Параллельные миры

      Маша сидит на подоконнике и с усталым обреченным взглядом смотрит через грязное, явно давно немытое стекло на улицу. Там сейчас так хорошо! Солнце выглянуло сегодня из-за туч, скрывавших небо последние четыре дня. Листва на деревьях уже обсохла и ласково колышется ветром. Люди повыходили из своих убежищ, называемые домами, куда-то снова спешат, несутся, заполняя даже отдаленную улицу, где находится психиатрическая больница, небольшой суматохой.       Взгляд голубых очей остановился на дворе здания. Прямо посередине прилегающей к зданию территории скопилась большая лужа после долгих дождей. Огромная по площади, но, очевидно, неглубокая, потому что сейчас в ней с какой-то птичьей радостью купаются голуби и воробьи. Вода, наверное, успела немного прогреться, вот и собрались эти чудные создания помыть свои перышки.       Маша услышала стук в дверь и скорее машинально повернула голову. Ну да, никого другого она сейчас и не ждала. Психолог молча зашел и тихо сел на слегка скрипнувшую кровать. Ган предпочла остаться на своем месте, покрепче прижав к груди колени и вновь отвернувшись к окну. — Любите сидеть на подоконнике? — заговорил Альфред, сегодня не став открывать изученную вдоль и поперек карту своей пациентки. — Нет, терпеть не могу, — отзывается рыжая, но голову не поворачивает. — Так делают влюбленные девочки-подростки… Сидят, смотрят в окно и мечтают… Либо плачут, если все плохо. — По вашей логике, раз вы не плачете сейчас, смею предположить, вы мечтаете? — врач совсем немного нахмурил брови, скорее по привычке. Он всегда, когда думает, так делает. Ган даже поворачиваться не надо, чтоб убедиться в своих предположениях, ведь за время, проведенное тут, она успела не только себя отдать под изучение, но и сама его неплохо изучила. Даже может предполагать, что он спросит дальше, когда получит тот или иной ответ. — А я разве девочка-подросток? — усмехается Машка, все же поворачивая голову и глядя на своего, пожалуй, единственного постоянного собеседника. — Тогда, следуя все той же вашей логике, вы должны быть влюблены, раз сели на этот подоконник, — вполне логично отвечает медик, замечая тот же самый потухший взгляд. М-да, если даже предположить, что это правда, и Мария действительно влюблена, то, скорее всего, это не взаимно. — Все намного проще, Альфред, — рыжая слезает с насиженного места, слегка потягивается и садится на стул у кровати, предоставив психологу возможность остаться на том же месте, где он сидит. — Тут до чертиков скучно, спина от кровати уже болит, а во дворе там птички купаются, такие забавные… Вот за ними я и наблюдала, для этого пришлось сесть на подоконник, потому что со стула их не видно — окна высоко расположены.       Врач молча выслушивает и даже зависает на несколько секунд. Птички… Ее можно понять. Лежит в палате совершенно одна уже которую неделю, навещающих нет, телевизора нет, книги, как успел заметить врач по бумажным закладкам в них, уже все прочитаны и аккуратно сложены на тумбочке. Конечно, тут птицы в луже станут целым разнообразием в этих серых днях. — Поменьше копайтесь в людях, иногда в действиях совершенно нет какой-то логической последовательности, — заключает Маша, отведя взгляд и прикусив губу, — однако могу сказать, что не стану опровергать ваши слова о влюбленности… — Расскажете мне об этом? — тут же оживился Альберт, думая, что, возможно, с помощью этого сможет помочь своей пациентке. — Кто вас просил лезть, доктор?! — Ган тут же словно подменили. Из уставшей и безэмоциональной она вдруг резко превращается в злую и, кажется, мало управляемую ведьму. — С чего вы решили, что мне стало лучше, покинув я проект?! — Мария, я же вам уже объяснял, — вновь начинает свою «песню» психолог, в который раз пытаясь донести свои мысли и позицию до этой вот недовольной девицы. — Вы в ваших снах участвовали в известном