Параллельные миры

— Так, — доктор устало потер переносицу, приподняв при этом свои очки в железной оправе и прикрыв глаза. Состояние его было неважным — тяжелая работа сказывается. К тому же, он дежурил сегодня, а дежурство в психбольнице — вещь весьма неприятная и до дрожи в пальцах выматывающая. — Сегодня все повторилось… Что ж мне с вами делать…       «Оптимизм» и такие несвойственные (а иногда и свойственные) для врача фразы сразу дают понять, что надежды сегодня снова ждать не стоит. Как и вчера, и позавчера, и неделю назад, и месяц… Уже больше года она слышит нечто подобное. В разных больницах. От разных врачей. Итогом стало то, что ее упекли в психушку. Ну, не совсем упекли, а настоятельно рекомендовали полежать, дабы быть на постоянном контроле.       Деваться было некуда, ведь бывший парень, который и затеял всю эту лабуду с анализами, проверками, походами в больницу, совсем быстро бесследно пропал, а мама, послушав опытных и будто бы всезнающих медиков, тогда помогла собрать вещи и сейчас навещает раз, ну или если повезет, два раза в неделю.       Так и получилось, что теперь она тут. Вроде бы и свободна, а вроде и нет. И заложница не только этих суровых стен и людей в белых халатах, но и собственных снов.       Маше все это надоело. Атмосфера этого места просто ужасная, тяжелая и ломающая. Мало того, что совсем рядом, буквально за хрупкой стенкой, соседствуют настоящие психи, так они еще могут начать буянить. Чаще всего ночью. Чаще всего в полнолуние. И это несмотря на то, что лежит она на этаже, где пациенты более-менее спокойные. Маша знает, что творится на этаж выше. Она частенько слышит эхом отдающиеся крики или же громкий душераздирающий вой.       На верхнем этаже такое бывает и не только в полнолуние. В такие дни Ган спать не ложится. Она забирается на подоконник своей серой палаты и смотрит на небо. Она понимает, что даже если уснет, то обязательно будет разбужена каким-нибудь «Наполеоном», который может во все горло заорать в коридоре что-то на вполне приличном французском.       Повезло лишь в том, что палата была отдельная и самая дальняя. Она, Маша, находилась тут одна, и к ней никогда никого не подселяли. Машка была и рада этому и опечалена в то же время. Одиночество — это, конечно, хорошо, но не тогда, когда ты сидишь в четырех обшарпанных временем стенах. Стены эти, между прочим, были окрашены, вероятно, в приятно фисташковый цвет, но со временем успокаивающая зелень выцвела, потолок потрескался, а мебель заскрипела и стала до боли в спине неудобной. В этой палате нет ожидаемых мягких стен, сюда не бегают санитары-качки по ночам со смирительной рубашкой, отсюда не доносятся пронзительные крики, и не болтаются по краям кровати тяжелые крепкие ремни, которые непременно сдавливали бы запястья и лодыжки. Казалось, все бы ничего, можно стерпеть и не сломаться, но это палата психбольницы.       И все началось с того, что Маше просто начали сниться необычные сны. Нет, она вовсе не считает себя свихнувшейся. Даже больше. Ее не считают таковой даже врачи. Для чего им потребовалось поселить девушку здесь на неопределенный срок, никто из них, врачей, конечно же, не знает.       Прошло уже две недели бестолкового пребывания тут, а светила науки даже не могут поставить диагноз. То, что у Ган нарушение сна, твердил буквально каждый, но ни один не мог объяснить тех аномалий, которые с ней происходят. Какие-то тесты, анализы, процедуры и укольчики совершенно не давали результатов. Наоборот. Все только ухудшалось. С каждой ночью реакция организма девушки становится более выраженной. Настолько, что теперь в удивлении и шоке одновременно пребывают не только медсестры, но и абсолютно каждый врач, который раньше еще пытался держаться здравого смысла, был невпечатлителен и адекватен в суждениях. Случай рыжей красавицы ставит в тупик лучших профессоров и медиков, поэтому и сейчас плотный, но весьма красивый мужчина, сидевший за столом, ничего не смог сказать, кроме как: — Поколем вам курс витаминов… И иммуностимуляторы… Сходите еще на прием к психологу, а дальше посмотрим.       Маша, взяв листочек с направлением, медленно удалилась в свое убежище. Идти сегодня к кому-то еще не было никакого желания. Тем более, она уже знает, что ее там ждет. Ей снова будут задавать какие-то вопросы, что-то записывать, возможно, показывать странные картинки, а потом посоветуют что-нибудь расслабляющее перед сном. Расслабляющее. В психушке. Смешно, ага.       Сама же Ган, кажется, уже смирилась со всем тем, что с ней происходит. Нет, ее вовсе не устраивает, что она живет на два мира. Не устраивает и то, что из-за этого нечто у нее полностью поломалась жизнь — любимый человек бросил, сказав на прощание, что у него нет желания толкаться с ней по больницам, а мама, итак никогда особо не занимающаяся ее воспитанием, кажется, даже была спокойна, что теперь ответственность за ее чадо лежит на представителях медицинской службы, а не на ней самой.       