***
Она сидит там, у чертовой реки, дрыгает ногами, свесив их к ледяной воде. Беззаботная, глупая. Вперед-назад, задевая резкий обрыв берега, вперед и назад, подаваясь вперед, чтобы заглянуть за край и не испачкать закатанных штанов. Светлые волосы закрывают часть ее лица, ту, что с уродливым красным шрамом, зеленые глаза мерцают в дневном свете. Глупая, но до боли милая. И не скажешь, что в этом полевом цветке скрыт пресловутый ген спасительницы. Цирилла улыбнулась, должно быть, что-то коснулось ее ступни в чистой прохладной реке, так резво несущейся мимо. Ее вороная лошадь паслась вдалеке, с завидным аппетитом собирая клевер, а хозяйка беззаботно любовалась то водою, то небом, задирая пустую голову к облакам. Сколько он просидел так, смотря за ней и ухмыляясь, сколько времени прошло? Ход точно замедлился, ветерок мягко гнул травы, бил эльфа со всех сторон, прогоняя. Всадники никогда прежде не собирались в путь так долго, Эредину на подготовку хватало и минуты, его воинам – даже меньше. Дело их – выхватить поводья коня из рук служки, расправить руки, пока рабы усердно закрепляют на нем доспех. Не хитро, справится и пятилетнее дитя. Только не теперь. Мысли его были заняты далекой картинкой, блуждали в ее светлых волосах. Цири сидела недалеко, за рекой, весело рассматривая облака, проходящих мимо эльфов и плывущие по реке листочки да веточки. «Ребенок» – не без сожаления решил для себя эльф, рассматривая ее тощую фигурку, широко раскрытые глаза. Люди… «Да все они – точно дети». Которых следовало бы приструнить. С особой жестокостью, на которую Король Дикой Охоты был способен, которой он жаждал, которую сеял вокруг себя. Его руки, уже заключенные в тяжелые латные перчатки, невольно сжали рукоять родного меча. Палец скользнул по навершию, чувствуя под собой холод стали, зубы скрипнули в гневной ухмылке. Дрянь. К девчонке подсел Аваллак’х, этот трусливый, этот гнусный Знающий, что днями и ночами вливал в уши гостьи пустые обещания. «Ты покинешь наш мир, выполнив долг, тебя здесь не тронут, Зираэль, можешь не бояться…». Вранье, только россказни. Никто Ласточку уже не отпустит. Король с раздражением заметил его тонкокостную руку на ее прикрытом блузой плече, отчего-то резко отвернувшись в сторону. Высокая трава скрывала этот край берега за полосой желтеющей к осени зелени, ведьмачка не видела ни самого эльфа, ни его острого недовольства, и это, отчего-то, злило Эредина еще сильнее. Холодные пальцы снова сжались, глаза недобро прищурились. Губы Эредина были сложены тонкой нитью, но за забралом этого видно не было. Король молчал, упрямо вглядываясь вперед, в пустоту развернувшейся перед ним долины. Противно. Цирилла болтала ногами, скучающе слушая долгий рассказ, а Король злился. На старого Лиса, на беззаботную Ласточку, но больше всего – на себя. За то, что в эту гадкую секунду им овладело странное чувство… Ревности? – Отправляемся? – тихо спросил Карантир, подошедший почти бесшумно, робко, как виноватый юнец. – Да, – порывисто ответил эльф, раздражаясь все сильнее.***