проекте «Битва экстрасенсов», где проходили различного рода задания, на которые соответственно тратили большое количество сил и энергии. Как я считал, это вам мешает после пробуждения сразу вспоминать, кто вы есть и где вы находитесь. То есть вы, потеряв все силы, просыпались и просто-напросто не могли сориентироваться, что к чему… — И что? Помогло? — нагло перебивает его Машка, сложив руки на груди. Она считала его совсем не плохим человеком, даже хорошим, да и сейчас так считает, но этого она понять и простить не может. Кто он такой, чтоб за нее решать, что делать и как поступать?! — Я ушла с «Битвы», но, тем не менее, сегодня лечащий врач мне сказал, что моя амнезия сделала резкий скачок… Я ничего не понимала и не помнила почти сутки! — Вероятно, я ошибся, — признается врач с долей сожаления в глазах. Неужели он начал верить в ее второй мир где-то в другой вселенной? Отчего же ему жаль, что он так поступил? — Вы ошиблись? — холодно повторяет Маша и отводит глаза. Хочется плакать. Все из-за него, она теперь должна уехать. Оставить Дашу в Москве и вернуться в Питер. — Слишком много вы о себе возомнили, когда полезли исправлять мою жизнь… — Не жизнь, Маша, а сон, — поправляет ее Альфред, пытаясь поймать ее взгляд, ведь ее глаза всегда сдают ее, передавая все эмоции. — Да, я позволил себе вмешаться, используя гипноз… Но я и предположить не мог, что после этого все станет только хуже. Что из-за сна… — Жизнь! — вновь обрывает его на полуслове рыжая, не давая договорить. На глаза предательски выходит влага, а к горлу подступает противный комок. — Это не может быть сном. Это моя жизнь! Вторая. Запасная. Альтернативная. Называйте, как хотите! Но это моя жизнь. Там. Именно там я живу. Именно там мне хочется жить, а не тут! — Вы говорите это под влиянием внешних воздействующих факторов: больница, лекарства, врачи, пустота… — начинает было врач, но вновь прерывается, ведь Машка явно хочет все высказать. — Нет! Тут я существую. Просто живу от восхода до заката. Я не чувствую себя необходимой обществу, не чувствую любви к себе, поддержки, тепла, внимания. Я не испытываю тут ничего! Уже даже одиночества, боли, страха, отчаяния… Я через все это прошла, это уже было! — Маша, я прошу вас, успокойтесь, — Альфред поднимает руки ладонями вперед в знак того, что не хочет ей зла. — Хорошо, допустим, то, о чем вы мне рассказываете — ваш второй мир. Почему вы так стремитесь там остаться? Что вас удерживает? Если дело все не в потере сил, о которых я думал, не в участии в проекте, то в чем? Почему каждый раз после пробуждения вы продолжаете жить тем местом? Вы яро не хотите возвращаться. Ваше подсознание хочет оставаться там. Но что-то для этого должно там держать…       Маша вдруг резко стихает и опускает глаза. Да, он прав. Она действительно не хочет возвращаться обратно. Каждый раз, оказываясь в этом месте, она совершенно не помнит, как тут оказалась и что произошло. Каждый раз она думает, что живет в мире ведьм, где есть центр, работа и любимые друзья. И каждый раз мозг уперто не хочет возвращаться сюда. В эту убитую никчемную жизнь.       Единственное, что тут есть — мама. Но мать, положив дочь в больницу, начала приходить все реже, отделываясь звонками по телефону и ссылаясь на тяжелую работу. Потом и звонки стали реже. Потом еще реже. И еще. Пока не достигли того, что слышала родную мать Маша уже раз в неделю, а то и раз в две недели. Она даже не знает, все ли у нее хорошо, как у нее дела, что вообще происходит в жизни единственного дорогого человека в этом мире. И нужна ей Машка после этого? Да и самой Маше нужна мать? Отношения у них всегда были не очень… — Мария, поймите, я хочу разобраться и помочь вам, — уверяет Альфред, мягко заглядывая в голубые очи напротив. Жаль ее, совсем измучилась. Он-то желает ей помочь, а она сама хочет, чтоб ей помогли? Вряд ли… — Я говорил с вашей