После обеда, который Маше как всегда показался до рвоты противным, она все же поплелась на прием к психологу. Миновав пару этажей, она остановилась у закрытой двери с табличкой и не совсем уверенно постучала. После одобрения войти, девушка переступила таки порог кабинета и тут же немного расслабилась, ведь здесь интерьер куда симпатичнее и спокойнее.       Вообще это самый обычный кабинет с большим количеством папок на полках шкафов, большим деревянным столом, квадратным, почти на всю стену окном и ярко-зелеными цветами, растущими тут в избытке. Огромное окно дарит немалое количество солнечного света, не то, что в ее палате, которая выходит на темную сторону. А сочные растения в избытке вырабатывают такой нужный здесь кислород, которого тоже не хватает в ее четырех стенах. Отличие именно этого кабинета от других было в том, что на месте стула пациента стоит большое и очень удобное кресло. Маше казалось, что это единственная нормальная вещь в этом чертовом месте, тем более после скрипящей кровати…       Молодой мужчина, убирающий документы на полку, сразу повернулся и даже слегка улыбнулся, будто ждал именно ее. Ган молча прошла в кабинет и села в предназначенное для нее кресло. — Я вас ждал, Мария, — молодой врач сразу же сел напротив, подтвердив своими словами, что его предупредили о ее визите. — Ну, как у вас дела? — Пока не родила, — как-то безразлично ответила типичной шуточкой рыжеволосая, не глядя на своего «мучителя». Он, конечно, человек очень приятный и добрый, но факт остается фактом — она в психушке, поэтому разговаривать весело и мило она не может как эмоционально, так и физически. — А что, хотите? — заулыбался психолог, пытаясь разговорить осунувшуюся девушку, которая с каждым приемом становится серее и хмурее. — Да просто сплю и вижу, как по психушке хожу пузатая! — язвит в ответ Машка. Каким бы хорошим человеком он ни был, сейчас этот мужчина с символичным именем Альфред жутко раздражает. Хочется вернуться себе в палату, лечь и… уснуть. Уснуть и проснуться дома. В своей квартирке. — Действительно это и видите? — заинтересованный психолог тут же берется за ручку, чтоб начать записывать, и включает небольшой диктофон, который поначалу Машку жутко смущал. Сейчас же ей нет дела ни до диктофона, ни, собственно, до глупых вопросов, поэтому с наскучившимся выражением лица все же отвечает: — Ну нет, конечно, — выдыхает девушка, прикрыв глаза и запрокинув голову на кресло. — Расскажите мне, что вам снилось сегодня, — мягко просит Альфред, так и не выпустив шариковую ручку из пальцев. — Почти то же самое, — устало отвечает рыжая, — Питер. Я в Питере. — Наталья Бантеева, Татьяна Ларина, Дария Воскобоева и все остальные там снова присутствовали? — одновременно что-то записывая, спрашивает психолог, уже зная ответ, ведь он всегда один. — Да. Как всегда, — Машка вдыхает полной грудью и медленно выдыхает, расслабляясь в этом кресле и даже чуть не засыпая. Она пытается в деталях вспомнить свой сон, ведь знает, что собеседник будет интересоваться каждой мелочью. — Что вы делали на этот раз? Чем занимались? — вопросы звучат спокойно и монотонно, никаких эмоций не неся. Возможно, так и должно быть, Маша этого не знает, но ведь так она не может понять по интонации: правда ли его интересует ее сон или он расспрашивает обо всем только с профессиональной стороны, делая свою работу? — Все как обычно. С утра я пришла в центр, со всеми поздоровалась, покормила животных и пошла к себе. Потом я оказалась в кабинете Наташи, там почему-то были все. Наверное, было какое-то собрание, я не помню. Затем мы зачем-то снимали видео на телефон и много фоткались на айфон Бантеевой. Мне было весело, — на исхудавшем и бледном лице появилась слабая улыбка, а в глазах, хоть они были закрыты, Альфред был уверен, что появился огонек. — Я много смеялась. Мы шутили, болтали и пили чай. — Ничего необычного не было? Никаких ситуаций, которые вызвали у вас бурную реакцию: удивление, страх, скованность? — Альфред снова что-то записывает и делает пару заметок, а Ган даже с особой отчетливостью слышит тихий скрип ручки о бумагу. — Нет, только веселое и хорошее настроение, — спокойно отвечает Машка, все еще не открывая глаз. — Вам как раз этого сейчас не хватает. Возможно поэтому вам и снятся эти эмоции, — заключает свой вердикт психолог, оторвавшись от бумаги и взглянув на рыжеволосую девушку. — Амнезия присутствовала? — Да, на этот раз врач сказал, что я ничего не помнила утром около пятнадцати минут. — Когда вы засыпаете и оказываетесь в Питере, в окружении этих людей, вы понимаете, что это сон? Помните о том, что настоящая реальность не