Рагнарок Старшего Бога Евангелиона

«Пессимизм порождает доброту. Утративший иллюзии философ даже более терпимый человек, чем самодовольный буржуа-идеалист со своими сентиментальными и сумасбродными представлениями о человеческом достоинстве и судьбе».

— Говард Филлипс Лавкрафт, «О нищенстве и реализме» [1].

Ещё за месяц до битвы в Антарктиде капитан-оккультист Рэндольф Картер читал пилотам вводную лекцию о магии. Виктора тогда ещё с ними не было, а Мария данные занятия не посещала, так как очередные невыразимо ужасные откровения о глубинных тайнах бытия могли повредить её расшатанному разуму. — Основной принцип магии прост, уверен, он вам известен, — начал великий волшебник. — Попробуйте его сформулировать. Обе Рей и Каору подняли руки. — Тех, кто уже знает нужную формулировку — я с уважением попрошу пока промолчать. Они опустили руки. — Э… Прочитать заклинание, разве нет? — предположила Аска. — Нет, заклинание — лишь условный вербальный способ активации, — покачал головой Рэндольф. — Просто захотеть? — предположил Тодзи. — Не то. — Эм… может представить конечный результат? — выдвинул Кенске. — Уже близко… — В магию нужно верить? — сказал Асари. — Нет. — Может дружба — это чудо? — пошутила Мана. — Не будь я обременён приличием — заколдовал бы вас за такую чушь! — рассмеялся учитель. — Осуществить всё вместе? — дерзнул уже Синдзи. — То есть читать заклинание, представить результат и хотеть его? — Почти — но нужно точнее, — Рэндольф поглядел на Каору. — Скажи ты. — Основной принцип магии основан на гипотезе, что уподобление некоему действию, означает в действительности совершение этого самого действия, — уверенно продекларировал Нагиса. — Верно, — согласился учитель. — Уподобление некому действию, проще говоря — имитация, это и есть само действие — если формулировать предельно упрощённо и допустимо неточно. Самый простой пример: охотник тычет палкой в рисунок животного, надеясь, завтра это поможет ему убить настоящую дичь. Полагаю, вам такой пример кажется первобытной дикостью, но он самый наглядный… Некоторые исследователи — этнологи, изучавшие примитивные культуры, сделали неверное предположение, решив, что магия в этом плане иррациональна — то есть неразумна и не основана на опыте. Нет, конечно некоторые сферы магии я могу называть иррациональными, но на самом деле всё не так просто. С чего те же примитивные люди вдруг сделали вывод, что имитация и само действие как-то связаны? — Они тупо похожи? — подняла руку Аска. — Да, в примитивных культурах пары, например, занимаются сексом на грядках и считают, что это повысит плодородие, — привёл пример Синдзи. — Похоже — неважное объяснение. Лишённое интересующей нас подробности. — Рэндольф сделал паузу. — Для начала обратимся к такому ключевому понятию, как «опыт», на котором базируется рациональное мышление. Опыт — это, короче говоря, совокупность наших ощущений. Но мы ведь фильтруем ощущения, не так ли? Мы готовы судить о тех или об иных явлениях окружения, например, видя кошку за окном — то есть относя эту «видимость» кошки к нашему «опыту», но не берём, например, в расчёт такую же кошку, нарисованную на картине, хотя мозг в обоих случаях получает примерно одинаковые изображения. Кошка за окном, кошка на картине — разные кошки: первую мы относим к физической действительности, вторую — к действительности художественной. Точно также, многие из вас, увидев кошу во сне — не посчитают её столь же реальной, как кошку за окном наяву. Итого: все ощущения можно разделить на три группы — первое: «объективные» — проверяемые различными органами чувств, не зависящие от усилия нашей воли и подтверждаемые показаниями других носителей и фиксаторов ощущений, будь то люди или приборы; второе: «подсознательно-субъективные» — доступные только нам и не улавливаемые вовне, но также появляющиеся независимо от нашей воли, как бы сами по себе, — например, сны; третье: «сознательно-субъективные» — субъективные и при этом измышлённые нами сознательно, — например, кошка, которую мы вспомнили, представили и нарисовали — как понимаете, чтобы испытать и удержать сознательно-субъективные ощущения, требуется определенное усилие воли, а при его прекращении они размываются и исчезают. Оккультист дал время своим слушателям усвоить сказанное. Попутно он написал на интерактивной доске все три вида ощущений, и сперва обвёл «объективные»: — Люди, выросшие в современной цивилизации, к репрезентативному эмпирическому опыту относят исключительно первую категорию ощущений — «объективные». Это разграничение представляется многим обывателям настолько самоочевидным, что, когда они сталкиваются с иными людьми, мыслящими по-иному, они наивно убеждают себя в том, что другие не опираются на опыт вообще, а потому просто безумны или глупы. Рэндольф снова сделал паузу и обвёл «подсознательно-субъективные [ощущения]» на доске: — В действительности указанное разграничение вовсе не очевидно, оно кажется таковым вам только потому, что в вашей эпохе ребёнка ещё в раннем детстве приучают к тому родители. Например: многие дети всерьёз боятся страшных изображений только потому, что они вызывают ощущение страха сами собой — а это вторая категория ощущений по нашей классификации, — хотя, такие изображения не причиняют никакого практического вреда. Тут дети руководствуются «подсознательно-субъективным» опытом как репрезентативным, и продолжают делать так, пока родители на этом и множестве других примеров не внушат им, что доверять такому «опыту» не имеет смысла — рисунки страшных монстров не могут причинить вред. У многих это отдало злой иронией. — Но, например, первобытные люди не делали разницы между «объективными» и «подсознательно-субъективным», — Рэндольф указал на две обведённые категории. — Они сочли их единым «объективным» — репрезентативным опытом, как дети. Если некое ощущение является плодом моего сознательного волевого усилия, — рассуждает такой человек, — то, да, я не могу доверять ему, не могу рассматривать как репрезентативный опыт: это моё собственное порождение. Однако если некое ощущение пришло ко мне помимо и независимо от моего сознания и воли, то я, конечно, должен использовать его для суждения об объективной, «внешней» реальности, ведь раз я сам не порождал его, то откуда оно могло прийти ещё? — Кхм, это всё психология — как это относится к сотворению фаэрболов? — спросила Аска, когда учитель отвёл ещё одну паузу на осмысление. — При всём уважении, я не пойму к чему вы клоните, сэр. — Терпение, — продолжал Рэндольф. — На самом деле, существование магии доказывает единство «подсознательно-субъективного» и «объективного» опыта. Древние люди и дети были правы иногда, а ваши родители — нет, ибо монстры на картинках не опасны не только лишь потому, что их нет, а — иной раз — и потому, что они не в силах до вас добраться, вы их видите, а они вас — нет, или они уже накушались, — оккультист мрачно улыбнулся, — или монстры могут видеть вас, но не желать вреда — животные в клетках вон тоже неопасны, а бродячие дворняги только иногда могут представлять угрозу… Но вернёмся к имитации — древние люди, когда колдовали на хорошую охоту, знали, имитация — просто имитация. Прямая связь имитации со своим прототипом до поры до времени существует только в потенции: одна лишь сила желания, целостного переживания, мгновенного и полного интуитивного восприятия тождества изображения с изображаемым активирует эту связь, перебрасывает от одного к другому словно скользящий мост и позволяет «дотянуться» через первое до второго. После открытия самого способа прорывать таким образом пространство и время, делом чистой техники остаётся подобрать такой конкретный метод и способ имитации, чтобы попасть в нужную точку того и другого; то есть чтобы, в частности, на примере с охотником и рисунком, нужно так, чтобы дичь была убита не вообще где-то и когда-то, а вот завтра на ближайшей охоте. По сути магия не содержит и не несёт в себе ничего иррационального. На деле она была открыта самым что ни на есть естественнонаучным исследовательским путём, с применением образцовой и тонкой логики к тому, что, например, древний человек или ребёнок считал эмпирическим опытом. И как, используя магию, мы убедились — справедливо… Вернее справедливо не для всех. Рэндольф начал рисовать пирамиду. Её он поделил на три части от вершины к основанию. Сверху он написал «сознательно-субъективное», ниже «подсознательно-субъективное», а в самом низу «объективное». — Это типа уровень сил? — догадался Кенске. — Уровень просветлённости? — Верно, — Рэндольф указал на пирамиду. — Для простого жалкого магла, как вы говорите, лейтенант Ленгли, истинным будет вся пирамида с — подчеркну — её границами, со всеми жёстко очерченными границами. Его монстры на картинках всегда ненастоящие. Его желание, протянутое от имитации до объекта, ясное дело, окажется просто фикцией, а изречённые заклятья — пустой декламацией. Ибо для маглов обстоятельства определяют всё, — Рэндольф участками стёр границу между «подсознательно-субъективным» и «объективным», сделав таким образом разграничение между ними состоящим из тире, — а вот для могучего мага — это может быть истинным, а может быть не истинным — тут нет универсальности и дело зависит от ситуации. Вернее тут нужна правильная подготовка, верный настрой и так далее — то есть чистая наука! Вот почему кто угодно может ею заниматься— хоть Ми-Го на Югготе, хоть дикари в пещере — а уж эффективность определяется методами, постановкой наблюдений и экспериментов. Ясно? — Да, только что определяет дар к магии? — спросила Аска. — Мидихлорианы какие-нибудь? — То есть? Что значит последнее слово? — будучи личностью с устоявшимися вкусами, Рэндольф понятие не имел о безвкусной пошлятине, вроде фильмов Лукаса. — Неважно, это из одного фильма. Говорите, что создаёт дар? Гены? — спросила Ленгли. — Гены не первопричина, сами причины лежат за пределами материи и трёх измерений, они — Архетипы, что-то вроде идей Платона, какие-то существа изначально благодаря ним помнят подсознательно метафизическую тему Азатота, позволяющую им, подобно Творцу, влиять на мироздание. — Понятно, — кивнула Аска, — значит мне магом не стать? — Это можно устроить, но лучше пока не будем, нам проблем хватает, — сказал учитель. — Если у тебя есть душа — всё потенциально возможно… Правда, только существа исходящие из высшего Архетипа могут быть по-настоящему могущественными магами. Имя его Рэндольф утаил. — «Из Йог-Сотота, из Одного-во-Всём и Единого-во-Всём», — подумал Синдзи. — «Как мы с учителем». — Исходя ты из него, происходящее, поверь, пробудило бы твой дар, — заверил Картер, после продолжил главную тему: — Магия разумных существ основана на формулах. Формула — это имитация, порождаемая сознанием. Она чаще всего представлена знаком, который можно вообразить для активации, разумеется — при желании произвести активацию, а не просто так; иначе формула представлена чем-то вербальным — то есть заклинанием в строгом смысле этого слова. Главное — формула всегда создаёт зафиксированный эффект: грубо говоря, формула для кипячения чайников будет только кипятить чайники. В этом весь смысл — формулы нужны для нашего облегчения. Если захотеть прокипятить чайник без формулы — можно запросто прокипятить свою кровь. Об этом мы ещё много будем говорить на следующих лекциях потому то, что я сказал — это очень грубое изложение самой сути. Рэндольф обвёл овалом верх «объективного» и низ «субъективно-подсознательного». — Это всё домен условных смертных — маглов и магов. Следом учитель проредил разграничение между «субъективным» и «субъективно-подсознательным»: — Выше маглов и магов стоит домен богов [ками] и демонов. При этом слова ками или god мы используем в том контексте в котором монотеисты использовали их для обозначения богов политеистических культов. Сюда относятся все эти Ангелы, Евангелионы, Кайдзю, Ктулху, творения Ми-Го, сами Великие Древние, Великие Боги из Мира Снов, Старшие Боги с Элизии… Тут уже не так нужны формулы-имитации. У них не магия формул — а божественные чудеса, как мы их наречём для различения, которое также — условность. Богам и демонам нужно только захотеть. Когда вы создаёте АТ-поле, вам же не нужно читать формулы и так далее? Нужно только хотеть. — Но формулы могут нам понадобиться для более сложных эффектов? — спросил Синдзи. — Именно, для этого они нам нужны в этом деле… В целом даже простые маги — как я, могут наловчиться совершать простые магические действия без формул, на автомате. Это делает разницу ещё более условной. Кроме того — даже «обычным» богам также могут понабиться формулы для закрепления продолжительных действий, не будет же какой-нибудь Великий Ктулху всё время думать над тем, чтобы у него кипятился громадный чайник размером с Юпитер в течении тысячи лет, условно говоря, коль можно ему сходу дать команду на такой-то срок и на такую-то температуру? — Можно вопрос? — улыбающейся Каору поднял руку, дождавшись очередной паузы от учителя. — Тебе — хоть двадцать, — пошутил тот. — Да мне и один сойдёт! — звонко начал Табрис. — Я думаю, вы скажите об этом, но не могу удержаться: как учили философы SEELE, если полностью удалить границы, то всё станет единым, исчезнет эго-барьер — граница между субъектом и объектом пропадёт, тогда получится точка абсолютной субъективности, верно? — Да, она самая, — Рэндольф обвёл всю пирамиду. — Будет Единый Бог [Ками-сама], Бог [God] с большой буквы, прямо как у этих теистов, если хотите, Всё-в-Одном и Одно-во-Всём. — Но такое монотеистическое божество [Ками-сама] не сможет осознать себя, так как станет едино со всем, — рассудил далее Табрис.— Иначе говоря станет полностью свободным и… безумным? Ведь самоосознание возможно только при наличии окружения. Не так ли? Субъекту нужен объект для познания себя. — Кажется SEELE хотели что-то такое устроить с человечеством или со всей Вселенной, — добавил Синдзи, он сидел подле бойфренда. — Для моей индивидуальности подобное, да, будет смерти подобно, — однозначно сказал Рэндольф. — По иронии такая сущность становится заложником себя самой, рассудок тут уже не нужен… Мне нет толку быть императором галактик, потеряй я все воспоминания и обрети я полностью другие взамен, это буду уже не «я». А тут полное исчезновение во всём… Вот становится ясно почему планы этих ваших SEELE — были подобны полному уничтожению всех людей. — SEELE считали индивидуальность источником греховности, — стал рассказывать Каору. — Они учили, ошибкой — по божьему попущению — было зарождение индивидуальности. Они назвали это «первородным грехом». Именно он заключил людей в оковы плоти. Плоть они считали тождественной материальному миру в целом. Противоречия между индивидами они считали истоком страданий. Они называли всё индивидуальное и материальное «злом», «дьяволом», «сатаною». Иногда, мне кажется, они допускали мысль, что Дьяволом или Демиургом было первое индивидуальное существо. Их философы отождествляли его конкретно с Уббо-Сатлой. Они верили, откровение должно привести их к первозданному единению с Одним-во-Всём… — Но это была ложь, — напомнил Синдзи с нотками ненависти. — Этому они противопоставляли учение твоей матери, — повернулся к нему Каору, под партой парни всё время держались за руку. — Она считала индивидуальность — источником блага, их Единого Бога — безумцем, их планы — сумасшествием. За это они посчитали её Вавилонской блудницей — сексуализированным вестником Апокалипсиса, Еву-01 — Зверем или антихристом, тебя — лжепророком, они верили, скоро Добро и Зло должно сойтись перед великой битвой… — Я это знаю, не нужно напоминать мне про этот бред сектантов, — рука Синдзи напряглась под партой. — Моя мать желала создать сильную личность, независимую, способную жить вечно и плевать на всё… Это как две стороны одной медали — они оба хуже. — Только дураки выдумывают себе абсолюты, — вступила в эту беседу Мари. — Индивидуальность и коллективность — всё хорошо в меру, по-моему, мудрость в этом. — В этом я с тобой соглашусь, — поддержал Рэндольф. — Достойный человек стоит по ту сторону самоценных добра и зла… «Доброта» — это сложная совокупность различных импульсов, реакций и достижений, крайне необходимых для плавной коррекции таких испорченных и странных созданий как большинство человеческих существ.