Его охота еще никогда не заканчивалась неудачей. Медлительные, инертные люди попадались всадникам в лапы, брали и молодых, и старых, и хорошеньких, и не очень, не различая одних от других. Эредин в людской красоте не разбирался, считая, что понятие это надуманно. Разве можно найти привлекательным… Скажем, сорняк? Кто-то считает белоликие ромашки и клевер красивыми, возвышает запах полевых васильков и лютиков, но Король, он всегда любил цветы садовые, тепличные, созданные руками мыслящих. Разве может широкий, сладкий пион сражаться с безликим люпином, может алая роза стоять в одном букете с цветущим цикорием? Нет. И если сравнить ее, зеленоглазую Цириллу – пустоцветную ромашку с любой девой из народа Aen Elle, девчонка неминуемо потерпит поражение. Эльф убеждал себя в этом, из минуты в минуту твердя о том, что не находит в созерцании девчонки и капли удовольствия, ненавидит сейчас Аваллак’ха не за то, что он трогал ее, говорил с нею, а лишь по старой привычке, что он не думал о проклятой Ласточке весь этот чертов вечер, не видел ее, устало закрывая глаза. Воздух в спальне его был теплым и спертым, ванна не помогла очиститься. Белая кожа блестела, источая мускусный аромат масла, смоляные волосы волной укрывали широкую спину. Пальцы вновь сжались, пальцы искали эфес меча, покоившегося сейчас у стойки с доспехами, искали ее хрупкие запястья, тонкую шею, лоск ее длинных волос… Их можно взять в охапку, их можно накрутить на кулак, чтобы дернуть, чтобы подчинить, заставить и указать верный выход. Прочь эти мысли, прочь от него. В порыве не то гнева, не то страха, Эредин залпом осушил бокал вина. Красного и сухого, вяжущего во рту, но крепкого. Страх… Да, давно ли Король так боялся? Боялся за свои идеалы, за принципы, которых придерживался слишком долго, за идеи, в которые верил. Нет, он не может желать человеческую самку, ведь никогда прежде не замечал за собой подобных отклонений. Все равно, что хотеть собаку – грязно, низко и извращенно. Этого не было, да, эльф уверял себя в том, что ничего не случилось. Только мысли упорно доказывали ему обратно, снова и снова возвращаясь к одному только образу. Цири, разнузданная девчонка, распятая на широкой кровати, цепляющаяся за алые простыни. Ее сбитое дыхание, ее шальной язык, скользящий по его члену вверх и вниз. Белые пальцы впиваются в ее грудь, ведьмачка стонет все сильнее, извивается исступленно и кричит, кричит… Кричит его имя. Нет. Слишком сладка была мука, чтобы терпеть ее молча, в стороне. Эредин невольно зашипел, сжав зубы еще сильнее. Бутылка пьянящего вина полетела прочь, к окну, едва не разбив хрупкое стекло, отделявшее улицу. Алкоголь виноват, только он, стирающий границы дозволенного. Слуги разберутся с этим бардаком, уберут осколки стекла и красновато-бурую лужу, а Эредин займется иным… Внутренним беспорядком, мучившим его весь этот чертов день. Двери скрипнули, занавески двинулись в тишине. О, он накажет ее за это помешательство, ведьмачке придется ответить.***
Холод коридора лизал пятки, полы длинной одежды шелестели при ходьбе. Трущийся друг о друга шелк штанов словно выговаривал носителю страшные тайны, заставляя Короля устало прикрывать глаза, вслушиваясь в собственное сердцебиение. Да, он слышал голоса кричащего в агонии стыда разума, чувствовал тяжесть вины за еще только задуманный поступок… Только не останавливался, страстно ища ее общества в мрачнеющей ночи. Вперед, мимо приоткрытых в ожидании дверей, мимо сонных стражей, хорошо знакомых с Королем Дикой Охоты. И кто бы мог подумать, что Эредин в ночи крадется в покои D’hoine, чтобы закрепить позорный союз? Кулаки невольно сжались, стоило эльфу только представить лица своих всадников, узнай они обо всем. Багровый сюртук в грязном свете факелов казался почти черным, горящие в лихорадке глаза пылали тем же огнем. Кусачим и ярким. Эльф спешил. Словно время могло помочь ему избавиться от леденящего чувства вины, от ужаса произошедшей