи. Джинсы, свитер и ботинки, тут же исчезая на кухне, он дрожащими руками берёт все цветы и поочерёдно относит в ванную. На белом листе маркером выводится: «Спасибо, Ли Тэён». Ему, честно, страшно. Но он перешагивает через бортик, встречаясь с водой. Одежда намокает, это в какой-то степени даже приятно. Бумажка приставляется к белой примуле*, чьи листы Донхёк безжалостно закрасил чёрным маркером. Какие-то горшки он ставит к себе в воду, какие-то так и остаются на полу. В детстве он писал в маленькой книжке цели на жизнь. Последней было «умереть в окружении красоты». Это красиво. Просто невыносимо красиво. Смотря в потолок, видя мелкие трещинки и в них лицо Тэёна, Донхёк зло кривит губы в обиде и погружается в воду с головой. Он не задерживает дыхания, не делает глубокий вдох и не прощается. Просто лежит на дне эмалированной бадьи и думает, что это приятно и он бы жил тут. Воздух кончается и спустя подсчитанные тридцать пять секунд, начинает болеть голова. Всё сжимает и организм отчаянно борется за жизнь. Донхёк упирается руками в стенки ванны и старается не всплывать, из горла вырывается крик, вместе с остатками воздуха.***
Минхён толкает дверь квартиры, находя её открытой. Друг не ходит на пары уже четыре дня и от него ни слуху ни духу. На звонки не отвечает и на сообщения тоже. Марк обходит все комнаты, в которых лишь тихая пустота. Остаётся, лишь как вариант, ванная. Ручка поддаётся, в нос ударяет слегка неприятный запах, который смешивается с цветочным. Повсюду цветы, цветущие и нет, но они действительно везде. Даже в… Ванной. Даже в ванной, с которой свешены чьи-то ноги.