[2]</i> Но да мы отвлеклись… *** Сверкающие абстракции каскадом пронзили астероид — очередной космический булыжник, обделанный техногенными строениями Тэтан, обратился в пыль после череды вспышек. Синдзи не сильно уставал — парня поддерживала сама Ева, ум оставался острым и сосредоточенным, волнение почти не давало о себе знать — он сам подмечал, сколь глубоко вжился в роль героя. Это казалось ему чрезвычайно ироничным — ведь он раньше всегда считал себя не созданным для войны. — Судьба порой преподносит такие подарки, — так ответил на это Рэндольф. — Когда я был ещё простым человеком, хрупким странным мечтателем, я тоже не представлял сколь всего сделаю потом и где побываю. Так что могу понять тебя — разве что, я прожил дольше. — Я очень признателен, учитель, — Синдзи взирал на пылевое облако от разнесённого астероида. В окрестностях не осталось ничего после уничтоженния очередного форпоста Ми-Го к которому они телепортировались. После того, как Рэндольф сообщил следующий пункт назначения, Синдзи отправился туда — им ещё многое предстояло. Поначалу это вызывало восторг — он разносил вражеские войска не давая им и возможности опомниться и сделать что-то в ответ. Теперь молодой герой охладился и продолжил обрушивать смертоносные абстракции с лицом стоика. Сердце учащённо билось в груди каждый раз при появлении поблизости от нужного участка космоса. Происходящее дало физику и философу внутри Синдзи задуматься: ведь всё привычное в мире двигалось — планеты неслись ходом по своим орбитам, звёздные скопления и все галактик совершали обороты и летели в неизвестность. Вспомнились безумные рассуждения Харли Уоррена о том, что Вселенная на самом деле падает в пропасть, где всё сущее на дне ожидает нечто неописуемо ужасное. Ну как обычно. Может быть — Синдзи уж ни чему бы не удивился: телепортация, которую они осуществляли, основывалась на той философской гипотезе, что можно пройти «туда» (в точку появления) лишь на основе образа (имитации) — исходя из той предпосылке, что это «там» было для мага когда-то «здесь». Парадокс заключался в том, что Синдзи никогда там не было. — Это очень легко объяснить, — улыбнулся Рэндольф, когда ученик подметил таковую несостыковку, — Синдзи Икари — это всегда и везде Синдзи Икари. Ты будешь там — потому можешь переместиться туда. — А если не буду… то не смогу появиться там? Вот почему телепортация иногда не работает, если я не могу представить нужный образ? — рассудил Синдзи. — Подумай лучше. — То есть, учитель, вы хотите сказать, — осмыслил начинающий оккультист, — причина, почему я не могу появиться, обусловлена будущим, а не прошлым? Я думал, если я не смогу знать места появления, я не могу появиться — а на самом деле, я не знаю, места появления потому, что не появлюсь? Получается обратная логика, которая идёт не от прошлого в будущее, а из будущего в прошлое? — Нет-нет, — Рэндольф покачал головой, — всё немного не так. Вернее всё совсем не так. Это многомерная логика. Точка отсчёта в данном случае — не прошлое или будущее, точка отсчёта — это ты сам, Синдзи Икари. Когда ты применяешь магию, ты восходишь к точке абсолютной субъективности, как называет это состояние твой чрезмерно близкий друг Каору. — Не чрезмерно — а как раз нормально, — вставил Синдзи по поводу своего любовника, — так что дальше? Погодите, — он призадумался, ловя на себе ожидающий взгляд учителя: Рэндольф достаточно уважал его интеллектуальные и интуитивные способности, чтобы позволить самому отыскать ответ. — Я понял: и будущее и прошлое в моих руках, — Синдзи поглядел на свои раскрытые ладони, — когда я активирую ту или иную формулу, я программирую явь, будущее и прошлое, оно подчиняется мне так или иначе… Ведь не сотвори я магию — будущее было бы неизменно. Я нарушаю материальную причинность, внося колдовство. Это как застывшая река, я вхожу в неё и создаю трещины на льду назад и вперёд. Да, Синдзи никогда не оказывался прежде в тех местах, что ему доводилось лицезреть через образы, переносимые в голову Рэндольфом, как и тому — тому всему был свидетелем захваченный пилот Немезиса из расы Ми-Го. Про них стоило сказать отдельно, они отличались поразительной смутностью, мозг Синдзи не мог интерпретировать всё в отличие от Рэндольфа. В первую очередь эти образы были получены изначально организмом, который не использовал привычное зрение. — Как тебе такое квалиа? [3] — с улыбкой полюбопытствовал Рэндольф после очередного раза, когда он давал наводку Синдзи на точку материализации. — Вы их ещё через свои мозги пропускаете, — промолвил пилот. — А то я бы сошёл с ума… — Я не сомневаюсь, потому посылаю обработку… — Как вы сами это выдерживаете? — не удержался от вопроса Синдзи, хотя знал как — благодаря обширному опыту мистического познания за гранью верификации обычных людей, Рэндольф чрезвычайно натренировался. — Трансцендентная медитация даёт мне познать чужое квалия, в том числе существ совершенно непохожих на нас. Суть в том, чтобы делать это постепенно — шаг за шагом, это как прозрение, — отвечал учитель. — Тебе следовало бы удивляться, как я сохраняю свою человечность? Как я, побывав так далеко за пределами привычного, могу говорить и думать как ты? Я сам тому удивляюсь. — Вы говорили, ваша человечность — ваш счастливый талисман, напоминание о прежнем себе, о настоящем себе… — припомнил Синдзи. — Да, — согласился Рэндольф, — я не хочу расставаться с прежним собой, для меня это смерти подобно… Синдзи подумал, полное вселение в Тэтан и будет равно такой погибели. Органы зрения у этих «грибов» разительно отличались от людских — они видели ворсинками, покрытыми мириадами светочувствительных рецепторов, что позволяло «смотреть» сразу во всех направлениях, они улавливали самые разные спектры и могли, подобно акулам, выделять магнитные поля. С их точки зрения даже привычное людям окружение выглядело чуждым — что, пожалуй, более всего поражало — цвета оказывались совсем иными, тона отдавали холодом, при этом взгляд, должно быть, был очень чётким и брал во внимание вообще всё. Кроме этого, Ми-Го могли взаимодействовать с эфиром, торсионным полем и улавливать радиацию, звуки на частотах, недоступных человеку, пользоваться эхолокацией и многое другое. Мозг этих прогрессивных обитателей иных миров превосходил даже самый выдающейся человеческий по высокоорганизованности и по объему, большая часть его ресурсов отводилась на управление всеми достоинствами их организма и на обработку информации от органов восприятия. Остальное шло на собственно разум — на сбор и анализ данных из внешней среды, на принятие решений. Вся эта нервная система посредством встроенных чипов связывалась с компьютерными сетями, потому далеко не все существа обладали целостной индивидуальностью. Конечно всё это было заслугой трансгуманизма, почти все цивилизации непременно, говорил Картер, будут улучшать себя — оставят в прошлом смерть и преобразят тела до того состояния, когда станут мало похожи на тех, кем были когда-то. И люди идут по такому же пути так или иначе, чему пример — они сами. — Вы же презираете Тэтан? — уточнил Синдзи, вспоминая определённые нотки в выражениях Рэндольфа, когда он говорил ему раньше об этом. — А ты? — спросил учитель вместо ответа. — Мне они разительно чужды. Им неведомы мои страсти. Они не могут любить, слушать музыку, играть в игры, не могут мечтать, они не могут быть самими собой, — Синдзи разумел их коллективизм, переросший в полное умаление личности перед обществом. — Мне они отвратительны. Люди могли быть такими. — Понимаю. Вот и говорю: среди бесконечных ужасов вселенной есть один любопытный — это ужас перестать быть собой, — поделился Рэндольф. — Я с ним свыкся и уже не думаю о нём. Живу как поживается. Только помню, когда я пересёк Последние Врата, я предстал перед своим, — он сделал важное исправление, — то есть перед нашим Единым Архетипом. Я узрел бесчисленные версии «себя» — в том числе тебя и Зкаубу… где-то среди хаоса лиц и чего там вместо… Я больше всего перепугался перестать быть собой. И я понимаю тебя, смотрящего на них. Они стали… стали просто членами общества. Не личностями. Они заковали себя навсегда. — Вам не нравится, что они такие коллективисты? — спросил Синдзи. — В каком смысле коллективисты? В плане личности они довели себя до полного идеала в понимании всяких горе-философов, считавших, что личности должно всецело отдаться обществу: «как я, как мы, как все остальные». Ми-Го — раса абсолютных альтруистов. — Прямо мечта китайцев и Сюнь-цзы, — мрачно усмехнулся Синдзи. — Ещё бы — Ми-Го воплотили идеалы коммунизма! — Рэндольф ответил ему тем же. — В их обществе собрались все мыслимые моральные качества, в том числе готовность скинуться в биореактор в случае ненужности. Что это как не абсолютный альтруизм? — Прямо по заветам братьев Стругацких, все развитые морально и технически цивилизации приходят к утопии! — Синдзи попробовал припомнить ещё русских писателей, славивших в своей графомании слащаво-тошнотворный тоталитаризм. — Если бы эти Ми-Го, хотели добра человечеству — они, наверное, вытащили бы наши мозги, запихнули бы в них побольше электронной хрени, чтобы убить все «низменные» желания, вставили бы мозг в машину и приставили бы к станку — работать: в идеальном обществе все должны работать по способностям и получать по потребностям, верно же? — Да, жаль Маркса и Энгельса они не захватили на Юггот в своё время — человечество много бы избежало… Впрочем, ты это — не подумай: прежние, духовные и набожные Ми-Го тоже не сахар, — важно оговорился Рэндольф. — Когда авангард смёл храмы прежних богов и избрал ложного бога — Причинность, староверы вдалеке сохранили веру предков — в Йог-Сотота, в Шуб-Ниггурат и в друга нашего Ньярлатхотепа… Синдзи покачал головой со сдавленной улыбкой: — Ну и юмор у вас, учитель… Но это верно: если вы видите насекомоподобный гриб из иных галактик, вы понимаете: не важно — хочет он вам добра или зла — всё равно будет жопа, — рассудил Синдзи. — Но я не фашист, нет, просто они сами себя довели до такого своим альтруизмом. Прямо как SEELE — они же из альтруизма хотели всех убить? Из высоких идеалов добра, блин. Вот почему, учитель, нужно в первую очередь чтить эгоизм, думать о своём комфорте — и вторично о чужом. Если ты хорошо воспитан, ты будешь хотеть любить других и помогать им, и даже умирать за них. Но это не будет умалять ни тебя, ни их. — Ты волен по этой части думать о чём хочешь, — высказал Рэндольф. — Я уважаю тебя. — Я хочу, чтобы каждый понимал — он эгоист, и всё ценно только перед ним, человек — мера всех вещей, как говорил кто-то-там, — Синдзи продолжил свои рассуждения. — Индивид первичен, общество — просто необходимый ему инструмент. И потребность любить других, и чтобы они любили тебя, это взаимное уважение — вот что должно нас связывать. Как я говорил, за это можно и умереть… Это больше чем общественный договор, который без чувств длится не дольше, чем после утраты выгоды одной из сторон. Я за любовь и уважение, я против высоких идеалов и сектантского зомбирования… — Парень сделать паузу, решив пока отложить эту тему. — А что там ещё про Тэтан скажете? Вы говорили, они не все материалисты? — Не все. Храня веру, Ми-Го-старообрядцы проводили макабрические ритуалы в пустынных местах, и, надо сказать, хотя бы так они не потеряли прежних себя… — продолжил по этой теме Рэндольф. — Помню однажды, на Земле — в поисках способа отделиться от Зкаубы — я набрёл на их убежище у горы Вермонт — вот ты помнишь, из-за этого инцидента создали Фонд Уилмарта, — Синдзи угукнул, — и я, — довольно продолжал Картер, — разыграл их для своих нужд — притворился Ползучим Хаосом! — И они не отличили? — Да — даже после того, как мне потребовалась восковая маска, чтобы сойти за человека! — посмеялся учитель [4]. — Кто ещё может не соглашаться, что религиозность делает из людей безумцев? — неполиткорректно высказал Синдзи. — Если даже из развитых пришельцев она делает легковерных слоупоков… — Да, бывает… Ну да это была в конец отсталая колония — у них не было ни оружия, ни технологий, эти шахтёры чуть ли ни голыми лапами добывали редкий метал, — пояснил Рэндольф. — А они народ суеверный. — После этого наставник вернулся к прежней теме: — Нет, я не против сделать себя лучше — я заполучил биологическое бессмертие и не умру от старости. Я хочу вечно быть здоровым и не знать болезней. Но я хочу жить дальше как живу. — И я тоже — я тоже не умру от старости и не буду больше болеть, — согласился Синдзи. — Это ведь простое моё желание? — словно бы усомнился юноша. — Бессмертие и здоровье не цели — они средства, — поучающе рассудил Картер. — Средства для дальнейшей жизни. — Я слышал много возражений против бессмертия в фантастике, — припомнил Икари-младший. — Чушь всё это — мироздание для того и бесконечно, можно сказать, чтобы мы жили в нём вечно… Болваны, выступающие против вечной жизни просто выдумали себе, что наша жизнь подчинена каким-то сверхценностям, обязанностям и эссенциям, но да мы с тобой знаем — это вздор. Если же кто-то может начать страдать от скуки по вине вечной жизни, не сможет найти себе дело, то, стало быть, это ужасно ограниченная личность, не способная видеть бесконечность мира, помноженную на бесконечность, таковой и правда лучше не жить вообще, как по мне. — Угу, я тоже не хочу терять вкус жизни, — вымолвил Синдзи. — Нет, — он сжал правый кулак, — ради Каору-куна я так точно хочу! Янтарный барьер АТ-поля располовинил космический город Ми-Го. — Последний! — Синдзи не стал показывать радость. — На самом деле нам рано праздновать победу, — подытожил он. — Неизвестно, блин, как они могут ответить ещё… — Да… Можем возвращаться, — дал добро Рэндольф после того, как завершил сканирование окружающего пространства. Синдзи произвёл телепортацию и Первая очутилась в ангаре. Связь с командным центром соединилась за секунду. Синдзи поглядел на время, отображаемое в штабе. — Мы выполнили план, — сообщил Рэндольф. — Серьёзного сопротивления не было. — Парадокс искажения времени не зафиксирован, возможно он был незначителен, — сообщил Макото, анализируя данные. — Прямо как будто существует абсолютное время, — недоверчиво поглядела на всё это Рицуко. — Тогда мы высылаем наш ультиматум, — решила Мисато. Она очень обрадовалась такому исходу рейда, однако тоже понимала, что праздновать рано. Они до сих пор не были уверены в верности выбранных действий — разве что бездействие представлялось им чем-то более невыносимым. Покинув Еву, выйдя из ангара, Синдзи первым делом присел отдохнуть, его тот час окружили другие пилоты и не дали толком отойти. — Ничего особенного, я просто уничтожил их одного за другим, говорю же — они не смогли сопротивляться нам, — Синдзи повторил уже сказанное. Он знал, соратников наверняка бы впечатлили взрывы планет и целых армад, они бы ещё сильнее его зауважали и, возможно, забоялись бы. Однако Синдзи решил не хвастаться этим, понимая, на самом деле в общем масштабе это ни на что не влияет. — «Ради Каору-куна я дальше точно живу и потому всё это делаю». Синдзи чуть не удушила в объятьях Мана, она поцеловала скромного вояку в щёку, но в губы не стала — наверное из-за Мусаши. Потом, когда Синдзи подметил это — Мана призналась, что хочет выглядеть порядочной в глазах их общего латиноамериканского товарища (дабы выглядеть лучше него, дурно поступившего с Марией, что потом вылилось в её предательство). — Мисато-сан вам всё самое главное расскажет, — пообещал Синдзи, зная, записи боя с Первой покажут остальным пилотам. Тогда они узрят его истинную силой, которой он сам уже побаивался. — Думаю, мне нужно отдохнуть. — Да, давай! — Мана выпустила парнишку из объятий, он показал им натянутую улыбку и зашагал прочь. — Какой-то он не радостный, — промолвил друзьям Асари. — Может чё увидел там в космосе? Чё страшного? — предположил Виктор. — Может, — сказал Кенске. — Дайте ему отдохнуть, — Тодзи сочувственным взглядом проводил уходящего. — Я была бы рада, отдохни он в объятьях женщины, — высказала Киришима. — Если надо будет — сам скажет, — повернулась к ней Аска. — Синдзи любит быть мрачным и задумчивым. Когда он такой — он не настроен на любовь. — Синдзи всё время был счастлив, когда был Каору, он почти всё время выглядел довольным, — обратила внимание Мари. — «Неужели я не могу заменить Каору?» — Мане осталось горько констатировать — нет, не может. А потом она упрекнула саму себя: — «Как я могу думать о таком, когда он потерял возлюбленного?! Пытаться заменить его собой?! Я уже уступила Каору — я сама так решила!» Синдзи снял униформу и улёгся в постель. Он больше не мог связаться с Каору — даже сила любви не могла пробиться через заслоны Ктулху. Эти инопланетяне и их последователи страшно опасались возвращения Табриса с машиной Старших Богов — потому сделали всё, чтобы он не мог указать любимому путь домой. Это наводило Синдзи на ощущение, что Каору умер — и его нет. Казалось, само мироздание против — потому колдовство телепортации не работает? — «Если я отрекусь от себя — не будет больше любви к Каору и страданий из-за этого…» — такие мысли не давали расслабиться. Синдзи встал, обул тапки и направился гулять по коридорам. Ему не хотелось встречать кого-то… Руководители NERV, представители Мирового Сообщества, Российско-китайского альянса и других государственных объединений собрались на открытой площадке. Научно-технические сотрудники с наушниками и ноутбуками работали особенно напряжённо. Рей I, Мисато, Рэндольф, Юй, Гендо, посол США и основной представитель Совета Европы вместе стояли особенно близко к пришельцу расы Ми-Го. Пилот Немезиса сидел на всех конечностях, вытянул тонкую и длинную ворсинку из головы и размеренно водил