в нем перемены, от агонии нестерпимой жажды. Напиться, ему необходим этот источник влаги, чтобы утолить, наконец, сушащую горло жажду. Одна ночь, хуже не будет. Ни ему, ни ей, если Эредину удастся сдержаться, а ей – подчиниться. Его холодная рука легла на круглую ручку старой двери, эльф хорошо знал, где находится ее спальня. Недалеко от опочивальни Ауберона, страстно требовавшего у Предназначения мужскую силу для исполнения им же назначенного. Тяжелая дверь отворилась без стука, сквозняк, на секунду вырвавшийся из окна, всколыхнул легкие белые занавески. Девчонка спала. Хрупкое тело жалось к длинной пуховой подушке, полупрозрачная сорочка липла к мокрой от жаркой испарины коже. Ауберон снова навещал ее, тщетно пытаясь исполнить долг, доведя несчастную девку до блаженного исступления, а после покидая в агонии страсти. Без разрядки, без утешения… Сукин сын. Эредин знал, знал, потому что слушал его бесконечные жалобы на неудачные ночи, слушал, жалея, что не ему поручили столь заманчивую работу. Подлая тактика, подлая, как и старый Король, не желающий отступиться от трона. Ауберон не желал девчонку. Он хотел от нее дитя. Передать свои слабые гены в наследство новым поколениям, чтобы утвердить династию долгожителей-импотентов. Только эльф знал, что славного правителя ждет неудача, она неминуема. Сейчас и в будущем, через год или два… Если он не прибегнет к чему-то более действенному, чем мольбы и проклятья. Дверь за ним затворилась, в комнатке не было и капли света. Подсвечники пустовали, облитые застывшим недавно воском, окно выходило к цветущему саду. Позволив себе пройти вперед, Эредин заглянул вдаль. Сирень и розы, синяя гортензия, лилии… Под окном, у беседки, в клумбе – ни одной ромашки, маргаритки или василька. Им здесь не место, им не сравниться… Ни с чем. Неуверенно закусывая губу, подаваясь вперед, эльф застыл. Бесстыдница не пыталась прикрыться, не оставила под рубашкой белья, скинутого в порыве неисполненных желаний. Эльф осторожно вздохнул, чувствуя в воздухе запах пота, запах ее шелковых волос. Что, если в этот раз у них все вышло, и Ауберон наконец смог исполнить задуманное? Что, если его дряхлое тело обрело нужную силу, взяло верх над старыми мышцами? Нет. Нет, Эредин не хотел и думать. Он наклонился, развязывая тугой пояс на сюртуке, рывком скинул его, навалившись на дремавшую Цириллу. Девчонка не успела очнуться, чувствуя на глазах шелковую повязку, не видя ничего перед собой. – Ч-ч-ч-ч-ч-ч-ч-ч-ш-ш, – шепнул эльф, снова подаваясь вперед, хватая ее за тонкие запястья и притягивая их друг к другу. – Ты вернулся? – спросила девушка сонно, чувствуя тяжесть чужого тела на своей груди. – Я думала, что ты… Что ты расстроен, что ты ушел к себе. Эльф не ответил. Девчонка приняла его за Ауберона, вернувшегося за своей долей удовольствия. И славно, славно, не будет неловких разговоров после произошедшего, не будет пустых надежд и робких взглядов в поиске ответа. Страшно сознаться, но Эредин не хотел молчать… Ему бы говорить с ней, шептать гадости, чтобы заставить девчонку краснеть, требовать подчинения… Только Цирилла узнает голос, расскажет Знающему, а тот донесет кому надо, устроив Эредину проблемы. – Сейчас? Мы будем играть? – так же сонно пролепетала она, чувствуя, что запястья ее связаны вместе. Неужели старик называл это так? Эльф не ответил. Палец его лег на ее приоткрытые в желании губы, девчонка похабно выгнулась в пояснице, чувствуя близость его горячего тела, твердость меж ног. Испарина