там? — случай Маши заинтересовал молодого специалиста почти сразу. Юная девушка, страдающая кратковременной потерей памяти после сна — редкое явление. Поначалу он подумал, что это связано с какой-то травмой или психологическим расстройством, но все показатели тестов, анализы и прочее утверждали, что она абсолютно здоровый человек. — Нет, я этого не помню. Я там живу, чувствую себя живой, как будто все по-настоящему, взаправду. — Мария, ну вы же понимаете, что в наше время никаких ведьм нет. То, что в Питере могло собраться целое сборище людей, именуемых себя таковыми — плод вашей фантазии, — мягко, но настойчиво говорит психолог. — Откуда вы знаете? — сухо отвечает Ган. Почему-то ее очень обижает тот факт, что он не верит во что-то потустороннее. Но ведь всякие сказки, легенды, рассказы и истории не зря писались, они ведь были созданы, основываясь на чем-то. В конце концов, почему раньше, во времена Инквизиции, ведьмы были, а сейчас их нет? Что им мешает? — Я человек науки и опираюсь на факты. И я залезал в интернет, нигде в Питере нет центра какой-то Натальи Бантеевой, — сообщает работник мед службы, глядя, как глаза рыжеволосой девицы резко распахнулись. — Это не означает, что ведьм, как таковых, нет, — Машка отворачивается и уставляется в большую пальму, растущую на полу. В голубых очах раздражение и возмущение, но возмущение это наружу не выходит, сидит внутри. — А вы их видели? — с прежним спокойствием, как и подобает психологу. Он не запрещает ей верить, каждый волен думать так, как хочет, но, возможно, искоренив из ее разума подобные мысли, ей перестанут снится эти странные сны про экстрасенсов, ритуалы и обряды. Может, именно убеждение в существовании ведьм загнало в мозг какую-то фантазию, которая и не дает девушке спокойно жить. Однако это не объясняет провалы в памяти, случающиеся после пробуждения. — Альфред, вы верующий? — неожиданно задает вопрос девушка, теперь в упор глядя на своего оппонента. — Нет. Я не верю в Бога. Я опираюсь на здравый смысл и то, что видел сам, — честно признаться, его немного удивило, к чему начала клонить Машка, ведь казалось бы, что та отошла от темы, но следующие ее слова доказали обратное. — А вы видели этот самый здравый смысл? — уже спокойно и выдержанно вновь интересуется рыжеволосая. — Ну… Он же есть… У меня и у вас, — впервые растерялся мужчина, ведь еще никто из пациентов его в тупик не ставил. — Это лишь совокупность взглядов, присущих большинству людей. Он есть, но вы его не видите. Тогда как вы можете утверждать, что ведьм тоже нет? — Машка хитро и победно улыбается, видя смятение в глазах напротив. Она его не убедила, что люди со сверхспособностями существуют, да ей это и не надо. Главное теперь, что он не знает, какие аргументы привести в свою пользу. — Так можно сказать почти обо всем, — Альфред поджимает губы, ведь обычно он тут устанавливал правила и убеждал людей в своей правоте. Пусть не всегда с легкостью, но ни одного случая обратного у него еще не было… До этого момента. — Да, — Ган пожимает плечами, ведь тут он прав. — Давайте просто каждый останется при своем мнении? А то я упрямая и могу спорить очень долго. Вы, как я вижу, тоже. Или мой взгляд на эту ситуацию может как-то повлиять на выписку из этого адского места? — Нет, не повлияет, — задумчиво отвечает психолог, уже забыв, что должен был делать заметки в ее карточке. Забыл и о диктофоне, который записывал всю их беседу. — Вас выпишут тогда, когда амнезия полностью исчезнет, и вас перестанут мучить эти сны. А пока… На сегодня все.       Альфред ставит точку в их разговоре, а Машка, молча поднявшись, сама нажимает на кнопочку и останавливает запись сегодняшнего сеанса. Молча выходит, не попрощавшись, и снова привычным маршрутом направляется в свою палату.       Настроения нет. Совсем. Она уже не видит смысла в этих посещениях психолога, витаминах, которые ей колют, и простого пребывания тут. Если вначале врачи и даже мама смогли ее убедить полежать тут с десяток дней, то сейчас хочется просто сбежать. Останавливает лишь странная реакция организма — амнезия. Маша боится проснуться в один день и ничего не вспомнить.       Почему в настоящей жизни не может быть все так просто и легко, как в той, что ей снится каждую ночь? Там всегда хорошо и окружают, казалось бы, родственные души, люди, которые встанут за любого из них горой, поддержат и поймут. Почему ее уверяют, что таких людей не может быть в нашем мире? И пусть, что в Питере нет никакого Центра. Это еще ни о чем не говорит. Что-то непостижимое простому человеческому мозгу обязательно существует. Что-то неулавливаемое обычным взглядом непременно находится рядом. И если она очень хочет увидеть, почувствовать, прикоснуться к чему-то невидимому и неосязаемому, то она непременно сделает это… И пусть только во снах.