ею. — Всё не ловит? — посол США нервно посмотрел в сторону сотрудников с ноутбуками. — Сигнал есть! — как раз именно в этот момент сотрудник стал сообщать его характеристики. — Предположительный источник — объект на… — он запнулся, называя технически данные. — Мы приняли ваши требования, — ответил Ми-Го, после получения ответного сигнала от своих — связист говорил на английском при помощи сочетания быстрых трещащих звуков. — Мы приняли ваши требования, — повторил он следом. — Все требования? Вы остановите процессы на Солнце? — уточнила Мисато. — Ответ: да. Уточнение: мы направим реакции на то, чтобы сделать так, чтобы вреда вашей экосистеме не наносилось. — И не будете нападать на нас? — Не будем нападать, — проговорил Ми-Го. — Вы пытались взорвать нас в крайнем случае, взорвать Солнцем, неужели вы так легко отказались? — прямо спросил посол США. — Мы исполнили ваши требования, — ответил посол Ми-Го (или вернее связист). — Вас убедила наша сила, — то ли констатируя, то спрашивая, произнесла Рей I, пристально вглядываясь в эллипсоидную голову. — Вы показали свою силу. Мы действовали так, как это нанесло бы нам меньше урона, — сказал Ми-Го. — Если ситуация будет располагать к нарушению мирного договора, вы его нарушите, — голос Юй звучал утвердительно. — Нарушим, — честно ответил Ми-Го. — Что ж, в отличие от людей они честны, — Мисато бросила взгляд на товарищей из Совета Европы, в нём значились нотки упрёка. — Когда мы узнаем, что изменения на Солнце будут направлены на отмену процесса? — Процесс испускания аномального тепла будет проходить в течение месяца… — Ми-Го начал запинаться, возможно не зная как сформулировать предложение. — Аномального тепла и… других характеристик… негативных для вашей экосистемы. — Я так понимаю, вы в течение месяца успокоите Солнце? Вернёте всё к естественному протеканию процессов? — уточнила Мисато. — Через месяц будет виден результат, — протрещал посол. — Будет виден… До того Рэндольф долго говорил тому Ми-Го следующее: — Мы хотим только защитить Землю — цивилизацию людей. Мы не отдадим вам Евы и прочее наше оружие. Но мы не хотим угрожать вам. Потенциально мы можем спровоцировать космическую катастрофу, способную повредить вам, но мы этого не желаем, — говорил Картер, можно сказать, от лица человечества, что несколько веселило его. — Сейчас мы показали свою силу вам, как вы показали нам свою. И пределы нашей силы неизвестны даже нам. Мы можем спровоцировать большие по масштабам разрушения. И мы этого не хотим. Мы будем бороться с вами, если вы будете угрожать нам. Но только в этом случае. Если вы прекратите угрожать нам — мы не будем с вами бороться. Мы будем осторожны, мы не желаем катастроф и разрушений. CCD угрожают нам и вам — мы хотели бы бороться вместе против них. На данный момент, после того, как мы показали вам нашу силу, мы требуем мирного договора. Наш ультиматум таков: мы требуем, чтобы вы перестали угрожать превратить наше Солнце в ядерную бомбу — верните его процессы в то состояние, когда они станут безопасны для жизни на Земле. И не проявляйте впредь агрессию по отношению к нам. — После этого майор перешёл к угрозам: — Если вы не выполните этих условия, мы используем нашу силу в той степени, чтобы покончить со всеми угрозами. Мы до сих пор этого не сделали только из-за опасения повредить Землю. И если мы это всё же сделаем — это может стать концом и для нас, ведь мы сами не знаем, сколь велика наша… «магия». Мы не хотим рисковать собою. Потому требуем, чтобы вы перестали угрожать нам. Таков наш ультиматум — передай его своим… Если вы его исполните — вероятность вашей гибели снизится. — Этот план звучит странно, — на этапе обсуждения высказал посол США. — То есть по сути, вы предлагаете напасть на них и потом сразу предложить перемирие? Не напугает ли их это в большей степени? Не вынудит ли напасть со всей силы? — Это кажется странным человеку, — возразил Рэндольф. — Мы должны показать им силу и пригрозить ещё большей. Так мы с одной стороны избавимся от их ближайших баз, с другой — дадим им лишний повод бояться нас. На данный момент Тэтан не могут повредить Небесным Рыцарям, но зато могут уничтожить всю жизнь на Земле очень быстро. Только привязанность к жизни на Земле Небесных Рыцарей сдерживает их от применения всей разрушительности своих сил против Тэтант. Если мы дадим им это понять — они перестанут угрожать Земле, чтобы не вызвать наш гнев. На какое-то время. — Может быть вы правы, — подумав, согласился посол США. — Эти существа ведь психологически совсем не люди. Ещё когда они предложили свой ультиматум — отдайте Евы или мы будем вас утюжить, это же издёвка? Неужели они этого не понимали? Не понимали — да: они не знают, что такое стоять насмерть! — Нет, они не понимают «издёвки». Они полагали, мы выбираем меж двух зол — отдать Евы или потерять всё, они поставили на это, — объяснил Рэндольф. — Потому вы хотите поставить их в такую же ситуацию? — понял ход мыслей представитель Совета Европы. — Убедить, что отказ от нашего ультиматума — большее зло? — Именно так, — довольно отвечал майор Картер. — Это мой план, потому я сяду в Первую с мальчиком и буду руководить. И буду за это отвечать. — Всё равно, — Козо утёр пот с лица, — если это заставит их применить самое мощное оружие, Земля не уцелеет. Даже если вы уцелеете. — Мы сможем в таком случае вернуться в прошлое, — сразу сказал Рэндольф. — Правда, парадокс может вызвать катастрофу космических масштабов, что эти Грибы и должны понять. Чем больше они будут нас бить — тем больше будет вероятность, что они получат сами куда сильнее. — Мы заключили мирный договор, — объявила Мисато собравшимся пилотам, когда всё было закончено. — Шаткий, пока не давший результата, но… это уже хорошая перспектива. Кроме Рэндольфа и всех Рей, занятых делами в ином месте, её слушателями пришлись все остальные. — Это Картер всё придумал? — уточнила Аска. — Его идея, Юй одобрила. Да и я тоже — надо же что-то делать. — И он лучше знает психологию этих мухоморов, — добавил Виктор. — Зато я не очень хорошо знаю его психологию, — посетовала командующая. Потом она нарочно улыбнулась. — Но да не буду я параноидальной! Ну и что, что они маги, помешавшиеся на тайном знании и могуществе? Они же не предадут нас! — она иронизировала над своими самыми страшными подозрениями, так они казались менее реальными. — Следите за словами, Мисато-сан, а то я обижусь, — кисло пошутил Синдзи. — Прошу прощения, я не хотела задеть магов. Не, ну в целом это прогресс, — продолжала Мисато. — Так мы хоть что-то сделали, а быть беспомощной я больше всего ненавижу. — Вы уже говорили… — припомнил Синдзи. — А ещё вы говорили — в случае победы у нас будет праздник, — напомнила Мана. — Да, сколь бы шатким не оказалось это перемирие, мы должны это отметить, — поддержал Асари. — Вы сами сказали, — также напомнил Мусаши. — Праздник никогда не помешает, — поделился мнением Виктор. — Если вы так считаете, так и сделаем, наступи хоть последний день Вселенной! — уже искренне заулыбалась Мисато. — Я не праздную, — отказался Синдзи. — Для меня повод для радости — это возвращение Каору-куна. Я очень надеюсь, Мисато-сан, после договора с Тэтан, мы сможем возобновить подготовку к экспедиции на Борею. — Э, да, Синдзи… Но тебе всё же доктор прописал радоваться! — настояла Мисато. — Наверняка мы закатим ещё одну грязную оргию, — приобняла парня Мана, стараясь уже вести себя развратницей — чтобы приободрить Синдзи и подыграть его страстям, — Аска, ты не против? — демонстративно обратилась она к бывшей сопернице, в объятьях с которой Синдзи распрощался с девственностью. — Не против, не против, с чего мне быть против, шпионочка? — Аска изобразила заинтересованность, всё же из-за врождённой доли добродетели ей хотелось подбодрить Синдзи, скука подталкивала к экспериментам и похоть внушала тягу к телу Маны. Виктор и Мусаши промолчали — первый смирился со своим местом, второй проявил всегда присущую ему либеральность, да и сам он не мог похвастаться целомудрием и верностью. — Я подумаю над этим предложением, — высказался в ответ Синдзи, стараясь выглядеть в глазах друзей ни грустным, ни весёлым. С одной стороны он желал, чтобы его жалели и чтобы ему оказывали внимание, с другой ему хотелось выглядеть независимым и стойким. Синдзи поймал себя на этих пожеланиях и проанализировал их: — «Сколько же я противоречив. Стань я таким, как Тэтан, я обрету гармонию… И до конца жизни не познаю нового, не изменюсь. Вечная гармония или непостоянство, способное причинить боль?» — Синдзи чуть сжал правый кулак. — «Я уже думал над этим. Мне отвратительно бездушие! Я не хочу терять себя. Потерять себя — это как умереть. Боль — неизбежная часть меня». Подобное бытие не только принесло бы ему спасение от страданий, но и вместе с тем уничтожило бы Синдзи Икари. Это как умереть и породить на свет что-то новое, что будет иметь к почившему не большее отношение, чем лопух на могиле. Чтобы это понять, полагал Синдзи, достаточно сообразить, насколько неразрывно все лучшие чувства, все важные элементы человеческого «я», ход и тематика мыслей, все значимые вещи связаны с нашим и чужим несовершенством и уязвимостью, и насколько они невозможны для совершенных и неуязвимых. В Раю от человека не остаётся ровно ничего от того, чем он был при жизни — так что это вовсе и не он. При «Спасении» человек просто уничтожается без остатка. Нет никаких выделенных персональных связей. Полная духовная неуязвимость полностью исключает возможность жалости и искренней заботы о другом, а также ощущение эмоциональной ценности жалости и заботы. Ни у кого ни в чём заведомо нет и не может быть недостатка, никому ни в чём не может быть психологической угрозы. Остаются только тотальная невозмутимость и готовность сделать всё по распорядку: такое общество воображали в фантазиях тоталитарные лидеры и безумные философы из культа бесчеловечности, где все были подобны автоматам. Много от мыслей, чувств и личности поместится в этого идеального индивида идеального общества? Когда всё это человеческое построено на недостатке, на жажде утолить этот недостаток для себя, на желании утолить недостаток и дать радость другому — которую он сам себе не добудет, или добудет без тебя с большим трудом — и на желании, чтобы твой недостаток утолил другой? По ходу дальнейших действий Синдзи про себя одобрил идею потешить страсти, но при этом хотел поэкспериментировать — взворошить прежние чувства для более глубокого самопознания. Заходя в компании друзей в апартаменты, он сразу же поймал взглядом одну из Рей: — «Мне нужна она». *** Нортан встал у пустующего трона и обратился к народу плато: — Прошло достаточно, чтобы даже самый неунывающий из вас понял: этот выродок лишил нас Жрицы! — главнокомандующий заявил это во всеуслышание. Люди взволнованно переговаривались, сторонники поддержали Нортана. — Армандра мудра — она не повелась бы на дешёвый обман! — выкрикнула Унтава, не желая терпеть этого. — Замолкни, глупая женщина! — выругался на неё какой-то из ближайших дружинников Нортана. Кота’на хмуро поглядел на грубияна и встал ближе к Унтаве. Старейшины спорили и даже немного переругивались, сдерживаясь от впадения в полный свар только из-за того, что находились на глазах народа. Эти учёные мужи желали выглядеть уверенными и собранными, чтобы не терять авторитет. Нортан с самого начала говорил о злых замыслах Табриса и все его сторонники повторяли за ним. Юноша Ветров исчез с Армандрой, та обещала вернуться через несколько дней и оставила всю власть на них. Старейшины отговаривали Деву Ветров — но та ответила, что ради шанса уничтожить Итакву готова рискнуть всем. — Жить в вечном страхе или попробовать всё же уничтожить его?! — рьяно говорила она тогда — обычно Армандра вела себя спокойно и царственно, но в этот раз ни что не могло унять её пыла: рыжеволосая и решительная, она взором метала молнии и не слушала никаких возражений от умудрённых старцев. Она исчезла — страх и неопределённость объяли всех. Нортан не послушал старейшин, когда они попросили его не сеять смуту до тех пор, пока не пройдёт хотя бы неделя [вернее срок, где-то равный земной семидневное неделе]. — Сколько ещё ждать?! Мы теперь предоставлены сами себе! Как раньше! — вещал сейчас Нортан. — Неужели не ясно вам, что всё это — коварство Итаквы?! Его сторонники из числа старейшин поддерживали слова главнокомандующего, правда, они всё же сдерживали себя, чтобы уж в конец не переругаться с теми, кто начал решительно выступать против Нортана. — Прошу умолкнуть вас! — неожиданно грубо прервал Кота’на, до того не участвовавший в сваре. — Я чувствую! — он взялся за голову. Унтава обеспокоенно приблизилась к нему. — Что? Что ты?! — Армандра или Ита… — телепатические способности Кота’на были наиболее развитыми, потому сейчас он распространил их, чтобы воспринимать ближайшие сверхъестественные проявления. — Итаква! — Нортан бросил взгляд на трон. В мыслях он правда рассчитывал, что Армандру сгубили — тогда и он мог бы воссесть на свободное место… Тут раздались крики у входа — и, увы, то оказались радостные голоса — Армандра и её спутник появились на глазах у тысяч обрадованных людей. Они разразились приветствиями — наименее религиозные просто радовались, набожные воспели молитвы Жрице Плато. Табрис верно следовал с ней — как прежде облачённый в плащ, только в этот раз под ним юный чудотворец облачился в дополнительную одежду. Вместе они несли по воздуху какой-то большой диск, похожий на солнце, удерживая его мистической силой. Они быстро преодолели расстояние до престола над головами ликующих. — Я вернулась! — первым делом провозгласила Армандра, обращаясь к народу. Нортан, Унтава, Кота’на и старейшины рядом глядели на Деву Ветров и её спутника, явившиеся следом обратились к ним. — Это Эливагар, — указала Жрица Плато на артефакт, — с его помощью мы одолеем Итакву. — Это точно? Кто тебе сказал? — стал спрашивать Нортан, зло хмуря брови. — Я потом тебе всё расскажу, — пообещала Армандра, сейчас она шагнула к старейшинам, заседающим за отдельным каменным столом. Этим действием госпожа вкупе с довольной улыбкой Табриса глубоко разъярила Нортана — брутальный воин с большими амбициями расценил это как знак пренебрежения к себе, а приподнятое настроение надоедливого Юноши Ветров посчитала за намерение взять в жёны Деву Ветров, чтобы занять его место. Потому главнокомандующий-рубака приложил весь свой самоконтроль, чтобы сдержаться. — «Если Итаква будет им повержен, он станет не Мужем Плато… Он будет вождём всей Бореи!» — подумал Нортан, буря взглядом спину прошедшего мимо Табриса. Военный вождь всегда находил победу над Богом Белого Безмолвия невозможной — ни колдовство, ни уж тем более простое оружие не могли даже оцарапать извечного хозяина Мира Ветров; сей заклятый враг народа плато всегда оставался фундаменталом, подобно самой смерти, голоду, болезням, боли — вечное заключалось в его имени. В поговорках, сказаниях, обрядах — во всём — отождествлялось всё зло мира с Итаквой. Зло не может уйти — оно неотъемлемая часть бытия. Сама мысль о победе над Шагающим с Ветрами выглядела столь же абсурдно как если бы кто-то сказал, что люди перестанут умирать… даже после того, как их головы срубал бы топор. Однако Нортан повидал достаточно невероятного — прав он по части злой натуры Каору или нет — но если победит этот наглый колдун, то Нортан навсегда останется в его всемогущей тени; если коль уж Юноша Ветров схитрит и уничтожит их — так это не страшно, чего бояться смерти? Зачем нужна жизнь, если она не может быть полем, где возможно побеждать? Нортан привык одерживать верх — как истинный воин, он вершил победу любой ценой! — Мы страшились за тебя и за нас, — произнёс тем временем седой старейшина. — Так было надо, зато у нас есть способ одолеть врага, — Армандра ещё раз указала на Эливагар, — говорю же… Я всё расскажу, но пред тем скажите: не стряслось ли беды какой? — Не было большой беды, пути [гиблого] ветра миновали… — ответил старец, ссылаясь в речи на какие-то местные суеверия о счастливых и несчастливых ветрах. — Только смута нарастала, — продолжил учёный муж помоложе, бросая взгляд на вояк Нортана. Этот старейшина принадлежал к группировке противников генерала-рубаки, потому решил действовать против него. — Нортан подбивал людей… — Повтори! — взъярился воевода и яростно зашагал к обвинителю, смотря на него голубыми глазами так, словно хотел прямо сейчас сломать шею. — А ну повтори! Как смеешь ты лгать?! Как свидетель конфликта Каору перестал улыбаться, молча встал в стороне, меланхолично ожидая покуда Армандра наведёт порядок. — Ты говорил, Нагиса Каору — злодей и обманщик, ты это голосил, мы помним, когда Армандра только ушла с ним, ты говорил даже — мертва наша Жрица, — высказывал старейшина. — К чему ты так говорил? Не желал ли ты бунтовать? К чему смущал народ? Нортан встал перед обвинителем и поглядел на Армандру, госпожа встретила его хмурым вопросительным взглядом, требуя ответа. — Я