мамой, когда вас еще только положили…       Ган слегка удивленно смотрит на него, ведь в голову тут закралась мысль: он что, умеет считывать? Стоило подумать о матери, он тут же о ней заговорил. Но, помолчав еще несколько секунд, рыжая поняла, что его идеи совершенно далеки от того, о чем думала она. — Она мне тогда рассказала, что сны вам эти начали сниться давно, — врач делает паузу и все же открывает историю болезни, прямо оттуда считывая «показания» матери. — По вашим рассказам сначала не происходило ничего необычного. Вы просто жили в Питере, искали работу и занимались Таро. Потом устроились в этот самый центр и постепенно у вас и пошли эти самые осложнения в виде амнезии… — Да, все так, — кивков подтверждает Ган, ничего нового для себя не услышав. Она когда-то эти самые сны рассказывала маме под впечатлением их реальности и яркости. А еще они на удивление всегда легко и полностью запоминались. — Хорошо, а в жизни вы Таро не увлекаетесь? Только там? — Альфред пролистывает несколько листов, кажется, в поисках каких-то заметок, поэтому голову даже не поднимает. — Нет, я ничем таким не занималась. Даже не гадала на Рождество. И увлечений-то у меня не было, — задумывается рыжая, как будто могла упустить что-то в своей жизни, — только йога и медитации. — Вы медитируете? — удивленно тут же спрашивает психолог, оторвавшись от бумажек. И почему он узнает об этом только сейчас? — Сейчас нет, раньше, — поясняет Маша, не понимая этого искреннего шока на лице врача. Будто не йогой занималась, а каким-нибудь самбо, честное слово. — Медитировала, да. Перед сном обычно. Это помогало мне быстрее заснуть и отдохнуть за ночь… — И после этого вам стали сниться эти сны? — торопливо расспрашивает Альфред и тут же перелистывает историю в самый конец на чистый лист, сразу же начав что-то записывать. — Я не помню, — признается Ган, следя за его действиями и даже пытаясь разобрать малопонятный почерк верх тормашками, — я даже не помню, когда мне первый раз приснился тот мир и перестали сниться другие сновидения.       Наступает долгая пауза, в которой ни один из двух присутствующих не сказали и звука. Машка пытается соотнести и вспомнить те события, а сам психолог пытается разобраться и вспомнить, что он читал по методикам медитаций.       А ведь он прав. Все началось с того, как только Маша научилась полностью отключать свои мысли от ненужного и заставлять работать свой мозг так, как она хочет. Сначала это получалось ненадолго, потом все лучше и лучше, а с этим сны все дольше и дольше, насыщеннее и насыщеннее. И самое интересное, что Маша, погружаясь в себя и свои размышления, представляла вовсе не внешний объект, концентрировалась не на своем организме, а на том, какой могла быть ее жизнь. Каждое занятие начиналось с мысленной фразы: «Что было бы, если б…» Нет, никаких миров с ведьмами она не придумывала. Просто брала какую-то прошлую жизненную ситуацию, рассматривала ее, анализировала и обдумывала. Варианты подворачивались сами собой, представляя совершенно разные исходы событий. Вселенная одна, а вот ходов в ней бесконечность. — Маша, неужели.? — психолог наконец-то поднимает на нее глаза и внимательно смотрит. В его взгляде какая-то догадка, но она кажется ему настолько немыслимой, что он и сам сейчас ощущает некую двойственность в своих рассуждениях. — Что неужели? — спрашивает Ган, немного поджав губы. Не только у ведьм и колдунов бывают пронзительные глаза, которые заставят внутри что-то съежиться. Как оказалось, еще и у психологов. — Вы сказали, что влюблены… — неуверенно начинает высказывать свой ход мыслей Альфред, убрав ее карту на тумбочку и уперевшись локтями на колени, — это Дария?       Машке показалось, что весь воздух из нее выкачали. Она сидела несколько секунд, совершенно не реагируя и даже не дыша. Нет, для нее самой это вовсе не новость, она уже относительно давно поняла, что в душе поселилось светлое и прекрасное чувство, но что он догадается, кто занял сердце рыжеволосой красавицы, Ган никак не могла предположить.       