выступила на его лбу, мягкие черные пряди коснулись оголенной теперь груди ведьмачки, щекоча ее, лаская. Сюртук был отброшен в сторону, горячий палец эльфа все скользил по ее губам. Молящим, покусанным, тянущимся вперед, чтобы обхватить его в немой надежде на продолжение. Ее зубки – остры, они царапают белую кожу, но эльф не желает оставаться в долгу. Он наклоняется, не вынимая пальца, наклоняется, чтобы вцепиться в ее шею и удержать девчонку в руках. – Нет, – решился он шепнуть, когда Цири попыталась скинуть повязку с глаз и взглянуть на ночного гостя. И пусть, пусть, он будет шептать осторожно, подражая чужому голосу… Послушная. Посасывая его палец, чувствуя, как зубы оттягивают ее плоть, девчонка подчиненно поджала связанные вместе руки. Не так. Эльф задрал их вверх, привязав к изголовью кровати, зафиксировав в попытке удержать девчонку на месте. Ласточка улыбалась, соки наполняли ее тело, лились по бедрам, окрашивая и смятую простынь. Ведьмачка заерзала, чувствуя, что эльф опускается ниже. Он целовал внутреннюю часть ее бедра, мучительно медленно подбираясь к храму самых чувствительных нервов. Зираэль, не выпуская из алчущего рта пальца, тихо постанывала, и самые грязные мысли роились в голове Короля. Сегодня пусть кричит от боли, а завтра – от наслаждения. Еще не начав, Эредин твердо решил, что повторит этот визит, что он по уши влез в… Нет, только не она, только не к ней, не эта ромашка… Шершавый язык припал к ее губам, прокладывая короткую дорожку к самой чувствительной точке. Мерзавка укусила его, чувствуя такое желанное касание меж своих ног. Укусила больно, до крови, когда холодные губы эльфа втянули складки ее мокрой от собственной влаги плоти. Пальцы эльфа прокладывали путь вперед, входя в нее с чавкающим хлюпаньем. Сладко тесная, упругая плоть принимала его с большой охотой, Цири призывно двигала бедрами, сильнее сбивая простынь. Он чувствовал на языке соль, облизывал губы, жадно впитывая каждый ее вскрик. Дыхание девчонки сбилось, она дергала руками, пытаясь сорваться с места, только не могла. Связанные запястья покраснели, ровные полосы зарождающихся мозолей покрыли белую кожу. Ему бы снять путы, приласкать ее по-другому, не закрывая зеленых очей… Только не сейчас. Не выстояв перед очередным движением узких бедер, эльф вдавил ее в кровать. Матрас пискнул жалобно, моля о пощаде, но ее Эредин никогда не знал. Член требовал разрядки, он напрягся, и эльф не желал больше ждать. Ласточка закусила губу, когда ночной гость вытащил палец из ее рта, проведя ладонью по краснеющей щеке. – Я еще не… Не… – бегло зашептала ведьмачка, пытаясь вырваться, виляя стройными бедрами, только тщетно. – Тише, – хрипло ответил эльф. И толкнулся. Вперед, выбивая из ее глаз слезы, болезненно и жадно. Слишком… Слишком для хрупкой Ласточки. Ее тело выгнулось, вскрик боли Эредин сжал в своей широкой ладони, закрыв девчонке рот. Первое движение вышло порывистым, но это только от его желания, от ее бесконечно-манящей узости, сладости, деланной невинности. Эльф не искал себе оправданий сейчас, он действовал, не обращая внимания на протесты. Одна его рука зажимала девчонке рот, вторая – сейчас ласкала скользкий от сока клитор. Боль вскоре прошла, ведьмачка закусила губу, стараясь сдержать, наконец, слезы. Запах пота стоял в воздухе, кислого пота, смешанного с полевыми травами ее шампуня, он усиливался, как только Король набирал темп. Он ласкал ее, D’hoine, ласкал ее нежно и требовательно, чувствуя, как молодое тело