правда считал его злом! — не стал отрицать Нортан, он указал на Каору. — Что я должен был думать?! Вы исчезли с ним! Я думал, он обманул вас и погубил во владениях Итаквы! И разве моё беспокойство о вас — это мятеж?! Армандра плотно сжала пухлые губы, ещё немного промолчала и сказала то, что в принципе Нортан ожидал: — Забудьте распри, — Жрица Плато поглядела в лицо обвинителю Нортана, — в такой час нам должно быть вместе. Все мы — люди! — на этом моменте в глазах её Табрис прочёл сожаление. — А наш враг — сам Итаква! — «Она говорит так, чтобы объединять народ, но сама она не считает себя человеком. Как и я», — подумал Нагиса, покуда Дева Ветров продолжала: — Итаква — зло Бореи, мы должны быть едины перед битвой с ним! Нет никаким распрям среди людей плато! Народ встретил её мысли одобрением, даже сторонники Нортана разделили сказанное. Военачальник знал — Армандра всегда была снисходительна. Несмотря на происхождение по отцу — её сердце не ведало истинной жестокости и настоящего зла. Нортан сделал вид, что согласен, сам же понимая — у него нет шанса более противостоять Табрису: любая попытка противодействия наткнётся на тезис о том, что им следует объединиться перед лицом величайшего зла. Потому есть лишь одна сила на Бореи, способная сбросить самозванца-колдуна — само зло: Итаква! *** К вечернему ужину за столом в апартаментах собралось немало народу — Мисато, Кадзи, Гендо, Юй, Рэндольф и все Рей, пилоты и их друзья, в том числе Майя, Харли, Надя и даже Ихт. — Не хватает доктора Акаги, — заметила Мари, когда присаживались последние приглашённые участники. Макинами расположилась вместе с Ибуки (которая появилась тут по её инициативе) и четой Икари. — Акаги отказалась, — ответила севшая подле Юй. — Не надо её сюда, — поддержала Майя, относящаяся негативно к своей бывшей неразделённой любви — после того, как стало ясно, что Рицуко за человек. — Я не считаю её хуже нас, — сказала ей на это Икари-старшая. — Но её право отказаться. — Отказалась — так отказалась, — Мисато услышала этот разговор, она сама стала негативно относиться к бывшей подруге из-за её связи с SEELE, они теперь не общались по личным делам — и потому она не была той, кто хотел бы её видеть. — «Жаль её даже», — подумал по такому поводу Кадзи, поглядывая в сторону четы Икари. Сын сел поодаль от родителей, расположившись между Маной и Аской. Рэндольф и все Рей заняли места как раз напротив них. Рей I сидела ближе к оккультисту. Ихт чувствовал себя как-то неудобно. — Наверное я зря явился, — высказал он. — Не зря, мы рады нашим друзьям, — улыбнулась ему Юй. — Ничего не зря, мой друг никого из вас не трогает же? — огляделась Надя. — Ни чьи чувства не задевает? — Раз уж ты спросила о чувствах — знаешь, ради вежливости я бы промолчала, — заговорила Аска, — но, если честно, этот рыбоголовый портит мне аппетит. — А мне — нет, — наперекор ей высказала Мана. — Мы все хорошо узнали Ихта — он же хороший человек. Даже если он из другого подвида. — Ладно-ладно, у меня крепкие нервы и ради вас я побуду толерасткой-ксенофилкой, — Аска демонстративно отвернулась от Ихта. — Я же терплю арабов и мусульман-мигрантов, хотя они поджигают наши дома? — Только не разводите политические дебаты, — Мисато по-доброму поглядела в сторону рыбочеловека. — Мы — японцы, мы любим рыбу, потому расслабьтесь. — Мне очень жаль, если я что-то вам порчу, — заговорил Ихт. По его тону и мимике нельзя было определить сколь он расстроен или задет, но раз его чувства были как у человека — наверное, ему оказалась действительно неприятно находиться в роли прокажённого: если человека пах кожей, он пах чешуёй, кроме того, как чуждо и даже как-то забавно выглядел, сидя в чел оческой одежде. — Он просто другой — не плохой же, — продолжила Мана. — Когда он чистый и от него не пахнет рыбой, он вполне даже… милый! — Я не испытываю к нему никакого отвращения, — сказала Надя. — Он мне очень нравится как личность. Ваше отвращение — просто самовнушение. — Раз мы такие толерантные — давайте позовём Зкаубу? — предложила Аска насмешливым тоном. — Я с ним не знакома, — ответила Надя немного резко, — но я знакома с тобой, и, знаешь ли, ты мне уже не по нраву. — Вам обязательно ссориться? Хватит — я запрещаю вам поднимать эту тему, — повелела Мисато. К тому моменту все уже расположились и большинство присутствующих спокойно отнеслись к мысли переломить хлеб с отродьем Дагона. Гендо, Юй и Рэндольфа нечеловеческая природа сего знакомого не волновала. Все Рей также спокойно отнеслись к его нестандартному виду — кроме того, девушки ни ели ни рыбы, ни мяса, и их блюда составили лишь растительные и молочные продукты. После того, как все встали, сделали тост и приступили к трапезе, Виктор решил внести свои пять копеек: хоть что-то, но сказать по теме: вот значилась у него такая черта — когда он не мог изречь что-либо умное, он говорил что-то, что считал смешным: — У нас компания из клонов, ксеносов, колдунов, псайкеров, геев, лесбиянок и русских шпионов, я прямо чувствую себя таким толерантным! — Ты что-то имеешь против колдунов? — поинтересовалась Юй беззаботным тоном, скорее ей хотелось пошутить. — Да нет, ничего я не имею против колдунов и колдовства, — заверил Виктор. — Пока они на нашей стороне — это круто! — Как и русские шпионы! — посмеялся Кадзи. Виктор разделил его смех от шутки, подумав, что многие важные вещи перестают казаться такими в свете юмора. Вот она — сила смеха! — Почему вы вечно находите тему для дебатов? — поинтересовалась Мисато, она понимала шуточность разговора, однако подобное могло снова оказаться кем-то воспринято всерьёз. — Наверное потому, командующая, что всегда соглашаться — это не интересно, — сказала Мари. — Да, споры о всяких земных мелочах — это просто социальный ритуал для таких, как мы, — поделился своим мнением Рэндольф. — Как совместные пиры и так далее. — Да и должны мы о чём-то говорить, кроме наших основных дел? — развил тему Кадзи. — Верно, мы же можем наслаждаться бытовыми мелочами, покуда ведём разборки с пришельцами и богами? — согласилась Юй. — Ты всегда была умнее меня, — поддакнул ей Гендо, храня при этом обыденно бесстрастное и серьёзное выражение лица. Это ещё пуще прежнего повеселило присутствующих. Разговор за трапезой продолжился. *** В честь возвращения Жрице Плато предложили подготовить небольшой пир, но сама Армандра резко распорядилась отложить все радости до победы над Итаквой. Унтава всё же взяла инициативу и подготовила богатую трапезу для госпожи и её соратника. Покуда шли приготовления Дева Ветров долго разговаривала с Нортаном и старейшинами на закрытом собрании, Табрис остался ожидать в покоях. Здесь он сделался объектом внимания Унтавы, милая девушка продолжала трещать без умолку, попутно распоряжаясь расстановкой кушанья на столе. Армандра до того призналась гостю, что очень доверяет личной служанке, потому он может не держать от неё тайн. Очевидно это был хитрый ход для выяснения дополнительных подробностей о самом Юноше Ветров, Жрица Плато хотела подтолкнуть соратника к разговору, чтобы потом сравнить сказанное себе и Унтаве для выявления противоречий — и стало быть, для проверки честности. — Она так любит говорить, не боишься, что она разболтает что-то тайное? — позже спросил Каору у Армандры, когда они ужинали вдвоём. Он хотел задеть её — мол, не глупая ли болтушка твоя служанка, чтобы получить подтверждение. — Унтава много знает — она знает и что говорить, и чего не говорить, и с кем, — не без ноток гордости разъяснила собеседница, тем самым подтвердив ранее сложенное представление — Унтава точно не дура. — Ясно — люблю умных женщин, — заулыбался Табрис. С Нуминоса он сидел уже полностью одетым — Рин в память о себе подарил свою детскую одежду, что вполне пришлась землянину по росту: на Каору под плащом левитации с Элизии была меховая рубашка, штаны из сукна, подвязанные длинным ремнём, и сапоги из акульей кожи. — Правда? — для Армандры сказанное прозвучало немного издевательски. — Ты же не любишь женщин. Тут же Каору разрешил это мнимое противоречие:  — Почему? Любить можно различно, Армандра. Люди мне милы за то, кто они, а не что — женщины, мужчины — это неважно. — А в постели — это другое дело? — Да, ты же любишь Унтаву, — привёл её в пример Табрис, — но она не делит с тобой постель? — Не делит, да… Я слышала, есть мужчины, которые не хотят женщин, а хотят других мужчин, — Армандра решила прямо обсудить эту тему: — Знаешь, у нас было мало женщин — они были наградой, потому мужчины боролись за них. Раньше так было — но с тех пор шло представление, что мужчина, выбирающий мужчину, делает это из слабости. Такое также говорили про тех, кто много спит со шлюхами… Сейчас женщин уже много родилось, потому они не такая ценность — и за них не сражаются серьёзно. Но старые обычаи сильны и поныне. — А ты не думала о том, что такие мужчины выбирают других мужчин из желания, а не из слабости? — спросил Каору. — Наверное, если судить по тебе. Нортан, к слову, ненавидит таких мужчин — он требовал казнь для таких, я же отказалась и вообще убрала наказание за мужеложство. Слаб человек или он так хочет — какая разница, если нет вреда? Думаю, только некоторым, правда, добровольное мужеложство по духу кажется схожим с таким надругательством — изнасиловать мужчину, чтобы его унизить… Раньше всякое было. — Я слушаю только свои сердце и разум, а не голос легиона, — сказал на это Табрис. — Это не только по части мужеложства, как вы это называете. Как я понял, когда человек рождается, он создаёт мир в своей голове из слов других. Когда он говорит, чего думает — за его мыслями больше не он сам, а совокупность всего чуждого — легион или тьма: все эти традиции, заблуждения, предрассудки, чужие страхи. Наверное, Армандра, тебе как правителю странно это слушать… — Почему странно? — не поняла та. — Как видишь, я думаю своей головой — а не тем, что говорят обычаи… Нет, я веду себя подобающе на людях. Я уважаю их, как взрастивших меня. — Может быть. Но тебе важно, что они о тебе подумают. Чтобы быть правителем, нужно показывать легиону, что ты свой. Чтобы быть королём своего народа — нужно вести себя, как свой народ считает подобающим, разделять их заботы, жить их добром и их злом, по крайней мере у них на виду. А я хочу быть свободным. Потому мне претит власть и претит легион, — высказал Табрис. — Вот такие мы разные люди — не находишь? Он всё хотел выложить причину, почему им не быть вместе. — Наверное тебе не быть моим мужем — что я печалюсь, что ты не по бабам? — иронично хмыкнула тогда Армандра. — Я не против, чтобы ты и дальше шёл своей дорогой. — Рад слышать. И если ты печалишься — думаю, ты сильная женщина, ты переживёшь это, — рассудил Каору. — Ты прав — а сейчас… нам нужно преступать к плану. *** После ужина Виктор всё же смог улучить момент, поймать Рицуко где-то в коридоре и снова начать донимать её разъяснениями: — Ну хоть в двух словах, расскажите русскому шпиону принцип телепортации? Рицуко не смогла сдержать смешка, пусть мало весёлого и мрачноватого. Доктор Акаги остановилась и решила всё же ответить Виктору, правда, подтолкнуло её к этому вовсе не чувство юмора Северова — с которым у того всегда было не ахти — Рицуко пришлось по душе, что Виктор интересуется именно у неё — то есть, будучи респектабельным парнем, проявляет интерес к её потасканной, многострадальной и неудовлетворённой женской персоне: — Хорошо. Слушай меня тогда внимательно и не перебивай, — начала Акаги. — Общая теория относительности Эйнштейна гласит, что генерация гравитационных волн является неотъемлемым результатом искривления пространства-времени. В то же время квантовая теория поля может быть использована для математического объяснения трёх других, не гравитационных сил природы — электромагнитных, сильных ядерных сил и слабых ядерных сил. — Угу… — Виктор вроде бы понял. — Объединение всех четырёх сил в одно математическое уравнение было невозможно до открытия пространства Тиллингаста. Это помогло теории струн объединить эти основные силы природы в нашей Вселенной. В теории струн реальность состоит из вибрирующих… струн, которые примерно в 100 миллиардов миллиардов раз меньше протона. Для сравнения различия в размерах между струной и протоном подобны сравнению ядра атома с Землёй. На таких чрезвычайно малых расстояниях, называемых длиной Планка, влияние гравитации больше нельзя игнорировать, как в физике элементарных частиц. В свою очередь, квантовые воздействия электромагнитных и сильных и слабых ядерных сил могут быть объединены с квантовой теорией гравитации… Понимаешь? — Пожалуйста, говорите дальше… — просил Виктор. — В дополнение к объединению природных сил, в таких небольших масштабах удельная вибрация струны или частицы неотличима друг от друга. Конкретная струна может вибрировать, генерируя специфические резонансы на бесконечном числе разностных частот. Измените частоту, и вы измените строку; измените строку, и вы можете изменить конкретную силу или материю. Таким образом, изменяя частоту струны, можно превратить электрон в нейтрино. Чтобы теория струн работала математически, необходимы дополнительные измерения, помимо трех пространственных и одного знакомого нам времени — и их нам дало введение пространства Тиллингаста. В её случае эти дополнительные измерения считаются свёрнутыми в шкалы длины Планка. Таким образом, если допустить, что у нас есть возможность напрямую изменять-контролировать частоты струн, мы могли бы генерировать достаточно энергии, чтобы фактически иметь доступ к этим более высоким измерениям и путешествовать через гиперпространство в различные места нашей Вселенной или даже в другие вселенные. — И у Синдзи есть возможность… Делать это? — У каждого источника АТ-поля есть возможность «делать это»… — Рицуко хотела продолжить, но тут вмешалась Майя: — Доктор Акаги, — холодно обратилась она, — вы нужны Икари-сан в восьмой лаборатории. — Да, иду… — Рицуко сказала это с очень нервным выражением. — Извини, — бросила она Северову. — Да ничего, спасибо вам большое! — щедро улыбнулся он. — Может встретимся после работы? Когда вы заканчиваете? — Не знаю… У меня круглые сутки смена, — с такими словами Рицуко демонстративно отвернулась от сержанта и направилась по своим делам. Майя поглядела на Виктора. — «Блин, да чё она так? Наверное я был слишком неуклюж!» — подумал последний. — «Вот вмешалась эта Майя!» — «Наверняка я ему нужна, чтобы тянуть из меня информацию для ВНБ! Да так тупо ещё — эти русские свиньи всегда топорны! — подумала уходящая Рицуко. — «Меня каждый хочет использовать!» — кляла она весь свет. — «Да пропади они пропадом!» — «Хотя бы Майю закадрить?» — подумал русский разведчик. — Слушай, — не спеша последовал он за Ибуки, — чего-то ты очень неважно ведёшь себя с доктором Акаги? — Виктор вспомнил аниме, где Майя и Рицуко очень хорошо ладили — и как считали пошлые фанаты, первая была даже влюблена во вторую; с чем Виктор не соглашался по причине собственной ограниченности (откуда и проистекали его гомофобия с гетеросексизмом). — А? — Майя самую малость смутилась из-за того, сколь резко Виктор перешёл на личное общение. — Вам то что, сержант Северов? — Просто интересно, мне говорили, знаете, вы раньше недурно ладили? — продолжил расспрос Виктор. — Доктор Акаги разочаровала меня как человек, — честно ответила Ибуки, отбросив смущение. — Почему? — А тебе любопытно? — Майя отбросила следом и вежливый тон. — Да. Но если это секрет — можешь не говорить. Я просто… хочу познакомиться, — Виктор тупо улыбнулся. — Кхм, простите, но думаю мы друг другу не подойдём, — собеседница покачала головой и направилась дальше. — А, ну прости, если ты так думаешь, — Виктор остался один стоять в коридоре и чесать затылок. — Мда-а, хуёвый я Джеймс Бонд… Синдзи в это время также намеревался решать дела любовные — и не только и не сколько — юный Казанова по ходу дела наблюдал за Рей Cinq, с которой ему довелось недавно провести чистосердечный разговор. Сейчас начальники NERV ушли, ребята долго не расходились по койкам: Виктор отправился куда-то бродить на ночь, Мари, Кенске и Тодзи весело играли с Рей Six, словно то была маленькая и забавная игрушка, остальные развлекались как-то ещё. Синдзи планировал начать общение в присутствии Рей I, — та отлучилась: Рэндольф вызывал её на «пять минут» в лабораторию. Синдзи решил дождаться возвращения бывшей возлюбленной. Крутя в голове всякие мысли, парень отстранился пока от Маны и Аски, занятых своими делами, и растянулся на диване в компании верного смартфона с наушниками: He gave to her, yet tenfold claim'd in return — She hath no life but the one he for her wrought; Proffer'd to her his wauking heart — she turn'd it down, Riposted with a tell-tale lore of lies and scorn. Prophetess or fond? , Tho' her parle of truth: «I ken to-morrow — refell me if ye can!», Yet the kiss and breath — Apollo's bane — Sëer of the future, not of twain, «Sicker!», quoth Cassandra. Still, is she lief and quaint in his eyne, a sight divine? — A mistress fuell'd by his prest haughtiness — If he did grant, wherefore then did he not foresee, Belike egal as it to him might be?! Prophetess or fond? , Tho' her parle of truth: «I ken to-morrow — refell me if ye can!», Yet the kiss and breath — Apollo's bane — Sëer of the future, not of twain, «Sicker!», quoth Cassandra. 