Стыд? Да, возможно. Но и это было недолгим. Машка, уверенно задрав подбородок и посмотрев врачу прямо в глаза, гордо заявила: — Да, я влюбилась в Дашу, — стыдиться своих чувств — значит, не любить. И пусть он узнает, какая ей уже разница. Пусть думает, что Ган полюбила свою фантазию, главное, что сама Маша знает — Дария так же реальна, как она сама.       Таить все в себе, скрывать от врача — а смысл? Ему Машка рассказать об этом не боится, пусть осуждает, его мнение ей фиолетово. А вот Даши… Признаться ей она вряд ли сможет.       Да, рыжая знает, что Воскобоева относится к таким парам вполне нормально. Ну, работает же она как-то с Наташей и Таней. Правда, недели две, когда она случайно застукала их практически за этим делом в кабинете Бантеевой, Дария наотрез отказывалась брать что-то из их рук. Даже просто объятия не позволяла. И нет, вовсе не потому, что ей было противно, просто она таким образом подкалывала и мстила все той же Бантеевой за вечные ее шуточки. С Таней приходилось проделывать то же самое, чтоб не выдать себя и поддерживать игру. Но совсем скоро Дария сама спалилась и засмеялась, когда увидела на их серьезных лицах жуткую неловкость. Они же не думали, что она, Даша, воспримет все так буквально и будет так себя вести. Чтоб заверить подруг, что все нормально, Воскобоева обняла тогда каждую из них и поздравила, после чего отношения вновь стали прежними.       Об этом Маша узнала, конечно же, из рассказов самой Даши. Отсюда Ган сделала вывод, что такие чувства Воскобоева уж точно не проклинает. Но и для чего признаваться Машка тоже не знала. Подруге точно этого не надо. Она замужем, пока что… У нее двое детей, проект этот, уже появившиеся фанаты и новые знакомые, среди которых она может найти нового спутника. Зачем ей какая-то девчонка, которая до недавнего времени была лучшей подругой? Да еще и на девять лет младше. — Вот это вас и держит, — заключает Альфред, немного устало выдохнув. — Любовь. Вы не хотите оттуда возвращаться потому, что там она.       Сообразить что к чему оказалось не так уж сложно. Психолог просто вспомнил всех тех, кого упоминала Машка, а потом неожиданно понял, что больше всех в рассказах светилась именно Дария Воскобоева. Именно с ней девушка постоянно проводила время, часто смеялась, если верить рассказам, гуляла, переписывалась, пила чай с шоколадом по вечерам и смотрела фильмы.       Именно про нее Мария рассказывала с какой-то нежностью, иногда детским восторгом, часто краснела щеками, когда выдавала их секретики под настоянием Альфреда. Неожиданно, конечно, что предметом обожания Маши стала женщина, но что сделаешь, если они понимают друг друга лучше, чем кто-либо, что им просто хорошо вместе...       Ган неожиданно для себя громко выдыхает, немного расслабившись. То, что он сказал, для нее опять-таки не новость. Стало легче оттого, что он не осудил и не начал читать лекции о чувствах к вымышленным персонажам, как все в ее окружении думают. Убрав вьющуюся прядь за ухо, Маша говорит: — Да, я знаю. Я и сама это поняла… И знаете, Альфред, — рыжая делает паузу, опустив голову и собирая мысли, — если было бы возможно, я бы и не вернулась… — Хотите сказать, вы не желаете больше просыпаться? — в голосе психолога не было удивления. Он давно перестал удивляться чему-то в ее случае. К тому же, он ее даже понимает. За столько времени общения с этой рыжеволосой красавицей врач достаточно смог представить тот ее мир и насколько ей в нем хорошо. Возможно, этого хотели бы очень многие, окажись они на месте Маши. — Да, — кивает Ган, переведя взгляд в окно на сочную зеленую листву в солнце, — не хочу. И если мне представится возможность выбирать… Я останусь там, сюда я не вернусь…