откликается, как оно просит о продолжении. Но сильнее всего просил он сам. Возбужденный до невозможности, порывистый и неосторожный, ему не нужно было много времени для долгожданной разрядки. Эредин зарычал, утробно, словно дикий зверь, словно монстр, сорвавшийся из укрытия. Он двинулся вперед, а после снова и снова, притягивая извивающуюся в экстазе Зираэль все ближе. Потные тела шлепались друг о друга, мягкая кожа, мокрая от пота, скользила вперед и назад. Быстро, страстно, играюще… Пока оба не затихли, чувствуя только сбитое дыхание друг друга.***
Он излился, не выходя, не покидая такого желанного тела. Откинув голову назад, чувствуя на спине мягкие касания собственных волос, Эредин молчал. Привязанная к кровати Цири тоже молчала, она не выкрикивала его имя, как в мечтах, не рыдала в истерике, как в кошмарах. Молчала, приоткрыв розовогубый ротик в немом восхищении. Горячая ладонь бегло погладила ее грудь, пальцы задели возбужденные соски. Потянувшись вперед, не покидая стройного молодого тела, Эредин губами коснулся ее губ. Мягко, как никогда прежде мягко, скользя и изучая, даря желанный такой теперь покой. Если сравнивать Короля с цветами, то на ум придет только георгин. Темный, мощный и размашистый, вытесняющий из клумбы все другие цветы, забирая для себя самое большее пространство. Маг улыбнулся своим мыслям, проводя ладонью по потному лицу. Этот раунд остался за ним, эта ночь, этот похабный час страсти. Ромашка мирно покоилась на его широкой груди, мирно и послушно. Она не снимала повязки, доверившись сильным рукам, доверившись мягкому шепоту ночного гостя. Эльф высвободил ее руки, ждал, пока девчонка уснет, чтобы скользнуть прочь. Его не должны увидеть, чтобы не обвинить в измене, предательстве прав и доверия Короля. Аккуратно сняв с себя ее теплую ладонь, эльф привстал. Предатель – матрас скрипнул, но Цирилла не очнулась. Вымотанная, она сложила губки вместе, тихо посапывала, видя уже второй сон. На бедрах ее блестело его семя, и эльф невольно улыбнулся, заметив свою печать. Теплый поцелуй застыл на ее мокром лбу, и эльф не понимал, почему снова целует ее. Он подобрал раскиданные в порыве вещи особенно тихо, стараясь не тревожить тысячи застежек на сюртуке. Шнуровка штанов послушно завязана, плащ – накинут, а дело – сделано… Король Дикой Охоты застыл, пришло его время кусать губы. Нужно уйти, чтобы вернуться вновь, чтобы завтра встретить ведьмачку в холле и поздороваться с нею тихо и непринужденно, точно не было этой ночи. Пояс он ей оставит, черную бархатную полоску на глазах, чтобы потом воспользоваться ею вновь, чтобы навестить девчонку еще несколько долгих, мучительно долгих раз. Матрас предательски скрипнул, когда эльф отворил дверь, чтобы уйти. – Эредин… – шепнула девушка, не ощущая под собой его плеча. – Эредин, останься со мною… Пожалуйста. Сердце сжалось в его широкой груди, а уши точно покраснели. Эредин. Его имя, не выкрикнутое в порыве страсти, но произнесенное со слабым придыханием, с дрожью в севшем от стонов голосе, в мольбе. Эльф замер, замерла и ведьмачка, ожидая поцелуя или насмешки, не стягивая с глаз повязки. И тишина не была ей ответом, дверь закрылась, Король запрокинул голову назад, вдыхая холодный воздух ночи. Дрожь прошла по плечам, лизнула напряженные лопатки. Остался. В саду Короля Ольх все равно не росли ромашки… Но кто предпочтет уютный, воспитанный сад дикому лугу? Лугу, способному дать столь много, отнять, привязать к себе… Только глупец, которым Эредин никогда не был.