'Or was he an eried being, 'Or was he weening — alack nay mo; Her naysay' raught his heart, Her daffing was the grave of all hope — She belied her own words, He thought her life, save moreo'er scourge, She held him august, yet wee; He left her ne'er without his heart. [5] Рей I появилась в копании Рей II, она обещала по инициативе Аски показать несколько фокусов. Синдзи встал, отложил смартфон и подсел на соседний диван к Рей Cinq, читавшей «The Darkness That Comes Before» [6] в компании бокала вина, сей напиток она поглощала со всей аристократичной изящностью, надо сказать. — Читаешь хорошую литературу, как я погляжу, — начал Синдзи. — Каору посоветовал прочитать это Рей I, — сказала Рей Cinq, — она не стала, а я решила. — Да, помню Каору-кун нахваливал это фэнтези, — припомнил Синдзи. — Ты о чём-то хочешь со мной поговорить? — поинтересовалась Рей Cinq спокойным голосом. — С чего ты решила? Потому что люди начинают обсуждать что-то постороннее перед тем, как начать говорить по существу? — рассудил Синдзи, посмеявшись. — Да. — Я хочу… хочу, чтобы ты побыла моей девушкой, — высказал Синдзи всё прямо, он посмотрел на Рей I, зная — у той отличный слух и он следит за ними. Та Аянами пока себя не выдала, впрочем, к ним она стояла спиной и Синдзи не мог лицезреть её мимику. — Тебя связывала любовь с ней, — Рей Cinq проследила взгляд собеседника. — Именно, — он теперь повернулся к ней. — Уверен, такой хорошей девушке не подобает быть без парня? — Синдзи с улыбкой положил руку на ладонь Рей, когда та оставила выпитый бокал. — Ты испытываешь ко мне чувства? — спросила Рей Cinq — без возмущения или особого интереса, без капли романтичности, но и не сухим отчётным тоном — просто, наверное, по-товарищески. — Как видишь — если я обращаюсь к тебе, ты мне интересна, — на самом деле Синдзи хотел посмотреть на реакцию Рей I — поглядеть на то, как быть может, ей станет неприятно; а также исследовать свои чувства; и это не считая интереса к телу Рей — женскими достоинствами могли похвастаться все они, корме Рей Six, да и то, эта милая девочка, подобие его матери в шестилетнем возрасте, могла послужить исключением лишь потому, что ещё не выросла, а он не родился педофилом. — Хорошо, — спокойно ответила Рей Cinq. — Умница, ты милая девушка, — Синдзи уже безо всякой застенчивости прильнул к ней. Ребята за столом поглядели в их сторону — в том числе Рей I. Синдзи быстро оглянулся к ним и полуобнял Cinq. — Ты чего это? — засмотрелся на них Кенске. — Тебе всё мало баб? — спросил Тодзи, на коленях у него в этот момент разместилась Рей Six. — Хе! — Синдзи снова повернулся к приобнятой девушке, убедился, Рей I и все смотрят на них. — Давай поцелуемся, — Синдзи удобнее разместился и прижался к губам Cinq: Рей после быстрого промедления ответила на поцелуй. Это был её первый раз — до того ей не доводилось: Синдзи проник ей в рот языком и прижал руки к талии, он старался сделать всё максимально на публику. — О, я же говорила, Синдзи точно трахнет одну из этих няшек, — высказала по этому поводу Аска. — «Неужели он настолько меня не ценит?» — Мана не знала что и думать. Она понимала и признавала яркую и чувственную взаимосвязь Каору и Синдзи: редкий пример той истинной любви в жизни — о которой пишут в романтических историях; она не удивилась, переспи Синдзи снова с Аской, их связывали давние отношения — ни горячие, ни холодные — просто обычный роман, что мог легко прерваться, раскидай их обстоятельства. Но с клоном Рей? Разве Синдзи не говорил — они пустышки? Разве не питал он к Аянами неприязнь? Он сделал это только ради красоты Рей? Ревность охватила Ману — разве не давала она ему своё тело? Не соглашалась терпеливо подставлять любые отверстия? Почему он хочет другую, без намёка хоть на какие-то чувства? — «Неужели парни все такие — и Синдзи, и Мусаши? Им важно первее это! Лишь бы всунуть — остальное потом!» С такими мыслями Мане осталось только смириться с мужской природой, ибо для сильного пола в любви член важнее женщины: не зря Синдзи прямо провозглашал его богом. — Настоящая женщина должна уважать мужчин, — вдруг сказала Аска, словно прочтя её мысли, и желая поразить издёвкой. — По-твоему все мальчики такие? — спросила Мана с несогласием в голосе, хотя сама в мыслях только что пришла к такому же выводу. — А не похоже? — поглядела на неё Аска. — Все они только об это мечтают: стоит потрясти сиськами — они сразу поднимают головку. Синдзи слушал разговор девушек, распутнику пришёлся по вкусу произведённый эффект — правда, он целился в Рей I. После поцелуя мессия свободной любви полапал Рей Cinq — член его завёлся. — Да ладно вам, ребята, — Синдзи повернулся к друзьям, сделав вид, что смотрит на них, сам желая увидеть изменения в лице Рей I, ради которой всё и готовил по большей части. Аянами определённо что-то почувствовала — на её лицо обратила внимание Мари. Понятное дело, от холодного стоика было бесполезно ожидать каких-то истерик или хотя бы наглядного волнения. Что для Рей I какие-то амурные дела? Её философский разум обозревал весь космос, а прагматизм лицезрел лишь мелочную суету в страстях, вполне пригодную для развлечения. — «Мне тоже можно», — подумала Аянами I. — Это просто шалости — они мне нравятся: не вижу в жизни смысла больше, чем комфорт. К чему мне самоограничение? Разве это вредно? — спросил в ответ Синдзи. В глазах Маны он заметил негодование. И это ему не понравилось. Сама Мана рационализма ради наступила на своё хотение. Правильная жизнь людей — это лишь череда взаимных уступков, призванных обеспечить им всем максимальный комфорт. Синдзи поступил также — и не стал даже обращаться к Мане по этому поводу. — Да, не вредно, — выговорила Рей I — наконец Синдзи дождался её реакции: это была как можно более сухая констатация факта. Рей Cinq расценила это как одобрение. Она обладала эмпатической связью с духовной матерью и сейчас испытала некоторое возмущение в сердце. Разумных же оснований против их романа не возникало — а раз так, то можно: мало ли что возмущает Рей I и чего она хочет? Рей Cinq вспоминала что-то смутное: Рей I хотела забыть Синдзи и вычеркнула много чего из того слепка памяти, что она вложила в голову ей. Сохранились остатки грусти. Но раз Рей I не против, то Рей Cinq тоже не стала противиться: ведь она спокойно осознавала себя как отделенную личность, ей просто в наследство досталось пережитое духовной матерью — мало ли чего понравилось или не понравилось Аянами? — «Не вредно, да?» — Мари отвела взгляд от Рей I, и вместе с Тодзи продолжила веселить Рей Six. Ребята ещё посидели, Мана первой зевнула: — Я на боковую, — она старалась скрыть разочарование, что Синдзи проведёт сегодня время не с ней. Не то чтобы она оставалась одна — рядом сидел Мусаши. — Да, я пойду спать… — Синдзи уже во всю фантазировал, как он будет овладевать Рей Cinq. — Ты со мной? — Мне через час нужно быть у Юй-сан, — вдруг ответила она. — «Вот так Рей — это она мне сразу не сказала!» — подумал Синдзи. Рей I подметила, что впервые испытала лёгкое злорадство. — Все Рей нужны матери? — уточнил Синдзи, стараясь скрыть разочарование. — «Она работает день и ночь — ей совсем не требуется отдых!» — Все, кроме первой и Six. — Зови её Чибиями! — Тодзи взял девочку на руки. — Пойдём спать, Чибиями! — Как скажешь, — Рей Six крепче взялась за Тодзи. Под улыбку Кенске Судзухара унёс маленького клона. — Наверное он ви-идет в ней вторую Сакуру, — поделился Айда. — Если это залечит ему душевные раны — пусть, — встал Синдзи, быстро раздумывая, — пойдём, Рей, — он всё же взял свою очередную девушку за руку, — за час мы кое-что успеем сделать. — Зав-видую тебе, — шмыгнул Кенске. — Глупый, надо было брать девку на абордаж, — усмехнулся Синдзи, он снова по своей инициативе поцеловал Рей-Cinq, после юноше не забыл украдкой бросить взгляд на свою первую Аянами — та ровно сидела с бокалом вина и делала вид, что ей всё равно. — «Может быть оно и так?» — Синдзи положил руку на жопку Рей-Cinq, что никак её не смущало. Синдзи не собирался проникаться к ней совсем уж глубокими чувствами — нет, это место в сердце он отвёл только Каору, с этой Рей у него пока просто интрижка. — Синдзи, а тебе это не стрёмно, ведь Рей, все Рей, они как твоя мать родная? — спросил Асари. — И она твой родственник по крови, — добавила Мана. — Клон матери или типа того, — напомнил Виктор. — Да, это инцест — и что? — Синдзи уже наловчился рассуждать на такие провокационные темы. — Вы опять отягощены предрассудками… — Но инцест генетически вреден, — возмутился Северов. — Я знаю, потому не собираюсь заводить с Рей детей. Она не может забеременеть от меня — она иной подвид человека… — Не, ну в отношении с Рей может быть это допустимо, — согласился Виктор. — Но, а вообще. — А вообще это тоже нормально — нужно предохраняться и можно скреплять родственные узы в постели, — сказал Синдзи. — Люди раньше осуждали инцест из-за отсутствия презервативов, но мы продвинутые — живём в 21 веке, потому можем наслаждаться как захотим, главное — предосторожности. — То есть ты мог переспать даже с батей и мамкой? — поинтересовалась Аска. — Нет — они мне не нравятся в этом плане… с другой стороны — будь такое у нас желание, почему нет? Человек — мера всех вещей, он первичный отсчёт для системы моральных ценностей, допустимого и недопустимого. — Так можно додуматься до того, что можно убивать людей, — критично заметил Виктор, что было совершенно ожидаемо. Синдзи хотел сношаться, но как для человека с философским умом ему сейчас оказалось важнее просветить невежду: — Моя мораль основана на принципе увеличения счастья и уменьшения боли, я не могу додуматься до того, что можно убивать людей. То есть само по себе убийство ничего не значит — важен контекст ситуации, — стал объяснять Синдзи. Тут он немного рассердился: — Виктор, ты дурак, если не заметил, я всегда подчёркиваю — я допускаю и делаю только безопасное! Как ты можешь вплетать сюда убийство? — Виктор глотнул пиво, он сейчас промолчал, раздумывая за едой, и как-то ему ничего дельного на ум не приходило. Синдзи продолжал: — Вы все так делаете, моральные абсолютисты, чуть что вы сводите всё к этой ложной дилемме! — Я не могу сказать, что уверен, что добро и зло абсолютны или типа того, — заговорил Северов. — Я просто задаю вопросы. — Я ясно ответил? — Ум… Погоди, то есть твоя мораль как договор? — уточнил собеседник. — Типа контракт между людьми — «я тебя сберегаю, ты мне помогаешь» — да? — Ну где-то типа того… — Но ты не думаешь, что при таком подходе такой договор… — Продлится до тех пор, пока не будет утеряна выгода одной из сторон, — закончил Синдзи. — Да, — подтвердил Виктор, — тебе не кажется, что такая мораль деструктивна? — Ты прав, такая — деструктивна. Но я за другую, похожую, но другую… — стал разъяснять Синдзи. — Если подумать, полностью разумный человек, движимый только разумом — без эмоций, независимый, он будет всегда кидать тех, кто ему невыгоден. — Точно, — согласилась Аска, с большим вниманием отнесясь к подобным рассуждениям. — Но да мир жесток — разве нет? — Но мы же не любим жестокость? — покосила на неё Мана. — Неоправданную жестокость, — уточнил Мусаши. — Да, вы правы. Но давай я сначала рассмотрю противоположный вариант абсолютистской морали. На Западе популярно христианство, но мне ближе конфуцианство как пример. Как поучал Сюнь-цзы, мы проходили это в школе, если человек думает только о своей жизни — он умрёт, он всё потеряет, если думает о выгоде, он пострадает, если делает всё ради удовольствия, — дидактически рассказал Синдзи. Аска сомнительно поглядела на него, подумав, какая моральная муха его укусила? (на самом деле в ней всколыхнулась больная совесть) — Только если человек будет соблюдать нормы — ли, он приобретёт всё… [7] Но это демагогия — с чего Сюнь-цзы так в это уверен? Инфа сотка? Главная проблема всех моралистов — они всегда расписывают вам один вариант, тогда как на самом деле их много, есть великие злодеи, добившиеся блага для себя и прожившие жизнь хорошо и ничего не жалея. Гораздо умнее было бы не грозить, что ваше зло вас погубит, а приучать человека к тому, как зло отвратительно само по себе. Ещё по Сюнь-цзы, что мне больше всего не нравится, по его мнению человек должен полностью подавить себя: человеческая природа зла, короче, потому все его желания надо сдавить заранее. Любое его лично желание — это подозрение. Потому в дурацком Китае все так унижаются в вежливости, да и у меня в Японии так было до конца света: все эти поклоны и улыбки — я всегда их ненавидел за неискренность. Уж лучше искреннее равнодушие. Кхм… Но да я не о том, я не хочу жить так или как-то наподобие. Почему всё обязательно должно скатиться в чернуху, если я не буду себя самобичевать? Оно только испортит психику. Мораль вообще глупо обосновывать какими-то высокими идеалами, которые нельзя постигнуть, типа ли — потому что умный человек всегда увидит надуманность. Изначально люди делают добро от природы — в ходе естественного отбора легче было выжить группам, выжили группы с альтруистическим поведением. От этого в сердце Аски нарастало чувство стыда. Ведь её внутреннее сопротивление было её родным, не внушённым моралью искусственно. Она боялась, что другие узнаёт о том, что она — убийца, они её возненавидят. — «Я боюсь — и это моё чувство. Мне важны другие», — признала Аска в этом момент. — «Я обманываю себя, когда говорю иное». Аска едва сдержалась, чтобы не накричать на Синдзи — своим морализаторством он сыпал ей соль на рану. Как он мог учить кого-то добру и злу, когда сам всегда говорил, что его вовсе нет? Когда она себе говорила, что его нет? Когда отец ей это говорил… — «Ублюдок, всё началось с тебя!» — подумала грешная негодяйка. Из-за него всё так получилось! Она лгала себе всегда! — Нет, там эгоизм в ядре, но это ничего не отменяет, — продолжал же Синдзи. — Вот есть летучие мыши-вампиры, которые отрыгивают сородичам выпитую кровь, есть пауки, которые скармливают себя детёнышам… Иногда надо жертвовать собою ради других, чтобы договор был скреплён эмоциями. Убеждённостью, привычкой, верой… Хотя мне не нравятся эти термины. Скорее добрым сердцем или типа того. Когда твой эгоизм поставлен на благо сообществу. Такая мораль — самая разумная, она скрепляет людей в долгосрочной перспективе. Она не такая как мораль сухого договора: вообразите двух бандитов с кучей денег — каждый убеждён в том, что другой убьёт его по возможности, чтобы получить больше денег. Бандиты уже перешли черту, когда они послали мораль, когда заполучили деньги. Если они последовательны — что им мешает нарушить договорённость друг с другом? Ничего. Даже если они не хотят, им надо будет ликвидировать друг друга, ведь каждый будет думать, что другой это сделаете. Это тупик. Потому у меня похожая, но другая мораль. Я долго думал над этим — это всё, что я смог надумать. — Мне нравится твоя мораль, — одобрила Мари. — Но как это сочетается с твоими действиями? — спросил Асари. — Ты вот взял и спалил нас тогда со своим Каору — из-за тебя нас ненавидят, разве это здраво? — Ты прав — это не здраво, я раскаиваюсь, — признал Синдзи. — Тогда я поставил истину в сверхценность, решил, ради истины можно причинить страдания. Я не подумал, что истина — только средство для комфорта. Никогда ничего нельзя ставить в сверхценность.  Я прощу прощения. Я не идеален, и это не оправдывание — это констатация. Я прощу снисхождения. — Ладно, иди уже развлекайся с Рей, — сказал Мусаши. — Мы на тебя не в обиде. — Но многие люди меня ненавидят — и совершенно заслуженно. Что ж, — Синдзи грустно улыбнулся, — если я ещё не покончил с собой, значит я готов нести это. С такими словами Икари-младший удалился на пару с очередным клоном своей матери. — Пошли, Рей, довольно слов — я хочу увеличить удовольствие, потому совершу доброе дело: секс — одна из величайших добродетелей! — Да, пошли спать, — Мана поторопила Мусаши. — «У меня тоже есть парень — что я грущу?» — Мы тоже пойдём? — спросил Виктор у Аски. — Давай, — рыжая проказница на ночь опрокинула ещё полстакана хмельного, что её ничего не беспокоило. — Кто-то должен же меня обслужить! Так Мана и Мусаши, Аска и Виктор разошлись по комнатам вслед за Синдзи и Рей-Cinq. Тодзи вернулся из комнаты Рей-Six, за столом остались Мари, Кенске, Асари да трио Рей. — Раз вам надо идти, вы ещё тут посидите? Спать же не ляжете? — уточнил Судзухара у «близняшек». — Посидим, — ответила Рей I. — У всех есть по паре — у вас как раз по Рей, — высказала Мари, обращаясь к Кенске, Асари и Тодзи. — Без обид: на мой вкус все Рей стрёмные, — сказал Асари. — Я могу заняться сексом с Аской или подрочить — так проще, — Тодзи сел за стол. — Е-есть ещё Надя — она красавица, — вспомнил Кенске. — Только она с Ихтом, — сказал Асари. — Я надеюсь они не… — Не распускай слухи, — перебила Мари. — Фу! — скривился тот. — Это же совсем безумная толерастия! Я даже мысли допускать не могу! Синдзи вошёл в комнату со своей Рей. — У каждого должна быть пара, — заговорила та то ли вопросительно, то ли утвердительно. — Почему пара? Можно больше. Можно сколько угодно, — Синдзи взялся снимать одежду с Рей, та не поддалась. — Покажи грудь! Девушка заставила одежду трансформироваться и для начала только обнажила названные прелести. Грудь у Рей была большой — но не огромной: не самой великой из возможных, но превосходящей таковую у Аски и Маны, сравнимой из пилотов по формам только с сиськами Мари. Синдзи для пущего разогрева помял холмики, вспоминая, как долго не владел ими. — «Я ещё только в том теле последний раз спал с Рей», — подумалось юноше. Сейчас ему довелось обладать куда большим влечением и большей половой мощью. Синдзи склонился и коснулся губами торчащих розовых сосков, немного их пососал, опустил руку к своим шортам, высвободил малого и взялся разминать. — Прошу, — лёг он на кровать, — пососи его… — Да, — девушка расположилась перед ним и вообрала хозяйство в рот, Синдзи закрыл глаза и создал астральную проекцию. Ею он воспользовался для подглядывания — незримой тенью проскочил в комнату к Мусаши и Мане — последняя лежала под первым: классическая миссионерская поза — ничего интересного. Синдзи немного понаблюдал за тем, как парень, зависнув над юной развратницей, равномерно имеет её — особенно Синдзи порадовали выставленные ягодицы Мусаши. При желании он мог воспользоваться способностью видеть сквозь материю для восприятия грудей Маны прямиком через «любовного соперника». Но да зачем ему сиськи Маны — коли можно довольствоваться прелестями Рей? Что касалось «бутерброда» — Синдзи ценил эту позу только во время секса с мужчинами, ибо во время акта сладострасти с женщиной от взгляда ускользало главное достоинство прекрасного пола — сладкие холмики. — «А чё там у других?» — созерцание сладострастной сцены доставляло Синдзи: при этом он ощущал и старания Рей. В соседней комнате дела обстояли иначе — Виктор и Аска изобрели кое-что поинтереснее: расположились на боку в позе 63, Аска всасывала член парня, тот в ответ больше руками услаждал партнёршу. Пару раз русской здоровяк всё же поцеловал женский цветок — столь любимый Синдзи для лобзаний. — «Как можно пренебрегать такой прелестью?» Аска жаловалась, что Виктор слишком консервативен и не особо богат по части фантазии, что было неудивительно — узкие взгляды на сексуальность приводят к тесному ограничению манёвров в постели. «Её ещё целовать потом!» — возмутится дурак на предложение сделать минет. «Там же какашки!» — скажет ограниченный идиот на предложение изведать тесноту заднего прохода даже у женщины. «Я не пиздолиз!» — отвергнет куни презренный болван. «Это отвратительно!» — сходу отбросит юношеские ласки недальновидный остолоп. — «Вот почему лучшие любовники женщин — бисексуалы! Только парень, побывавший на конце и везде — открыт для всего и может реализовать все возможности! А вот к чему приводит скудоумие гетерастов! Надеюсь Виктор сделает шаги и дальше в верном направлении!» — с такими мыслями Синдзи покинул парочку. Он решил сосредоточиться на своей Рей, уже надумав как будет её иметь. Под конец распутник заглянул в комнату Нади и Ихта — и даже при всей широте своих взглядов и вкусов… — «Нет — это пока развидеть! Развидеть! До этого даже я не дорос!» Синдзи вернулся в физическую оболочку, где его малый уже во всю стоял, ощущения страсти только возросли. — Обнажись полностью! — повелел либертин. Любовница отдала ментальную команду своей одежде — та разделилась на ленты и спала на покрывало. Рей чудесным образом развязалась как сладкий завёрнутый подарок, положенный под ёлку. Глазам Синдзи открылась вся неповторимая нагота: плечики, ручки, спинка, попка, бёдра — простата сладострастно дрогнула, он понял, что скоро может и кончить. Надо подумать о Рей. — Хватит… Девушка выпустила член изо рта и подняла взгляд на Синдзи — красные глаза, светлая кожа и насыщенные синие волосы отменно сочетались. Любовник надеялся отыскать намёки на румянец — не вышло. — Прояви инициативу, — приказал распутник. Рей призадумалась: — Полижи мне, — повелела она, и важно села, опёрлась сзади на руки и раскрыла перед взором Синдзи цветок меж ног. Там почти отсутствовали волосы — что чрезвычайно доставило. — О, это я люблю! — парень с охотой принялся за дело. Во время этого процесса ленты вдруг пришли в движение и как змеи связали Синдзи по рукам и ногам! Они уподобили его самого упакованному праздничному подарку — захватили руки и свели их за спиной, связав с ногами, коварные путы соединились на лодыжках и кистях, одна захватила шею. Это очень завело Синдзи, выходит — Рей точно не кукла! — Я… — стала было пояснять Рей. — Не говори! — перебил Синдзи, улёгшись на боку. — Умоляю, делай со мной всё что хочешь! Рей приподнялась и нависла над юношей. Её влагалище оказалось прямо над лицом. — Только сдави посильнее путы! — потребовал Синдзи, чувствуя, как ленты недостаточно его держат. — Нет, я могу перестараться и раздавить тебя… — с такими словами Рей насела ему прямо на нос своим цветком и стала наяривать, мастурбируя об него. Это немного препятствовало дыханию, благо Синдзи мог дышать ртом. Рей и Каору в отличие от других людей не источали привычных физических запахов вообще, отверстие пахло только тёплой сыростью — и дух сей был едва уловим — и то, только если уткнуться носом в такие естественные отверстия. Вместе с этим Синдзи почувствовал что-то тёплое, твёрдое — выходящее из Рей… — «Это такой клитор?! Неужели у неё есть член? Да! Она трахает моё лицо!» — Синдзи весь пришёл в восторг, жалел он только о том, что ленты связывали недостаточно сильно. О его наслаждение Рей не забывала — она надела на член любовника электронный мастурбатор, и следом поместила ему в анус вибратор — правда этот был слишком маленьким, Синдзи любил побольше. Но если судить в целом: — «Офигенно! Всегда бы так!» Далее пассивный акт продолжился следующим чередом: Рей пропихнула ненормально увеличенный клитор любовнику прямо в рот, он плотно обхватил достоинство губами. Девушка остановилась, позволив покорному партнёру как следует пососать. Как кульминация — горячая жидкость истекала прямо в рот и на лицо. — «Пусть она кончит мне в лицо! Пусть!» — любовник возжелал этого больше всего на свете, женский оргазм на его глазах нечасто заканчивался таким обильным выделением жидкости. — «Прошу! Прошу!» — небо ответило на мольбы, можно сказать, юная богиня одарила страждущего либертина благодатным дождём. Жидкость вырвалась струёй, ушла в глотку, Синдзи жаждал пить её и пить. Несомненно в обычной ситуации его бы охватил приступ тошноты, и он не мог сказать, отчего это так сильно его заводит. Напротив, в такой ситуации похоть отступила: удовольствие оказалось прежде всего психологическое — тут играли и контекст, и необычность ситуации. Опять вспомнился пророк либертинажа — Маркиз де Сад: он описывал такое и далеко не только такое, когда человек получал удовольствие именно от контекста, правда, в отличие от развратного француза — наш распутный японец с еврейскими корнями куда больше получал наслаждение от услады партнёра, нежели от упивания его страданиями и от восхваления собственной порочности. Вот и сейчас главным компонентом в блюде послужили стоны Рей — во время извержения они сорвались с губ красавицы: приглушённые, частые и обрывочные. После эякуляции альбиноска убралась с лица — и присела рядом, Синдзи всё имел электронный вибратор и услаждал мастурбатор. Сам либертин собирался отправить заряд Рей во влагалище, воображая себя кровосмесителем, сношающим родную мать: — «Как-нибудь в другой раз!» — решил он, понимая, что готов к выстрелу. Осталось ещё бросить последние дровишки. — Рей, я хочу облизать ножки! — Хорошо, — без лишних слов Рей всё предоставила: расположилась величественно, применив левитацию — стопы оказались возложены страждущему либертину на лицо, нежные и тонкие, гладкие и мягкие словно у младенца. Один взгляд и одно движение рукой по члену могло вызвать сладострастный выстрел спермы! Так облизывая прекрасные пальчики и подошвы, отведя всё внимание на них, Синдзи разрядился с громким стоном, как бы пронзённый спереди и сзади! — Ух-ух! — прелюбодею стоило большого напряжения испустить семя, простата аж заболела. — Вытащи из жопы! — потребовал либертин как только всё завершилось. Рей исполнила просьбу, вместе с тем освободив любовника от лент и мастурбатора. Синдзи поглядел на свою сперму в инструменте. — Как хорошо-то… — он следом прильнул к губам биологической матери в благодарность за всё подаренное наслаждение. — Просто здорово, детка! Люблю тебя! Люблю! Страстная альбиноска принимала поцелуи и ласки, и что-то дрогнуло у неё. — Любишь… — Люблю! — Синдзи взял Рей за плечи. — Ты даришь мне удовольствие, как мне тебя не любить? Таковы мужчины — об этом говорила Аска, вспомнила Рей, так уж они устроены — готовы страстно вопить о любви просто потому, что женщины вызывают у них извержение спермы. — Но мы тоже кончаем, — поучала Аска Рей I ещё тогда, когда они жили с Синдзи под одной крышей в ныне разрушенном Токио-3. — Это нам доставляет — главное, чтобы парни старались. Это как договор — ты заключаешь его: удовольствие за удовольствие. — Я поняла, — говорила Рей I. — Только смотри — не влюбись! — наказывала Аска. — Это как? — Влюбление — психическое обострение на почве полового инстинкта. Тебе хочется быть с самцом, ты будешь думать только о нём и страшно переживать, если не останешься с ним. Отвратительное чувство, — высказывала Аска. — Я влюблялась раз в ублюдка — хахаля Мисато, помешательство! — «Это помешательство? Нет, ему просто нравится наше занятие», — подумала Рей-Cinq, ложась передохнуть вместе с Синдзи. — «Если нам нравится — это хорошо». Тут было что-то большее, чем просто наслаждение, даже после оргазма чувства к Синдзи не затихали. *** Армандра и Каору встали напротив друг друга, разместив Эливагар между собой. Для ритуала они выбрались на крышу из покоев Жрицы Плато, теперь над ними простирался серый небосвод, затихший и не ясно что суливший. Вышедшие вместе с ними старейшины и прочие люди плато обеспокоенно наблюдали. — Начнём, — Дева Ветров коснулась медальона. — Откуда он у тебя? — спросил Табрис. — Память о маме — он был с ней, — ответила та. — «Его не узнали на том острове — выходит, это подарок от отца», — призадумался Каору, наблюдая оранжевый ореол вокруг рыжей головы Армандры. Они оба зависли в подобии позы лотоса — можно сказать, сели на воздух. Закрыли глаза — плащ левитации и лисий жакет развились в такт разошедшимся вибрациям. Люди плато ещё дальше оступили в благоговейном трепете. Незримой нитью участники ритуала спелись — это привело к обмену образами, подобно божьему откровению. Каору узрел череду эпизодов из жизни Армандры — маленькая девочка жила в окружении людей, считавших её монстром. И при этом они верили, что только она убережёт их от хаоса — уже умерший глава старейшин следовал какому-то пророчеству, потому его соратники воспитали дочь Итаквы как Жрицу Плато. — «Она очень похожа на меня», — вдруг не без тоски подумал Табрис, чуть приподнимая голову с блаженно закрытыми глазами. Ветер трепал ему пепельные волосы. Мускулы на тонком лице напряглись, что-то вроде нервного тика на несколько секунд охватило Ангела, когда перед ним пронеслись эпизоды долгой боли и чувства вины. — «Это не мои ноги», — стоически отрезал Табрис, прорываясь через нахлынувшие муки. Они остались позади и развеялись — остался шок Армандры, она растерялась от увиденного. Ещё бы: не каждый день ей приходилось созерцать сражения Евангелионов и Кайдзю… — «Это всё не твоё», — умиротворённо передал Нагиса. — «Не твоё!» — «Ты говорил правду! Ты правда вёл войну в Материнском Мире!» — Армандра собралась с мыслями и сделала шаг, она преодолела эти видения, следом увидела истинного Табриса — всего белого и бесплотного, вышедшего из вещественного тела и оставившего его как бы позади; она вышла ему навстречу — явилась сама, красных и чёрных цветов. Образы из их жизни больше не мелькали. Двое как бы объяли руками Эливагар, пока не подающий признаков колдовства. По договорённости они приступили к озвучиванию напева, что раскрыли им ледяные жрецы. И тогда медальон на груди Армандры выпустил алые нити, они раскинулись как подобие паутины. — Что это?! — Каору озвучил этот вопрос устами — и куда громче сознанием, его метафизический голос сотряс Армандру на духовном плане. — «Какой он могущественный!» — её охватил страх оказаться раздавленной. Табрис сполна его прочувствовал, потому постарался всеми силами содержаться. А красные нити всё оплетали его. Конечно это было только образ — сам этот колдовской процесс находился за пределами зрительного осмысления, фактом было то, что каждый наблюдал магические процессы по-разному в зависимости от сознания. И не требовалось долго гадать, что происходит — Табриса сковывали чужие заклинания, а он не мог сопротивляться, боясь навредить Армандре! — Это ловушка! — Каору смог это только констатировать, когда нематериальные нити оплели белого истинного его. Он мог бы попробовать их порвать — но однозначно бы убил Армандру и всех её людей. Увы, Ангел с Земли оказался слишком добродетельным — потому вместо того, чтобы затянуть Итакву внутрь Бореи, хитро сплетённое заклятье потянуло туда Табриса на радость Богу Белого Безмолвия. — Нет! — Армандра в ужасе осознала, что сама погубила Каору — от её медальона вырвалось пленяющие цепи, они сплетались на её глазах и она ничего не могла сделать. — «Итаква всё это подстроил!» — эта страшная мысль стала единственным объяснением. И всё из-за неё! Каору мог бы сразу отправиться на Землю, но решил в благодарность помочь ей, а она так его подвела! — Что с ними?! — взволновался старейшина, когда Армандра закричала и завалилась на спину. Она не удержалась на лету и просто упала возле Эливагара, так и не подавшего намёк на колдовство. Напротив столь же беспомощно шлёпнулся Каору. — «Что-то не так!» — понял Нортан. — Я посмотрю! — он жестом приказал всем оставаться на местах и сам направился к Армандре. — Колдовство может быть опасно! Военный вождь хотел помочь Деве Ветров подняться, но та без посторонней помощи быстро с этим сама справилась, и её куда больше волновало чужое благополучие: — Каору! Каору! — Армандра быстро кинулась к другу.  — Я! — Табрис быстро раскрыл глаза и болезненно зашевелился. На первый взгляд с ним тоже ничего страшного не случилось. — Ты жив! — Армандра склонилась над другом, быстро поправила спавшие рыжие волосы. Каору поглядел на неё, отходя от шока. — Меня сковали! — он пошевелил руками, словно пытаясь удостовериться, что на них нет цепей. Материальных и правда не обнаружилось. — Сковали?! Как?! — Армандра быстро поняла глупость вопроса, ошарашенно посмотрела на медальон. — Это! Я не знаю как! — она стала оправдываться. — Ты не думай, что я на стороне Итаквы! — Я не думаю… — Каору всё лежал и без капли подозрения глядел на Армандру, попутно Юноша Ветров слабо подложил руку себе под голову и чуть приподнялся. — Меня повредили… боль… — ушиб всё подтверждал: АТ-поле не удержало его в воздухе и не остановило удар. Низверженный Ангел сосредоточился на его сотворении — не вышло. — Не могу использовать силу… — Проклятье! — Армандра яростно громыхнула. — Это всё Итаква! Его жрецы! Они запечатали тебя вместо него! — «Вот оно!» — стоящего рядом Нортана переполнила радость, он едва сдержался от опускания топора на голову Табриса прямо в этот момент. Он неприменно бы это сделал, останавливала его только Армандра, возможно, не потерявшая силы, да и старейшины с прочим людом. — Наверное… — Каору сам поднялся на ноги и кажется немного поёжился. — Как… прохладно, — он грустно улыбнулся и осмотрелся со сбитым столку выражением. Кроме плаща с Элизии на нём всё ещё оставалась одежда, подаренная Рином, не очень уж тёплая для холодной Бореи. — Я могу попробовать сопротивляться, но… — Каору покачал головой, сбившись со слов. — Это может нанести вред Миру Ветров… — Проклятье! — Армандра так разъярилась, что над ними завыл ветер. Народ плато охватил ещё больший страх. — Нечего гневить стихии! — громко прокричал ей Каору. — Это не поможет! — Это всё жрецы Итаквы! — с демонической яростью прокричала Армандра, её глаза снова вспыхнули. Она повернулась спиной к Табрису и Нортану — и, стараясь успокоить смятение и злобу, как на пружинах направилась в сторону. Люди плато сбивчиво переговаривались, старейшины ожидали в смиренном напряжении. Потом Дева Ветров резко развернулась — её глаза уже угасли, хотя едва ли их взгляд производил лучше впечатление. Первое мгновение она впилась взором в глаза Каору, выражавшие теперь задумчивое сожаление. Где они ещё ошиблись? Верно ли они всё поняли? Следом Каору и Армандра оба обратили внимание на Эливагар. — Я ничего не… не видел и не чувствовал, — Каору взялся на подбородок. — Я тоже! — Армандра поставила ногу на артефакт. — В нём словно нет никакого колдовства! — Всё сработало только из-за формулы и из-за твоего медальона, — Нагиса поглядел на указанный предмет, сейчас и он выглядел обычно — ни светился, ни вибрировал, словом — казался простым куском материи без капли мистических свойств. Как Эливагар — но тот вообще ничего не показал. — Из-за этого?! Да! — Армандра тот час сняла роковой артефакт и отбросила в сторону. Медальон ударился об каменную кладку, но не разбился, с приглушённым звоном он целый отлетел ещё дальше. — Слуги Итаквы обманули нас! Это точно! Они знали, так будет! — Или они сказали правду. Просто через твой амулет Итаква извратил наше заклинание, — сделал альтернативное предположение Табрис. Он смотрел на напарницу без намёка на обвинение, выражение его оставалось несчастным и задумчивым. Кто-то более агрессивный и менее добродетельный начал бы сыпать обвинениями и подозрениями в адрес Армандры. После тогда как было преодолено желание рвать и метать, ей захотелось плакать, но Жрица Плато не имела права показать слабость ни себе, ни уж тем более своему народу. Потому вместо этого она сжала зубы и кулаки, стоя на месте, разошедшейся от неё ветер развил рыжие волосы и лисий жакет. Стоящей подле Нортан с сосредоточенным прищуром наблюдал за ними. Как враг Ангела он радовался его поражению, две вещи омрачали безжалостного негодяя — неизвестно как быть с Армандрой, наверняка Итаква попробует нанести ответный удар. — «Если я присягну Итакве? Если принесу ему голову этого ублюдка?» — Нортан бросил очередной взгляд на Табриса, лишённый жалости — его взор был подобен острию копья. Конечно военный вождь не всегда относился к другим таким образом — Нортан мог совершить добродетельный поступок и поступок порочный — и испытать удовольствие от обоих вариантов. Он ценил тех, кто ему угождал именно за это угождение, он мог смеяться и даже дарить подарки в хорошем настроении. Нортан мог вынести на себе товарища с поля боя и выносил, а мог убить из-за ерунды и убивал — ему всё шло одинаково. Он умел вести себя в обществе, мог яростно сражаться за него и веселиться на праздниках. Мог плести интриги, бить в спину и радоваться смерти личных врагов. Когда кто-то упрекал его в недостатке добродетели, он считал это глупостью, ибо никогда не измерял себя по шкале добра и зла. Ему даже в голову это не могло прийти. Вместо этого военный вождь мерял себя шкалой ошибочных и верных решений: «эх, как я сильно вмазал» или «эх, слабо я ему дал — недодал!» — его заботило лишь то, верно ли он поступил в конкретном случае для достижения выбранной цели — сильно или не сильно ударил, например. Мораль значила для Нортана лишь необходимость сдерживаться на людях, но она не могла смутить его сердце. Целостный и гармоничный, никогда не раздираемый совестью и моральными дилеммами, он даже не осознавал что так можно и любые колебания связанные с моралью полагал слабостью. Можно сказать, Нортан всегда стоял по ту сторону добра и зла, и даже не придавал тому никакого значения. Какой-нибудь сумасшедший философ из викторианской среды мог бы провозгласить Нортана за это аж целым Übermensch, на что сам Нортан покрутил бы пальцем у виска и посмеялся — ну какой он небожитель? он просто бравый вояка! *** Тодзи, Кенске и Асари улеглись спать, Рей II и Рей Quatre отправились к месту назначения, только Мари и Рей I остались сидеть за столом, продолжая потягивать спиртное с разным эффектом: действовало оно, надо заметить, только на первую. — Я всё же согласна с Синдзи, — Макинами уже не могла сдерживаться после того, как облюбовала Аянами. — Правда, увеличивая наше наслаждение, мы увеличиваем добродетель — что может быть проще? Ещё Эпикур до этого додумался! Хмель вдарил в мозг лесбиянки и она обхватила Рей, выглядевшую достаточно расслабленной и непринуждённой, словом очень располагающей: — Мне больше нравились стоики, нежели эпикурейцы, — отвечала та. — Стоики? Это те, кто за мужество и сдержанность? За готовность безропотно принять пиздец, если сделано всё, чтобы он не наступил, а он — сука — всё равно прикатил? — припомнила Мари. — Стоики полагали мир живым организмом, которым управлял божественный закон — они называли его «логосом». Из этого логично следовала бесполезность идти против судьбы — ведь она предопределена свыше этим «логосом», — рассказывала Рей. — Мне привычны их принципы — мне кажется неизбежным принимать неизбежное. Такими словами Аянами впечатлила Илластриэс уже своей личностью. — Боже, ты умная и красивая — идеальная девушка же! Ты богиня! — нахваливала Мари, Рей, впрочем, осталась безразличной к лести. — Если я увеличиваю твоё счастье — я рада этому, — констатировала Рей лишь с едва заметным намёком на радость. Так она казалась умиротворённо-расслабленной и безмятежной — даже после пары бутылок хмель не мог разрушить эту царственность (впрочем горячительное на неё, как уж говорилось, ни капельки не действовало, подобно Каору в такие эпизоды богиня просто наслаждалась вкусом за компанию). — Я ничего не имею против страстей, когда они не взводятся в самоцель, — продолжала Аянами, переводя взгляд на Мари (до того она смотрела в сторону во время беседы). Рубиновые глаза под цвет вина пленяли неземной таинственностью, в Рей казалось не было ничего от простого человека, что возвышало её, делало почти святой и бесконечно величественной. Кенске прекрасно ощущал и описывал эту ауру благоговения. Пожалуй, только Синдзи, выросший в стороне от суеты толпы и очень утончённый, мог до конца понимать её. — Правда, — согласилась Мари. — Если страсти возвести в самоцель, они приведут к погибели. Они сделают тебя рабой. Самоограничиваться надо… Согласна? — Да, я сама иногда тешу себя страстями, — Рей моргнула. Она делала это рефлекторно — без реальной нужды, всё равно ничего с её глаза не испарялось. — Я вижу, Мари, ты хочешь отдаться страстям. — Очень хочу! Но ты не думай, — стала заверять грудастая лесбиянка, — что за этим стоит только это! Долгое время в моей жизни ничего не было кроме страстей, это просто развлечение! Моя жизнь была пустой, я смирилась со всем! А теперь — только теперь я ощущаю себя реально нужной, когда я стала пилотом Евы, когда сражаюсь за человечество! Я также очень рада разговаривать с тобой — будь ты другой Рей, уверена, наш разговор не вышел бы таким увлекательным! Рей снова моргнула. — Потому ты мне тоже интересна. Мари не стала уже сдерживаться и как молоденькая студентка пошла на поводу чувств — ибо разумом отдавала себе отчёт в их полной уместности: она первой прильнула губами к Рей, ответ был получен сразу: девушки засосались, вместе с этим последовали объятия и проглаживания, очень тёплые и совершенно взаимные. Румяная от алкоголя и страстей Мари выпустила язычок Рей только за тем, чтобы смазать слюной губы, затем она продолжила, ещё глубже погрузившись. — Давай ко мне, — указала Мари на свою комнату после поцелуя: — Насладимся вдоволь. — Пошли, — поднялась с места Рей, лесбиянки взялись за руки и быстро переместились на постель Мари. Макинами после короткого засоса взялась оголяться, она обнажила здоровые груди, пленявшие взоры и помыслы многих мужчин, и совершенно для них недоступные ввиду вкусов их обладательницы. — Вот, гляди! — Мари потрясла мячиками грудей, — разве не здорово! — заводилась она. — Покажи свои! Умоляю! Скорее! Рей со сдержанным выражением ровно встала и её тёмная одежда осыпалась розовыми лепестками. Мари взвизгнула от радости, лицезря белую девичью наготу после столь эффектного оголения — столь красивую, что не возникало ни капли сомнения в её божественном происхождении. Мари рвалась покрыть красавицу сотней поцелуев, отдать богиню Рей страстям, обогревающим у лесбиянки всё между бёдрами. Мари быстро разделась — побросав шорты и трусы к ранее скинутой футболке. Вдобавок она немного распустила волосы, позволив им спасть за плечи и предать ей вид рьяной вакханки. — Поцелуй ещё! — Мари присосалась к ротику Рей, девушки обнялись уже без одежды, поласкались, стараясь уделить как можно больше внимания грудям, ягодицам и нежностям между ног. — Наклонись! — Мари метнулась Рей за спину, бисексуалка в ответ покорно склонилась и опёрлась руками на кровать. Мари для разогрева немного пошуровала пальчиками в чисто женском отверстии Рей, потом присела на корточки, руками обхватив талию любимой, прильнула лицом к светлой попочке и водрузила язык в куночку. Мари вдувала в лоно, жалась губами к тем губам, лизалась как собачка. — Хорошо?! — поинтересовалась бесстыдница после продолжительного услаждения. — Хорошо… — Рей разогрелась. — Продолжай. — Рада слышать! — Мари опустила одну руку к своему женскому цветку — после ласок себя любимой, прелюбодейка провела языком по щели между ягодицами. — И попочку твою не забуду… — Мари решительно раздвинула полушария, и запустила язык прямиком в темнеющую норочку. Так, работая над анусом, Макинами между делом ввела руку избраннице в освободившееся влагалище — лоно богини оказалось на удивление просторным, потому распутница тот час достала кисть, сжала в кулак и снова ввела до предела: — Ничего? — Нормально… — по-прежнему невозмутимая Аянами приподняла голову и начала немного раскачиваться. — Мне нравится. — Классно! — Мари ещё поработала языком в анусе. — Можешь пукнуть? Рей исполнила просьбу. — Боже, какая ты прелесть! Какой свежий пердёж! Какая чистая и сладкая жопа! Воистину вам говорю: это жопа Ками-самы! — Макинами оставила своё влагалище и освободившейся рукой шлёпнула Рей, при этом дёрнув кулак у неё внутри. — Господи, какая ты сладкая! — Смажь кулак… — Рей на миг засомневалась. — Да, смажь… и введи в зад, — всё же решилась она. — Чего? Хочешь, чтобы я вогнала тебе свой кулачище в такую нежную и сладкую попку?! — Да, — сдержанно подтвердила Аянами, нервы у неё были стальными и она придерживалась уверенности и пунктуальности даже в той сфере, где, казалось бы, должны бурлить страсти. — Блин, ну ты и киска всем кискам киска! — Макинами ещё раз хлопнула любовницу по ягодицам. — Мне ещё не доводилось вгонять кулаки в зад! Рискну! Как я всегда говорю: кто не рискуете — тот не выигрывает! Мари быстренько побежала к шкафчику с секс-игрушками. Рей же перекинулась на кровать и на боку продолжила себя мастурбировать. — Но да у тебя есть АТ-поле, — Илластриэс достала смазку. — Сколько с девками не ебалась, ни одна такого не просила! — Рэндольфу такое не интересно, — отозвалась Аянами, — потому хочу попробовать с тобой… — Ум, ясно! — Мари выдавила смазку на руку и добавила слюну. — Оп-па! — ловкая распутница прыгнула на постель, растянулась на животе, чуть поправила позу с Рей и уткнулась смазанным пальцем в девичью попку. — Если чё — я прекращу, моя педерасточка! — Когда будешь вводить — шлёпай меня. Сильно, — повелела Рей. В роли пассивной содомитки она вникала в ощущения и старалась сделать всё, дабы увеличить наслаждение. Ей аналитический ум работал даже здесь! — Да-да, моя сладкая! Шлюха! — Макинами постаралась сесть удобнее, её палец очень ловко пролез куда надо. Мари решила пренебречь осторожностью, коль уж имела дело с богочеловеком — потому после быстрой растяжки сунула второй и третий. Сфинктер активно растягивался. Четвёртый и пятый пальцы прошли вместе, рука проваливалась. Мари поглядела на собранное лицо Рей, чуть покрасневшее, с приоткрытыми губами — эта картина особенно сильно возбудила активную лесбиянку. Рей, кроме того, просила взбучку: — Хорошо, сучка тупая!  — Мари от душу всыпала раз двадцать по раздвинутыми полушариям, вместе с тем до предела всунув руку в анус. На кисть там давило сильнее чем во влагалище. — Пошевелить? — после шлепков предложила активная лесбиянка. — Да… Мари поворочала. — Не больно? — Немного… иногда проскакивает… но это хорошо. Теперь… — Рей учащённо дышала, процесс оказал на неё сильный эффект. — Теперь я знаю как это… Ещё хочу — сунь как раньше… — В куночку, ня?! — Да. — О`кей, шлюшка! — Мари мужественно вставила второй кулак Рей во влагалище, две её руки очень тесно оказались друг с другом, потому во второй раз она не рискнула просунуть кисть полностью. Рей этого оказалось мало и она начала активно шевелиться, стараясь отдаться имеющим её рукам. Мари терпела все издержки нахождения в одном не очень удобном положении, ради Рей она приносила в жертву себя — ни это ли настоящая добродетель? — Ах-ха… — издала Рей, когда начались схватки. Мари почувствовала сокращения влагалища. — Бля, неужели ты кончаешь… — Рей ничего не ответила, кроме глухих и редких невнятных постанываний. — Бля, ну ты шлюха! — засмеялась Мари, активная распутница терпеливо выдержала боль в уставших руках, покуда неожиданный оргазм Рей не стих. — Вытащить? Аянами кивнула. Теперь она покрылась едва заметными каплями пота. Мари осторожно высвободила руки, кулак, что она извлекла из влагалища, покрывала светлая субстанция. — Класс! Ну ты даёшь! — Макинами незамедлительно сунула ту руки себе, распрямила спину и поласкала себя, затем кинулась к отдыхавшей Рей и измазала ей лицо женским соком, а потом расцеловала. — Понравилось? — спросила Мари после глубокого засоса. — Да, спасибо большое… — Рей посмотрела на неё очень уверенно и хлопнула Мари по боку. Попутно она выпрямилась и приготовилась к новым утехам. — Дай мне своё… — Рей облизала губы. — Хочу поласкать тебя. — Отлично! С Майей так не побалуешься! — Мари охотно заняла позицию — грудастая вакханка умастилась сверху на утончённую красавицу и подставила задние полушария прямо к лицу альбиноски. Отрегулировав такую девичью позу, Аянами сперва приступила к равномерным ласкам цветка, а затем перешла к анусу — и много раз овладела этой дырочкой с помощью щекотливого язычка. — О, как я это обожаю! От Майи не дождёшься такой прыти! — одобрила Макинами. Рей лизала и сосала, переходя от одного отверстия к другому. На этом всё не закончилось: — Я хочу тебя трахнуть, — охотно изъявила бисексуалка-альбиноска. — Так тебе будет приятнее. — Ага, — наездница соскочила с лошадки. — Достану, какой нравится — розовый? — Мари наивно подумала, речь идёт об обычном имитаторе. — У меня свой есть, — Аянами не удержалась от несвойственного ей выражения. Она показательно расставила ноги и пассия отчётливо увидела выпавший клитор — орган разбухал на глазах. Почему-то раньше он был самого обычного размера! — Блин, да это божья благодать! — восхитилась Мари. — Кто же меня, сисястую, так ещё ебал! — Я буду первой, — улыбнулась Рей уже куда самодвольнее. — Да ты само совершенство! — Мари заулыбалась ещё яснее и с большой охотой повернулась пухлым задом к столь неординарной любовнице. — Трахни меня как собачку! Сделай меня как сучку! Пассивная лесбиянка плотно согнула колени и чуть выгнула спину, простёрла вперёд руки и уткнулась в них лицом. Ставшая позади на колени активная партнёрша придвинула задницу к себе, всё разрастающийся клитор вошёл в разогретое влагалище, так толчком за толчком Рей уверенно заменила сбою мужчину. — Чёрт, кому нужны парни! В гробу я их всех видала! — заявила Мари, принимая такую необычную любовь. Рей провела руками по её спине. — Какая я шлюха! — вопила вакханка. — Как люблю ебаться! Какая я грязная! Сношение продолжалось — стоны Мари наросли, пришёл её оргазм, она слабо забилась и разразилась сбивчивыми похвалами. После — обессиленно уткнулась лицом в кровать и блаженно вытянулась. Рей рукой довела себя до предела и вместе с дрожащим клитором и стонами сбросила ещё немного светлой жидкости на покрасневшую попку Макинами. — Как у нас всё хорошо пошло, — Рей легла рядом на бок. — Люблю тебя! — Мари живо впилась ей в рот. — Люблю тебя, Рей, душу дьяволу за тебя отдам! Это было великолепно! За свою жизнь я так не трахалась! — Я очень рада… — Рей удобнее расположилась бочком. Мари повторила её позу и сплелась с избранницей в объятьях. После мокрых и жарких поцелуев бравые девушки затихли и стали наслаждаться послевкусием, слушая дыхание и биение сердце… *** Надув губы, Армандра расхаживала в раздумьях по своим покоям, Каору поник лицом в углу, рядом с ним стояли волнующаяся Унтава и хмурый Кота’на, по другую сторону ближе к Деве Ветров сложил руки Нортан, позади него столпились старейшины. — Как так может быть, что его душа скована в недрах мира, а он дышит и живой? — вопросил один из мудрецов из-за широких плеч военного вождя. — Ты путаешь дух и душу, душа была скована, а дух в нём, — ответил другой философ. — Каору говорил, душа может быть в нескольких местах одновременно! — обернулась к ним Армандра. — Прямо как Итаква — он закован в недрах и ходит с ветрами! — Как во сне, — привёл в пример ещё один старейшина. — Во сне наши души отходят, но мы же живы? Душа может быть где-то… — Вы путаете дух и душу, — возражал другой. — Дух — сама жизнь, а душа лишь разум… — Коли оно так, почему он с нами говорит?  — Армандра, послушайте, — Каору поднял голову и неуверенно привстал, все поглядели на него, философский спор стих. — Я не в силах воззвать к Люциферу. Он запрограммирован… то есть заговорён, — Каору удачнее подбирал слова, чтобы изложить суть примитивным людям, — заговорён Старшими Богами подчиняться душе Адама — а сейчас эта душа столь сильно скована, что до Люцифера долетает лишь моя мысль… И она не может его подчинить! Я застрял здесь! — В… в крайнем случае я могу попробовать перенести людей плато на Дромос, — придумала Армандра. — Если я окружу их воздухом, они не погибнут в заоблачной бездне! А ты — рви цепи! Табрис покачал головой: — Чтобы соблюсти все необходимости при перелёте на луну, знаешь ли, потребуется практика… Скольких ты погубишь, уясняя меру воздуха? А кроме этого — соблюсти иные необходимости о которых не знаешь… давление, например… космическая радиация — это невидимый яд из звёзд и солнца, им заполнена заоблачная бездна, только магнитное поле — дыхание живого мира отклоняет её, для демонов радиация ничего не значит, но простые смертные… Нет, исключено! — отклонил вариант Нагиса. Физически он чувствовал себя лучше, ему уже удалось адаптироваться к температурному перепаду, а ушибы ныли всё меньше, он смог легко абстрагироваться от них. — Нет, если я буду рваться из недр, это сокрушит весь Мир Ветров… Я должен придумать что-то другое. Я не могу погубить вас ради Земли. — Сколь я понял из сказанного тобой, Каору, и из известного мне от сказаний, если Материнский Мир падёт, демоны победят и их вождь Азатот поглотит все миры?! — уточнил Кота’на. Каору мрачно кивнул: — Да, от этой войны зависит судьба всех вещей… А вы уже знаете об этом? Об Азатоте, я ведь не говорил вам о нём? — поинтересовался Табрис. — Народ плато знает это сказание от ледяных жрецов с тех стародавних времён, когда наши предки жили под гнётом Итаквы в далёкой земле за горами у холодного моря, — начал один из старейшин с одобрительного кивка Кота’на. — Изначально не было ничего, кроме Азатот — слепого и безумного вождя демонов, не ведающего ни добра, ни зла. Вот породил он подобных себе и от самого себя: Тьму, Ньярлатхотепа и Безымянного Тумана, и породила Тьма от себя самой Шуб-Ниггурат, кто и муж и баба единовременно, а Безымянный Туман породил того, кто известен под тысячами имён и лиц, одно из которых — Йог-Сотот. Распростёрся Йог-Сотот и раскинул кров небесный. От дыхания и от родовых паров Шуб-Ниггурат пошли первые ветра жизни и плодородия, дали они дыхание многим смертным и бессмертным. Так появилось много земных богов, нарекли они творцов своих Богами Иными. Не было ни добра, ни зла, не знали творения как жить и зачем жить. Пожирали они себя безо всякого закона. И Старшие из земных богов сказали: «да будет закон наш, да будет свет — светом, а тьма — тьмой, и да жить будете по закону сему». Но среди Иных Богов стоял Ньярлатхотеп и взирал на хаос и боль, и возлюбил он зло. Разгневался он на Старших: «Как смеете вы менять законы отца моего, разве не создал ли он всё сущее?» Восстали против него Старшие: «безумен отец твой, говорили они, мы сами выбрали лучший закон!» Но Ньярлатхотеп любил хаос и зло, и началась война среди Богов, Ньярлатхотеп перессорил врагов своих и соблазнил великой властью часть Старших, названную Великими Древними, был среди них и сам Итаква, сын Хастура, рождённого от Йог-Сотота. Вечность шла война, победили Старшие Боги и стали править на Святой Элизии, они изгнали Ньярлатхотепа к безумному отцу его — Азатоту. Остальных Древних они заперли Святыми Знаками… Итакву они закрыли на Бореи. Он говорил жрецам своим нечестивым, а они говорили нам: в роковой час сойдутся звёзды, по воле Ньярлатхотепа отворит Йог-Сотот свои врата, спадут все Знаки, и выйдут Древние и сам Азатот с ними в золотой славе, словно солнце, и сокрушит Ньярлатхотеп навсегда Святую Элизию и будет править Всем всю вечность, и станет всё как было: и не будет снова ни добра, ни зла, только хаос, и боль от хаоса. — Едва ли племя Итаквы лучше него самого! — рьяно добавила Армандра. — Хоть во мне есть его кровь, но я сердцем человек! Нельзя позволить их племени и Ньярлатхотепу с Азатотом победить! Ты это яснее меня разумеешь! — она обращалась к Каору. — И уж не хотите ли вы, чтобы он разрушил Борею ради своих?! — выкрикнул Нортан. — Нет, в любом случае, слушайте, я не буду разрушать ваш мир, — однозначно заявил Ангел Свободной Воли, ловя себя на иронии, она складывалась аж двойной! Только на Земле был Синдзи, тут — Армандра, там — Ньярлатхотеп и его пешки SEELE, тут — Итаква и ледяные жрецы. И ещё оставалась его миссия и клятва Синдзи! — Такова моя воля, — продолжал Табрис, — моё решение, я сам его выбрал и если природа всех вещей будет против, я буду за себя! — «Это он нам так в уши гадит, нужно убедить всех, что он опасен», — придумал Нортан. — «Под Итаквой можно жить — с ним нельзя!» Это предало военному вождю решительности. — Даёшь слово?! — спросил кто-то из старейшин. — Даю, — отважно изрёк Табрис. — Я попробую что-нибудь другое… надо подумать. Я найду выход! — Слушай, ты сможешь вылететь к лунам с моей помощью? — предложила Армандра. — Не уверен… Но я могу вызвать свою астральную проекцию. Если войду в транс — она будет слабее обычного, но раз моя душа может быть внутри меня, в недрах, я могу призвать ещё одну. — Тогда я сама отправлюсь при всяком раскладе! Спрошу с ледяных жрецов! — придумала Дева Ветров. — А что ещё остаётся? — «Отлично! Как раз она мне тут не нужна!» — радовался Нортан. — Может быть, всяко бывает, они не виноваты, вся беда и правда в моём амулете?! — Армандра взглянула на Нортана, на чьём поясе висел проблемный предмет — он вызвался стать его хранителем. — И они подскажут как помочь, — чуть улыбнулся Табрис. — Я отправляюсь на Дромос… — Армандра обернулась к старейшинам. — Я не исчезну надолго. — Вы уверены? — Да! Нужно действовать быстро! Итаква может нанести удар! Среди старейшин уже зрело недовольство — далеко не все желали сражаться с Итаквой, ибо понимали — в гневе Владыка Бореи запросто сокрушит их. И Нортан уже прикинул, как ему воспользоваться этим. — Кота’на, я оставляю Каору на тебя — что б волосок с его головы не упал, — обернулась Дева Ветров к могучему индейцу. — Клянусь, я умру, моя жена умрёт, — Кота’на бросил взгляд на Унтаву, — мои воины, мои медведи умрут — но ни один волос с его головы не упадёт! — «С удовольствием перешагну через тебя, старый друг», — подумал на это Нортан. — А ты собери людей и обеспечь оборону, на нас могут напасть, — приказала тому Армандра. — Слушаюсь… — тон Нортана сказал всё. Армандра пронзительно заглянула ему в глаза — и военного вождя пронзил страх, выдававший его намерения. — Без фокусов! — яростно предупредила Дева Ветров. — Я… я только о вас обеспокоен! — запнулся Нортан. — «Проклятье, я себя выдал! Всё этот миг страха и замешательства!» Впрочем, Армандра оказалась сама слишком напряжена из-за главной проблемы, чтобы вникать и тратить время на эту. — Я тебя предупредила: ещё раз вне милости — и тебе не стать Мужем Плато! — заявила Дева Ветров. Военный вождь едва сдержал ярость: — «Да очень надо! Я присягну Итакве и выебу тебя как последнюю блядину!» — в сердцах выпалил бесчестный варвар. Армандра подошла к Табрису после короткого разговора с прочими своими людьми: — Я отправляюсь воплоти, может быть, нужно будет попытать этих жрецов! На это Каору поглядел на неё с нотками неодобрения, однако он оказался слишком подавленным, чтобы возражать против таких методов. Может быть, окажись он менее добродетельным, им не довелось бы попасть в такую западню? — Войди в транс! — повелела ему Жрица Плато. — Сейчас… — Каору сел и закрыл глаза. Ему потребовалось время для медитации — когда призрачный Ангел возник возле вещественного тела, то выглядел он каким-то едва держащимся и блекло-туманным. — Да, а раньше-то сиял звездой! — печально выдохнула Армандра. — Ничего, я ещё жив… — Табрис изобразил подобие улыбки. — Ради Синдзи я готов бороться даже без Адама! На том они устремились к Дромосу. Нортан хмуро глянул в мрачное небо Армандре вслед, поглядел на Кота’на, важно вставшего подле погружённого в транс Каору, с Хранителем Медведей рассредоточились его личные воины, в том числе белые косолапые. Военачальник плато забрал своих бугаёв и направился вместе со старейшинами к выходу из покоев Армандры. Там, кроме того, осталась их хранительница — супруга Кота’на Унтава. Армандра и Каору достигли Дромоса, на сей раз у них не было настроения любоваться космическими пейзажами. — Давай я появлюсь первым перед ними! — предложил Табрис. Его астральная форма то и дело искажалась, как голографическая проекция при помехах. Он очень тяжело переносил эфирное сопротивление. — Нет уж! Что если они тебя ослабленного сделают?! — отказала Армандра. Её ветра шумели в ушах при пролёте через внешний вакуум. Это был как один большой прыжок через широкую пропасть. — Нет! Я буду там лицом к лицу! Тем паче ты говорил, появись там Итаква, твой Рыцарь Люцифер будет его атаковать! — Должен! Но управлять я им не могу! Разве что он сам среагирует на отца-демона! Я, когда имел над ним власть, приказал ему по усмотрению атаковать Итакву и не атаковать тебя в любом случае! — А если ему рассказать?! — предложила Армандра. — Это не должно получиться! Он повинуется только Адаму внутри меня — Табрису, если иначе! Если даже он меня поймёт, он не сделает этого! Старшие Боги так его заговорили — а то вдруг что-то иное — обманка злых демонов?! — разъяснял Табрис. — Но попробовать же стоит?! — Наверное! То есть я уже пробовал — Люцифер не отвечает! — грустно напомнил Ангел Свободной Воли, который в очередной раз оказался заложником ситуации. Для её разрешения гости с Бореи продолжительное время искали ту гору среди хребтов и глубочайших трещин на безжизненной поверхности Дромоса. Сыскав при помощи экстрасенсорного восприятия, они приблизились к тому тоннелю, что был проделан при перовом посещении. Миновав его, через темноту они снова проникли в пещеру с ледяными жрецами. Служители Итаквы как прежде пребывали в своих столбах, разве что на духовном плане преобразились — их уплотнённые ауры бросали весомые тени в астрале, они стали сильнее и это сразу насторожило Каору и Армандру. Почему они оказались теперь такими? Очевидно — в благодарность от Итаквы! — Это была ловушка, ведь так?! — прогремела последняя, вспыхивая во тьме и готовясь обрушить огонь и молнии на уродливые головы, взиравшие на них с вершин столбов. — А разве от нас следовало ожидать иного?! — издевательски ответили ледяные жрецы, чьи громадные глаза воспылали той же энтелехией Итаквы, что струилась и в Армандре. — Тогда говорите, как эту ловушку распутать?! — Дева Ветров извергла ветвящиеся молнии, они ударили в колдовские защиты, развернувшиеся перед ледяными столбами. Всюду полились искры, радужные всполохи ярко осветили пещеру льда и камня. — Подожди! —  вмешался Табрис, видя как ярость захлестнула напарницу. — Мне надо говорить с ними! — Да, пусть скажет! — засмеялись обманщики в ответ. Теперь когда Итаква усилил их, они не боялись Деву Ветров, их охранительные чары запросто отклоняли её молнии. Армандра кое-как уняла ярость и перестала извергать разряды. — Как Итаква обрёл мою силу?! — заговорил Табрис, зная, злодеи — личности всегда болтливые, особенно когда стоят в шаге от победы. Он много раз это видел в фильмах. Они всегда выкладывают свои планы и потому герои их побеждают в финале. Для этого ему надо было прикинуться немного дурачком. — Как?! Глупец! Ты сам прочёл заклинание! — заявили слуги Итаквы, начав с очевидного. — Оно сработало из-за Армандры? Из-за её медальона? —  Табрис снова задал глупый вопрос, приправленный очевидным ответом, чтобы развязать язык самодовольным мерзавцам. — Да! Именно из-за него! — ожидаемо подтвердили ледяные жрецы. — Проклятье! Вы за это заплатите! — тут уж Армандра не смогла сдержаться: питаемая яростью, натура демона вырвалась наружу. Кровь Итаквы вскипела. Дева Ветров стала чёрно-красной и выпустила из себя целый ураган. Участки пещеры, не скрытые защитными чарами жрецов, тот час пошли трещинами и посыпались. Это моментально повлияло на слабую проекцию Табриса — воплоти на Бореи он скривился от головной боли. — Унтава! — позвал Кота’на, подхватывая падающего Каору. Его проекция на Дромосе развеялась из-за разошедшейся ауры Армандры. Ангел быстро забился как эпилептик и почти сразу лишился сознания. — Нет! Что я наделала?! — Дева Ветров замерла в смятении, вокруг неё бушевали эфир, огонь и ветер. Она утратила контроль над испепеляющей аурой! Лёд вокруг обратился в пар, камни раскрошились. В тот же миг столбы со звоном разлетелись на осколки. Жрецы Итаквы, наполненные мощью своего повелителя, воспарили над уходящей в недра воронкой. Зазвучали их формулы. Они подчинили ауру разрушения, преобразовали её в сковывающие чары, набросили и принялись опутывать Армандру. Та же огненная путина обхватила теперь её. Может быть, окажись она в лучшем состоянии духа, ей удалось бы вырваться, но у сметённой и поставленной на грань отчаяния из-за всего, сотрясшегося с Каору, у неё не нашлось сил отторгнуть натиск… Весть о том, что Каору полностью потерял сознание, быстро достигла ушей Нортана. Следом за этим до него донеслось иное: — Варвар! — громыхнуло у бугая в голове, он от неожиданности схватился за виски и начал озираться. Его воины обеспокоенно покосились. — Приём! Из медальона я тебя зову! — Что? — Нортана взял оный предмет с пояса и поглядел на него. — Не выдай нас! Меня слышишь только ты! — продолжал голос. — А… ну да, — Нортан разом развернулся, кто-то из вояк успел что-то обеспокоенно пробубнить, дескать, всё ли в порядке? Они очень опасались магии артефакта. — Всё хорошо! — бросив им, военачальник отошёл. — Мне нужно помолиться! Он никогда не тратил время на воззвания к высшим силам подле Старших Знаков, однако тревожная ситуация заставила его воинов поверить во внезапно просунувшуюся набожность. Нортан направился по пустому коридору, где в конец высился богато обделанный алтарь со Старшим Знаком. — Всё! Не подходи ближе! — потребовал голос. — К чему? — Нортан поглядел на Знак. — А, чародейства не будет! — Не будет, да! — тут Нортан смог различить зыбкий образ человека, одетого как ледяной жрец, коих ему довелось встретить в последнем бою. — Я Борис Жаков. — Первосвященник Итаквы… — узнал Нортан. — Он самый! Раньше я ещё в НКВД работал! — заявил русский. — НКВД? — Не бери в голову! — отмахнулся Борис. — Когда ты взял этот талисман, Итаква смог ясно видеть твои мысли… Он послал меня переговорить с тобой. — Я слушаю. Итаква желает предложить мне сделку? — угадал будущий предатель. — Именно. Он даст тебе великую силу и сделает вождём всех людей Бореи! — пообещал вестник Бога Белого Безмолвия. Нортан огляделся по сторонам — его никто не должен слышать. — Говори мысленно, я в твоей голове… — подсказал призрачный собеседник. — Ага… — Ты сам уже готов служить ему, — говорил Жаков. — Да. — Тебя интересует, если Итаква столь велик, почему ему понадобилась твоя помощь? — продолжал верховный колдун. — Каору Нагиса ещё опасен! Дух его — благодаря тонкому уму Итаквы — угодил прямиком в ту яму, что он рыл для нашего господина! Этот педераст побеждён! Но ещё опасен: ему под силу вырвать дух из Бореи, но он этого не сделает — дурак слишком добр, чтобы убить нас всех ради себя! Ведь если он вырвется, Бореи не станет! Нортан испугался такой перспективы. — Нужно его уничтожить ради Бореи! — варвар сжал кулак. Они мыслили одинаково: добродетель Нортан и Борис всегда полагали следствием дурости, которая всегда проходила, окажись жизнь дурака в опасности. Потому они оба боялись смерти, что могла в любой миг их настигнуть. — Верно-верно! Итаква опасается выходить в открытую против Каору, особенно на этом проклятом плато, где он всё ещё слаб! — продолжал разъяснения Жаков. — Но главное: покуда у этого педераста есть надежда — он не станет губить Борею. Дурак же! Но да за это надо хвалить Бога! Нужно окончательно его обезвредить! Итаква может сделать это только нашими руками! Да, нас Каору не посчитает теми, кто отнимет последнюю надежду! — Понял-понял, говори план… — Не торопись! План таков… э… — Борис сидел в трансе в городе Людей Ветров и говорил устами, смысл передавался телепатией. — Сперва надо сказать: Итаква может использовать крупицы заключённого духа, он передал их нам, чтобы посмотреть, потому мы стали сильнее! Мы подойдём и подстрахуем тебя! Это ты понял? — Да… «Мне придётся вас ждать? А Армандра?» — забеспокоился предатель. — Не волнуйся по её счёт! Её уже повергли ледяные жрецы на Дромосе! Дура ветров сама прыгнула вслед за педиком! Говорю же: мы сильнее стали! Мы получили столько колдовской мощи, сколько можем выдержать! Итаква хочет силу Каору, потому для начала отдал её нам, ведь мы ближе к Каору, ближе него! Он хочет посмотреть! Но я это уже тебе говорил! Ээ… а вот чего надо делать тебе, запоминай…